погонщиков  ослов, да и обед был подан  весьма недурной.  Как видно, бизнес,
который Фандертольд делал  с  пиратами, приносил очень  неплохие доходы, раз
скупой  купец так  расщедрился. Затем  в  дверь  робко  постучал  Гварели  и
сообщил,  что  он  весь к услугам  благородного  господина Эльбертина; Элина
прихватила  с собой тощую  котомку  со своими пожитками на тот случай,  если
решит не возвращаться, и отправилась исследовать город.
     В  первую  очередь  ее интересовали не красоты архитектуры,  а лавки  и
рыночные  площади;  она  была  не так  проста,  чтобы безоговорочно поверить
высоким ценам, которые называл  ей  Фандертольд.  Но  увы!  цены  на  рынках
оказались  еще  выше   --  как   видно,   купец   и   впрямь  делал   скидки
соотечественникам.
     -- Гварели, вы можете дать  мне совет?  -- решилась наконец  Элина (она
по-прежнему следовала рыцарской  манере говорить "вы" даже  людям много ниже
по положению). -- Только пусть это останется между нами.
     -- Как вам будет угодно, сударь, если скромный Джато Гварели может быть
чем-то полезен...
     -- Вот вам дихраз, чтобы было приятнее хранить молчание. Я бы мог  дать
и больше,  но в том-то и  проблема,  что у  меня  их  не  слишком много.  Но
Фандертольду об этом знать не следует.
     -- Благодарю, сударь, я  буду нем,  как камень, --  ответил гриндазиец,
пряча монету куда-то вглубь своей просторной туземной одежды.
     -- Так вот --  скажите мне, где и как в городе можно заработать немного
денег?
     --  Боюсь,  сударь,  что  здесь трудно  найти  работу для  благородного
господина  вроде вас.  Не  станете  же  вы  разгружать корабли в  порту  или
убираться в чайхане.
     -- Да уж, я бы предпочел ненадолго продать свой меч.
     Гварели окинул взглядом спрятанное в ножны оружие Элины.
     -- Вряд ли вам много дадут за него, -- покачал он  головой, -- здесь не
привыкли к прямым западным мечам. И потом, что значит -- продать ненадолго?
     Элина рассмеялась его непонятливости.
     -- Я не собираюсь расставаться со  своим оружием! "Продать свой меч" --
это значит наняться в охранники, телохранители или что-то в  этом  роде. Все
предрассудки относительно моего возраста я могу развеять за пару минут...
     -- Увы, сударь, на  это мало шансов.  Ни один состоятельный  харбадец в
здравом  уме не наймет себе в охрану незнакомца -- а вдруг тот уже подкуплен
врагами?
     -- Ну и нравы у вас тут, -- пробормотала Элина.
     Они как раз выходили с большой рыночной площади. Внезапно слева донесся
крик и громкие причитания. Элина повернула голову и увидела небольшую толпу,
человек полтораста-двести, окруживших,  по всей видимости, невысокий  помост
--  над толпой возвышались голова  и  плечи  человека,  там стоявшего. Элина
начала  уже  было  проталкиваться, чтобы посмотреть, что происходит,  но тут
сильные  руки  стоявшего  на  помосте  вскинули  ввысь  блестящий на  солнце
серповидный топор, а затем тяжелое  лезвие обрушилось  вниз с глухим стуком.
Элина ожидала, что после  удара наступит тишина, как обычно бывает  в первую
минуту после казни -- ибо нетрудно  было догадаться, что за  действо  только
что буднично совершилось на  рыночной площади, в полусотне футов от  кипящих
жизнью  торговых  рядов  --  но, напротив, следом за  ударом воздух прорезал
истошный  вопль. Палач невозмутимо поднял над головами отрубленную по локоть
руку, обильно сочившуюся кровью.
     --  Что это?  --  Элина  повернулась  к  своему  провожатому,  стараясь
перекричать вопли злосчастного преступника.
     -- Вор. Обычное дело, сударь, -- пожал плечами Гварели.
     -- В Харбаде за воровство отрубают руки?
     -- Этот закон действует во всем эмирате.
     -- И что, воров меньше, чем на Западе?
     -- Мелких воришек действительно меньше. Зато больше грабителей и убийц,
которым все равно нечего терять.
     -- М-да. И что, всегда казнят прямо вот так, посреди базара?
     --  Воров наказывают  на рыночных площадях,  потому что  там они  часто
промышляют. Неверных жен  забивают  каменьями обычно посреди улицы, где  они
жили.  Серьезных преступников --  убийц и разбойников --  казнят  на площади
перед тюрьмой. Ну  а кто замешан в  политическом заговоре, тех сажают на кол
на центральной  площади, перед дворцом градоправителя  --  наместника эмира.
Это не то что какой-то воришка, на такое посмотреть полгорода собирается.
     Не то чтобы в этих сведениях  было что-то шокирующее -- публичные казни
практиковались  и  на  Западе,  и хотя  на кол и не сажали,  но  колесования
случались -- но Элине не понравились сладострастные  нотки в голосе Гварели.
Подобно  другим  аристократам,  она восхищалась воинами и презирала палачей.
Хотя, если вдуматься, логики в подобном отношении немного -- палач избавляет
общество от преступника,  а воин убивает законопослушных граждан (пусть даже
они и  послушны  закону другой страны).  Гриндазиец,  впрочем, вряд ли  имел
основания  симпатизировать  харбадцам,  по  какую  бы сторону  закона те  не
находились  --  ибо  этот закон считал  продажу  людей в рабство  нормальным
делом.
     Они прошли мимо тощего  человека, жонглировавшего горящими  факелами, и
Элина подумала, что, при ее регулярных тренировках с мечом, она могла бы без
особых  проблем  освоить  подобное ремесло -- хотя, конечно,  это  было и не
самое подходящее для дворянина занятие. Тем не менее, если в ближайшее время
не  отыщется  более  благородный способ  заработка,  придется  ей  забыть  о
гордости и  вспомнить времена кочевого детства, когда графиня, которой тогда
еще не было и девяти, не могла себе позволить гнушаться физической работой.
     Помня о том, что у Фандертольда  лучше не задерживаться,  Элина,  после
неутешительной   прогулки  по  рынкам,   попросила   Гварели   показать   ей
какой-нибудь постоялый двор. Был, конечно, определенный риск, что если купец
и впрямь решит ее преследовать, то ему не составит труда узнать нужный адрес
у  гриндазийца;   один  дихраз  за  молчание  выглядел  слишком   ненадежной
гарантией. Но выбирать не приходилось -- без знания языка ее свобода маневра
была  слишком  ограниченной.  Элина,  впрочем,  не теряла  времени  даром  и
старалась запоминать слова и выражения, когда Гварели переводил ее вопросы и
ответы торговцев. Правда, это было непросто -- язык слишком сильно отличался
от всех знакомых ей западных.
     Постоялый  двор  --  или,  как его  здесь  называли,  караван-сарай  --
выглядел  целой  крепостью  внутри  города.  Постройки, предназначенные  для
гостей, с  четырех сторон  сплошной  стеной  огораживали  внутренний квадрат
двора;  узкие  наружные  окна напоминали бойницы, а  единственные  массивные
ворота  и четырехугольные  башенки  по углам  усиливали сходство  с  замком.
Подобная архитектура  была бы очень уместной  где-нибудь на караванном  пути
вдали от городов, однако Элина поинтересовалась, к чему вся эта фортификация
внутри Харбада.
     -- В городе всякое может случиться, -- ответил Гварели. -- Волнения или
нападение бандитов, а гости хотят чувствовать себя  в  безопасности.  Дворцы
знати тоже хорошо укреплены.
     Ворота были закрыты -- их отворяли только в момент прохода каравана  --
однако  рядом виднелась  открытая  калитка. Пройдя внутрь,  мимо  отдыхавших
прямо посреди двора верблюдов и арб на  огромных колесах, упершихся  в землю
растопыренными оглоблями,  Элина и  ее гид встретились с человеком,  бывшим,
вероятно,  одним  из  подручных  хозяина --  для самого  хозяина он выглядел
недостаточно солидно. Элина через своего переводчика осведомилась о ценах за
постой,  и ответ вновь оказался  неутешительным. Самая плохонькая комнатка и
впрямь стоила пять дихразов. Тем не менее, графиня решила все же перебраться
сюда  на следующий день, а  пока еще некоторое время попользоваться услугами
Гварели.
     Короткий  зимний день меж  тем  уже  клонился  к  вечеру,  и  маленький
гриндазиец прозрачно  намекал, что пора возращаться,  ибо  после наступления
темноты комфортно на улице себя чувствуют  только грабители. Элина, конечно,
заявила, что ее меч  чувствует себя комфортно в любое время суток, однако не
стала настаивать на  продолжении экскурсии,  поскольку с приближением заката
жизнь на улицах  и площадях действительно замирала, общаться было не  с кем,
да и осматривать достопримечательности  во  тьме  тоже смысла не  имело.  По
дороге Элина уже напрямую  распрашивала Гварели о местном языке; гриндазиец,
как  ей  показалось,  отвечал  не  очень  охотно.   Вернувшись  в  гостиницу
Фандертольда, она попрощалась со своим гидом до завтра.
     Вскоре  в номер был подан  ужин. Если в обед гостю прислуживал мужчина,
то  ужин  принесла служанка.  На ней  не было  тяжелого балахона;  напротив,
тонкие ткани ее одежд, сквозь которые просвечивали очертания тела, выглядели
излишне  фривольно  даже  по  меркам  западных  нравов.  Лицо  ее ниже  глаз
прикрывала прозрачная кисея, не  способная,  впрочем,  скрыть  тот факт, что
служанка очень молода -- возможно, не старше Элины.
     Едва тарелки, горшочки и кувшинчики заняли свое место на столе, графиня
принялась  уписывать  какое-то  острое  горячее  блюдо,  заедая  его  мягкой
лепешкой; заметив, что принесшая все  это девушка не уходит, Элина отпустила
ее кивком.
     --  Должна ли я позже  посетить господина? -- спросила служанка тихим и
застенчивым  голосом.  Она  говорила по-тарвилонски с  сильным  акцентом, но
понять было можно.
     --  Конечно, --  ответила  Элина, кое-как прожевав,  -- не оставлять же
здесь посуду до утра.
     -- Должна ли я буду развлечь господина? -- уточнила служанка.
     -- Почему бы и нет, -- кивнула Элина. Идея скрасить долгий зимний вечер
показалась ей весьма кстати. Она полагала, что речь идет о музыке, пении или
чем-то подобном. -- Что ты умеешь?
     -- Все,  что нужно, чтобы  доставить удовольствие мужчине, --  служанка
по-прежнему говорила  тихо  и  застенчиво.  --  Я  обучена шестидесяти  двум
позам...
     Когда Элина, наконец, поняла, о  чем идет речь, то даже поперхнулась от
гнева и отвращения.
     -- Убирайся! --  крикнула она, чувствуя,  как краска заливает ее  лицо.
Служанка испуганно выбежала из комнаты.
     Так вот, значит, какого  рода услуги полагаются почетным  гостям Хейнса
Фандертольда!  Впрочем, чего еще ожидать  от  подельника  пиратов... Графине
хотелось немедленно покинуть этот вертеп, но она  сдержала свой порыв. Затем
она почувствовала  укол  совести. Пожалуй, зря она накричала на проститутку.
Что,  если  эту  несчастную  просто  заставляют  заниматься столь  постыдным
ремеслом? Хотя то, как она рекламировала свои услуги, наводило на мысль, что
застенчивый голос  был  просто  маской... "Все,  что нужно,  чтобы доставить
удовольствие мужчине... " Хороши же мужчины, для которых  это  действительно
"все,  что  нужно! " И эти животные  еще воображают себя  хозяевами  мира...
Хорошо, что ее отец не такой. И Артен...
     Элина  нащупала  висящий   на  груди  медальон.  Может  быть,   удастся
почувствовать  связь? Все-таки теперь она уже гораздо ближе  к цели. Графиня
закрыла глаза и  попыталась  сосредоточиться, мысленно вызывая образ принца.
Но нет, возникавшие в сознании картины были лишь воспоминаниями, и пальцы не
ощущали струящейся от медальона  энергии. Однако  Элина  не оставляла  своих
попыток, и  постепенно  ее  сознание  все  больше  и  больше  отключалось от
внешнего мира...
     Стук в дверь нарушил ее медитацию.
     -- Кто там? -- недовольно крикнула Элина, открывая глаза.
     -- Вы позволите забрать посуду,  господин? -- донесся из-за двери голос
слуги.
     Элина взглянула на стол и обнаружила, что так и не закончила ужин.
     -- Позже, -- ответила она. -- Утром!
     Слуга  удалился. Элина доела без  прежнего аппетита, чувствуя усталость
после тщетных  попыток установить магическую связь. Она прилегла на кровать,
не раздеваясь и спустив ноги на пол, и тут же заснула.
     Разбудил ее очередной стук. Стучали негромко  и осторожно, потому Элина
долго колебалась  между сном  и пробуждением,  прежде  чем начала осознавать
реальность помехи.
     -- Утром, сказано же, утром! -- пробормотала она, не открывая глаз.
     Стук  не  умолкал. Элина, наконец,  поднялась  с  кровати,  нашарила  в
темноте меч и открыла дверь.
     В полутемном коридоре стоял Гварели.
     -- Быстрее уходите, -- сказал он. -- Вам грозит опасность.
     Сон графини моментально испарился.
     -- Кто, сколько,  где? -- лаконично спросила она, бросая  взгляд  в оба
конца коридора.
     -- Фандертольд  знает, кто вы.  Вечером  прибыл  пират  с  корабля. Они
говорили о вас, когда я вошел. Говорили по-пирвадийски, но я знаю этот язык.
Пират хочет вашей крови, и Фандертольд согласился.
     Элине  не требовалось много времени на  сборы. Застегнуть пояс с мечом,
просунуть руку в лямку котомки -- вот и все.
     -- Надеюсь, что могу вам верить, -- произнесла она, выходя в коридор  и
пристально глядя в глаза гриндазийцу.
     -- Можете,  графиня,  --  ответил  он,  опуская  глаза. -- Днем  я  вас
обманывал, завышая цены по приказу Фандертольда, но сейчас говорю правду.
     "То-то  местная  система  числительных  показалась  мне  странной",  --
подумала  Элина,  а  вслух  спросила:  --  И  что  же заставило  вас  теперь
ослушаться вашего благодетеля?
     --  Благодетеля... -- горько усмехнулся Гварели. -- Что  он вам наплел?
Что он выкупил меня из рабства?
     -- А это не так?
     Гриндазиец сдвинул назад свою  чалму, с которой  не  расставался даже в
помещении, и Элина увидела выжженное на лбу клеймо.
     -- Он меня не выкупил. Он меня купил. Я -- его раб.
     -- Один  белый  человек  -- раб  другого?! -- возмущению  Элины не было
предела.
     --  Законы  эмирата не  видят  в  этом ничего  неестественного. Однако,
поторопитесь.
     -- Бегите со мной! -- Элина, как обычно, поддалась благородному порыву.
-- Я обещаю вам защиту.
     --  Мне  некуда  бежать,  --  покачал  головой  Гварели.  --  А  вы  --
спасайтесь, пока они не застукали здесь нас обоих!
     Элина  еще  раз  нерешительно оглянулась  на  него  --  и устремилась к
выходу. Ей отчаянно  хотелось ворваться к  Фандертольду  и дать  волю своему
мечу, но она в который раз напомнила себе о благоразумии.
     Фандертольд,  стоявший у  окна, проводил взглядом выскочившую  на улицу
фигурку и обернулся к своему собеседнику.
     -- Гварели  выполнил  свою задачу,  --  сказал  купец. -- Как видно,  и
впрямь решил, будто я не знаю, что он понимает пирвадийский.
     -- И надо было ломать комедию... -- проворчал развалившийся на подушках
пират. -- Справились бы с ней прямо в комнате...
     -- Если бы вы, мой кровожадный друг, прибыли  чуть пораньше, это  можно
было бы сделать с помощью  яда  на  ужин, а  драки на  мечах  мне ни к чему.
Впрочем, яд тоже нежелателен. Я не хочу никаких смертей в моей гостинице,  и
даже на улице рядом с ней. У вас свой бизнес, а у меня свой.
     -- Дело не  в  бизнесе, -- ответил морской  разбойник.  --  Дело в моем
брате Барго,  которому  эта  сука выпустила  кишки.  Мне пришлось добить его
своей рукой.
     -- Можно подумать, что на ее месте вы бы вели себя по-другому, -- купец
с  кряхтением опустился на подушки. -- По правде сказать, мне жаль девчонку.
Она, конечно, чокнутая,  раз отправилась в подобное путешествие... но есть в
безрассудной храбрости нечто, что внушает уважение.
     -- Будь  она парнем, я бы не стал мстить, -- кивнул пират.  -- Бой есть
бой. Но я не потерплю, что Барго загнулся от руки какой-то сучки!
     --  Эта  сучка  уложила девятерых,  если я  не ошибаюсь? --  усмехнулся
Фандертольд.  -- На вашем месте я бы просто выстрелил ей в спину из арбалета
и не пытался взять ее живой.
     -- Мои парни знают, что им делать на своем месте, -- пробурчал пират.
     Элина шагала по погруженным во тьму  улицам и ругала себя за то, что не
покинула дом Фандертольда сразу же,  как  только  узнала, что купец связан с
людьми Саберро. Почему-то она решила, что по крайней мере до утра следующего
дня она в относительной безопасности. Глупость, какая глупость...
     Однако  она не  собиралась повторять прежние ошибки. В  отличие  от той
ночи, когда она так же шла по улицам пралецкого городка -- ночи ее встречи с
Эйрихом  -- теперь бдительность  Элины была  на  высоте.  И потому,  как  ни
осторожно подбирались  к ней преследователи, она услышала их раньше, чем они
рассчитывали. Но в первый момент Элина не подала виду. Ей пришлось  пережить
несколько очень неприятных секунд, прежде чем появилась возможность свернуть
в узкий переулок. Велик был соблазн остановиться сразу же за углом и ждать с
мечом  наготове,  но  Элина понимала,  что  враги  разгадают этот  маневр по
стихшему звуку ее шагов.  Что  ж,  довольно уже того, что переулок  узкий, а
значит, численный перевес лишь оборачивается против нападающих.
     Элина  сосчитала про себя до  тридцати  и, рассудив, что преследователи
уже  в  переулке,  сделала  вид,  что  споткнулась, чтобы, позволив  котомке
соскользнуть с плеча, тут же прыгнуть назад, прокручивая сальто и приходя на
руки. За краткий миг, когда ее ладони ударились о камень, она успела оценить
количество  противников -- как минимум  шестеро -- и  расстояние  до них,  и
пошла  на второе сальто. Этот  акробатический номер был сложнее -- чтобы  не
приземлиться спиной к уже близким врагам, ей пришлось перекрутиться в стойке
на руках и лишь  затем рывком перебросить  свое тело в нормальное положение.
Меч   в  ножнах  тяжело  ударил  ее  по  бедру.  Удобно   иметь   специально
сконструированные  ножны,  из  которых клинок не  вываливается при  подобных
кульбитах,  но  в  то же  время  моментально  выскакивает, повинуясь пальцам
хозяйской руки! В следующий миг стальное лезвие уже рассекло воздух.
     Хотя  пираты и  знали,  с кем имеют дело,  внезапный переход намеченной
жертвы в  атаку оказался для  них неожиданностью. Они всетаки надеялись, что
им удастся схватить Элину; у двоих из них наготове были не мечи и кинжалы, а
веревки. Поэтому графиня атаковала третьего из ближайших к ней, вооруженного
коротким и широким мечом.  Клинок Элины, описав  короткую дугу, обрушился на
него сверху;  пират  вскинул  свой  клинок и парировал удар -- чтобы тут  же
получить  увесистый пинок носком сапога в наиболее чувствительное у  мужчины
место. Даже и сам граф Айзендорг признавал, что в иных ситуациях  приходится
прибегать к отнюдь не рыцарским приемам.
     Коротко и страдальчески  охнув, пират  согнулся, и  следующий удар меча
пришелся  на   его   бритый  затылок,  проламывая  кость.  Не  давая  врагам
опомниться,  Элина атаковала бандита справа, который все еще пытался  обойти
ее  сбоку и набросить веревку. Сделать это он не успел -- меч рубанул его по
шее,  и  кровь обильно  хлынула  из  перерубленной  артерии. Графиня тут  же
переключилась на третьего, который пытался отбросить веревки  и достать свои
кинжалы,  но от  спешки  сам же запутался в уготованных для  Элины путах. Он
пытался попятиться назад, но ему мешали собственные товарищи. Элина угостила
его прямым  ударом в  грудь. Должно  быть, она попала  в  сердце,  ибо  враг
рухнул, как подкошенный, едва она успела выдернуть клинок.
     Таким образом,  буквально за первые же  секунды  боя трое  врагов  были
выведены из  строя;  это  был рекорд результативности в  пока  еще небогатой
боевой практике Элины,  который, впрочем, сделал  бы честь и  более опытному
воину. Однако оставалось еще четверо (бандитов оказалось  все же  семь, а не
шесть).  И эти  четверо были уже во всеоружии.  Правда, ширина  переулка  не
позволяла им наступать одной шеренгой и беспрепятственно обходить с флангов;
двое оказались впереди, двое сзади. Из  тех, что впереди, один был  вооружен
саблей, а второй -- двумя ножами.
     Пользуясь  тем,  что   пиратам  мешают  валяющиеся  под   ногами   тела
сообщников,  Элина шагнула назад  и  подобрала коротки