инов прокричал эту  новость с  носа
судна,  и  таким же  образом  она  была  передана  дальше.  Теперь  Ратислав
аналогичным способом  отправил свой запрос. Через некоторое  время лусит  на
корме четвертого корабля прокричал ему ответ.
     --  Тебе  повезло, -- сказал  Ратислав  Эйриху. -- Или  не повезло.  На
третьей ладье один из гребцов, не размявшись, слишком рьяно налег на  весло,
и ему прострелило спину. Сможешь привести его в норму?
     -- Постараюсь.
     После очередного обмена  криками корабли  замедлили ход,  чтобы плывшую
впереди  ладью  можно  было  догнать на лодке. Лодка эта, совсем  маленькая,
лежала кверху днищем в носовой части палубы; ее спустили  на воду, и один из
воинов сел на весла вместе с Эйрихом; больше  места в лодке не было. Сильные
гребки повлекли ее вперед.
     С  того  момента, как  лодку подняли на борт  третьего корабля,  прошло
минут двадцать. Ратислав, Элина, совершенно продрогший Йолленгел и несколько
воинов стояли на носу  ладьи, нетерпеливо  вглядываясь  вдаль. Но вот  лодка
снова  плюхнулась  на воду,  и в нее по канатам  соскользнули двое. В скором
времени они поравнялись с ладьей Ратислава.
     -- С греблей ему надо чуть повременить, но боли  больше нет, -- сообщил
Эйрих, перебираясь через борт. Сопровождавший его лусит  кивнул, подтверждая
правдивость его слов.
     -- Как ты это сделал? -- поинтересовался Ратислав.
     -- Растер ему спину мазью, -- пожал плечами Эйрих.
     -- У тебя есть мази на все случаи жизни?
     -- В основном на те, что могут произойти в дальнем путешествии.
     --  Что ж  ты  раньше  не сказал,  что ты врач?  Это  поценнее простого
гребца.
     -- Ты сказал, что тебе нужен гребец. К тому же у меня с  собой не такой
большой запас снадобий, и мне бы не хотелось тратить их на кого-то еще.
     -- Ну а если ты обучишь нашего лекаря готовить эти снадобья?
     -- Увы, -- покачал головой Эйрих, -- я давал клятву хранить их рецепт в
секрете.
     Элина взглянула  на него с удивлением. Она привыкла к  насмешкам Эйриха
над  предписаниями  рыцарской  чести  и  не ожидала,  что  он  откажется  от
практической выгоды ради столь же эфемерных соображений.
     -- Ну, если  тебе  больше нравится грести, дело твое, -- ответил не без
раздражения Ратислав.  Однако просьбу о предоставлении  отдельного помещения
он выполнил.  Путешественникам  отвели  каморку  в носовой части  судна, где
хранились канаты и запасной парус.
     Здесь было  тесно и темно -- свет  проникал лишь в щели  между  досками
бортов --  но лишь здесь они могли  почувствовать  себя свободно. Все же как
минимум двое из них выдавали себя не за тех, кем являлись.
     Эйрих наконец влил в  горло слабо сопротивлявшемуся эльфу порцию спирта
с добавлением какой-то жидкости из металлической колбочки. После того, как к
Йолленгелу вернулась способность говорить, он робко поинтересовался причиной
своего переименования.
     -- "Йолленгел" звучит слишком по-эльфийски, -- ответил Эйрих.
     -- Но раньше вас это не смущало.
     --  Раньше мы не  общались с  луситами подолгу,  а  теперь у них  будет
достаточно  времени, чтобы сложить  два  и два.  Так  что советую вам твердо
зазубрить,  что вас зовут Йорен и  вы родом из  Столенхейма -- надеюсь,  это
достаточно далеко  на западе, чтобы никто из  луситов ничего не знал об этой
стране.
     Вечером Йолленгел дал свой  первый концерт на палубе ладьи. К удивлению
Элины, он  снова начал  с  печальной темы  -- и на этот  раз попал  в точку,
учитывая скорбную причину посольства. На борту было несколько человек, лично
заинтересованных  в  успехе миссии --  их родные также  оказались  в  плену.
Впрочем, таких в  состав экспедиции включили немного -- из опасения, что при
неуспехе  они  могут  предпринять  безнадежную попытку освободить  пленников
силой.  Однако,  погрустив  вместе с  эльфийской  флейтой,  луситы  захотели
развеяться,  и Йолленгел перешел  к  задорным  мелодиям. Успех  был  полный;
Ратислав  не  раскаялся, что  позволил необычным странникам  плыть  на своем
судне.
     Звуки флейты  далеко разносились над  ночной  рекой, и уже на следующий
день луситы  с  других ладей стали звать чужеземца  поиграть  и у них. Эльфа
совсем  не  радовала   перспектива   оказаться  одному  среди  луситов,   но
уважительная причина для отказа нашлась быстро. Уже в середине дня Йолленгел
чувствовал себя плохо, а к  вечеру и  вовсе слег.  Купание в  ледяной воде с
последующим  стоянием на  холодном ветру  все  же сделали свое  дело;  мера,
предпринятая накануне Эйрихом,  запоздала. Эйрих  снова дал  больному  своей
микстуры на спирту и уложил его на парусине, наказав как можно больше спать.
     --  Он поправится? --  тревожно  спросила Элина,  когда  они  вышли  из
каморки.
     -- Не знаю. Никогда не лечил нелюдей.
     Таким  образом, концерты  откладывались, и у плывших на ладье вновь  не
осталось иного  вечернего развлечения, кроме разговоров. Чужеземцы  вызывали
естественный  интерес,  и  с  ними  охотно  общались;  Эйрих,  однако,  умел
повернуть  разговор  так,  чтобы  не  столько рассказывать  о себе,  сколько
выслушивать других.
     Выяснилось, что возглавляет посольство, ни много ни мало, младший  брат
тугичского князя (он плыл на второй  ладье и был, кстати, не так уж молод --
весной ему исполнилось 44),  а самым знатным  из пленников является  средний
брат,  командовавший   войском  тугичан,   которое  должно  было  остановить
кочевников на границе княжества. Однако поражение  этого  войска  и пленение
воеводы привели к тому,  что степняки больше не встречали  централизованного
сопротивления; жители княжества заперлись в своих городах, каждый из которых
оборонялся в  одиночку,  предоставив  захватчикам  хозяйничать  на остальной
территории. Часть  городов  кочевники  легко  взяли,  у  остальных  оставили
небольшие осадные силы,  а основные свои  войска  двинули  дальше, на Перск.
Разграбив  и  перское  княжество, на обратном пути они попытались-таки взять
остававшиеся в осаде города. В двух  случаях им это удалось, еще три города,
включая и сам Тугич, выстояли. Не желая задерживаться на севере в преддверии
осени, захватчики вновь отступили в свои южные степи.
     Как  оказалось,   тугичский   князь   еще  летом,  получив  известия  о
готовящемся нашествии, посылал в Перск предложение  о  соединении двух армий
для  отпора врагу. Однако  перский  князь  и  его  советники  рассудили, что
тугичане  и  сами  смогут  остановить  степняков  --  или, по  крайней мере,
ослабить настолько, что те не решатся  идти дальше. И вот запоздалое решение
о совместных действиях было  принято только теперь, когда надо было выкупать
земляков и родичей из неволи.
     Ладьи  по-прежнему  плыли  днем  и  ночью,  не  приближаясь  к  берегу.
Объяснялось это не столько даже спешкой, сколько соображениями безопасности.
Угрозу представляли  не  степняки,  давно покинувшие эти  широты, а  свои же
соплеменники -- луситские разбойники, любившие устраивать засады на лесистых
берегах  Омолы и грабить проходившие мимо корабли. Собственно,  именно из-за
этой опасности  на ладьях  было  столько  воинов -- среди  многотысячных орд
Курибая две сотни бойцов были для посла не большей защитой, чем десяток.
     -- А где вообще гарантия, что  степняки пойдут на честный  обмен,  а не
присвоят все себе, никого не освободив? -- поинтересовалась Элина.
     --  Они не  так глупы,  чтобы  резать  курицу, несущую золотые яйца, --
хмуро ответил Ратислав, смыкая пальцы на подбородке. Раньше он имел привычку
в  мрачном  настроении  теребить  бороду,  но  ему  пришлось  очень  коротко
подстричь ее после урона, нанесенного мечом "Эрварда". --  У них давний опыт
торговли с нашими князьями.
     Элина  вспомнила  рассказы о том, что  луситские  правители  привлекают
кочевников  для  помощи  в междуусобной  борьбе,  но,  видя  выражение  лица
Ратислава, решила не углубляться в тему.
     На шестой день плавания стало окончательно ясно, что Йолленгел  идет на
поправку,  но полностью он оправился  от болезни лишь к концу второй недели.
Задним числом он соглашался,  что все  сложилось наилучшим  образом, избавив
его  от  опасности  слишком  частых  контактов  с   луситами.  Теперь  плыть
оставалось уже недолго.
     Пейзаж   по   берегам  изменился.  Сперва  леса  сменились  небольшими,
жмущимися к воде рощицами, а затем исчезли и они, растворившись в бескрайних
просторах  степей. Высокая степная трава  пожелтела и  пожухла  в преддверии
зимы,  и все  же здесь было заметно теплее, чем  на севере.  В  этих широтах
Омола практически никогда не замерзала.
     Однажды утром, поднявшись на палубу,  Элина заметила какое-то оживление
среди луситов,  тут  же  сменившееся угрюмой руганью.  Проследив направление
недобрых взглядов, она увидела на берегу кочевника. Он сидел на коне, подняв
к  небу копье, неподвижно, словно  статуя. С  середины широко  разлившейся в
своем нижнем течении реки трудно  было  рассмотреть  подробности.  Несколько
минут  он  оставался  недвижным,  возможно,  рассматривая  ладьи,   а  затем
развернулся и поскакал в степь.
     Позже, однако, корабли сами подошли ближе к берегу. Таково  было давнее
правило, установленное  кочевниками  для  проходящих судов -- те должны были
идти на таком расстоянии, чтобы  за ними было легко наблюдать с берега. Сами
жители засушливых степей собственных кораблей не имели -- даже для переправы
они чаще использовали своих лошадей, нежели лодки.
     Вообще  за  время  наблюдения  за  кочевниками  с  борта ладьи у  Элины
сложилось  впечатление,  что  они  вообще  никогда  не  покидают  седла.  Их
низкорослые мохнатые  кони явно находились в родстве с тургунайской породой.
Степняки были облачены  в  кожаные доспехи, иногда с нашитыми металлическими
бляшками;  на  головах были остроконечные кожаные  шапки с меховой  опушкой.
Практически у каждого за спиной висел колчан, а на поясе -- свернутый аркан.
Помимо луков, они были вооружены кривыми саблями или копьями; у некоторых на
копьях развевались  конские хвосты, это  были, говоря по-западному, офицеры.
Несмотря на то, что эти  земли были их давними владениями и никакие  внешние
враги  не могли внезапно появиться поблизости, Элина ни  разу  не видела  ни
одного степняка безоружным.
     Вскоре  после того, как ладьи ушли с середины  реки, на берег в плотном
конном  строю выехали два  десятка воинов.  Один из них, вероятно, командир,
отделился от остальных и,  подъехав  к  самой  кромке воды,  принялся что-то
визгливо кричать на своем  языке, делая красноречивые жесты рукой. Очевидно,
он  приказывал судам остановиться и  принять его людей для  досмотра. Луситы
послушно  бросили каменные якоря и выслали лодку; приставать  к берегу им не
было позволено.
     Самая большая лодка  из  находившихся  на  ладьях  вмещала  только трех
человек;  поэтому кочевники грубо выдернули из нее  гребца и оставили его на
берегу под охраной своих, а сами сели в лодку втроем (командир и еще двое) и
поплыли к первой ладье.
     Прошло почти два часа, прежде чем они, осматривая одну ладью за другой,
добрались до  последней,  на которой плыли западные  путешественники.  Такая
задержка  объяснялась  тем,  что  проверявшие  придирчиво  выбирали,  что из
привезенных для выкупа товаров присвоить себе. Впрочем, они знали свое место
и не посягали на дорогие подарки, предназначенные хану.
     Наконец  степняки поднялись на борт пятой ладьи.  Все, кто плыл на ней,
включая  пассажиров, должны  были выстроиться  на палубе. Элина с интересом,
хотя и не без  опаски,  смотрела,  как идет вдоль рядов кривоногий кочевник,
скользя по  лицам луситов  презрительным  взглядом раскосых глаз.  Ратислав,
утративший   весь   свой  гордый  и   внушительный   вид,  семенил  за  ним,
приноравливаясь к  его  короткому шагу,  и отвечал на бросаемые  через плечо
вопросы.  Графиня с  удивлением поняла,  что  Ратислав отвечает по-луситски;
стало  быть,  степняк  знал  этот  язык, но  считал ниже своего  достоинства
говорить на нем.
     Поравнявшись  с  представителями  Запада,  кочевник   остановился;  его
внимание  привлекли не столько  лица -- для него все белые были на одно лицо
-- сколько одежда, отличавшаяся  от луситской.  В  нос Элине  шибанул  запах
никогда  не мывшегося  тела; она  еле  сдержала  отвращение. Кочевник  ткнул
пальцем в их сторону и изрек короткий вопрос -- очевидно, интересовался, кто
такие.
     Однако прежде, чем Ратислав успел ответить, за  него  это сделал Эйрих.
Элина в очередной раз подивилась, заслышав из уст своего спутника кургузые и
немелодичные слова языка кочевников.
     Удивился и степняк. Он вздернул редкие брови и спросил Эйриха  о чем-то
еще. Выслушав ответ, он заулыбался и покровительственно похлопал пришельца с
Запада  по  плечу.  Затем,  сменив выражение лица на  деловитое, обернулся к
Ратиславу, и они последовали в трюм.
     -- Эйрих, сколько языков вы знаете? -- спросила Элина.
     --  В  совершенстве только пять.  Более-менее  объясниться  могу еще на
дюжине.
     -- Где вы всему этому научились? Вы и воин, и лекарь, и...
     -- У меня была насыщенная биография.
     Элина поняла, что подробностей не добьется, и сменила тему:
     -- О чем вы говорили с этим вонючим субъектом?
     -- К  вонючим субъектам вам придется привыкать -- в ближайшее время нам
предстоит с ними общаться. А я всего лишь сказал ему, что мы путешественники
с Запада,  он спросил, откуда я знаю язык, а я ответил, что слава  о великом
хане Курибае достигла даже далеких западных земель.
     -- Кочевники падки на такую примитивную лесть?
     -- Весьма и  весьма. Интересный, знаете  ли, феномен -- их мораль прямо
противоположна западным представлениям о чести,  обман и коварство, особенно
по отношению к чужим, считаются у них верхом доблести -- но при этом они так
любят лесть,  словно  искренне  верят в  нее.  Впрочем, вероятно, все же  не
верят, а принимают как знак смирения перед их могуществом.
     -- Хорошо было бы проучить этих самовлюбленных дикарей.
     --  О, не стоит их недооценивать. Нам  следует благодарить  судьбу, что
после  падения  власти чародеев кочевники, придя в  эти земли с востока,  не
двинулись дальше. В одном  их  табуне может  быть больше  голов, чем во всей
конной гвардии какого-нибудь западного короля.  Хочу,  кстати,  предупредить
вас,  чтоб вы не  вздумали здесь задираться.  Тут  вашу  гордость  никто  не
оценит. Честные  рыцарские поединки остались там, откуда мы  приехали. Здесь
проявившему непочтительность просто отрубят голову, это в лучшем случае.
     Элина вспыхнула от возмущения, но поняла,  что  Эйрих прав. Как говорил
ее  отец,  "если не можешь  навязать свои правила --  научись выигрывать  по
чужим".
     Наконец степняки отчалили  вместе со своей  добычей, для перевозки коей
пришлось задействовать  еще одну лодку.  После  того,  как лодки  вернулись,
ладьи продолжили путь.
     В этот же день Элина впервые увидела на берегу пленных луситов. Судя по
всему, кочевники обращались с ними дурно, заставляли много  работать и плохо
кормили. Вид у пленников был изможденный; несмотря на весьма ощутимый даже в
этих  южных широтах холод, они  ходили  в лохмотьях,  большинство -- босиком
или,  в  лучшем случае,  с  обмотанными  тряпками ногами.  Графиня  мысленно
содрогнулась при  мысли,  что и  Артен  может подвергаться такому обращению.
Впрочем, она тут же возразила себе, что он -- жертва политического заговора,
а не  военной неудачи, и уж  если  его захватили живым, то явно не для того,
чтобы  просто обратить  в  рабство.  Правда, это  еще  вопрос,  что  хуже --
организовать побег обычного раба было бы проще...
     Пленники  с надеждой  смотрели на проплывающие мимо ладьи, догадываясь,
что  соотечественники прибыли для переговоров  о  выкупе.  Иногда  степняки,
замечая это, принимались демонстративно хлестать плетьми своих рабов. Луситы
на ладьях стискивали зубы и кулаки, но ничего не могли поделать.
     Однажды Элина стала свидетельницей драматической  сцены. Обычно корабли
все  время оставались под наблюдением  кого-нибудь из гарцевавших на  берегу
кочевников, но в этот раз вышло так, что берег на протяжении нескольких миль
был  пуст.   И  вдруг  к  воде  вышел  пленник,  молодой  луситский  парень.
Оглянувшись по сторонам, он  бросился  в  холодную воду и  быстро  поплыл по
направлению к ладьям.
     Графиня ожидала, что хотя бы одно судно сменит  курс и подойдет ближе к
берегу, чтобы скорее подобрать его, но ладьи плыли, как раньше.
     -- Грести! -- послышался окрик Ратислава. -- Не снижать темпа!
     Гребцы,  не отрывая взгляда  от  плывущего  парня,  продолжали ритмично
налегать на весла. Свободные от вахты луситы столпились на палубе и мысленно
-- только мысленно -- подбадривали беглеца. Ничего другого им не оставалось;
ссориться с  кочевниками  они не могли.  Надежда была лишь на то, что парень
успеет добраться до ладей незамеченным.
     Когда он проплыл уже половину пути, на берег выехал кочевник.
     Он сразу же заметил беглеца, но не стал суетиться. Он спокойно подъехал
к  кромке воды, не спеша снял с плеча лук, вытянул из-за спины стрелу и стал
тщательно  прицеливаться. Юноша не знал о грозившей ему опасности,  но и так
плыл изо всех сил.
     Стрела просвистела в воздухе и цвикнула в воду возле левого бока парня.
Мимо! Пленник продолжал плыть.
     Но  не было  радости на лицах луситов. Они  понимали, что теперь, после
того как кочевник увидел беглеца, они не смогут принять того на борт.
     В  движениях степняка исчезла  демонстративная  медлительность. Он  был
слишком  уверен,  что  попадет  с  первого  раза,  а  теперь  жертва грозила
ускользнуть. Вторая стрела легла на тетиву. В этот  раз кочевник целился еще
более тщательно, даже один раз опустил лук, потом снова поднял. Снова стрела
сорвалась в свой смертоносный полет -- и на сей раз попала в цель, под углом
вонзившись юноше в спину.
     Но беглец все еще плыл! За ним расплывалась в воде кровавая дорожка, но
он упрямо,  стиснув зубы от боли, с каждым гребком  приближался  к кораблям.
Степняк  потянулся было  за  третьей стрелой, но раздумал. Жертва  была  уже
слишком  далеко. Ухмыляясь, он смотрел на ладьи, ожидая, отважатся ли луситы
нарушить закон степи и дать убежище беглому рабу.
     Юноша был  уже  совсем близко. Силы  оставляли его, но  до пятой  ладьи
оставались буквально считанные футы.
     --   Право   руля,   --  скомандовал   Ратислав.   Последовало   легкое
замешательство.
     -- Право руля! -- гаркнул он.  -- Или вы хотите добивать его веслами по
голове?!
     Ладья стала  отклоняться вправо. Юноша не верил своим глазам, видя, как
близкое  спасение  уходит от него,  и из последних сил пытался добраться  до
корабля.  Весла  ритмично  поднимались  и  опускались.  Гребцы старались  не
смотреть за борт.
     Юноша  продержался на  воде  еще минуты три. Уже  безнадежно отстав  от
ладьи, он все еще плыл  за ней, но движения  его становились все слабее, и в
конце концов, так и не издав ни звука, он  скрылся под водой. На поверхности
расплылось бурое пятно.
     Элина услышала  странные  звуки и, повернувшись, увидела, что  стоявший
рядом лусит, рослый, сильный воин, плачет.
     -- Они за все заплатят нам, -- с ненавистью  сказал Ратислав. -- Придет
день  --  и они, и их жены и дети  проклянут час своего рождения. Но пока мы
должны терпеть, иначе не сможем помочь нашим братьям.
     На пятый день  плавания через земли кочевников ладьи пристали к берегу.
Здесь  было  нечто  вроде  порта;   на  берегу  раскинулся   торговый  город
кочевников, в котором роль домов играли кибитки. Сюда прибывали купцы с юга,
поднимавшиеся  от  моря по  реке;  несмотря  на  своеобразные  представления
степняков о честности в торговых сделках,  желающие иметь с ними дело всегда
находились,  ибо  здесь  можно  было  по  дешевке приобрести  награбленное в
набегах добро и рабов.