нники Святослава.

     У дверей спальни гридни, что  стояли  на  страже,  преданно  и  хитро
заулыбались. Владимир кивнул хмуро, не до баб, зря слюни распустили.
     Он толкнул дверь. Юлия стояла на  лавке  спиной  к  дверям,  пыталась
выглянуть в окошко. На стук обернулась, глаза испуганные, на щеках блестят
мокрые дорожки слез.
     -- Здравствуй, Юлия,-- сказал Владимир.
     Он  нарочито  не  назвал  ее  княгиней,  и  она  сразу  все   поняла.
Побледневшая, с дико расширенными глазами, прижала руки к груди:
     -- Что с Ярополком?
     -- Мой брат был чересчур отважен,-- ответил Владимир.
     -- Ты... ты убил его?
     -- Ярополк не убивал Олега,-- напомнил Владимир,-- но  все  же  Олега
затоптали в их мелкой ссоре. А сейчас была не ссора -- война.
     Она прошептала мертвеющими губами:
     -- Я хочу... видеть его...
     -- Не стоит,-- предостерег он.-- Был бой, его изрубили в куски.
     -- Я все равно...
     -- Как хочешь,-- он не стал спорить,-- но там лишь изрубленная туша в
луже крови... Может быть, когда хотя бы приберутся?
     Он смотрел на нее, смертельно испуганную,  но  с  гордо  выпрямленной
спиной, большеглазую и  тоненькую,  как  камышинка,  и  неожиданно  ощутил
звериную радость.  Разве  не  для  того  живет  человек,  чтобы  сокрушать
соперника, а его женщин грести под себя?
     Его взгляд стал оценивающим:
     -- Но тебе не придется долго лить слезы.
     -- Что... о чем ты? -- ее голос ломался как соломинка
     -- Я тебя возьму в наложницы. Правда,  задница  у  тебя  маловата,  я
люблю пользовать покрупнее и повыше... Гм...  Зато  вымя  торчком,  это  я
люблю. Может быть, если очень  постараешься  понравиться...  и  сумеешь...
даже в жены.
     Она отшатнулась. На ее красивом лице проступило отвращение:
     -- Ты? У тебя руки по локоть в крови моего мужа!
     Владимир засмеялся. В чреслах потяжелело,  налилось  горячей  кровью.
Чувство ярой силы было таким сильным, что ноги сами двинулись к ней. Испуг
на ее лице перешел в ужас.
     -- Да, но в этих руках -- ты.
     В ее расширенных глазах ужас перешел в панику. Похоже, только  сейчас
ощутила свое настоящее положение. Там дома -- утонченное  коварство,  яды,
сладкие слова и удар кинжала в спину, у варваров -- честные глаза,  грубая
схватка грудь в грудь, верность слову и долгу. Но если среди  этих  мощных
свирепых и полных мощи варварских  племен  уже  дали  ростки  царьградские
обычаи? Эта смесь может оказаться страшнее греческого огня!
     -- Раздевайся,-- велел он хищно.-- Хочу зреть твою наготу.

     Тавр поднимался по лестнице,  искал  князя,  когда  в  дальнем  конце
коридора распахнулась дверь. Владимир  вышел,  на  ходу  застегивал  пояс.
Рубашка на груди была распахнута. Черные глаза хищно блестели.
     Тавр восхищенно покрутил головой:
     -- Уже успел?
     -- Это дело нехитрое.
     -- Хоть стоило портки снимать?
     Владимир пожал плечами:
     -- Теперь скажу, не стоило. Я всегда потом вижу, что не  стоило...  А
когда внизу жжет, то это уже не я, а какая-то тварь в весеннем гоне!  Юлия
была хороша, кто спорит? Но не хуже и служанка, что  некстати  забежала  в
спальню...
     Тавр захохотал, в глазах были зависть и восхищение. А  Владимир  лишь
отмахнулся:
     -- А насчет портков... я их не снимал. Чаще всего  я  даже  сапог  не
снимаю. Слушай, быстро составь списки тех, кто наслал печенегов  на  моего
отца! Смерть великого князя должна быть отмщена.
     -- Уже составил,-- ответил Тавр буднично.
     -- Молодец,-- вырвалось у Владимира.-- Ты впрямь на два  шага  вперед
меня зришь!
     -- Ты просто забыл распорядиться,-- пояснил Тавр скромно.-- А сейчас,
пока  не  поздно,  убери  из  этого  списка  тех,  кто...  ну,  кто  может
понадобиться.
     В списке было около десятка имен. Владимир быстро  пробежал  взглядом
по подвешенным строкам:
     -- А где Осинник, Твердоглаз, Рыбарь?
     -- Они... с печенегами не общались вовсе.
     Владимир взглянул остро:
     -- Христиане? Народ поверит, что и эти с предавшими моего отца. А для
нас важно нечто другое, верно?
     Тавр молча дописал троих, подумал, добавил еще пятерых от  себя.  Они
тоже христиане, но главное -- владеют землями, угодьями, домами, складами,
у них тысячи холопов. Но еще хуже того,  с  их  мнением  считаются  как  в
Киеве, так и в соседних землях.
     Владимир снова  взял  лист,  что-то  вспомнив,  одно  имя  решительно
вычеркнул
     -- Волчий Хвост -- опытный воевода. Жаль его терять. Да и богатств за
ним особых не числится.
     Тавр вскинул бесцветные брови:
     -- Но в Киеве  все  знают,  что  он  был  среди  тех,  кто  не  хотел
возвращения Святослава. Пощадишь убийцу, что скажет народ?
     Владимир почесал лоб:
     -- Надо повернуть так,  что  я,  прежде  чем  послать  их  на  казнь,
проверил всех вдоль и поперек... И  выяснил,  что  воеводу  оболгали.  Тем
самым покажем свой праведный суд! Как бы на него ни указывали пальцем,  но
ежели нет улик, то князь вынужден соблюдать справедливость!
     Тавр молча удалился, пряча усмешку и затаенное восхищение  в  глубине
глаз. Князь даже перед ним говорил  настолько  искренне,  взволнованно,  с
придыханием в голосе и блеском глаз, что  даже  он,  Тавр,  чуть  было  не
поверил. И только когда молодой князь вычеркнул одного из убийц,  мол,  не
терять же хорошего работника, увидел всю меру  лицедейства.  Чувствует  ли
сам Владимир, что у него не одно лицо, а несколько?

      * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

                          ...а наложниц у него было 300 в Вышгороде, 300 в
                       Белгороде и  300 на Берестове в сельце.  И  был  он
                       ненасытен в этом, приводя к себе замужних женщин  и
                       растляя девиц.
                          В лето 6489 пошел Владимир на поляков и захватил
                       города их Перемышль, Червен и другие города.
                          В лето 6490 поднялись вятичи войною,  и Владимир
                       победил их вторично.
                                              "Начальная Русская Летопись"

     Глава 17

     Утром другого дня бирючи созывали народ на публичную  казнь.  Око  за
око, зуб за зуб, кровь за кровь! Неутешный в горе сын явился отомстить  за
предательски  убитого  отца.  Это  народ   понимал,   и   даже   те,   кто
благоденствовал  под  княжением  Ярополка,  соглашались,  что  сын  должен
отомстить, ежели почтение к родителям имеет. На  том  Покон  стоит,  чтобы
родителей чтить. Не будет мести за убитых родителей. Мир рухнет.
     На княжьем холме, рядом с храмом, всю ночь при свете факелов  стучали
топоры. Колья поставили тесно, поместилось всего семь, а для тех, кому  не
хватило пали, на краю примостили плаху.
     С утра народ, празднично  одетый,  с  детьми  собирался  на  площади.
Приговоренных, связанных попарно и с веревками  на  шеях,  привели,  когда
толпа запрудила площадь, выплескивалась даже в улочки.  Стражи  оттеснили,
освобождая дорогу к помосту. Бояре, уже избитые до полусмерти,  в  клочьях
окровавленной одежды, шли, шатаясь. Их подгоняли пинками, вонзали в  спины
и задницы острые копья.
     Для большинства казнили не убийц Святослава, им тот князь тоже ничего
хорошего не сделал -- казнили толстых и богатых,  казнили  домовитых,  кто
помыкал ими. С охотой дотягивались через головы и плечи  стражей,  щипали,
били, плевали, бросали комьями грязи и камнями.
     Бойкие разносчики  уже  сновали  с  лотками  через  плечо,  торговали
пирожками,  горячими  хлебцами.  Какой-то  купец  спешно  привез  ящик   с
заморскими леденцами, сбывал по случаю зрелища по доходной цене.
     Бирючи с четырех концов помоста объявляли  вину  каждого,  по  одному
подталкивали к плахе. Иные плакали и пытались вырваться.  Народ  улюлюкал,
палач мерно взмахивал топором. Слышался хряск костей и глухой стук,  когда
острие  вонзалось  в  дубовую  колоду.   Головы   скатывались   в   загодя
подставленную корзину, низ ее сразу подплыл кровью, темно-красные  ручейки
побежали  под  ноги  толпе.  Обезглавленные  трупы  сперва  складывали  на
помосте, потом увидели,  что  помешают  последнему  действу,  оставленному
напоследок, на сладкое. Начали сваливать с помоста, там  возникла  толчея,
на всякий случай обшаривали карманы казненных, стаскивали сапоги.
     Когда усталый палач показал, держа за волосы, на все  четыре  стороны
последнюю голову, толпа взорвалась неистовыми воплями:
     -- Палю! Давай скорее остальных! На палю!
     Дружинники гнушались работой палачей, потому  добровольные  помощники
из народа сами ставили лестницы, тащили упирающихся семерых, самых знатных
и влиятельных, совсем недавно попиравших их свысока. Тащили, били, пинали,
вымещали напоследок обиды.

     Ингельд позвал к себе Рольда, верного помощника, проверил нет ли кого
поблизости:
     -- Сегодня вечером соберешь всех. Пусть никто не ночует в захваченных
домах. Всякий, кто выпьет сегодня хоть каплю вина, будет наказан жестоко.
     Рольд смотрел с удивлением.
     -- Настал час,-- ответил Ингельд глухо.--  Думаешь,  нам  достаточно,
что нас наняли как простых бондов? Нет, русы подзабыли с какой силой имеют
дело!
     -- Захват? -- вскрикнул Рольд пораженно.
     Ингельд торопливо зажал рот могучему викингу, зашипел как разъяренная
змея. Рольд виновато замолчал.
     -- И еще,-- велел Ингельд жестко.-- Никому ни слова. Пока не соберешь
всех в большой гриднице, которую так опрометчиво дал мне  в  жилье  конунг
Вольдемар. Оттуда рукой подать до его терема!
     Рольд смотрел горящими глазами.  Лицо  его  пылало,  рука  дергалась,
пальцы хватались за рукоять меча.
     -- Сделаю, ярл! Если удастся, то это я буду твоим ярлом, а ты станешь
великим конунгом всех этих земель! И все викинги будут в  этой  Гардарике,
стране городов, настоящими ярлами!
     Он поспешно выбежал из гридницы. Ингельд вышел немного  погодя,  взял
двух  берсерков,  сам  пошел  прочесывать  узкие  улочки  города.   Трудно
остановить распоясавшихся викингов, ведь все богатства взятого города в их
руках! И почти невозможно оторвать от грабежа и вернуть в тесную гридницу.
     Вечером на площадь со всех сторон начали стягиваться викинги.  Многие
гнали перед собой плененных мужчин  и  женщин,  не  столько  для  продажи,
сколько для того, чтобы те несли на себе награбленное. Пленников  брали  в
тех концах, которые оказали хоть малое сопротивлении при  захвате  города.
Люди Ингельда, посвященные в тайну, силой заставляли отпускать рабов, хотя
разъяренные викинги брызгали слюной и хватались за топоры.
     Выставив охрану у ворот,  Ингельд  велел  никого  не  выпускать.  Кто
воспротивится, того рубить без жалости: они еще в походе, а в  походе  ярл
властвует над отрядом как бог. Одновременно объясняли,  что  завтра  утром
весь город будет ихним. Так стоит ли брать добычу по малости?  Завтра  все
люди этого богатейшего града станут их рабами, траллами,  только  безумный
будет портить сегодня то, что утром получит по праву!
     Викинги разом повеселели, даже прокричали здравицу мудрому ярлу.  Уже
спокойнее Ингельд объяснил ситуацию. Каждый согласился,  что  такая  удача
выпадает не часто. Город не надо даже брать -- они  уже  в  самом  сердце.
Даже детинец, внутренняя  крепость,  в  их  руках.  Их  здесь  пять  тысяч
отважнейших воинов -- да в десять раз меньшие по числу отряды  захватывали
огромные и богатые города в Британии, Франции, Испании, Италии, Сицилии!

     Поздней ночью, когда в измученном грабежами городе  затихли  крики  и
звон железа -- почти все викинги  уже  были  заперты  в  огромной  усадьбе
Ингельда, сам ярл Ингельд осторожно вышел на крыльцо.
     Небо было черное, звездное. Легкие тучки то прятали узкий серп  луны,
то открывали его сверкающее лезвие.
     Воздух был наполнен запахами браги и  пота.  Викинги  тесными  рядами
заполняли весь огромный двор в ожидании приказа.  Стояли,  подпирая  стены
спинами, сидели тесными кружками вокруг поленьев, которые  разжигать  было
не велено. Топоры и мечи держали у ног, многие  уже  загодя  одели  боевые
доспехи. На сумрачных лицах было нетерпеливое ожидание.
     К Ингельду поспешил человек, закутанный в  черный  плащ.  По  могучей
фигуре, которую не скроешь и в ночи, Ингельд узнал Рольда. Золотые  волосы
Рольда блестели в серебристом лунном свете.
     -- Все тихо,-- прошелестел  его  приглушенный  голос,--  я  сходил  к
княжескому терему, обошел вокруг и вернулся,  никого  не  потревожив.  Там
пируют, охраны почти нет... Да и была бы, что могут против наших  мечей  и
нашей ярости?
     -- Викинги? -- спросил Ингельд.
     -- Оповещены.
     -- А те, кого не удалось застать?
     -- Услышат шум боя, поймут сразу.
     -- Добро... Сколько здесь?
     -- В твоей усадьбе две тысячи, да еще три придут на зов от  городских
врат!
     Ингельд гордо улыбнулся. Киев, столица Гардарики, сам падал в  жадные
до кровавой сечи и богатой добычи руки викингов.  Только  раз  им  удалось
овладеть им, когда Аскольд и Дир взяли  город  и  стали  в  нем  князьями.
Правда, злые языки говорят, что кияне их сами пригласили на княжение.
     -- Пойдем, я объясню куда какие отряды вести. Нужно как можно  скорее
перебить бояр, воевод, знатных людей! Все  --  быстро,  стремительно.  Для
схваток не задерживаться, убивать всех по дороге, но в  дома,  даже  самые
богатые, не врываться! За грабежи прежде времени  буду  предавать  смерти!
Наша добыча -- весь город. Кто  попытается  грабить  раньше  времени,  тот
будет грабить не местных жителей, а своих же друзей!
     Викинги одобрительно зароптали,  искоса  бросали  взгляды  направо  и
налево. Это они понимали. Завтра утром можно поделить весь город,  дома  и
людей вместе со скотом и богатствами. И хотя  велик  соблазн  ворваться  в
богатый дом, убить мужчин, а  женщин  насиловать,  срывая  с  них  золотые
кольца и серьги, но зачем это делать впопыхах, словно спешишь унести ноги?
     Ни один из викингов не спал. Ингельд заметил, что некоторые уже почти
грызли края своих щитов, готовые  впасть  в  священную  ярость  берсерков.
Кое-кто точил меч, а когда Ингельд появился  среди  викингов,  он  услышал
нетерпеливые голоса.
     -- Слушайте,-- сказал он негромко,-- и передавайте дальше, так как  я
не могу кричать, за стеной могут быть чужие уши. Конунг Вольдемар  уверен,
что я вас собрал здесь, чтобы не бесчинствовали в его городе. Он прав,  но
только наполовину! Я собрал вас здесь, чтобы  вы  не  бесчинствовали...  в
своем городе!
     Одобрительный ропот и смех встретили  его  слова.  Он  вскинул  руку,
обрывая голоса:
     -- Я сам поведу малый отряд на княжий терем. А вы, все здесь  опытные
воины, разбейтесь на отряды для захвата боярских домов. Убивайте, убивайте
и убивайте! Не  останавливайтесь,  если  это  женщина  или  ребенок.  Киян
слишком много, они сомнут нас числом, если не успеем за ночь  срезать  всю
верхушку... Рольд,  пойдем  еще  раз  проверим  дорогу  к  терему  конунга
Вольдемара!
     Из  окон  княжеского  терема  падали  отблески  факелов,  на  узорных
занавесях  метались  черные  силуэты.  Доносились  удалые  песни:   конунг
Вольдемар праздновал победу.  Дружинники  великого  князя,  уже  навеселе,
радостными воплями приветствовали ярла и его помощника. Оба показали  себя
в боях, а отважных уважают везде.
     -- Я бы сохранил жизнь Вольдемару,-- сказал Ингельд  с  сожалением.--
Но он ведь дерется как разъяренный тур! Он перебьет половину моего отряда,
если пытаться взять живым.
     -- Я тоже,-- вздохнул Рольд,--  его  полюбили  многие.  Но  ведь,  не
удавив пчел, меду не достать?
     -- Увы. Но он должен погибнуть как викинг: с мечом в руке на пиру!
     -- Да, это будет достойная смерть.
     -- И пусть он попадет в небесную дружину Одина!
     Они обошли терем, прикидываясь  пьяными,  вернулись  к  крыльцу,  где
дверь была распахнута настежь. Ингвар посмотрел на  пьяного  боярина,  что
мочился прямо с крыльца, пока не свалился через перила  и  не  захрапел  в
собственной луже. Мелькнула не такая уж и безумная мысль,  что  с  Рольдом
могли бы ворваться в терем, проложить кровавую дорогу до самого верха, где
только сам конунг и его наиболее близкие... Вряд ли те  смогли  бы  что-то
противопоставить яростной мощи двух викингов-берсерков!
     -- Пойдем,-- сказал он сдавленно,-- пора  выводить  людей.  Поделимся
славой.
     Рольд лишь хмуро оскалил зубы. Он понимал своего ярла.
     Они  возвращались  к  воротам,  когда  чуткое  ухо  Ингельда  уловило
ритмичный  стук.  Земля  начала  подрагивать.  Луна  выплыла  из  облаков,
осветила темную площадь, где выпуклые булыжники блестели  так,  будто  вся
площадь была заполнена черепахами. С той стороны выходило пешее  дружинное
войско! Одинаковые остроконечные шлемы, с  которых  соскальзывают  мечи  и
топоры, темный щит у левой стороны груди, меч на поясе... Передние ряды  в
кольчужных рубашках, что опускаются  до  колен,  а  дальше  ноги  защищают
высокие сапоги из задних ног тура, такую кожу не всяким мечом просечешь!
     Впереди шагал тяжелый воевода со свисающими на  грудь  белыми  усами.
Отрок за ним вел коня. Воевода шагал тяжело, был  он  как  обломок  скалы,
оставшейся еще с тех времен, когда по земле ходили только боги.
     Ингельд и Рольд, затаив дыхание, ждали,  что  будет  дальше.  Воеводу
узнали, это был Панас. Он внезапно исчез из  глаз  еще  при  осаде  Киева,
когда стало известно, что Ярополк собирается бежать в Родень. Так вот куда
он исчезал! Где-то набрал большое войско, явно конунг Вольдемар собирается
спешно отвоевывать земли, утерянные братом!
     Воевода уже почти прошел всю площадь, когда вдруг  вздрогнул,  словно
очнулся ото сна, хлопнул себя ладонью по лбу:
     -- Ба! А это чем не место? Чо мы  в  потемках  будем  искать  постоя,
тыкаться из угла  в  угол?  Разобьем  шатры  прямо  здесь,  перед  княжьим
теремом!
     -- Аки печенеги поганые? -- спросил кто-то с сомнением.
     А другой голос неожиданно поддержал:
     -- Утром князь выглянет в окошко, мигом нас распределит!  Через  наши
ряды к нему девок водить на потеху будет трудно...
     Раздался веселый смех. К воеводе подошли такие же  суровые  немолодые
воины. Быстро посовещались, затем стройные  ряды  сломались,  люди  начали
садиться там, где стояли. Умельцы быстро разводили  костры.  Голоса  стали
веселее, посыпались шуточки.
     Рольд дернул Ингельда за плащ:
     -- Откуда они?
     -- Сейчас не это важно,-- прошипел Ингельд яростно.-- Когда уберутся?
О, Локи, они собираются здесь ждать князя.
     -- Лаптежники,-- отозвался и Рольд со злостью.-- Боятся его гнева!  У
нас бы ни один  конунг  не  осмелился  бы  так  поступать  с  вооруженными
воинами. Неужели в самом деле будут дожидаться?
     Неожиданно явившееся войско с  великой  готовностью  устраивались  на
ночь. Похоже, ночной поход надоел до чертиков, рады были провести  ночь  у
костров в центре города. Из ворот терема вышли  княжеские  гридни,  что-то
выспросили у воеводы, а потом  позеленевшие  от  ярости  Ингельд  и  Рольд
видели, как из подвалов княжьего и ближайших боярских  теремов  выкатывают
бочки с  вином,  медом,  несут  окорока,  вяленое  и  жареное.  У  костров
прозвучал смех усталых людей.
     -- Может быть, упьются? -- предположил Рольд с надеждой.
     Ингельд покачал головой:
     -- Вина мало... Поскупился князь. Да и варту воевода выставил,  будто
все еще в чужом поле.
     У костров пошли песни, многие сняли шоломы,  но  мечи  оставались  на
поясах, да и доспехов никто не снимал.  Князь  может  разгневаться,  велит
убираться, некогда будет собирать вещи...
     -- Их пять-семь тысяч,-- сказал Рольд обреченно.
     -- И все как раз на дороге!
     -- Мы могли бы обойти...
     Ингельд сказал язвительно:
     -- А что толку? Даже если ворвемся в терем  конунга,  ему  достаточно
выпрыгнуть в окно на эту сторону.
     -- Что будем дел