с ним,-- пообещал он.
     Она кивнула вознице, все еще рассерженная, но на Владимира  взглянула
уже как на человека, которому платит и ожидает повиновения. И голос ее был
уверенный и не терпящий возражений:
     -- Я пришлю завтра за ответом.
     Кони рванули, коляска едва не  полетела  по  воздуху.  Дробный  цокот
копыт прогремел и  угас.  Владимир  чувствовал,  как  на  лбу  сами  собой
собираются складки. Его настойчиво стараются  отлучить  от  императорского
дворца. Кто? Этой красавице наемная охрана ни к чему. Едва захочет выехать
за город, вся золотая молодежь кинется сопровождать ее. Лучшие патриции  с
мечами наголо проводят туда  и  обратно.  Так  что  нужен  не  он,  а  его
отсутствие во дворце.
     Завтра,  подумал  он  с  тревогой.  До  завтра  надо  успеть   что-то
придумать. Если он и завтра кого-то зарежет, то на него  обратит  внимание
не только Вепрь. Но и те, чьих взглядов он предпочел бы избежать.

     Глава 38

     Через два дня они с Олафом  стояли  во  внутренних  покоях.  Полночь,
светильники горят каждый третий, слышно как  далеко  за  оградой  протяжно
перекликаются стражи.
     Внезапно пахнуло благовониями. Он насторожился, ибо  дочери  сенатора
так и не смог ответить ничего определенного, и от ромеев теперь надо ждать
пакостей. Обостренный слух уловил едва слышные шаги. Краем  глаза  увидел,
как напрягся Олаф, он стоит слева от двери, как рука викинга опустилась на
рукоять меча.
     -- Стой! Кто идет?
     В темноты  послышался  испуганный  вскрик.  Снова  пахнуло  движением
воздуха. Владимир инстинктивно дернул головой, что-то  мелькнуло,  толчок,
отбросило к стене. Яростно вскрикнул Олаф, это он толкнул,  совсем  близко
хлопнула дверь, звякнул засов.
     Олаф  ругался,  при   слабом   свете   светильника   Владимир   видел
перекошенное лицо. Он нагнулся, на полу тускло блестел  нож.  Похоже,  его
метнули издали вынужденно.  Такие  ножи  не  годны  для  швыряния.  Кто-то
намеревался подкрасться ближе...
     Холодный пот выступил на лбу. Нож чересчур мал, чтобы убить взрослого
мужчину.
     Олаф со звоном вытащил из ножен на  поясе  узкий  кинжал.  Лицо  было
злое:
     -- Проклятые ромеи!.. Это их подлые штучки!
     -- Думаешь,-- прошептал Владимир,-- лезвие отравлено?
     -- Я с этим уже сталкивался,--  огрызнулся  Олаф.--  Когда  пробовали
захватить  проклятую  Пермь.  Чертовы  пермяки  половину  наших   перебили
отравленными стрелами.
     Кончик кинжала уже накалился в  пламени  светильника.  Челюсти  Олафа
сомкнулись.  Он  не  дрогнул  лицом,  когда   багровый   кончик   коснулся
обнаженного плеча. Защипело, взвился дымок, Владимир ощутил запах горящего
мяса. А Олаф вдавливал раскаленное железо, лицо было суровым. Даже  зубами
не скрипнул, хотя дымок пошел сильнее.
     Владимир не выдержал:
     -- Олаф, но лезвие не обязательно отравлено!
     -- Я тоже так думаю,-- ответил викинг.
     Владимир отшатнулся, будто получил в лоб, а  Олаф  приподнял  рдеющий
кончик ножа, перевернул другой стороной и повторил все сначала. Лицо  было
не просто суровым, а сумрачно  красивым.  Лишь  на  лбу  выступили  мелкие
капельки.
     Запах горящего мяса вызвал у Владимира приступ тошноты.  При  нем  не
раз сжигали людей живьем, но то были жертвы или преступники, а  здесь  как
будто своя рука выжигает на своем теле...
     -- Кто говорил о чрезмерной осторожности,-- не выдержал он.
     -- Вольдемар,-- ответил Олаф, и  Владимир  наконец  уловил  в  голосе
друга напряждение,-- я чувствую, конечно же, боль... но это боль плоти.  А
душа викинга возвеселяется от гордости. Это победа воли над плотью!
     Он убрал нож, а Владимир искоса смотрел на рану.  Кровь  запеклась  в
ямке, коричневые края выглядят страшновато.
     -- Тебя бы в христиане,-- сказал он с отвращением.-- Те тоже... У них
любой пост -- победа духа над плотью... Но я не понял другое. Нож  бросили
в меня! Какого дьявола бросился закрывать своей волосатой грудью?
     Олаф прорычал с отвращением:
     -- Думаешь, ты мне так уж дорог? Или  я  тебя  ценю  хоть  чуть  выше
драной кошки? Бред. Просто не хотел, чтобы проклятым  грекам  хоть  что-то
удалось.
     -- Все равно спасибо,-- буркнул Владимир с неловкостью.
     -- Все в долг,--  ответил  Олаф  деловито.--  А  ты  думал?  Мы  ж  в
торгашеской империи. Еще и проценты сдеру.

     Вепрь, выстроив на заднем дворе манипулу, залез на большой  камень  и
орал оттуда:
     -- Вам  доверена  большая  честь,  мерзавцы!  Впервые  из  Священного
Палатия отправляют когорту в главное войско. Наши стратеги хотят  показать
остальным, как умеют воевать настоящие воины! Если осрамите  меня,  свиньи
безрогие, я из вас кишки выпущу. Но вы должны вернуться живыми! Я не  хочу
снова возиться с желторотыми неумехами... Эй ты!  Чего  горбишься?  Забыл,
как должен стоять этериот?
     Хмурый легионер нехотя выпрямился:
     -- У меня живот болит.
     -- Много пьешь? -- гаркнул Вепрь.
     -- Много,-- ответил этериот безнадежно.-- Все равно не помогает.
     -- Ничего,-- сказал Вепрь бодро,-- ты отправляешься в место, где  все
хвори снимет как рукой. Вы должны  будете  захватить  крохотный  остров...
Только помните, что там водятся ядовитые  гадюки,  под  листьями  прячутся
скорпионы и каракурты. Грибы не жрать -- ядовиты, воду не лакать -- в  ней
холера и прочая дрянь...
     Этериот перебил вежливо, но с недоумением:
     -- А на кой... гм... завоевывать такой остров?
     Вепрь рявкнул:
     --  Молчи,  дурень.  Или  ты  усомнился  в  мудрости   Божественного?
По-твоему,  Господь  по-мудрости  потопил  человечество,  хотя   грешивших
наверняка было меньше, чем невиновных? То-то. Эй, Мордоклюв, ты  стоял  на
причале и должен был видеть, как  погиб  сенатор.  Если  скажешь,  что  не
видел, то значит отлучался к шлюхам!
     Мордоклюв, толстый и хищноносый воин, пробурчал:
     -- Я стоял на своем месте... Сенатор шел  по  причалу  и  видел,  как
какой-то бродяга хочет утопиться. Он сказал ему: "Не спеши, давай обсудим,
увидим стоит ли вообще  прощаться  с  жизнью".  После  этого  они  сели  и
беседовали почти до обеда. Что-то о политике, налогах, жизни, я  всего  не
слушал.
     -- Ну? И какое это отношение имеет к его гибели?
     -- А потом они встали и, держась за руки, вместе спрыгнули в воду.
     Владимир  подошел  сбоку,  сзади  нельзя  --   зашибет,   сказал   со
всевозможной почтительностью:
     -- Мне тут пришла весточка от земляка... Он живет неподалеку,  полдня
на коне верхом.
     Вепрь зыркнул настороженно, у него всегда появлялось  это  выражение,
когда смотрел на Владимира. Тот вытянулся, ел  глазами.  Вепрь  с  натугой
похлопал по плечу:
     -- Хочешь навестить? Давно пора взять пару деньков на отдых!.. Ты  да
твой дикий викинг давно не брали ни  отпуска,  ни  даже  выходных.  Ладно,
навести земляка... Да и вообще поразвлекайся, а то к тебе, честно  говоря,
уже присматриваються, если понимаешь о чем говорю.
     Владимир насторожился, хотя голос держал беспечным:
     -- Что в этом плохого?
     Вепрь понизил голос:
     -- Даже из этериотов слишком  короткий  путь...  в  Золотой  Зал!  Ты
выглядишь чересчур нацеленным. Никто не знает, что у тебя  на  уме.  Может
быть, и не думаешь о высоком, но тут подозревают всех...
     Последние слова  прозвучали  откровенной  угрозой.  Холодные  мурашки
побежали по спине Владимира. В  подземных  тюрьмах  бесследно  исчезают  и
самые знатные сановники империи. Оттуда только один путь -- на дно Золотой
бухты с привязанным к ногам камнем. А уж о страже, даже знатном, и воробей
не чирикнет.
     -- Я просто копил деньги,-- объяснил он торопливо.-- Я  ведь  надеюсь
вернуться к себе на Русь богатым!
     Вепрь кивнул. На этот  крючок  попадаются  все.  Приходят  в  империю
молодые, сильные и отважные, надеются скопить денег и вернуться, но  блеск
империи завораживает даже самых стойких. Годы уходят, десятилетия,  а  они
все откладывают возвращение. Даже собрав  огромные  богатства,  что  будут
делать с ними в диком краю?
     Он снова хлопнул Владимира по плечу:
     -- Езжай!.. Заодно выберешь место...  ха-ха!..  откуда  будешь  брать
Новый Рим.
     Он отвернулся, похохатывая.  Легионеры  снова  подтянулись,  выпятили
груди. Владимир отступил  на  шег,  кивнул  Олафу.  Оба  торопливо  отошли
подальше:
     -- Он всегда так шутит?
     -- А может он и не шутил,-- ответил Олаф  безразлично.--  Все  знают,
что эти стены падут под  натиском  русов.  Как  пали  под  натиском  наших
викингов Неаполь и Сицилия, так вы захватите эту громадину.
     Владимир с деланным безразличием пожал плечами.  Кто  не  знает,  что
славяне постоянно приходят на земли империи, вторгаются целыми  племенами.
Иные уходят с богатой добычей, оставив разоренную  и  опустошенную  землю,
другие на богатых землях остаются. Империя с ними поступает осторожно,  не
трогает, не теснит налогами, ибо эти славяне, ослепленные блеском  древней
империи, охотно идут на службу, будь это  в  войско  или  на  строительные
работы, вливают  свежую  кровь  в  дряхлеющие  вены  империи.  К  тому  же
размножаются быстро, приплод здоровый,  совсем  не  похожий  на  подданных
империи, которым не помогают даже суровые наказания за безбрачие.
     Славяне  уже  заселили  Фракию,  Эпир,  Македонию,   Фессалию,   весь
Пелопонес. Иные быстро потеряли свой язык и обычаи, другие сохранили своих
богов, но даже эти охотно идут на службу,  поднимаются  до  высших  высот,
командуют армиями, флотом, казной, следят за порядком в Константинополе.
     Империя, сильная раздорами среди славянских племен, умела  не  только
натравливать одно племя на другое,  но  и  отправляла  сильные  войска  из
самого Константинополя, разбивала, приучала к мощи империи. Но эти времена
прошли, потому приходится нанимать хазар, печенегов, дабы сдерживали напор
славян...
     Но вот под страшным ударом Святослава, великого кагана русов, рухнуло
ранее непобедимое хазарское царство. Путь на Константинополь  был  открыт.
Теперь все в империи знали, что часы  Константинополя  сочтены.  Следующий
удар каган русов обрушит на империю!
     Правда, неистовый Святослав пал, но  у  него  остались  три  сына.  И
осталась могучая держава, что крепнет день ото дня, в то время как империя
медленно теряет силы.
     Служа наемником, узнаешь многое. Даже не побывав в Риме, хотя мог бы,
он уже знал, как в не  такие  уж  и  давние  времена  германцы  постепенно
вторгались в Рим, служили наемниками, занимали высшие  посты.  Понял,  что
точно так получается сейчас и со славянами.
     В Царьграде это понимают  лучше  него.  И  даже  могут  видеть  когда
случится неизбежное,  и  даже  какое  племя  ворвется  в  Константинополь.
Императоры уже не надеются спасти империю. Они  просто  пытаются  оттянуть
неизбежное падение!
     Против обыкновения слова Вепря не вылетели из другого уха,  застряли.
Конь ступал бодро, воздух был  свежий,  голова  ясной,  а  мысль  сверкала
острая, как отточенное лезвие дамасской сабли.
     Итак, была могучая Римская империя --  светоч  мира,  самая  сильная,
самая блистательная и самая лучшая из всех  стран  и  народов.  Она  своим
блеском привлекала иные народы, которые то воевали с нею, то  поступали  к
ней на службу. Нередко -- целыми племенами. На Западе это  были  германцы,
на востоке -- славяне.
     Дальше. Германцы  вливались  в  римскую  армию  с  великой  охотой  и
радостью, ибо всякий молодой  воин  мечтает  служить  у  как  можно  более
знатного и могучего вождя, а где еще  более  великий  вождь,  чем  римский
император? Служили охотно,  воевали  отважно,  поднимались  по  ступенькам
карьеры, начинали командовать такими силами,  что  в  родных  племенах  не
смогли бы и вообразить такую мощь.  Постепенно  почти  вся  римская  армия
превратилась в армию германцев. Римляне  к  тому  времени  вовсе  утратили
воинственный дух, как и дух строителей, инженеров, а защиту  своей  родины
охотно передоверили германцам. И те защищали ее честно.  Когда  какое-либо
германское племя нападало на границы Рима, то защищали ее не только армия,
римская армия германцев,  но  и  целые  племена  дружественно  настроенных
германцев.
     Так же в точности до мельчайших  черточек  случилось  и  на  востоке.
Греческие политики, чиновники и сборщики налогов постоянно  жаловались  на
славянизацию  восточной  части  Римской  империи.  Пелопонес   ославянился
настолько, что там возникли целые  города  славян  со  своим  укладом,  не
говоря уже о бесчисленных селах. Их было настолько много, что  жителям  не
было  необходимости  даже  знать  греческий  язык.  Вскоре  все  население
Пелопонеса говорило на смеси языков местного населения со славянским,  что
привело  к  образованию  нового  языка,  названного   новогреческим.   Эти
новогреки уже не понимают языка чистых  греков,  не  могут  читать  старые
книги греческих авторов.
     Трудности управления огромной империей  привели  тому,  что  пришлось
создать две столицы с двумя императорами:  в  Риме  и  Константинополе.  А
эмблему империи -- орла, начали изображать с двумя головами, т.  е.,  тело
империи едино, но у нее две головы, одна зорко смотрит на  Восток,  другая
-- на Запад.
     Если совсем коротко,  то,  чтобы  не  запутаться,  итог  таков:  Рим,
несмотря на защиту германцев, все-таки пал. Взял его  и  разрушил  Аларих,
который был из тех  германских  вождей,  что  не  шел  на  службу  великой
империи. Восточная часть империи еще держится, но в  ней  повторяется  все
как в зеркале. Славяне составляют значительную часть как населения, так  и
армии. Во  главе  эскадр,  армий,  префектур,  имперского  суда  --  стоят
славяне. Более того, славяне то  и  дело  становятся  императорами!  И  не
самыми худшими. Достаточно вспомнить того же  Юстиниана,  бывшего  бедного
паренька Управду, который сумел даже  выбить  из  Западной  части  империи
германцев, освободил от них Рим, снова воссоединил исполинскую  империю  в
одной руке!..
     Но и здесь опасность  идет  не  от  этих  славян,  ибо  они  защищают
Константинополь лучше местных греко-ромеев -- это уже их город!  --  а  от
тех, кто все еще не идет  на  службу,  как  не  шел  Аларих.  Чуть  ли  не
единственное такое племя -- русы. Они усиливают натиск год от года. Ими не
удается манипулировать как хазарами или  печенегами.  Они  усиливаются  на
глазах, и в Константинополе даже простой народ уже знает обреченно: гибель
их царственному граду и всей империи придет именно от русов...
     Конь внезапно заржал, пошел галопом. Ветер засвистел в ушах, плащ  за
спиной  раздулся  и  затрепетал  по  ветру.   Владимир   чувствовал,   как
лихорадочно бьется сердце.
     Кто  будет   тот   воитель,   который   возьмет   на   копье   гордый
Константинополь?
     У себя в комнатке, у каждого ипасписта было свое помещение, он  снова
в задумчивости достал письмо. Писал  русский  купец  Могута,  ссылался  на
родню  в  Новгороде,  которую  Владимир  знал,  подробно   рассказывал   о
спрятанном поблизости сокровище.
     Олаф, который  беззастенчиво  читал  через  плечо  друга,  хрюкнул  с
неудовольствием:
     -- Старые сказки... Я наслушался  столько  о  закопанных  сокровищах!
Ерунда все это.
     -- Ну, горшки с монетами  прячут  не  только  в  Свионии,--  возразил
Владимир. Он в задумчивости почесал нос.-- У нас есть три свободных дня до
возвращения Терибула.
     Олаф сел, сказал с достоинством:
     -- В этом письме ничего не говорится обо мне!
     Владимир пожал плечами:
     -- Могли предположить, что дикий  свеон  читать  не  умеет...  и  тем
более, что он не станет подглядывать в чужие письма.
     Олаф налился тяжелой кровью, прорычал угрожающе:
     -- Это я дикий? Это я, сын конунга, почти год мну царьградских девок,
и все еще неграмотный?
     Владимир походил по комнате, шаги все убыстрялись,  пока  не  ощутил,
что вот-вот начнет бросаться на стены. Повернулся резко:
     -- Едем?
     Олаф вытянул ноги на лавку,  шпоры  оставляли  глубокие  царапины  на
полированной поверхности.
     -- Нет,-- ответил он твердо.-- Ни за какие мешки золота! Даже за  все
золото мира. Вечером меня ждет кувшин вина и  сладкотелая  Елена.  Я  буду
валяться в постели, нежнее которой не бывает,  буду  мять  своими  грубыми
лапами нежное тело, слышать сладкие стоны. А ты хочешь, чтобы  я  все  это
покинул и поехал в холодную ночь, проверять бабьи сказки?
     Владимир подумал, кивнул:
     -- Ты прав. Забудем об этом.

     Рано утром, еще не все звезды исчезли со светлеющего  неба,  они  уже
выехали за ворота Царьграда. Стремя к стремени, на отдохнувших конях.
     Воздух был чист и свеж, чувствовалось близкое море. Солнце еще только
поднималось, накаляя мир там, на востоке, а здесь  над  остывшей  за  ночь
землей нависало такое же холодное синее небо.
     Ехали  молча,  Владимир  подумал  смятенно,  что  даже  ради  простой
прогулки стоило выехать за ворота Царьграда. Он, как прибыл и  нанялся  на
службу, даже самого Царьграда толком не видел. За вечер весь не  обойдешь,
а дня три кряду подряд  еще  не  выпадало.  Сейчас  же  перед  ним  начала
открываться та часть Римской империи, которую лишь представлял смутно,  но
не видел!
     Страна выглядела созданной богами для себя и своих семей. Потом  боги
ушли, а может и не все  ушли,  и  эти  сказочные  края  первыми  захватили
проклятые и хитрые ромеи. А волхвы еще говорят, что Славия, где народились
все славянские племена -- это упавший из вирия кусок самой  плодородной  и
богатой земли! И что арии, они же славяне, и есть люди небес, ибо вышли из
ария-вирия. Хорошо так говорить,  кто  дальше  своего  огорода  не  ездил!
Поглядели бы на эти земли, прикусили бы языки...
     Или сказали бы другое, внезапно пришла  мысль.  Они,  люди  небес,  а
живут в северных краях, где зима длится полгода, а  здесь  гадкие  ромешки
владеют такими землями! Надоть отнять...
     Олаф ехал нахмуренный, мрачно зыркал по сторонам. Его тоже  одолевали
мысли. Знать  бы  какие,  подумал  Владимир.  Раньше  отважный  викинг  не
очень-то задумывался.
     Кони прошли по узкой дорожке вдоль ручья, поднялись на пологий  холм.
Олаф вскрикнул от восторга, а Владимир задержал дыхание. Это в самом  деле
страна богов!
     В открывшейся долине ярко и сочно зеленела оливковая роща,  виднелись
крыши крохотных домиков. Между деревьями на  веревках  сушилось  белье.  В
лужах лежали буйволы. Но на другой стороне долины поднимались  белоснежные
колонны древних дворцов! Их размеры были огромны,  а  камень  прекрасен  и
удивителен...
     Кони весело сбежали с холма, Олаф пустил своего через заросли,  чтобы
увидеть древние развалины вблизи. Сохранились остатки стен, величественные
толстые колонны, мраморные полы с удивительными рисунками.  Солнце  играло
на цветных изразцах, на  остатках  стен  сохранились  даже  куски  фресок.
Сердце Владимира стучало учащенно, а дыхание вырывалось  хрипло  и  мощно,
как в битве. Неведомые чувства распирали грудь, он смотрел во все глаза  и
чувствовал, как наворачиваются слезы. Здесь жили боги и  герои,  но  какие
злые силы погубили этот мир?
     Впереди слышались тяжелые удары. Они выехали из-за торчащего  обломка
стены, Олаф внезапно выругался. Два бедно  одетых  селянина  усердно  били
молотами по лежащей на земле статуе из белоснежного мрамора.  У  Владимира
дух захватило от неземной красоты: женщина и в мраморе сохранила черты, от
которых защемило сердце.
     Олаф рявкнул зло, ладонь звучно хлопнула по рукояти меча:
     -- Что творите, сволочи?
     Оба крестьянина отшатнулись, со страхом смотрели на огромных  воинов,
закованных  в  доспехи  императорской  гвардии.  Оба  были  в   лохмотьях,
истощенные, с желтой болезненной кожей. Один простер умоляюще руки:
     -- Благородные воины!.. Это же мрамор!.. Мы его разбиваем,  толчем  и
пережигаем в известь... А известь продаем.
     Владимир