вили  им  другого  выхода,  кроме как  форсировать  реку  вплавь.  Элина
подумала о температуре воды и мужественно промолчала.
     Кони вынесли их на берег; кольчуга Эйриха тяжело грохнулась на  плотный
мокрый песок. Ближайшая ладья стояла  на якорях в  полутысяче  футов ниже по
течению -- достаточно далеко, чтобы не опасаться стрел оттуда, даже учитывая
неминуемый снос при переправе.
     Животные тоже  не были в  восторге от перспективы плыть в ледяной воде,
но  решительность наездников не позволила  им ослушаться. Когда кони вошли в
воду уже достаточно глубоко, Эйрих, а  за ним и Элина, соскользнули с седел.
Переправляться  на  спинах  коней,  замочив только  ноги, было бы,  конечно,
намного  приятнее, но в этом  случае, чтобы держаться  на плаву, пришлось бы
избавиться и от других тяжелых вещей -- таких, например, как мечи.
     Река стиснула  людей  в холодных объятиях  -- сперва сквозь одежду,  но
вода быстро добралась и до кожи. Сжав зубы и крепко держась  за седло, Элина
быстро заработала свободной рукой и ногами, поднимая тучу  брызг. Эйрих греб
спокойно, словно летом.  Когда они отплыли футов  на  сто,  он  обернулся  и
увидел,   как   тарсунцы,  выехав  на  берег,  остановились,   перебросились
несколькими словами и  повернули коней  вспять. В самом  деле, преследование
двух беглецов из уже взятого города явно не стоило дальнейших усилий.
     К  счастью  для переправлявшихся,  река была  неширока.  Двадцать минут
спустя Эйрих и Элина уже взбирались по диагонали по крутому противоположному
берегу, втаскивая за  собой коней.  Наконец  они  поднялись  наверх  и вновь
забрались  в седла. Эйрих  довольно долго скакал сквозь  лес, заставляя свою
спутницу следовать за ним, но если для лошадей это был повод согреться, то у
мокрой насквозь Элины, обдуваемой в придачу встречным ветром, не попадал зуб
на зуб.  Но наконец Эйрих решил, что они отъехали достаточно, и сбавил темп,
позволяя коням постепенно остыть, а затем остановился и спешился.
     Первоочередной  задачей  было насобирать сучьев, которые,  конечно  же,
были  сырые  и  никак  не хотели  разгораться;  Элина  с досадой  подумала о
временах, когда  добыть огонь можно было простым заклинанием.  Но в конечном
итоге  Эйрих  добился  успеха  и  без  помощи  магии.  Потрескивающее  пламя
постепенно  охватило  всю предназначенную для  него пищу, и  путешественники
получили наконец возможность погреться и посушить одежду. Сушить приходилось
на себе  --  раздеваться  даже  и  настолько,  насколько  позволяли  строгие
западные приличия, было не менее холодно.
     Когда  съежившаяся  в   комочек  возле  самого  огня  Элина  отогрелась
настолько, что у нее появилось желание поддерживать разговор, она рассказала
Эйриху о странном поджигателе, погибшем от руки тарсунца.
     -- Ничего  необычного, -- ответил ее спутник. -- Это вполне в характере
луситов -- жечь свои дома и имущество, чтоб не доставалось врагам.
     -- Но это же глупо! Вместо того, чтобы пытаться спасти хоть чтото...
     -- Вы рассуждаете  по-западному. А тарсунцы все равно все пожгут, после
того как разграбят город.
     -- И что потом будет с чекневцами?
     -- Будут жить в землянках и отстраивать прежний город на старом  месте.
Здесь это все в порядке вещей.
     -- М-да, -- резюмировала Элина и вернулась к более практичным материям.
-- А ведь все наши пожитки остались там. И моя лошадь тоже...
     --  Это ничего.  Наши трофейные кони неплохи. А когда  у человека  есть
меч, он может добыть все остальное.
     --  Эйрих!  --  Элина  возмущенно  распахнула  глаза.  --  Вы  намерены
опуститься до грабежа?!
     -- Вполне почтенное занятие для военного времени, -- Эйрих вытянул ноги
по касательной  к костру.  -- Где-то там позади сейчас этим занимается целая
армия.
     -- Может, это и  допустимо для солдата,  но не для рыцаря! Мой отец  12
лет был наемником и не скопил никаких богатств!
     -- По-вашему, это было очень умно с его стороны?
     -- Эйрих!!!
     -- Ну, ну, успокойтесь. Еще немного, и вы с мечом на меня броситесь, --
усмехнулся Эйрих, глядя на разгневанную не на шутку Элину. -- Давайте  раз и
навсегда  договоримся,  что  я не  рыцарь и  не  обязан следовать рыцарскому
кодексу  чести. Ну,  если вы так настаиваете, мы можем выдавать расписки  на
предъявителя тем, у кого реквизируем имущество...
     -- Вы издеваетесь!
     -- Всего  лишь показываю  вам бесперспективность ситуации. У  нас  есть
кой-какие  деньги,  которые мы  получили  от Ральда, но их  не так  много, и
половина монет не имеет хождения в этих местах. Я предпочел бы оставить их в
качестве  аварийного запаса на будущее.  И я что-то не думаю, что вы желаете
наняться в  батраки  к богатому луситу. Значит,  поправить свои материальные
дела мы  можем только мечом -- либо вступив в очередную  армию, но это опять
отвлечет нас от целей нашего  пути  и подвергнет  лишнему риску, либо просто
взяв то, что не слишком хорошо лежит.
     -- В этом  нет необходимости, -- нехотя произнесла Элина. -- У  меня...
имеются кое-какие сбережения помимо платы от Ральда.
     -- Ну  что ж, --  улыбнулся Эйрих, -- раз вы открыли свои карты, то и я
открою свои. У меня тоже кое-что припрятано. Не хотел тратиться в этих диких
лесах, ну  да ладно, будь по-вашему. Только будьте осторожней, когда станете
расплачиваться, особенно золотом. В луситских селениях незнакомца не то  что
за золотые монеты -- за пару хороших сапог прирезать могут.
     Высказав эту  сентенцию, он вытащил из куртки  плоскую флягу,  отвинтил
крышку и, задержав  дыхание,  сделал  несколько  глотков,  а  потом  закусил
извлеченным из кармана куском хлеба.
     -- Костер костром, а вам  погреться изнутри тоже не помешает, -- сказал
Эйрих, протягивая флягу Элине. Та подозрительно понюхала открытое горлышко и
брезгливо поморщилась от резкого запаха:
     -- Это что, спирт?
     -- Он самый. Вам, конечно, надо разбавить. У вас есть вода?
     -- Есть, -- фляжка висела у Элины на  боку под курткой. -- Но я не  пью
крепких  напитков. Мой  отец говорит,  что  ум и  рука  воина всегда  должны
оставаться трезвыми.
     --  Так  я  ж  не  предлагаю  вам  напиваться.  Это  чисто  медицинская
процедура.  Если  вы  этого  не  сделаете, то  заболеете  после сегодняшнего
купания, возись потом с вами...
     -- Я, кажется, не нанимала вас в няньки, -- огрызнулась Элина.
     -- О, разумеется. Если  вам хочется, чтобы я бросил вас больную в лесу,
я могу это сделать. Только подумайте, что вы от этого выиграете?
     -- Я пока еще не больная, -- пробормотала графиня, не обратив внимания,
что он употребил женский род, и автоматически употребив его в свою очередь.
     -- Но предосторожность не помешает.
     Элина  сопротивлялась  не   из  принципа,  а   из  вполне  практических
соображений -- она  боялась опьянеть и все еще  не до конца доверяла Эйриху.
Тем  паче  что он предложил ей  выпить сразу после того, как она упомянула о
зашитом  в  куртке  золоте. "Да  ну, чушь, -- сказала себе Элина.  -- Он уже
десять раз  мог  причинить  мне  зло,  если  бы  хотел. Пока  же он наоборот
вытаскивает  меня из неприятностей... "  Последняя  мысль  была  обидной  --
героям  не  подобает  решать  свои  проблемы  с посторонней помощью,  но  --
приходилось  смотреть  правде  в глаза.  Правда,  и  Эйрих  был обязан Элине
своевременно приведенной из Чекнева подмогой.
     Графиня  решительно достала свою флягу и в ее большую крышку, служившую
ей походным стаканом --  не могла же она, как Эйрих, пить из горла -- налила
поровну спирта и воды.
     -- Выдохните, а потом  делайте  резкий глоток. Не вздумайте задерживать
во  рту, -- наставлял ее более опытный  товарищ. --  Потом заешьте и запейте
водой, --  он  протянул ей оставшуюся  половину куска хлеба --  последний их
провиант.
     Элина предполагала, что  пойло будет  невкусным,  но самые  мрачные  ее
фантазии померкли перед кошмаром реальности. Ей показалось,  что ей,  словно
казнимому фальшивомонетчику, в глотку залили  расплавленный свинец. Сгибаясь
в приступе кашля, с  побагровевшим  лицом, она  еле сумела  схватить вслепую
свою -- к счастью, свою -- флягу, и,  не заботясь  уже, конечно, ни  о каких
приличиях и  стаканчиках, сделать несколько  жадных глотков  из  горла. Лишь
после  этого  она  смогла  положить  в  обожженный рот  кусок  хлеба  и вяло
прожевать его.
     -- Демоны  вселенной,  -- просипела она, вытирая градом льющиеся слезы,
-- неужели есть на свете идиоты, которые пьют это не для медицинских целей?!
     -- Ничего, сейчас вы почувствуете себя комфортней, -- ободрил ее Эйрих.
И действительно, скоро она ощутила, что проглоченный ею огонь уже не жжет, а
приятно согревает все тело. Одновременно все волнения этого дня отодвигались
куда-то  на  задний план, а  глаза  сами  собой  слипались. Элина устроилась
поудобней на подстилке из веток и провалилась в сон.
     Когда  она  проснулась, было  темно; лишь  всполохи  костра боролись  с
промозглым сумраком осенней ночи. Пахло жареным  -- в  прямом смысле.  Элина
повернулась  и  увидела Эйриха, который  поворачивал  над  огнем надетую  на
прутик ободранную тушку небольшого животного.
     -- Что у нас на ужин? -- осведомилась графиня.
     -- Еж, -- просто ответил Эйрих.
     Элина скорчила брезгливую гримасу; есть сразу расхотелось.
     -- Меч -- не лучшее средство для охоты в лесу, -- продолжал ее спутник.
-- Лук и  стрелы  подошли  бы гораздо  лучше. Я мог бы соорудить западню, но
нужно время,  чтобы в нее кто-нибудь попался,  да и  не в двух же  шагах  от
костра ее делать, а далеко уйти я не мог, пока вы спали. Этому ежу просто не
повезло -- он пробегал неподалеку.
     -- Когда мы сможем поесть в следующий раз? -- осведомилась Элина.
     -- Подробной карты я не видел, но, полагаю, через день-два мы доберемся
до какой-нибудь деревни.
     -- Ну, это не так много. Знаете, я, пожалуй, откажусь от своей порции.
     --  Дело  ваше,  --  пожал  плечами  Эйрих,  -- мне  больше достанется.
Вообще-то  на  востоке едят змей, ящериц, жаб и  кузнечиков --  и  правильно
делают.
     Окончательно  добив  аппетит  Элины  этим  сообщением, он  приступил  к
трапезе. Ежиное мясо было довольно-таки вонючим, но его это не смущало.
     -- Теперь ваша очередь охранять мой сон, -- изрек он, закончив.
 -- Разбудите, как рассветет.
     Элина  осталась  наедине  с  ночным лесом. Было тихо;  лишь потрескивал
костер, да изредка всхрапывали во сне привязанные к дереву кони (а вот Эйрих
спал совершенно беззвучно -- можно было  подумать, что  он даже и не дышит).
Потом где-то вдали заухал филин;  Элина вздрогнула, хотя и  поняла, что  это
всего  лишь птица.  Ей  подумалось, что  в те времена,  когда так легко было
разжечь огонь, на свет  его  из ночного  леса могло выйти что-нибудь  похуже
заблудившихся  путников или даже вражеских солдат. О, конечно,  она и ее меч
дали бы достойный отпор лесной нечисти, однако даже самому доблестному воину
тяжело драться с противником, многократно превосходящим численно, не знающим
усталости,  не  чувствующим боли и  весьма  трудно убиваемым.  Правда, в  те
времена существовали и методы защиты  помимо меча. Вокруг костра очертили бы
магический круг, а  в огонь были бы брошены специальные снадобья. Впрочем, в
эпоху  расцвета  магических  империй  вообще  не было  места  для  героизма.
Говорят, законы чародеев  охраняли даже нечисть, не позволяя ей нападать  на
людей,  но одновременно и оберегая от их  справедливого гнева.  Хотя... если
нечисть людей не трогала, то почему  гнев  справедливый?  Странно, что Элина
раньше не задумывалась над этим вопросом.  Героические легенды и баллады, на
которых она воспитывалась, не углублялись в философию, а прославляли подвиги
рыцарей, убивавших всех,  непохожих на  них  самих (да  и похожих,  впрочем,
тоже). Баллады  эпохи, когда долго сдерживавшаяся агрессивность человечества
наконец-то вырвалась на свободу...
     Ночь прошла спокойно.  Небольшой костерок не привлек внимания не только
давно  вымершей и перебитой нечисти, но и  вполне реальных  лихих людей. Под
утро  снова  закапал  дождь, заставивший Эйриха  проснуться даже без  помощи
Элины.  Не говоря ни слова, он раскидал сапогами и затоптал остатки костра и
пошел отвязывать лошадей.
     Через пару часов они достигли дороги, но не  стали  выезжать на  нее, а
двинулись параллельным  курсом. Через какое-то время  Эйрих заприметил  едва
различимую  тропку, ответвлявшуюся  от дороги,  и они свернули  на  нее.  На
закате, когда Элина уже  активно жалела о своем  отказе от ежатины накануне,
эта тропка привела их в деревню.
     Деревня  была  невелика,  в  пару  десятков  дворов. Приземистые  дома,
придавленные тяжелыми бревенчатыми  крышами, глубоко  вросли в  землю.  Дома
были большие, срубленные на века;  во  многих жило по несколько семей. Возле
домов  имелись  огороды,  однако  полей  здесь не было:  пропитание  жителям
доставлял не столько  традиционный  крестьянский  труд, сколько охота и сбор
дикого меда в лесу. Спать здесь ложились рано, не  считая нужным придумывать
себе занятия  в  темное время суток и  затворяя ставни  с последними  лучами
солнца; Эйриху  пришлось  долго  стучаться  в  крайнюю избу,  прежде  чем им
отворили.
     Хозяин,  разбойничьего  вида детина,  заросший до  глаз рыжей  бородой,
долгое время оглядывал пришельцев подозрительно,  молча  выслушивая  просьбы
Эйриха о ночлеге и еде для  них и лошадей, и наконец нехотя кивнул и кликнул
жену. Вышла хозяйка, беременная баба с круглым, похожим на непропеченый блин
лицом,  а  за ней, топоча босыми  пятками,  выбежало  из  горницы с  десяток
разновозрастных ребятишек; отец, однако, властным окриком отослал их назад и
велел спать. Похоже, только этих детей и интересовали гости издалека; хозяин
с  хозяйкой  хотя  и выслушали рассказ о падении Чекнева, но остались к нему
равнодушны.  Даже само название "Чекнев" было им едва знакомо, а "Тарсунь" и
"Крислав" звучали вовсе  как легендарные  имена заморских стран; за всю свою
жизнь эти люди  не покидали своей деревни -- не считая походов главы семьи в
лес за  добычей -- и не собирались  делать  этого впредь; весь остальной мир
для них  словно не  существовал.  Элина  испытала настоящий ужас при мысли о
таком образе жизни.
     Не  все,  впрочем,  в  деревне  жили столь  замкнуто;  некоторые ездили
торговать в  город (не в Чекнев, в другой, поближе и поменьше), выполняя при
этом   роль   торговых   представителей   всего  селения.   Благодаря  этому
обстоятельству хозяин и согласился принять в качестве платы деньги; обычно в
деревне прибегали лишь к натуральному  обмену. Была  и другая форма связи  с
внешним  миром --  некоторые жители брали себе жен  из соседних деревень или
выдавали   туда   дочерей,  но   это  случалось  редко,  большинство  браков
заключалось внутри  деревни,  так  что больше  половины  ее  обитателей  уже
состояли между собой в родстве.
     Заканчивать  ужин  пришлось  почти   в   полной  темноте;  хозяева   не
удосужились  зажечь  для  гостей лучину. Спать  пришлось на  широких лавках,
которые хозяйка накрыла старыми истершимися  шкурами  каких-то зверей. Легли
не раздеваясь, сняв только сапоги; а Эйрих еще и не стал отстегивать меч.
     Утром после завтрака  Эйрих попытался распросить о дальнейшей дороге на
восток -- и, к удивлению Элины, получил довольно подробный ответ от хозяйки,
у которой была подруга родом из соседнего селения. Путники  набрали себе еды
в дорогу, и затем Эйрих полез в кошель за  деньгами. Ни о какой  меди хозяин
слышать не  хотел, и  Эйрих  протянул ему ральдовскую серебряную  полукрону,
полагая,  что  это  весьма   щедрая   плата.  Лесовик  посмотрел  на  монету
презрительно, и крикнул: "Жена! Принеси гривну! "
     Хозяйка  вышла  в  другую комнату  и  вернулась  с  толстым  серебряным
незамкнутым  обручем, украшенным затейливыми узорами. Весу  в  нем  было  не
менее  трех  фунтов.  На  Западе  за  такую вещь -- учитывая  не  только вес
драгоценного металла, но  и искусную работу -- можно было  бы  купить  целую
деревню,  и  получше, чем эта. Но еще больше, чем богатству  этого лесовика,
Элина  поразилась его  беспечности -- он  демонстрировал свое достояние двум
вооруженным  незнакомцам,  в то время  как его  собственные  дубина  и копье
стояли у  стены в отдалении. Это не очень вязалось  со  словами Эйриха,  что
луситы готовы прирезать за пару сапог -- будь они таковы, логично было бы им
и  от  других  ожидать  подобного.  Или  луситу  так  хотелось  утереть  нос
пришельцам, что он забыл об осторожности? Элина метнула настороженный взгляд
на Эйриха и  поняла, что он  подумал о том же самом. Ей даже показалось, что
рука ее спутника чуть сдвинулась в сторону меча. Но под взглядом Элины  тот,
должно быть, вспомнил свое согласие честно платить, а не брать силой.
     Лесовик больше ничего не  сказал, но его  отношение к жалкой серебряной
полукроне было продемонстрировано  вполне наглядно.  Эйрих,  скрепя  сердце,
выложил  еще  две  монеты, и,  хотя лусит явно  рассчитывал получить больше,
решительно направился к выходу, слыша недовольное бормотание за спиной.
     Отъезжая от  дома, Элина бросила  взгляд назад, и  ей показалось, что в
дверной  щели мелькнул  любопытный  детский глаз.  Сколько времени  пройдет,
прежде  чем унылая пустая  скука местной  жизни убьет  в этих  детях  всякую
живость и интерес, превратит их в угрюмых лесовиков, замкнувшихся в скорлупу
тупого равнодушия? Даже произведения искусства здесь  держат  где-нибудь  за
печкой кишащей насекомыми избы, завернутыми в грязную тряпку...
     -- Луситские земли богаты и малонаселены, -- произнес Эйрих, чьи мысли,
очевидно, развивались в сходном  направлении.  --  Счастлив будет правитель,
которому удастся  их  покорить...  Только  боюсь, что всех  армий Запада  не
хватит для контроля над этими дикими лесами.
     Деревня  осталась   позади.  Едва  приметная  лесная   дорога  вела  на
юго-восток; судя по отсутствию следов, по  крайней  мере с начала дождей  по
ней  никто  не ездил.  Всю первую  половину  дня  они  ехали  без каких-либо
происшествий -- разве что дорога иногда совершенно исчезала под копытами, но
вскоре  проступала  вновь;  даже  то  начинавшийся,  то перестававший  дождь
воспринимался уже как зло привычное и неизбежное. Однако  где-то в четвертом
часу пополудни выяснилось, что  обычный дискомфорт  -- не худшее последствие
дождей. Под  копытами  подозрительно  захлюпало, деревья стали редеть, да  и
характер жухлой растительности по бокам дороги изменился.
     -- Болото, -- констатировал Эйрих.
     --  Но  дорога идет через  него,  -- возразила Элина, --  значит, можно
проехать.
     -- Летом, может, и  можно.  А  в период  осенних  дождей  -- не уверен.
Спешиваемся.
     Они  слезли  с коней,  и Эйрих,  срубив  мечом два  тоненьких  деревца,
изготовил шесты для прощупывания пути. Путники осторожно  двинулись  вперед,
ведя коней в поводу. Предосторожность оказалась нелишней -- в скором времени
Эйрих, шедший  первым,  едва не провалился по  колено; очевидно, дальше было
только хуже. Впереди виднелись остатки старой  гати, но она, как  видно,  не
обновлялась  слишком давно. Пытаться  форсировать болото  напрямик, да еще с
лошадьми, было явным безумием. Лишним подтверждением тому служил торчавший в
отдалении из бурой жижи предмет, который Элина  сперва приняла за корягу, но
потом поняла, что это лосиные рога.
     Путникам  ничего  не  оставалось,  как  искать  путь  в  обход.  Болото
оказалось весьма обширным -- недаром прокладывавшие дорогу не попытались его
обогнуть. Ночь  застала их  по-прежнему бредущими по хлюпающей грязи на юг в
тщетных  попытках  свернуть  к  востоку.  Пришлось-таки  снова  заночевать в
промозглом   осеннем  лесу;  утром  же  поднялся  такой  туман,  что  всякие
дальнейшие  поиски пути  пришлось  отложить почти  до  полудня. По  мере  их
продвижения  граница