болота  начала  отступать,  и  к  вечеру  путники  уже
двигались  в  восточном  направлении,  однако  попрежнему  вдали  от  всяких
признаков  жилья. Меж  тем  их запасы  провизии,  рассчитанные  на два  дня,
подходили  к концу, да и с водой  было не лучше -- окруженные со всех сторон
сплошной сыростью, не  могли же они  пить воду из болота или грязных  луж на
земле.  Эйрих,  впрочем,  в  очередной раз  продемонстрировал  широту  своих
кулинарных взглядов  -- оставив луситскую еду  Элине, он изловил руками  ужа
(попутно объяснив  вздрогнувшей графине,  чем  ужи отличаются от  гадюк)  и,
надев  на  палку, зажарил  на костре. Элина заставила  себя  смотреть на его
трапезу -- и с удивлением убедилась, что  в этом нет ничего отвратительного,
если только  не внушать себе обратное.  Тем  не менее,  попробовать  она  не
решилась.
     На третий день, по-прежнему  шагая вдоль южного края болота и не рискуя
садиться в седло, Эйрих заметил в грязи  человеческие  следы. Строго говоря,
они  не обязаны были привести  к жилью; человек, скорее всего, был охотником
на промысле, и встреча с ним могла  произойти вдали от его  селения. Тем  не
менее, у него по крайней мере можно было распросить о дороге.
     На сей раз, однако, судьба улыбнулась путешественникам; четыре часа они
шли по следу, а затем впереди обозначился просвет, и  вскоре  Эйрих и  Элина
вышли  к  околице деревни. Для пущей  солидности они вновь  оседлали  коней,
прежде чем выехать из леса.
     Это  селение  было  больше предыдущего,  притом  местные жители были не
только охотниками, но и земледельцами; они вырубили и выжгли под  свои  поля
довольно большой кусок леса.
     Никто  не  встретил  путешественников  на  краю деревни  --  и  это  не
удивительно,  так  как,  похоже, основное ее население собралось на  широкой
площадке  в  центре.  Урожай  был  давно убран,  так что  вряд  ли  это  был
какой-нибудь сельскохозяйственный праздник; непохоже  было и на сход общины,
решающей  какие-то  вопросы,  ибо  в толпе было  немало  детей и подростков.
Заинтригованные, Элина и Эйрих подъехали к собравшимся.
     Оказалось,  что  толпа  окружает  полукольцом врытый в  землю  столб, к
подножию которого несколько человек стаскивали поленья, ветки и сучья. Среди
луситов царило возбуждение, они явно предвкушали какое-то радостное событие.
Взгляды большинства  были устремлены кудато  в  сторону  леса  на  юге. Лишь
несколько  человек обратили  внимание на конных чужаков и повернулись к ним.
Эйрих  приветствовал  их  полуситски  и  спросил,  могут  ли  двое  путников
остановиться в этой деревне на ночлег.
     -- Можно,  отчего нет,  --  ответили ему  и  вновь обернулись в прежнем
направлении; должно  быть,  то, что  находилось там,  было  интереснее  двух
вооруженных незнакомцев в нетипичной для этих мест одежде.
     -- У вас какой-то праздник? -- осведомилась Элина.
     --  Еще  какой, -- ответил  ей  тощий плешивый  лусит,  демонстрируя  в
ухмылке щербатые зубы. -- Давненько уж таких не было!
     Элина  хотела  продолжить  распросы,  но  в этот момент среди  деревьев
близкого леса обозначилось какое-то движение, и  звонкий мальчишеский  голос
закричал: "Ведут! Ведут! " Толпа зашумела и чуть подалась вперед.
     Из леса  вышло несколько  человек.  Почти  все они были  луситы, однако
среди  луситских  серых армяков  мелькала  одежда необычного  темно-зеленого
цвета.  Судя по движениям  остальных,  они тащили этого зеленого,  и  притом
весьма грубо, сопровождая  пинками и  колотушками. Жители деревни, видя это,
разразились бранными  криками  --  но отнюдь  не  по  адресу своих земляков,
жестоко обходившихся с  пленником. По мере  того, как те приближались, Элина
лучше разглядела их жертву. Это был длинноволосый юноша -- или даже девушка?
-- нет, пожалуй,  все-таки юноша в разорванной  одежде явно не луситского, а
скорее западного покроя. Тонкие черты его бледного лица, несмотря на ссадины
и кровоподтеки, удивительно контрастировали  с грубыми, словно  вылепленными
неряшливо из крупных кусков глины, лицами луситских крестьян. Его руки  были
скручены за спиной,  и вообще  он не пытался  оказать никакого сопротивления
своим мучителям; те  били и пинали его,  по всей видимости, исключительно из
садистского удовольствия.
     Элина задохнулась от возмущения. У нее не было  сомнения, что  юноша --
западный дворянин, каким-то образом оказавшийся в  этих краях; и эти грязные
скоты осмеливались так с ним обращаться!  Ладонь графини немедленно охватила
рукоять  меча,  но другая сильная  рука,  сдавившая  ее  запястье,  помешала
извлечь оружие из ножен.
     -- Не вмешивайтесь, -- процедил ей в ухо Эйрих.
     -- Но  разве вы не видите... --  Элина  ожгла его возмущенным взглядом,
однако тоже понизила голос.
     --  Это не  то, что вы думаете.  Кроме того, мы все равно  не можем ему
помочь. Их здесь сотни.
     Пленник, которого подтащили  уже  совсем близко,  вдруг поднял голову и
увидел двух  всадников, смотревших на  него. Элину поразило,  что во взгляде
его  даже на мгновение не  мельнула надежда. Он явно не ждал, что эти  люди,
судя по  всему -- практически его соотечественники, придут ему на помощь; он
считал, что они тоже входят в число палачей!  Этого Элина  уж никак не могла
вынести, но, прежде чем она успела  выхватить  меч, движение головы пленника
откинуло в сторону прядь его волос, и Элина увидела его ухо.
     Это ухо не  было  человеческим.  Оно было длинным  и острым  на  конце,
словно у волка или лисицы. Эльф!





     -- Что  вы собираетесь  с ним делать?  -- дрогнувшим  голосом  спросила
Элина у ближайшего крестьянина, хотя ответ был очевиден.
     -- Как что? -- искренне удивился он. -- Сжечь нечистое отродье!
     На Западе  эльфов никогда не считали  нечистью.  Этот загадочный народ,
живший в лесах, словно звери  и дикари -- но, разумеется, совсем не так, как
те и другие!  -- издавна вызывал любопытство, восхищение и  зависть. В своих
чащобах  эльфы создали  искусство, заставлявшее  смущенно  разводить  руками
поэтов и музыкантов человеческих городов. Наука и технология  были чужды им;
они  были  искусны  в магии,  но лишь до  определенных  пределов --  намного
превосходя  среднего  человека,  однако  никогда  не  поднимаясь  до  уровня
человеческих  чародеев, правивших миром. По всей видимости, дело было в том,
что если  людям  необходимо было учиться  магии,  то эльфы  обладали  ею  от
природы -- однако же своим природным уровнем и довольствовались,  не пытаясь
--  или не  имея  возможности  -- его повышать. Непревзойденные лучники, они
почти никогда не воевали друг с другом и  тем более  с людьми -- впрочем,  в
эпоху чародейских империй войны были вообще  немыслимы. Эльфы не вмешивались
в дела людей,  но  и  их в  свои  дела  допускать не любили,  что,  конечно,
способствовало атмосфере таинственности и  всевозможных домыслов.  Говорили,
что  им  не ведомы  боль  и  страдания,  что  они  бессмертны --  и  впрямь,
случалось, что  несколько  поколений  людей были  знакомы с одним  и  тем же
эльфом.
     Когда же  магия  стала терять  свою  силу,  и власть чародеев  рухнула,
изменилось отношение  людей ко многому, что окружало их  в прежнем мире -- в
том числе и к эльфам.  Зависть  моментально взяла верх  над восхищением.  Не
сразу  и не  везде  неприязнь перешла  в прямое истребление;  эльфам повезло
больше,  чем несчастным гномам, большинство  из  которых умерло под пытками,
когда  люди пытались выведать у них тайны  подземных  кладов --  будучи не в
силах понять,  что стараются понапрасну, очарованные собственными легендами,
ибо  на  самом  деле никаких кладов никогда не  было, так  как  человеческий
ажиотажный  интерес  к  блестящим камешкам совершенно чужд гномьей культуре.
Кое-где  от  эльфов тоже пытались добыть подобным образом эликсир молодости,
но большинству  была  ясна  беспреспективность  таких  попыток, ибо ни  одна
легенда  не  относила  чудесные  эльфийские  свойства   на  счет  какой-либо
технологии.  Поэтому чаще всего короли  нового мира просто издавали указы об
изгнании  эльфов с их  земель.  Там, где  эльфы не  подчинялись,  против них
посылали  солдат, их  травили собаками,  иногда выжигали  целые  леса. Эльфы
вынуждены были бежать в другие королевства, но аналогичные указы  издавались
и там. Изгнанникам приходилось скрываться в самых отдаленных и глухих углах;
должно  быть, немало их откочевало в земли луситов, где  лесов было много, а
людей мало -- впрочем,  в те времена местные леса были еще  населены другими
существами, теми, кого и  в  магическую эпоху  люди  считали нечистью, но не
смели трогать, повинуясь законам чародеев;  так  что  и  здесь  эльфов ждали
враги, слабеющие от потери магических сил, но сильные злобой и отчаянием. Не
всем человеческим королям, впрочем, ненависть и ксенофобия затмевали здравый
смысл; некоторые предпринимали попытки использовать эльфов,  создавая из них
стрелковые части -- однако эти попытки потерпели неожиданный крах. Дело было
даже  не в  том,  что  война была  несвойственна эльфийской  культуре  -- от
отчаяния многие  из них  готовы были служить  в  человеческих армиях; однако
выяснилось, что реальные таланты эльфов  намного уступают легендарным. Проще
говоря,   пошедшие  на   королевскую  службу  эльфы  оказались  еще  худшими
лучниками,  чем люди,  да  к  тому  же  их  отличала  меньшая  выносливость.
Некоторые человеческие владыки брали  эльфов в качестве придворных бардов --
и в этом  качестве представители гонимого  народа оправдали возлагавшиеся на
них надежды; но оправдали слишком хорошо  -- рано или поздно с каждым из них
происходил несчастный случай, ибо  их коллеги-люди не хотели  оставаться без
работы.
     Но  все это  было давно; на  Западе  уже  не одно  поколение  никто  не
встречал живого эльфа,  их считали вымершими  вместе  с другими  существами,
слишком  тесно связанными с магией. На смену прежней ненависти пришло что-то
даже  вроде ностальгии;  за былую травлю,  конечно, никто не покаялся, о ней
просто  предпочитали  не  вспоминать,  и  потомки  тех,  кто когда-то  лично
командовал  карательными  рейдами,   нередко  вздыхали  теперь,  особенно  в
галантных  беседах  с  дамами,  о чудесной, но слабой расе,  не  выдержавшей
суровой реальности  нашего мира. Но так было на  Западе, где эльфов давно не
осталось;  на Востоке же, где,  как видно,  они еще встречались,  их считали
нечистью и продолжали уничтожать.
     Пленника уже  подтащили к столбу, когда клинок Элины наконец вылетел из
ножен:
     -- Стойте!
     --   Не    делайте   глупостей!   --   раздраженно   воскликнул   Эйрих
по-тарвилонски.
     -- Поддержите  меня или спасайтесь бегством, выбор за вами, -- ответила
графиня, не глядя  в его  сторону  и  чуть подавая коня назад,  дабы не быть
окруженной  луситами.  Те,  в  свою  очередь,  воззрились  на  портящего  им
удовольствие чужеземца с недоумением, лишь начинающим переходить во гнев.
     --  Именем  короля  Тарвилонского...  и князя Чекневского, --  вставила
находчивая Элина,  --  я  требую, чтобы  вы  отпустили  этого  чел... вашего
пленника.
     Луситы возмущенно загомонили.
     -- Нам князь не указ!
     -- А ты кто такой вообще?
     -- От горшка два вершка, а ишь, командует!
     -- А ну вали отсюда подобру, поздорову!
     Толпа с угрожающим видом подалась вперед.
     -- Р-разойдись! --  властно  рявкнула  Элина --  насколько вообще можно
властно рявкать звонким девичьим  голосом  --  и  меч  ее  описал угрожающий
полукруг   в  воздухе,  а  конь  надвинулся  грудью  на  луситов.  Крестьяне
попятились. Их было несколько сотен -- вместе, впрочем, с женщинами и детьми
-- а противников всего  двое,  но у крестьян не было оружия, а их противники
были конные и вооруженные мечами, и получить рубящий удар с лошади никому не
хотелось.
     -- Назад! А ну назад! -- приказывала Элина, медленно продвигаясь сквозь
расступавшуюся  толпу  в сторону столба.  Эйрих,  видя,  что  ничего  уже не
поделаешь, двигался с обнаженным мечом следом, прикрывая ее с тыла.
     -- Братцы,  да  что ж это делается! -- крикнул кто-то  в толпе. -- Кого
слушаете?!
     Какой-то могучего вида мужик, раздвинув плечом соседей, шагнул вперед с
явным намерением схватить Элину за руку и стащить с седла, но меч просвистел
над  ним  так резко, что срезал верхушку шапки, оставив  нижнюю ее часть  на
ушах обладателя. Мужик в испуге отшатнулся.
     -- В следующий раз это будет твоя голова! -- предупредила Элина.
 -- Ну? Кому не ясно? Все назад!
     Перед ней остались только те, что держали эльфа и  собирались привязать
его к столбу. Они тоже попятились, пытаясь увлечь пленника за собой. Но тот,
осознав, что у него  появился шанс на спасение, вдруг рванулся, подбежал  со
связанными руками к коню Элины и прижался к стремени.
     --  Да  они,  небось,  сами нечистые!  -- выкрикнул  кто-то  истеричным
голосом. -- Бей их, ребята!
     И  от этого крика  толпа словно вновь  обрела мужество и надвинулась со
всех сторон. Ближайшие, вероятно, совсем не хотели лезть под  меч, но ничего
не могли поделать -- задние напирали и толкали  их. Элина поняла, что успеет
зарубить троих-четверых,  прежде чем ее сдавят со всех  сторон  и сволокут с
седла; похоже  было,  что эти смерти не остановят толпу, а лишь разожгут  ее
гнев. Положение  становилось  отчаянным;  вероятно, еще можно было спастись,
бросив эльфа и послав  коня  на прорыв, но рыцарская  честь отвергала  такой
выход.
     В  этот  момент за  спиной  у  Элины  раздался тонкий  испуганный визг,
которому  почти  сразу  отозвался  женский  вопль из толпы.  Графиня метнула
взгляд через плечо и увидела,  что Эйрих выхватил из толпы ребенка (для чего
ему понадобилось  проломиться  сквозь  первые ряды) и усадил  его на  лошадь
перед  собой, прижимая к его горлу лезвие ножа; меч он по-прежнему держал  в
другой руке наготове.
     -- Эй, вы! --  гаркнул он. -- Дайте нам  спокойно уехать, и мы отпустим
пацана. Иначе я порежу его на куски у вас на глазах!
     Крестьяне  в  растерянности  остановились.  Громко  голосила   женщина,
очевидно, мать мальчика; через несколько секунд она принялась хватать  своих
соседей за одежду и за  руки, пытаясь оттащить назад -- очевидно, из страха,
что  чужак  приведет  угрозу в  исполнение.  Элина тем  временем,  пользуясь
минутой замешательства,  тоже вытащила  нож, и, склонившись с седла,  быстро
перерезала веревки на руках эльфа.
     -- Вы плохо слышите? -- прорычал Эйрих. -- А ну дорогу!
     Крестьяне вновь начали расступаться. "Чего уж там... пусть убираются...
", -- бормотали они в оправдание друг другу.
     --  А  ну  как  все  равно не отпустит?  -- выкрикнул  какой-то молодой
парень.
     -- Я останусь здесь, пока мой друг не  уедет, -- сказал Эйрих, -- потом
отпущу мальчишку и уеду сам. Ну? Вам все ясно?
     Элина  тем  временем  подала  эльфу знак,  что  тот должен забраться на
лошадь  позади  нее.  Эльф попытался, но получалось у  него  это  не слишком
хорошо.  Элине пришлось буквально втащить его. Крестьяне меж тем разошлись в
стороны, образовав коридор. Графиня оглянулась на Эйриха.
     --  Езжайте, --  кивнул он, -- обо мне не беспокойтесь. Я буду  следом.
Проедете мили три на восток, а там ждите меня.
     Элина положила руки эльфа  на свой  ремень  -- сам  он  сделать это  не
догадался или не осмелился -- и пришпорила коня.
     Проскакав  по  лесу,  как  и  было  условлено,  около  трех  миль,  она
остановилась, отъехала  чуть в  сторону и  стала  внимательно  вслушиваться.
Вскоре послышался топот  копыт;  судя  по  звуку,  это  был  один всадник --
значит, погони не было. Затем меж деревьев показался Эйрих.
     -- Все в порядке? -- спросила Элина, выезжая навстречу.
     -- Да...  -- ответил тот  с  брезгливым выражением  лица,  --  если  не
считать того, что гаденыш обмочился прямо на спину моей лошади.
     -- Знаете что, -- сказала графиня  строго, -- я, конечно, понимаю, что,
возможно, ваши действия спасли нас всех, но угрожать смертью ребенку...
     --  Знаю-знаю.   Противоречит  законам  рыцарства.   Но  мы   ведь  уже
договорились, что эти законы писаны не для меня.
     Элина  промолчала.  Что  возразить, если найденный ее спутником  выход,
похоже, действительно был единственным? Тем  паче что в конечном итоге никто
не пострадал -- не считая, конечно, психического потрясения.
     -- Нас не преследуют? -- уточнила графиня, когда они поскакали рядом.
     -- Может, и будут, когда опомнятся, -- равнодушно ответил Эйрих.
 -- В деревне, конечно, есть лошади, но что стоят крестьянские клячи
против боевых коней? Даже учитывая, что один из них несет двух седоков -- вы
вместе едва ли весите намного больше меня одного.
     Несколько  часов  они ехали в быстром темпе, прежде чем Эйрих, наконец,
решил  сделать привал -- тем более что кони  как раз вынесли их к ручью, где
можно было  пополнить  запасы воды. Эльф  неуклюже  слез на  землю вслед  за
людьми. Очевидно, он  впервые в  жизни  ехал верхом -- к тому же  еще и не в
седле -- и у него ныло все тело.
     -- Сердечно благодарю вас за избавление  от  ужасной смерти, --  сказал
он, мешая луситский с каким-то старинным  западным  диалектом.  Это были его
первые слова  за  все  время. Отрывочные  познания в разных  языках, которых
Элина нахваталась в детстве, и тут сослужили ей хорошую службу.
     --  Это  был  наш долг, -- ответила  она.  --  Вы случайно  не говорите
по-тарвилонски?
     -- Увы, я даже никогда не  слышал об этой достойной стране, -- печально
покачал головой эльф. -- Ведь вы не луситы?
     -- Разве мы похожи на луситов? -- возмутилась Элина. -- Мы с Запада.
     --  Мои предки  покинули  Запад очень давно, -- произнес  спасенный еще
более  печально. Он мог  бы добавить  к этому еще кое-что,  что поумерило бы
чувство  превосходства  графини  над  кровожадными  луситами,  но  не  хотел
огорчать своих освободителей.
     -- Как вас зовут? -- спросила Элина.
     -- Йолленгел, к вашим услугам. Могу ли я,  в свою очередь,  узнать ваши
благородные имена?
     -- Эрвард Эльбертин, -- ответила графиня, с явной неохотой скрывая свое
настоящее  имя. -- А это  Эйрих.  (Тот даже  не кивнул, занятый  разведением
костра. ) И прошу вас, Йолленгел, не  выражайтесь столь цветисто. Мы в лесу,
а не на придворной церемонии.
     --  Хорошо,  --  неожиданно просто согласился  эльф. --  Мне  и  самому
кажется  нелепым  следовать  этикету,  за  соблюдением  которого уже  некому
следить.
     -- Вы  хотите  сказать, -- произнесла  потрясенно  Элина, когда до  нее
дошел смысл этих слов, -- что из вашего народа больше никого не осталось?
     -- Может,  в каких-то дальних краях кто-то еще и  уцелел, но по крайней
мере в этих лесах я последний, -- спокойно ответил Йолленгел.
     --  Но  как такое  могло  случиться?  --  допытывалась  Элина  почти  с
возмущением, не задумываясь, что ее распросы могут  причинять эльфу боль. --
Ведь у вас когда-то была цивилизация,  не уступавшая человеческой... легенды
говорят,  что  даже  превосходившая...  Как  же вы позволили  истребить себя
каким-то дикарям?
     -- В определенной мере мы это заслужили, -- ответил Йолленгел.
 -- Это расплата за снобизм... Мы на протяжении многих веков смотрели
свысока на людей с их суетой, сосредоточив свои усилия в сфере искусства. Но
в нашей  свободе от мелочных проблем, столь обременительных для человека, не
было  нашей  заслуги -- мы просто пользовались природной силой магии.  Мы не
были связаны с ней столь  же тесно, как феи и другие существа, которым магия
обеспечивала само их физическое существование -- они исчезли гораздо раньше,
в последние годы чародейских империй. Нет, мы вполне можем жить без магии --
точнее, существовать... но всеми теми свойстами,  которые вызывали  у  людей
сначала восхищение, а потом раздражение, мы  обязаны ей. Когда-то мы жили по
несколько  столетий --  не  более, впрочем,