ый из  этих бойцов -  это  инженер,  вооруженный топором,  киркой и
лопатой.  Путаные лабиринты, укрытия, гнезда, блиндажи, амбразуры они строят
под  огнем  быстро,  умело  и  прочно.  Это  народ  бывалый,  мужественный и
находчивый.  Вот  навстречу нам из-за  кустов по  лощине вышел красноармеец.
Присутствие командира его на мгновение озадачивает.
     Вижу,  командир  нахмурился,  вероятно,  усмотрел какой-то  непорядок и
сейчас сделает красноармейцу замечание.  Но тот, не растерявшись, идет прямо
навстречу. Он веселый, крепкий, широкоплечий.
     Приблизившись  на  пять  -  семь  метров,  он  переходит  на  уставный,
"печатный",  шаг, прикладывает руку к пилотке и, подняв голову, торжественно
и молодцевато проходит мимо.
     Командир останавливается и хохочет.
     - Ну,  боец!  Ну,  молодец! - восхищенно заливается он, глядя в сторону
скрывшегося в окопе бойца.
     И на мой недоуменный вопрос отвечает:
     - Он  (боец) шел  в  пилотке,  а  не  в  каске,  как положено.  Заметил
командира,  деваться некуда.  Он знает,  что я  люблю выправку,  дисциплину.
Чтобы замять дело,  он  и  рванул мимо меня,  как на параде.  Шахтеры!  -  с
любовью воскликнул командир.  -  Бывалые и  умные люди.  Пошли меня в другую
часть, и я пойду в штаб и буду о своих шахтерах плакать.
     Мы пробираемся к переднему краю. На одном из поворотов командир зацепил
плащом  о  рукоятку  лопаты.  Что-то  под  отворотом его  плаща  очень  ярко
блеснуло.  На первом же уступе я осторожно, скосив глаза, заглянул сверху на
грудь командирской гимнастерки.
     А,  вот что:  там под плащом горит "Золотая Звезда".  Он,  лейтенант, -
Герой Советского Союза.
     Но вот мы уже и у самого переднего края.  Боя нет. Враг здесь наткнулся
на твердую стену.  Но берегись! Здесь, наверху, все простреливается и врагом
и  нами.  Здесь властвуют хорошо укрытые снайперы.  Здесь узкий,  как  жало,
пулемет "ДС"  может выпустить через амбразуру от  семисот до  тысячи пуль  в
одну точку из одного ствола в одну минуту.
     Здесь,  на подступах к городу,  бесславно положил свои пьяные головы не
один  фашистский полк.  Здесь была  разгромлена начисто вся  девяносто пятая
немецкая дивизия.
     Идет  одиночная стрельба.  Через  узкую  щель  уже  хорошо  различается
замаскированный вал  вражьих окопов.  Вот  что-то  за  бугром  шевельнулось,
шарахнулось и под выстрелом исчезло.
     Темная сила! Ты здесь! Ты рядом! За нашей спиной стоит светлый, большой
город.  И ты из своих черных нор смотришь на меня своими жадными бесцветными
глазами.
     Иди!  Наступай!  И прими смерть вот от этих тяжелых шахтерских рук. Вот
от этого высокого спокойного человека с его храбрым сердцем, горящим золотой
звездой.

     Действующая армия
     "Комсомольская правда", 1941, 17 сентября.
Аркадий Гайдар. Ракеты и гранаты


                            Фронтовой очерк


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 2
     Издательство "Правда", Москва, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     Десять  разведчиков под  командой  молодого  сержанта  Ляпунова  крутой
тропкой спускаются к речному броду.  Бойцы торопятся. Темнеет, и надо успеть
в  последний  раз  на  ночь  перекурить в  покинутом пастушьем шалаше,  близ
которого расположился и окопался полевой караул сторожевой заставы.
     Дальше - где-то на том берегу - враг. Его надо разыскать.
     Пока  десять человек в  лежку -  голова к  голове -  жадно затягиваются
крепким махорочным дымом,  начальник разведки молодой сержант Ляпунов такого
же молодого начальника караула сержанта Бурыкина предупреждает:
     - Пойдем назад,  так я  тебе,  дорогой,  с того берега пропуск орать не
буду.  И ты по этому поводу огонь по мне открывать не вздумай. Я вышлю бойца
вперед. Ты его окрикни с берега на воду тихо. Он подойдет, тогда скажет.
     - Знаю, - важно отвечает Бурыкин. - Наука нехитрая.
     - То-то,  нехитрая!  А вчера часовой так громко крикнул,  что противник
мог бы услышать. Что на том берегу? Тихо?
     - Две ракеты вот так в  направлении.  Потом два выстрела,  -  объясняет
Бурыкин. - Иногда ветер дунет - тарахтит что-то. Да! Потом самолет прилетал,
разведчик. Покрутился, покружился да вон туда, сволочь, скрылся.
     - Самолет -  хищник неба,  -  солидно говорит сержант Ляпунов, - а наше
дело -  шарь по земле, по траве и по лесу. Ну! - сурово поворачивается он. -
Как,  перекурили?  И какая у меня мечта -  это некурящая разведка, а они без
табачной соски жить не могут.
     Подвесив на шею патронташи,  держа над водой винтовки и гранаты, темная
цепочка переходит реку.
     Голубоватым огоньком мерцает  над  волнами  яркий  циферблат компаса на
руке сержанта.
     Выбравшись на  лесную  опушку,  сержант  отстегивает светящийся компас,
прячет его в  карман,  и  безмолвная разведка исчезает в  лесной чаще.  Ядро
разведки движется по  лесной дорожке.  Два человека впереди,  по два слева и
справа.  Через каждые десять минут без часов, без команды, по чутью разведка
останавливается.  Упершись прикладами в землю, опустившись на колени, затаив
дыхание люди напряженно вслушиваются в ночные звуки и шорохи.
     Чу! Прокричал где-то еще не сожранный немцами петух.
     Потом  что-то  вдалеке загудело,  звякнуло,  как  будто  бы  стукнулись
буферами два пустых вагона.
     А вот что-то затарахтело.  Это мотор. Здесь где-то бродят мотоциклисты.
Их надо разыскать во что бы то ни стало.
     Из   темноты   возникает   красноармеец   Мельчаков   и,   запыхавшись,
докладывает:
     - Товарищ сержант, на пригорке, через дорогу, под ногами - провод.
     Сержант идет вперед Он  ощупывает провод рукою и  раздумывает:  идти по
проводу влево или вправо?  Но оказывается,  что слева провод уходит в топкое
болото.  Нога вязнет, и сапог с трудом выдирается из липкой грязи. Вправо то
же самое.
     К сержанту подходит Мельчаков, вынимает нож и предлагает:
     - Разрешите, товарищ сержант, я провод перережу.
     Сержант Мельчакова останавливает.  Он  хмурится,  потом хватает провод,
наматывает его на ножны штыка и  с  силой тянет.  Провод подается.  В болоте
что-то чавкает. И вот на дорогу выползает тяжелый камень.
     Сержант торжествует.  Ага,  значит,  провод фальшивый.  Так и есть,  на
другом конце провода привязан и заброшен в осоку кусок железной рессоры.
     - "Перережу, перережу"! - передразнивает сержант Мельчакова. - "Товарищ
сержант,  доношу,  что  телефонную связь  между  двумя  батальонами болотных
лягушек уничтожил".  Очень ты,  Мельчаков, на все тороплив. Иди вперед. Ищи.
Где-нибудь неподалеку тут есть настоящий провод.
     Опять  слышится впереди  фырчанье мотора.  Разведка движется ползком по
песчаной опушке.  Отсюда виден за кустарником силуэт хаты. У хаты - плетень.
За плетнем - неясный шум.
     Сержант шепотом приказывает:
     - Приготовить гранаты. Подползти к плетню. Я с тремя иду вперед справа.
Гранаты бросать точно по тому направлению,  куда я  дам пологий удар красной
ракетой.
     Приготовить гранаты -  это значит: щелк - взвод, щелк - предохранитель,
щелк - и капсюль на место.
     И  вот  он,  скрытый,  готовый взорваться огонь,  лежит возле груди,  у
самого сердца.
     Проходит минута,  другая,  пять, десять. Ракеты нет. Наконец появляется
сержант Ляпунов и приказывает:
     - Разрядить гранаты.  Дом брошен. Это бьется во дворе, у сарая, раненая
лошадь.  Быстро поднимайся.  Берем влево.  Слышите?  Немцы где-то здесь,  за
горкой.
     К сержанту подходит Мельчаков. Он мнется и правую руку, сжатую кулаком,
держит как-то странно наотлет.
     - Товарищ сержант,  -  сконфуженно говорит он,  -  у меня граната -  не
"бутылка", а "Ф-1", "лимонка". И вот - результат печальный.
     - Какой результат? Что ты бормочешь?
     - Она, товарищ сержант, стоит на боевом взводе.
     Мгновенно, инстинктивно от Мельчакова все шарахаются.
     - Химик!  -  отчаянным шепотам восклицает озадаченный сержант. - Так ты
что... уже чеку выдернул?
     - Да,  товарищ командир.  Я думал:  сейчас будет ракета,  и я ее тут же
брошу.
     - "Брошу,  брошу"! - огрызается сержант. - Ну, теперь держи ее в кулаке
и не разжимай руки хоть до рассвета.
     Положение у  Мельчакова незавидное.  Он  поторопился,  и  боек  гранаты
теперь держится только зажатой в ладони скобой.  Вставить предохранитель, не
зажигая огня,  нельзя.  Бросить гранату в лес,  в болото нельзя тоже - будет
сорвана вся разведка. Бойцы на ходу шепотом Мельчакова ругают:
     - Ты куда, парень, к людям жмешься? Ты иди стороной или боком.
     - Куда  ему  боком?  Пусть идет дорогой,  где  глаже,  а  то  о  корень
зацепится да как брякнет.
     - Не махай рукой, не на параде. Ты ее держи, гранату, двумя руками.
     В  конце  концов  у  обиженного Мельчакова забирают  винтовку и  его  с
гранатой посылают вперед, головным дозорным.
     Через несколько минут ядро разведки застает его сидящим на краю дороги.
     - Ты что?
     - У меня тут под ногой провод, - хмуро сообщает Мельчаков.
     Разведка идет по  проводу.  Вдруг треск моторов раздается совсем рядом.
Блеснул и потух огонь.  Впереди, у колхозных сараев, шум, движение. Сержант,
за  ним вся разведка плашмя падают на  землю и  ползут прочь от  дороги,  на
которой вот-вот,  вероятно неподалеку,  стоит  сторожевое охранение.  Двести
метров  разведка  ползет  минут   сорок.   Потом   долго   лежит   недвижно,
прислушиваясь к  шуму,  треску и  звукам незнакомого языка.  Сержант дергает
Мельчакова за  пятку и  показывает ему  на  заряженную ракетницу.  Мельчаков
молча и понимающе кивает головой. Сержант отползает.
     Опять одна,  другая,  долгие минуты.  Вдруг красной змейкой,  показывая
направление, вспыхивает брошенная сержантом ракета.
     Мельчаков вскакивает и  что  есть силы бросает свою гранату через крышу
сарая.
     Раздается гром,  потом вой, затем оглушительный треск моторов сливается
с трескам немецких автоматов. Разведчики открывают огонь.
     Загорается соломенная крыша сарая.  Светло.  Видны враги.  Так и есть -
это мотоциклетная рота.
     Но вот в бестолковый треск автоматов ввязываются тяжелые пулеметы.
     Перерезав в нескольких местах провод, разведка отходит.
     Пальба  сзади  не  прекращается.   Теперь  она  будет  продолжаться  до
рассвета.
     Темно.  Далеко на  том  берегу проснулся,  конечно,  командир роты.  Он
слышит этот огонь и думает сейчас о своей разведке.
     А его разведчики шагают по лесу дружно и быстро.  Не сердито ругают они
теперь длинноногого Мельчакова. Нетерпеливо ощупывают карманы с махоркой.
     И,  чтобы хоть за рекой, в шалаше, он дал им вдоволь накуриться, дружно
и громко хвалят они своего молодого сержанта.

     Действующая армия
     "Комсомольская правда", 1941, 4 октября.



    Аркадий Гайдар.
    Статьи и публицистика


 * Аркадий Гайдар - в газете *



Аркадий Гайдар. Угловой дом



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 3
     Издательство "Правда", Москва, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     - На перекрестки!  - задыхаясь, крикнул командир отряда. - Всю линию от
Жандармской до Покровки... Сдыхайте, но продержитесь три часа.
     И вот...
     Нас было шестеро,  остановившихся перед тяжелой кованой дверью углового
дома. Три раза дергал матрос за ручку истерично звякающего звонка - три раза
в  ответ  молчала  глухо  замкнувшаяся крепость.  И  на  четвертый,  оборвав
лязгнувшую проволоку,  ударил с  досады матрос прикладом по замку и  сказал,
сплевывая:
     - Не отопрут, сволочи, а занять надо. Р-раз! Через забор, ребята!
     Исцарапав руки о  железные гвозди,  натыканные рядами,  мы  через забор
пробрались во двор,  достали лестницу,  вышибли окошко,  выходящее в сад.  Я
первым прыгнул в чужую,  незнакомую квартиру,  за мной матрос, потом Галька,
потом все остальные.
     - Вперлись куда-то к бабам в спальню!  -  пробормотал Степан-сибиряк, с
удивлением поглядывая на  свои  огромные грязные  сапоги  и  на  белоснежное
одеяло пуховой кровати.
     Мы  распахнули дверь  в  следующую комнату  и  столкнулись с  седоватым
джентльменом, лицо которого выражало крайнее удивление и крайнее негодование
на способ, при помощи которого мы проникли в дом.
     - На  каком  основании вы  ворвались в  чужую квартиру без  согласия ее
хозяина? - спросил он. - Будьте добры тотчас же покинуть помещение!
     Вопреки обыкновению,  матрос  не  изругался сразу,  а  вежливо объяснил
седоватому джентльмену, что юнкеpa собираются атаковать революционный штаб и
мы   имеем   огромное   и    вполне   законное   желание   всеми   способами
противодействовать этому.  Внезапное же  появление через  окошко со  стороны
дамского будуара  объяснил недостатком времени и  невозможностью дозвониться
в, очевидно, испорченный звонок.
     Но  так как это объяснение не  показалось удовлетворительным седоватому
джентльмену,  то матрос загнул особую,  припасенную только для торжественных
случаев формулу,  от  которой едва ли не случился обморок с  одной из девиц,
имевших неосторожность выглянуть из соседней комнаты...
     И  добавил,  что  начихать  вообще  ему  на  все  права,  установленные
буржуями, тем более что стреляют уже возле Семеновской площади.
     Через  пять  минут все  хозяева были  заперты в  чулан.  И  матрос стал
комендантом крепости.
     Я  мог бы  многое рассказать,  что было дальше:  как стучали приклады в
окованную железом  дверь,  как  разоряли мы  белоснежные постели,  стаскивая
перины и затыкая ими обстреливаемые окна. И как встретилась Галька у веранды
с пробирающимся к окну юнкером.
     И  Галька была красива,  юнкер был  тоже красив.  И  Галька разбила ему
голову выстрелом из нагана,  потому что красота -  это ерунда,  а важно было
три часа продержаться на  перекрестке до тех пор,  пока со станции Морозовки
не подойдет сагитированный и взбольшевиченный батальон.
     Я мог бы многое рассказать, и мне жаль, что в газетном подвале "Звезды"
всего шесть колонок. И потому продолжаю прямо с конца, то есть с той минуты,
когда Гальки уже  не  было,  а  была только счастливая улыбка,  застывшая на
мертвых губах ее  взбалмошно кудрявой головки,  когда Степан-сибиряк и  Яшка
валялись -  должно быть,  впервые за  всю свою жизнь -  на мягком персидском
ковре, разрисовывая его кровью, а нас осталось всего трое.
     Звякнуло разбиваемое в  сотый  раз  окно,  заклубилась пылью штукатурка
лепного потолка,  заметалась рикошетом пойманная пуля и, обессиленная, упала
на мягкий плюш зеленого кресла.
     Звякнули в  сто  первый раз осколки стекол,  и  стыдливо опустили глаза
строгие мадонны,  беспечные нимфы  раззолоченных картин от  залпа  особенной
ругани, выпущенной матросом, когда рванула контрреволюционная пуля в приклад
матросской винтовки, искорежила магазинную коробку.
     - Лучше бы в голову,  стерва!  -  проговорил он, одной рукой отбрасывая
винтовку в сторону, другой выхватывая маузер из кобура.
     - Сколько времени еще осталось?
     Но часы,  тяжелые,  солидные,  едко смеялись лицом циферблата и,  точно
умышленно, затягивали минуты. Сдерживали ход тяжелых стрелок. Для того чтобы
дать возможность сомкнуться кольцу молчаливо враждебных стен и сжать мертвой
хваткой  последних трех  из  "банды",  разгромившей бархатный уют  пальмовых
комнат.
     Оставалось еще сорок минут,  когда матрос,  насторожив вдруг спаянное с
сережкой ухо  и  опрокидывая столик с  китайской вазой,  с  ревом бросился в
соседнюю комнату.
     И почти одновременно оттуда три раза горячо ахнул его маузер.
     Потом послышался крик. Отчаянный женский крик.
     Мы со Степаном бросились к нему.
     Распахнули дверь.
     И  сквозь  угарное облачко пороховой дымки  увидали плотно сжатые брови
матроса,  а в ногах у него -  белое шелковое платье и тонкую,  перехваченную
браслетом руку, крепко сжимающую ключ.
     - Курва! - холодно сказал матрос. - Она выбралась через окошко чулана и
хотела открыть дверь.
     У  меня невольно мелькнула мысль о  Гальке.  На  губах у  Гальки играла
счастливая полудетская улыбка...
     А у этой?  Что застыло у нее на губах?  Сказать было нельзя, потому что
губы были изуродованы пулей маузера. Но черты лица были окутаны страхом, а в
потухающих глазах, в блеске золотого зуба была острая, открытая ненависть.
     И я понял и принял эту ненависть, как и Галькину улыбку.
     Впрочем, это все равно, потому что обе они были уже мертвы.
     Мы  кинулись назад и,  пробегая мимо лестницы,  услышали,  как  яростно
ударами топора кто-то дробил и расщепывал нашу дверь.
     - Точка!  -  сказал я матросу,  закладывая последнюю обойму.  -  Сейчас
вышибут дверь. Не пора ли нам сматываться?
     - Может быть,  -  ответил матрос.  -  Но я,  прежде чем это случится, я
вышибу мозги из твоей идиотской башки, если ты повторишь еще раз!
     И я больше не повторял. Мы втроем метались от окна к окну.
     А  когда  последний патрон  был  выпущен  и  взвизгнувшая пуля  догнала
проскакавшего мимо кавалериста, - отбросил матрос винтовку, повел глазами по
комнате,  и  взгляд  его  остановился на  роскошном,  высеченном из  мрамора
изваянии Венеры.
     - Стой! - сказал он. - Сбросим напоследок эту хреновину им на голову.
     И  тяжелая,  изящная Венера полетела вниз и  загрохотала над  крыльцом,
разбившись вдребезги.  И это было неважно, потому что Венера - это ерунда, а
перекрестки... революционный штаб... и так далее...
     Это  было все давно-давно.  Дом тот все там же,  на  прежнем месте,  но
седоватого джентльмена в  нем  нет.  Там  есть  сейчас партклуб имени  Клары
Цеткин.  И диван, обитый красной кожей, на котором умерла Галька, стоит и до
сих пор.  И когда по четвергам я захожу на очередное партсобрание,  я сажусь
на него,  и  мне вспоминается золотой зуб,  поблескивающий ненавистью,  звон
разбитого стекла и счастливая улыбка мертвой Гальки.
     У  нее  была темнокудрявая огневая головка.  И  она звонко,  как никто,
умела кричать:
     - Да здравствует революция!

     "Звезда" (Пермь), 1925, 7 ноября
Аркадий Гайдар. Мысли о бюрократизме



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 3
     Издательство "Правда", Москва, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     Классический  тип   старорежимного  бюрократа  встречается  теперь  как
редкость, сохранившаяся разве на какой-либо мелкой должности зав. канцелярии
губархива, или статбюро, или особой комиссии при губземуправлении.
     В  учреждениях  же,   которым  по  роду  своего  назначения  приходится
сталкиваться с  массами или  тесно увязывать свою  работу с  работой десятка
других  учреждений  применительно к  обстановке,  выработался  и  новый  тип
советского бюрократа.
     Бюрократы бывают активные и пассивные.
     Пассивный менее вреден. Он молча и любезно выслушает просьбу, предложит
подать заявление по  одной  из  пятнадцати установленных форм,  провести его
через входящую и  зайти за ответом через неделю,  после чего через исходящую
возвратит его обратно с  аккуратно наложенной резолюцией о том,  что таковая
адресована не по адресу, а следует обратиться с ней туда-то и туда-то.
     Он  свято чтит раз установленную форму,  боится всякой ломки,  не любит
говорить по телефону и, упаси боже, объясняться с кем-нибудь лично, а если и
приходится,  то говорит тихо,  искренно, с ноткой сожаления о "невозможности
исполнить",  с ссылкой на соответ