с воплями бросились к выходу из  пещеры.
Владимир, отбросив лук, полез на глыбу. Слегка заскрипело, она  сдвинулась
и рухнула, потащив за собой мелочь. Первый  разбойник  успел  прижаться  к
стене, второго глыба ударила в бок, смяла, еще один с криком боли  упал  и
скорчился: острый обломок камня щелкнул по  колену.  Четвертый  так  ловко
прыгал по катящимся обломкам, что проскочил к выходу.
     Могута с мечом хотел броситься вдогонку, Владимир удержал:
     -- Да черт с ним!
     Могута оглянулся, глаза блестели как у волка:
     -- Мы... мы сделали это!..
     -- Хочешь посмотреть на Филемута?
     Оставшийся разбойник расширенными глазами смотрел на двух соскочивших
с выступа крупных мужчин с мечами в руках. Владимир отмахнулся:
     -- Убирайся. Еще раз попадешься -- пеняй на себя.
     Разбойник исчез, бросив благодарный взгляд на  Владимира.  В  глубине
пещеры у костра корчились двое, третий лежал недвижимо. Могута ударом меча
оборвал жизнь оборванца, остановился над Филемутом. Тот истекал кровью, из
пробитой шеи била алая струя толщиной в палец. Глаза с ненавистью  следили
за хозяином.
     -- Как ты мог? -- спросил Могута горько.
     -- Как и ты,-- прохрипел Филемут.
     Владимир пошарил у Филемута за  пазухой,  вытащил  бумаги,  бросил  в
огонь. Тот заскрипел зубами, смотрел в бессильной ненависти на  ипасписта.
Могута повторил растерянно:
     -- Как ты мог?
     -- Я... много...-- прохрипел Филемут,-- о тебе знаю... Но ты  никогда
не узнаешь еще одно...
     Изо рта текла кровь,  он  захлебывался,  но  в  глазах  было  злобное
торжество. Владимир бросил холодно:
     -- Не ликуй. Он узнает.
     -- От... куда?
     -- Я скажу.
     -- Ты... сам... не уз... наешь...
     Владимир хмыкнул:
     -- Это о рыбацкой деревушке-то? Дурак ты.
     Он тронул Могуту за плечо:
     -- Пойдем. Все расписки сгорели. Как твои, так и те, что он писал  от
твоего имени. Сокровище твоего приятеля было его заветной  мечтой,  но  он
действовал еще и наверняка... Оставался шажок, чтобы присвоить твою  виллу
и земли, а тебя вышвырнуть как пса шелудивого... Теряешь хватку, Могута!
     Они пошли к выходу. Могута сгорбился, как-то внезапно  ослабев.  Ноги
его загребали пыль. Слышали за спинами как Филемут в предсмертной судороге
скреб ногтями землю, пытался перекатиться на бок, но лишь упал в костер.
     Могута съежился, когда вдогонку стегнул отчаянный предсмертный вопль,
а ноздри уловили запах горящего мяса. Они поспешно вышли из пещеры.
     Владимир  привел  коней.  Могута  сумрачно  взобрался  в  седло,   на
ипасписта старался не смотреть. Владимир сказал буднично:
     -- А теперь заедем по дороге к твоему сокровищу.
     Могута повел в его сторону налитым кровью глазом:
     -- Кто тебе сказал, где оно?
     -- Ты.
     -- Я?
     -- Под сыном Описа, помнишь?
     Могута пожал плечами, молчал, пока  не  приехали  в  развалины  храма
пеласгов. Не слезая с коня, смотрел,  как  Владимир  прошелся  вдоль  едва
различимых статуй, почти одинаковых, со стертыми ветром и дождями лицами и
фигурами.
     Киркой взрыхлил землю, углубился на локоть. Потом кирка  застучала  о
твердое. Могута смотрел равнодушно, здесь везде плиты, как и везде остатки
языческих богов, уже давно объявленных демонами.
     Владимир опустился в яму, ухватился за край  каменной  плиты.  Могута
видел, как побагровело и напряглось лицо изгнанного князя. Жилы  вздулись.
Послышался чмокающий звук, пахнуло сыростью и могильным холодом.
     Затем Могута видел только спину.  Владимир  пыхтел  и  что-то  тащил.
Когда он с натугой поднялся, в руках был массивный ларец,  больше  похожий
на сундук!
     Могута судорожно сглотнул, едва не поперхнувшись.  Глаза  полезли  на
лоб. Под напором великого изумления отступили даже горечь от предательства
Филемута и осознание, что был на шаг от полного разорения.
     -- Оно? -- спросил Владимир.
     -- Точно!.. Тот самый... Но как ты...
     -- Ты же сам сказал, что под сыном Описа.
     Могута оглянулся на ряд статуй. От иных остались  только  пьедесталы.
Этот сын Описа, кто бы он ни был, был странным четвероруким богом.  Только
это и удалось  понять,  лицо  стерто,  от  плеча  и  правой  ноги  торчали
культяшки.
     -- Я сто раз проезжал здесь!..-- проговорил он потрясенно.  В  голосе
были злость, разочарование и унижение.-- Тысячи раз!.. Но откуда... Ничего
не понимаю!
     Владимир опустил ларец на землю.  Тот  был  в  комьях  земли,  медные
полосы позеленели. Могута тяжело слез, опустился  на  землю.  К  ларцу  не
притрагивался, только глаза выдавали нетерпение, а ноздри хищно трепетали.
Руки его тряслись, он без нужды вытирал о кожаные штаны ладони.
     Владимир некоторое время молча смотрел на  Могуту.  Он  тоже,  как  и
купец, чувствовал странное разочарование. И тоже  почему-то  не  торопился
открыть крышку.
     -- Волхвы твердят,-- сказал он медленно,-- ежели не хочешь умереть от
жажды, пей даже из лужи... Теперь знаю, что лишних знаний не бывает. Я мог
бы и не запомнить, что Аполлон и Артемида пришли из  наших  земель,  наших
лесов... Так мне говорил один дряхлый волхв... Отец их -- гиперборей Опис!
     Могута  подпрыгнул,  глаза  выпучились.  Потом   опомнился,   покачал
головой:
     -- Пусть даже так, хотя это удивительно... Но  здесь  этих  Аполлонов
сотни!..  Статуи,  барельефы,  горельефы...  Почему  ты  искал  под   этим
страшилищем?
     -- А наш Аполлон был четвероруким. Страшным и  могучим!  Таким  он  и
пришел в Грецию. Уже потом отмыли, подстригли, приукрасили... И потихоньку
стали изображать только с двумя руками.
     Могута развел руками в полном поражении. Злость в его глазах уступила
место восхищению:
     -- Да, ты умен и хитер... Не знаю, кто бы еще сумел вот так.  Я  ведь
уже нанимал других! Они не прошли дальше меня. А я искал годы! Уже Филемут
после меня искал десяток лет...
     Он протянул руку к ларцу. Крышка приржавела,  но  замка  в  дужке  не
было. Владимир сказал остро:
     -- Ты даже не спросил, что значат последние слова Филемута! Стареешь,
Могута.
     Могута задержал руку над крышкой ларца. Глаза расширились:
     -- Да... Слишком много свалилось на мои плечи сразу. И на мою голову.
Я не становлюсь моложе. Что ты ему сказал... о рыбацкой деревне?
     -- Я не хотел, чтобы он умирал с улыбкой на своей поганой харе.
     Могута держал глазами лицо Владимира. Пальцы коснулись крышки  ларца,
но не открывал, все еще всматривался:
     -- Да, ты сумел ее погасить сразу... Что это было?
     Владимир с трудом оторвал взгляд от крышки ларца:
     -- Почему ты решил, что ты как трухлявый пень на ветру?
     Он помнил, что Могута насчет трухлявости не говорил, но удержаться  и
не кольнуть было трудно. Могута  потемнел,  провел  кончиками  пальцев  по
крышке, сметая комочки земли. Голос снова стал хриплым, как в прошлый раз:
     -- Это не твое дело. Когда погиб мой сын...
     -- Я это знаю,-- прервал Владимир без всякого почтения.-- Но я  узнал
еще и то, что когда он ездил с твоим караваном, он всегда останавливался в
Либице. Нужно было или не нужно, он всегда торчал там хотя бы неделю. Ты в
самом деле пень, если не знал.
     Могута нахмурился:
     -- Что за чушь! Я бы знал.
     -- Откуда? Он боялся твоего гнева.
     -- Чушь,-- повторил Могута с некоторой неуверенностью,-- Я его любил,
как никого на свете.
     -- Нет,-- покачал головой Владимир.-- Он знал твои планы насчет него,
а та женщина была из бедных и простых. И он боялся тебе сказать...  В  той
деревне знали одного Могуту -- твоего сына. У него родился сын,  но  он  и
тогда смолчал, никак не решался сказать тебе. Ты в самом деле такой зверь?
А еще через три месяца он погиб.
     Могута смотрел с недоверием, рассерженно, потом  в  глазах  мелькнула
отчаянная надежда:
     -- Ты хочешь сказать, что у меня есть... внук?
     Владимир пожал плечами:
     -- Разве я это хочу сказать? Это я уже сказал. Догадайся теперь,  что
я хочу сказать.
     Могута быстро посмотрел на ларец. Лицо озарилось пониманием:
     -- Ты хочешь и мою долю за адрес моего внука?
     Владимир, который именно  это  и  хотел  сказать,  посмотрел  в  лицо
старого купца, внезапно качнул головой:
     -- Не угадал. Ты мне нравишься... а правда, что  ты  жил  на  Ляшской
улице? Тогда наши дома были рядом. Я ничего за адрес не возьму. Считай это
подарком. Но только не внук тебя ждет...
     Могута  дернулся,  глаза  расширились  в  испуге.  Надежда  сменилась
страхом:
     -- Что? Он тоже погиб?
     -- Нет, жив и здоров. Только тебя ждет не внук,  а...  внуки.  Второй
родился через полгода после гибели твоего  сына.  И  хотя  я  твоего  сына
никогда не видел, но глядя на тех парней, я сразу сказал бы, что они  твои
двойняшки. Только лет на сорок моложе.
     Могута схватился за сердце. Мгновение смотрел выпученными глазами  на
Владимира, затем подхватился и начал торопливо собираться. Владимир выждал
нужное время, дернул за рукав и указал на ларец:
     -- Отдели мою долю. Мне надо  возвращаться,  иначе  меня  выгонят  со
службы.
     Могута хлопнул ладонью по крышке ларца,  приподнял,  заглянул,  остро
посмотрел в лицо молодого воина:
     -- Ты даже не просишь увеличить  свою  долю?  За  помощь  с...  этими
неприятностями?
     -- Считай, что я это сделал в свое удовольствие.
     -- Ты хоть знаешь, сколько здесь?
     Владимир сказал дрогнувшим голосом:
     -- Судя по весу... много. Очень много.
     Могута несколько мгновений  смотрел  неотрывно  в  побледневшее  лицо
своего наемника. Внезапно коротко хохотнул:
     -- Не знаю, от сердца это у тебя... или от великой хитрости. Но я все
еще родянин, хоть и ношу крест. Это здесь говорят: стыд не дым,  глаза  не
выест! Но я не могу позволить, чтобы мне, славному и гордому Могуте  делал
подарки бедный этериот, а я в ответ только сопел да кланялся.  И  богател,
теряя совесть и честь. Бери этот ларец себе. А также тот металл и камешки,
что внутри...
     Он  сказал  как  можно  небрежнее,  но  Владимир  видел,  что   купец
раздувается от гордости. Вот так одним жестом  подарить  целое  состояние,
этим можно гордиться и хвастаться всю жизнь. И  радости  от  такого  жеста
больше, чем от ста тысяч таких ларцов!

     Глава 43

     Владимир переложил золотые монеты и драгоценности  в  дорожную  суму,
особо ценные рубины спрятал в  пояс.  Когда  он  набросил  на  спину  коня
заметно потяжелевшее седло, в его тайниках тоже схоронил золото, с крыльца
сбежали слуги Могуты, затем купец  торопливо  спустился  сам  --  вымытый,
помолодевший, одетый богато, даже пышно.
     -- Готов?
     -- Только сесть на коня,-- ответил Владимир.
     Стук копыт заставил настороженно  развернуться.  Во  двор  въехал  на
гнедом жеребце Олаф. Он сиял, доспехи на  нем  сияли,  рот  был  до  ушей.
Могута  вопросительно  взглянул  на  Владимира.  Тот  отрицательно  качнул
головой. Олаф участия в поисках сокровищ не принимал, значит его доли нет.
Потому не стоит даже упоминать о находке. К тому же он  уже  получил  свое
сокровище, сам заявил.
     -- Вольдемар,-- сказал Олаф торжественно,--  я  хотел  бы  пригласить
тебя на свадьбу!
     -- А кто женится?
     -- Я.
     Владимир окинул его критическим взглядом  с  головы  до  ног.  Викинг
выглядит счастливее, чем если бы нашел  десять  таких  ларцов.  Это  мысль
наполнила Владимира печалью. Могуте наплевать на золото, у него  появилось
сокровище неизмеримо ценнее, Олафу тоже наплевать, только он цепляется  за
этот желтый металл и блестящие камешки!
     -- А как же служба? -- напомнил он.-- Если мы  утром  не  появимся  в
казарме, нас выгонят вовсе.
     Олаф беспечно усмехнулся:
     -- Плевать!.. Человек живет не ради денег. Я встретил то,  ради  чего
мужчины воюют, скитаются по свету, уходят из отцовских гнезд, разрушают  и
завоевывают королевства.
     -- А мне надо утром быть на службе,-- сказал Владимир.
     Он обнял Олафа, похлопал по спине. Викинг был красив, глаза  блестели
счастьем.
     -- Я желаю тебе удачи, когда вернешься в Гардарику.
     -- Благодарствую.
     Владимир повернулся к своему коню, потом вдруг словно вспомнил  нечто
несущественное:
     -- Ах да!.. Я все-таки отыскал то сокровище. Ты был прав, там не  так
уж и много, но все же усилий стоило... Возьми эти монеты, здесь по  дороге
есть "Ромул",  лучшая  харчевня  в  городе.  Выпей  лучшего  вина  за  мое
возвращение на Русь!
     Олаф изумленно смотрел на золотые  монеты  в  его  ладони.  Это  было
настоящее полновесное золото, а  на  монетах  выступали  полустертые  лица
незнакомых римских цесарей.
     -- Ты все-таки нашел... -- выдохнул он.-- Ты...  За  что  тебя  любят
боги?..
     Опомнившись, он протянул монеты обратно Владимиру:
     -- Нет, забери.
     -- Это не доля,-- объяснил Владимир,-- просто вспомни меня за  чарой.
Боги сделают мне путь легче.
     Олаф покачал головой:
     -- Феора терпеть не может мужчин, от которых несет вином. А  ее  отец
говорит, что вся Греция погибла от вина. А ныне сгинет и Римская империя.
     Владимир засмеялся:
     -- И ты  веришь?  Ее  отец  наверняка  сам  тайком  прикладывается  к
кувшину. А Феора на самом деле больше уважает мужчин, которые умеют  пить,
а ума и мощи рук не пропивают! Отныне  тебе  нести  крышу  дома  на  своих
плечах, а такой человек должен отвечать за свои действия.
     Он заставил Олафа спрятать монеты, еще раз обнял:
     -- Помнишь родник у гигантской шелковицы? Я там дам отдохнуть коню.
     Олаф спросил удивленно:
     -- Зачем ты мне это говоришь?
     -- На тот случай, если вдруг передумаешь.
     Олаф посмотрел ему в глаза, медленно покачал головой.  Голос  викинга
был тверд:
     --  Нет.  Мужчина  рано  или  поздно  находит  настоящую  женщину.  И
понимает, что всю жизнь шел именно к ней. Я нашел, Вольдемар!
     Они обнялись, затем  Владимир  вскочил  на  коня,  гикнул  как  дикий
печенег и вихрем вылетел за ворота.
     Олаф сожалеюще смотрел вслед.

     Солнце опустилось за край земли,  когда  Владимир  увидел  гигантскую
шелковицу. Конь запрядал ушами,  издали  зачуял  свежую  родниковую  воду.
Воздух был неподвижен, наполнен запахами тяжелого знойного дня.
     У ручья он расседлал коня, седло положил под голову, лег  на  попону,
забросив руки за голову. Теперь, когда  Среча  наконец  улыбнулась,  можно
подумать и о возвращении на Русь. Год заканчивается, Олаф цел и  невредим,
конунг Эгиль должен дать войско, обещал. Но даже не даст,  на  эти  деньги
Могуты все же можно  нанять  немалую  дружину.  А  остальную  часть  платы
пообещать после взятия Киева. Город богатый, дань можно вышибить немалую.
     Небо потемнело, высыпали звезды. Из воздуха медленно  уходило  тепло,
конь мерно хрустел овсом,  подбрасывал  торбу,  выбирая  со  дна  остатки.
Владимир вытащил из сумы хлеб и сыр, нехотя поужинал,  запивая  родниковой
водой.
     Лунный серп начал  меркнуть,  а  на  востоке  уже  появилась  светлая
полоска рассвета. Владимир вздохнул, начал  седлать  коня.  Именно  в  это
время он и услышал частый конский топот.
     Олаф крикнул еще издали:
     -- Я боялся, что не застану тебя!
     -- Я уже готовился ехать,-- признался Владимир.-- Ты передумал насчет
женитьбы?
     Олаф подъехал, глаза  его  подозрительно  обшаривали  довольное  лицо
друга:
     -- Признайся, нарочно дал денег и послал выпить?
     -- А что,-- сказал Владимир осторожно,-- что-то случилось?
     -- Ну, я в самом деле заскочил  в  придорожную  таверну.  Выпил  пару
кувшинов вина... но чертовы золотые монеты все никак не кончались, на  них
можно было купить пару стоведерных бочек... Нет, я не сам, я угощал  всех,
кто там оказался. Понятно, пришлось выпить с каждым. Потом началась драка,
без нее как-то и выпивка не шла... Потом пили за  примирение.  А  когда  я
приехал к Феоре, то она  повела  себя  как-то  странно...  Да  и  ее  отец
зачем-то орал, топал ногами, говорил нехорошие слова. А Феора сказала, что
в ее семье допустимо все, кроме пьянства, и что она видеть меня больше  не
желает, а о свадьбе чтобы я забыл и думать. Я в ответ сказал, что не  взял
бы ее на свою родину даже служанкой... Потом мне  пришлось  даже  обнажить
меч, чтобы пробиться к выходу. Надеюсь, никого не убил, хотя поклясться не
могу, темно было...
     -- Долго же ты гулял,-- сказал Владимир,  пряча  победную  усмешку.--
Поехали! Если не успеем к утренней смене, вычтут четверть жалованья.

     Они подъехали к баракам  за  час  до  рассвета,  когда  сон  особенно
крепок. Однако Вепрь умел готовить воинов: незамеченными проскользнуть  не
удалось: стражи зачем-то сразу разбудили Вепря. Тот на удивление  оказался
молчалив, лишь потемнел как грозовая туча,  грозно  хмурил  брови.  Кивком
велев идти за ним, он привел в комнатку дежурной стражи, огляделся, закрыл
дверь плотнее, захлопнул ставни на окне и сказал, понизив голос:
     -- Я не знаю, что вы затеяли, ребята. Но ваши  головы  кто-то  оценил
дорого.
     Олаф быстро посмотрел на Владимира. Тот спросил мертвеющими губами:
     -- Что стряслось?
     Вепрь потребовал:
     -- Ты кому-нибудь дарил свой красный плащ?
     Владимир покачал головой:
     -- Нет. Он мне дорог...  Красный  плащ  в  моем  племени  означает...
многое означает.
     Вепрь зыркнул, словно кнутом стегнул, прорычал гневно:
     -- Тебе придется подыскать другой плащ.
     -- А что... что стряслось?
     -- Вас не было трое суток. Мордоклюв решил его потихоньку взять, пока
сбегает к девкам. Но едва вышел из бараков... Его пронзили с двух  сторон.
Он успел одного ухватить, а лапы у него как  железные  крюки,  на  счастье
вблизи оказалась стража. Словом, один убежал, а второго схватили...
     Сердце  Владимира  стучало  отчаянно.  Олаф  мычал  и  ковырял  землю
сапогом. Вепрь рыкнул:
     -- А что дальше, знаете?
     -- Вы узнали,-- прошептал Владимир,-- за что меня так невзлюбили...
     Вепрь долгое мгновение изучал его бледное решительное лицо.
     -- Да? Если бы. Проклятый, когда увидел, что не  вырвется,  проглотил
какую-то гадость. Тут же и помер, только пеной забрызгал.
     Владимир едва сумел подавить  вздох  облегчения.  Ощутил,  как  кровь
возвращается в бледное лицо. Вепрь, судя по глазам, заметил тоже.  Скривил
губы:
     -- Не могу понять, почему Господь так бережет язычника?
     -- Почему? -- удивился Владимир.-- Охотились за Мордоклювом!
     -- Было темно,-- прорычал Вепрь.-- Мордоклюв закутался в  твой  плащ,
рыло прятал, чтоб стражи не заметили. Я бы сам  принял  его  за  тебя.  Но
скажу тебе, убили не из-за плаща. И не из-за баб.  Кто-то  заплатил  очень
хорошо. А то и не просто заплатил!  Люди,  которые  глотают  яд,  идут  на
убийство не ради денег.
     Лицо его было угрюмое, сумрачное. Ипасписты стояли недвижимо, даже не
переглядывались. Наконец Вепрь сказал устало:
     -- Убирайтесь. Я вас предупредил. Я не знаю,  в  какую  крупную  игру
впутались, но мне всегда жаль  терять  хороших  воинов...  и  снова  учить
желторотых.
     Оба в молчании пробрались к своим комнатам. Владимир упрятал золото в
сундук, запер и только повернулся к двери, как через  порог  шагнул  Олаф.
Был он еще сумрачнее Вепря, но  боевой  доспех  не  снял,  а  из-за  плеча
по-прежнему выглядывала рукоять меча.
     -- Что случилось? -- спросил Владимир.
     -- Сам знаешь,-- ответил Олаф.-- Я иду с тобой.
     -- Куда?
     Олаф рявкнул зло:
     -- Непонятно? Это уже не твой... Листохвост или как его там. Это явно
отец той, что улещивала пойти к ней на службу... Гм, я бы ей наслужил! Уже
через неделю бы родила. То была последняя попытка договориться с тобой или
перекупить. Когда ты не ответил, они поняли, что рвешься  с  помощью  Анны
куда-то выше. У них тут мозги так устроены! Иначе вообще думать не могут.
     -- Олаф... что ты предлагаешь?
     -- С Листохреном же получилось? А ромея возьмем еще проще. Они тут  в
тепл