русичи и печенеги.
Вернее -- Лес и Степь, ибо до печенегов в Киевскую Русь, которая  и  Русью
тогда еще не звалась, постоянно вливались остатки тех племен,  из  которых
имена только самых больших запомнили волхвы:  киммерийцы,  скифы,  савиры,
готы, гунны, торки, берендеи, теперь вот племена, которых на  Руси  кличут
печенегами, хотя среди них тоже все разные, все  дерутся  друг  с  другом,
даже говорят различно. Но они стойко держат оборону южных границ Руси.  И,
хотят того или нет, узнают об этом или не будут знать, но  они  уже  стали
второй головой Руси!
     Сердце стучало чаще, и он с удивлением ощутил,  что  боль  отступила,
оставив горечь. Вторая страсть -- жажда мести, как-то  притупила  боль  от
скорого расставания.
     Странно, облегчения  не  ощутил.  Боль  ушла,  но  в  груди  возникла
пустота.

     Лохматые брови Вепря взлетели вверх.  Владимир  едва  ли  не  впервые
увидел, какие, на самом деле, огромные глаза у начальника  стражи,  обычно
полуприкрытые тяжелыми нависающими бровями.
     -- С ума рухнулся? -- рыкнул Вепрь.-- Как это... на родину?  А  здесь
тебе что?
     -- Арена,-- ответил Владимир, он чувствовал  щемящую  тоску.--  Арена
для схватки. Даже когда пирую -- и тогда схватка. А я хочу  узреть  родные
березы...
     Вепрь фыркнул. Голос был полон яда и разочарования:
     -- Понятно... Редко, но такое  иногда  услышишь  от  молодых  народов
Севера. Вы еще знаете одно понятие, забытое здесь.
     -- Какое?
     Вепрь оскалил зубы:
     -- Видел выгребную яму за бараками? Так вот  я  недавно  слышал,  как
один червячок, молодой такой, спрашивал другого, постарше: верно ли, батя,
что есть где-то червяки, что живут в яблоках? Верно,  ответил  ему  другой
червяк. Первый вздохнул завистливо и спрашивает:  а  верно  ли,  что  есть
червяки, что живут в цветах? Верно, отвечает старший недовольно. А  верно,
что иные живут в сладких грушах? Верно, бурчит  старший.  Так  почему  же,
спросил молодой червяк с  великой  тоской,  мы  сидим  в  дерьме?  Старший
подумал и ответил торжественно: есть,  сынок,  такое  великое  понятие  --
родина!..
     Олаф хохотнул, но в синих глазах была насмешка  и  превосходство  над
самим Вепрем:
     -- Здорово! Вот только  вся  империя  --  гнилое  яблоко.  Да  и  что
говорить, под здешним солнцем все загнивает быстро.
     Вепрь рявкнул:
     -- И ты туда же?
     -- Я? -- удивился Олаф.-- Я остаюсь. Хоть империя и гниет,  зато  как
гниет! Мне нравится.

     Уже на корабле Олаф, гордясь красивым почерком, написал отцу  длинное
письмо. Полюбовался, посыпал мелким песком, высохнет быстрее, подул,  хотя
свирепый северный ветер мгновенно высушил чернила.
     Владимир сказал скептически:
     -- А как прочтет? Небось, во всей  твоей  Свионии  днем  с  огнем  не
отыщешь грамотного.
     -- А жиды на что? -- обиделся Олаф.-- Они ж все  грамотные!  Им  вера
велит быть грамотными.
     Владимир удивился:
     -- Неужто и туда добрались? У вас  же  там,  окромя  голых  камней  и
селедки, голо как у славянина в коморе.
     Олаф любовно свернул письмо в трубочку, перевязал  шелковым  шнурком.
Владимир с усмешкой следил, как друг,  высунув  язык  от  усердия,  плавит
красный сургуч на свече, закапывает края свитка  и  перекрещение  шнурков,
шипит от злости, когда горячий сургуч каплет  на  пальцы,  ловкие  лишь  с
рукоятью боевого топора.
     -- А Локи их знает... -- ответил Олаф рассеянно.-- Может  быть,  ищут
камень для своего храма. Я слышал, им кто-то порушил. У нас самый  крепкий
гранит, как и мы сами. Храм из наших глыб так просто не разрушить!
     Красивый, сильный, с грудью в самом деле похожей на гранитную  плиту,
он потыкал именной печатью  на  перстне  в  еще  мягкий  сургуч,  протянул
Владимиру:
     -- Я все написал. Он даст тебе войско!
     -- Он ждет тебя,-- напомнил Владимир уже без  надежды.--  Если  бы  у
меня был отец... И если бы меня так ждал! Может, не стоит  тебе  принимать
веру Христа?
     -- Елена настаивает,-- вздохнул Олаф.
     -- И ты подчинишься женщине?
     Олаф грустно взглянул на друга. В синих глазах викинга было  странное
превосходство и печаль:
     -- Ты еще не понял... что все, что делаем...  что  делают  мужчины...
все ради женщин?
     Владимир стиснул челюсти. Он уже был уверен, что на самом  деле  даже
их  Иисус  пошел  на  крест  ради  женщины.  Но  память  людская  выбирает
назидательное, что можно использовать  для  воспитания  потомства.  Правду
замалчивает или перевирает. Конечно же, ради любви к  женщине.  Но  теперь
говорят, ко всем людям.
     -- Прощай,-- сказал он невесело.
     -- А ты... с Анной... как?
     Голос Владимира был искаженным от горя и ярости:
     -- Я все равно ее возьму!.. Одну -- или... нет, теперь  с  Царьградом
вместе!


     Юрий Никитин. Князь Владимир.
     Книга вторая


      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

                      В лето 6488 Владимир вернулся в Новгород с варягами.
                   И послал к Рогволоду в Полоцк сказать:  "Хочу дочь твою
                   взять в жены".
                      И пошел на Ярополка в землю Киевскую.
                                              "Начальная Русская Летопись"

     Глава 1

     Хмурый воин пропустил Ингельда вперед и плотно закрыл за ним дверь. В
комнате сутулил над столом широкие плечи тяжелый человек.  На  стук  двери
оглянулся, на Ингельда взглянули острые глаза  его  дяди,  конунга  Эгиля.
Суровое лицо, словно вырезанное из камня, было мрачным.
     -- Сядь,-- велел он  тяжелым  голосом.--  Я  позвал  тебя  для  очень
важного разговора. И пусть ничьи уши не услышат моих речей!
     Ингельд насторожился, но сердце  в  предчувствии  опасности  и  крови
забилось радостнее. Он ощутил, как в  сильном  теле  просыпается  яростная
жизнь, по коже забегали щекочущие мурашки.
     -- Клянусь Валгаллой!
     Он осторожно присел на край скамьи. Конунг некоторое время смотрел на
свои  огромные  ладони  на  столешнице,  медленно  стиснул  пальцы.   Кожа
натянулась и побелела на костяшках, сухо заскрипело.
     -- Догадываешься, зачем тебя призвал?
     -- Я видел хольмградского конунга Вольдемара. Он прибыл из Царьграда.
Стал старше, выглядит зрелым мужем. Ты решил дать ему помощь?
     Эгиль с досадой стукнул кулаком по столу:
     -- Мы не ромеи, чтобы нарушать клятвы. Вольдемар выполнил все, о  чем
договаривались. Он присмотрел за Олафом! Тот взматерел, научился  многому.
Вроде бы даже замечен базилевсами.  Да-да,  у  ромеев  сейчас  правят  два
брата. Олаф уцелел в самый трудный первый год.
     -- Ну,-- осторожно вставил Ингельд,-- Олаф мог и сам...
     -- Вряд ли,-- рыкнул Эгиль.-- Олаф отписал мне, что Вольдемар не  раз
спасал  ему  жизнь.  Вообще  просит  относиться  к  хольмградцу,   как   к
собственному сыну!
     Ингельд терпеливо ждал. Жилы на лбу конунга напряглись, синяя вена на
виске  часто-часто  дергалась.  Дыхание  с  шипением   вырывалось   сквозь
стиснутые зубы.
     -- Олаф не вернется?
     -- Пока не хочет. Он даже написал, что готовится принять  эту...  эту
веру рабов!
     -- А Вольдемар уже принял?
     Эгиль зло стукнул кулаком по столу. Посуда подпрыгнула.
     -- Этот хитер как лиса!  Хотя  такой  может  менять  веры  чаще,  чем
портянки -- я таких за полет стрелы насквозь вижу! -- но и  то  остался  в
своей, славянской... Или русской. А Олаф -- дурак! Он ежели примет, то уже
не откажется. Ему, видите ли, честь  не  позволит!  Эх,  ладно.  Пей  мед,
слушай внимательно.
     Ингельд  послушно  отхлебнул  из  кубка.  Вкуса  не  ощутил,   сердце
колотилось о ребра в ожидании подвигов, звона железа, дальних  походов  на
драккаре, рева пожаров и страшных криков жертв.
     -- Все слышали, как я обещал дать войско конунгу Вольдемару. И я дам!
Не бесплатно, конечно. Мы договорились о плате. По две  гривны  с  каждого
киянина!  А  Киев  --  город  очень  богатый.   Конунг   Вольдемар   хочет
использовать нас в  своих  интересах  и...  интересах  Гардарики.  Да,  мы
беремся помочь. За  то,  что  он  присмотрел  за  Олафом  в  Царьграде,  я
обещал... да, обещал! Но ярлы меня не поймут, если не возьму с  Вольдемара
хорошую плату. Но  и  о  плате,  как  я  уже  сказал,  договорились.  Ярлы
довольны. Теперь дальше. Есть еще наши интересы!  Мои  и...  теперь  твои,
племянник. Они превыше всех остальных.
     Ингельд дернулся:
     -- Дядя... разве не Олаф должен был  повести  наших  людей  в  помощь
Вольдемару?
     Конунг  помолчал,  а  когда  заговорил,  в  голосе  были   злость   и
восхищение:
     -- Конунг Вольдемар оказался даже сильнее, чем я ожидал! Он не только
присмотрел  за  Олафом.  Сумел  превратить  его  в  лучшего  друга.   Олаф
хольмградцу предан больше, чем родному отцу.
     -- Дядя,-- воскликнул Ингельд потрясенно,-- что ты говоришь?
     -- Ну,-- признался конунг нехотя,-- может быть, я перегнул. Во всяком
случае, Олаф  стал  совсем  другим.  И  не  думаю,  что  на  него  так  уж
подействовала империя. Я там тоже бывал, но мне все как с тюленя вода.  На
мужчин больше действуют примеры других мужчин, чем красоты чужих стран.  Я
ему доверяю во  всем,  кроме  Вольдемара.  Слово,  данное  Вольдемару,  не
нарушит, даже предложи ему корону всех наших северных стран!  Даже  корону
Римской империи. Ты все понял?
     Глаза Ингельда заблестели. Неужто удастся обойти даже Олафа?  Суровый
и недоверчивый Эгиль доверяет ему больше, чем собственному сыну!
     -- Я выполню все,-- сказал он как можно тверже.
     -- Войско поведешь ты. Но кроме основного задания... у тебя будет еще
одно. Как водится, гораздо более важное. Если их  братоубийственная  война
разгорится как следует, можешь в нужный момент ударить на Вольдемара.
     -- Дядя!  --  воскликнул  Ингельд.--  Нас  по  возвращении  забросают
камнями! Это позор, это противно воинской чести...
     -- Мальчишка,-- рявкнул конунг. В голосе было больше  презрения,  чем
гнева.-- Воинская честь обязательна только для простого воина. Что бы  мы,
конунги, делали, если бы честь не привязывала их к нам крепче цепей? А вот
когда дело касается вождей, то они должны действовать так, как нужно  нам,
стране. У простого воина честь одна, у ярла -- другая. Ну, а конунг  вовсе
стоит над законами. Он должен считаться только с реальной силой... Поймешь
позже, жизнь научит. А пока что запоминай. В Полоцке сидит наш родственник
-- князь Рогволод с сынами и дочерью. Он древнейшего рода,  скальды  ведут
его род от самого Одина, он в  кровном  родстве  с  сильнейшими  конунгами
Севера. Сыны у него -- настоящие львы, а дочь -- красавица, какой свет  не
видывал.
     Глаза Ингельда  загорелись.  На  него  засматриваются  даже  замужние
женщины, красив и отважен, но какой  викинг  не  мечтает  о  красавице  за
морем?
     Конунг усмехнулся:
     --  Попробуй.  Такая  жена  сделает  честь  любому  королю.  Запомни:
Рогволод -- свеон, поможет каждому соплеменнику,  если  тот  обратится  за
помощью. Вдвоем с ним  свалишь  победителя,  кто  бы  им  ни  был:  конунг
Вольдемар или конунг Ярополк. Но сперва дай им обессилить один другого.  И
пусть положат в битвах как можно больше своих людей.
     -- А эта дочь Рогволода...
     Конунг досадливо дернул плечами:
     -- Она на выданье, но гордый Рогволод скорее  отдаст  за  тебя,  сына
конунга, чем за  любого  из  князей  Руси.  Он  их  считает  безродными  и
никчемными. Так что здесь забот особых у тебя  не  будет.  Думай  лучше  о
деле!
     -- А мне можно будет попробовать...
     -- Сделать! -- сказал конунг жестко.-- Такой возможности давно  ни  у
кого не было. Русы уже не  пропускают  нас  через  свои  земли,  как  было
раньше. Даже в Царьград приходится  ездить  кружным  путем.  А  тут  ты  с
большим войском окажешься в самом сердце славянских земель Киевщины!  Быть
там и не воспользоваться -- для норманна непростительно.
     -- Я сделаю, дядя. Клянусь Тором! Штрангуг...
     -- Штрангуг  не  понадобится.  Вы  идете  в  русские  земли  открыто.
Открыто, бок-о-бок с этими лапотниками из  Хольмграда,  ихнего  Новгорода,
врываетесь в Киев... Ясно?
     Ингельд  кивнул.  Русские  города  не  удавалось   захватывать,   как
получалось в Британии, Франции, по всей Западной Европе. Иногда  прибегали
к хитростям: под личиной купцов, спрятав оружие под мехами, добирались  до
далеких городов  на  Днепре,  а  там,  устроив  ночью  штрангуг,  пытались
захватить города... Но так удавалось лишь в маленьких  городишках,  где  и
дружин-то не было.  Киев  внезапным  налетом  не  возьмешь...  Зато  какая
блестящая возможность войти в город с обнаженными мечами!
     -- Говорят, никто не  брал  Киев  из  чужеземцев,--  прошептал  он.--
Спасибо, дядя! Спасибо за возможность показать себя.
     -- И разбогатеть,-- улыбка конунга была  волчьей.--  Разбогатеть,  не
просто ограбив богатейший город, а  захватив  его!  Как  предки  Рогволода
захватили и удержали Полоцк. Ведь из  его  земель  Рогволод  создал  целое
полоцкое княжество! Создал, укрепил, расширил...  И  теперь  там  сидят  и
правят люди нашего корня!

     Римская империя... Папа Бенедикт VII  стоял  у  окна  и  рассматривал
ночной Рим. На  фоне  темно-синего  неба  чернели  залитые  лунным  светом
мрачные башни, высокие стены. Слева виден поднятый мост, а внизу изо  рва,
наполненного затхлой водой, высовываются острые колья...  Дальше  каменные
громады домов растворяются во тьме, все как один мрачные и  толстенные,  с
узкими окнами, закрытыми массивными железными прутьями.
     Где  ты  светлый,  шумный  Рим  времен  республики  и   даже   первых
императоров? С той поры, как  под  ударами  боевых  топоров  Алариха  пали
ворота Вечного Города, мир содрогнулся  и  никогда  уже  не  был  прежним.
Рушилось незыблемое. Оказалось, что Вечный Город  можно  взять  штурмом  и
разграбить  точно  так  же,  как  и  другие  города.  И  с  тех  пор   его
действительно брали и грабили не раз.
     С той поры и начали строить  на  развалинах  вместо  прежних  светлых
домов, полных солнца и простора,  эти  тяжелые  дома,  больше  похожие  на
крепости. Пока не дошли до этих каменных чудовищ,  ощетинившихся  копьями,
зубьями, клыками, лезвиями. И понимаешь,  до  какого  же  отчаяния  довели
бесконечные бои несчастных жителей!
     Здесь, на Латеране, выросла крепость, такие же крепости на  остальные
холмах: Лавентине, Капитолии, Квириналии... Между ними  --  дома-крепости,
лавки-крепости, сараи-крепости!
     Римская  империя!  Когда-то  римлянам  даже  собственную   армию   не
разрешалось проводить вблизи Рима.  Сулла  первым  нарушил  закон,  вторым
Цезарь... Как давно это было! Или недавно? Всего через пятьсот  лет  после
Цезаря свои войска  в  Рим  ввел  гиперборей  Одоакр  и  сбросил  с  трона
последнего западноримского императора Ромула!
     Бенедикт VII сел  в  кресло,  повернулся  к  окну.  Мысли  кружились,
толпились в черепе. Мелькнула среди них одна, которую  он  тщетно  пытался
выловить среди множества.  Римская  империя...  Она  пала,  но  город  Рим
остался  для  всех  символом  мироздания  и  порядка.  По  чести,  римские
завоевания несли жестокости и крови  не  меньше,  чем  дикие  парфяне  или
свирепые кельты, но в покоренные области вместе с властью  Рима  приходило
римское право, инженеры строили превосходные дороги и акведуки,  сразу  за
армией являлись юристы, администраторы, архитекторы, строители...
     Да, после падения Рима темные  стороны  его  власти  были  забыты.  В
воображении образованных и необразованных людей,  которым  остались  труды
римских поэтов, историков, юристов,  Рим  встает  как  сверкающее  видение
культуры  и  справедливости.  Как  символ  того,  чего  сейчас   нет,   но
обязательно должно быть!
     За века народы привыкли к Риму. Привыкли, что право и  справедливость
в мир исходят именно оттуда. Но  власть  императоров  пала,  зато  жива  и
крепнет власть духовная, власть над  душами  людскими.  Здесь  живет  папа
римский, духовный глава всех христиан  на  свете.  Всех,  где  бы  они  ни
находились! Здесь живет наместник бога на  земле,  потому  народы  и  ныне
должны получать приказы как жить из Рима. Только уже не от императоров,  а
от папы. От него, Бенедикта VII.
     Отворилась дверь, бесшумно вошел  грузный  мужчина.  Расшитая  сутана
скрывала фигуру, но все же было заметно, что он  очень  силен,  крепок,  а
шрамы на левой щеке выдавали натуру скорее воинственную, чем кроткую.
     -- Звали, ваше преосвященство?
     -- Да. Ты у нас слывешь знатоком славянского мира?
     -- Коль это было поручено мне...
     -- Что у нас там сейчас? -- прервал Бенедикт VII.
     Епископ пристально смотрел на владыку церкви.  Тот  все  еще  смотрел
неотрывно в окно, и нельзя было угадать, что именно хочет узнать из  жизни
огромного и наполовину скрытого мира славян.
     Власть римского папы  мощно  распространялась  по  всему  свету.  Уже
германские императоры признали его власть, уже престолы Франции и Британии
склонились перед ним, уже могучие волны христианизации пошли через  страны
и континенты, ломая и погребая непокоренных под обломками. Центр этой мощи
-- в Риме, в папском дворце на Латеране,  в  этой  комнате,  у  ног  этого
человека, из рук которого даже всесильные императоры с трепетом  принимают
короны!
     --  Славянское  государство  хорватов,--  сказал  епископ,--  недавно
признало нашу власть.  Там  принято  христианство  по  латинскому  обряду.
Двенадцать лет тому приняло нашу веру и  власть  и  Польское  государство.
Особо стоит отметить в этом нелегком деле  чешского  князя  Болеслава,  на
дочери которого Доброве и женился польский князь Мечислав I, или, как  его
зовут ляхи, Мешко I. С Добровой в Польшу было  переправлено  за  наш  счет
огромное количество наших священников, три обоза богослужебных книг...
     -- Я слышу  сожаление  в  твоем  голосе,  сын  мой,--  строго  сказал
Бенедикт.-- Это все вернется сторицей!
     -- Да, конечно,-- пробормотал епископ.--  Но  сколько  священников  и
церковной утвари проглотили богомерзкие полабские славяне...  Но  остались
язычниками.
     -- Жертвы не напрасны. А Доброва...  это  не  та  распутная  баба,  о
которой по всей Германии ходили легенды? Она, кажется, вдвое старше своего
мужа?
     -- Да,-- подтвердил епископ почтительно,-- но укреплению веры это  не
вредит. Напротив! Многоопытностью в  делах  распутных  она  уже  оказывает
влияние на политику великого князя польского, его бояр и даже слуг.
     -- Добро. А что с неистовыми лютичами?
     -- По прежнему люто бьются с другим объединением славянских племен --
бодричами.  Зато  Германия,  помогая  то  одним,  то  другим,   постепенно
захватывает их земли. Резко возросло влияние  среди  всего  прибалтийского
славянства центра Ретры! По всему  Поморью.  Это  всеславянский  культовый
центр...
     Как он и ожидал, Бенедикт сразу насторожился.
     -- Еще одна попытка объединения?
     -- На этот раз с их божеством получилось. На очереди  --  объединение
враждующих племен.  К  счастью,  их  силы  равны,  битва  длится  уже  лет
двести... Надо успеть, ваше преосвященство.
     Бенедикт посерел лицом. Щеки сразу обвисли, он сгорбился еще  больше.
Появление всеславянского божества нарушит хрупкое преимущество сил Рима! В
Польше и Чехии тоже славяне, еще могут сбросить чужую для них веру Христа.
Тем более, что о ней знают пока что князь да бояре, а  простой  народ  еще
молится своим древним богам.  А  там  и  Германия,  что  мечтает  сбросить
тяжелую руку Рима, попытается вывернуться!
     -- Что сделал Мешко?
     -- Вступил в союз с германским императором, ударили на лютичей с двух
сторон. Те сейчас вынуждены сражаться на севере и западе,  а  тут  еще  на
помощь христианским властителям пришел венгерский король  Стефан  I.  Увы,
язычники все еще сильны и свирепы.  Даже  кое-где  потеснили  христианских
королей.
     -- Им никто не помогает?
     -- Подозр