оры,  и  к ним со
всех сторон бежали машины, тянулись подводы, телеги, арбы, груженные свежим,
пахучим зерном.
     На  каждой большой станции бросались за  встречными газетами.  Газет не
хватало. Пропуская привычные сводки и цифры, отчеты, внимательно вчитывались
в  те строки,  где говорилось о тяжелых военных тучах,  о раскатах орудийных
взрывов,  которые слышались все  яснее и  яснее у  одной из  далеких-далеких
границ.
     Натка отложила газету.
     Поезд мчался теперь через могучий Донбасс.  Там бушевало пламя,  шипели
коксовые печи,  грохотали подъемники и экскаваторы. И росли, росли озаренные
прожекторами вышки шахт, фабричные корпуса - целые города, еще сырые, серые,
пахнущие дымом, известью и цементом.
     - Сережа,  -  сказала тогда Натка, присаживаясь рядом и тихонько сжимая
его руку,  -  ведь это же  правда,  что наша Красная Армия не самая слабая в
мире?
     Он улыбнулся и ласково погладил ее по голове.

     На вокзале их встретил сам Шегалов.
     Столкнувшись с Сергеем,  он остановился и нахмурился. Удивленный Сергей
и сам стоял, глядя Шегалову прямо в лицо и чему-то улыбаясь.
     - Постой!  Как это?  -  трогая Сергея за рукав,  пробормотал Шегалов. -
Сережка Ганин!  -  воскликнул он  вдруг и,  хлопая Сергея по  плечу,  громко
рассмеялся. - А я смотрю... Кто? Кто это?.. Ты откуда?.. Куда?..
     - Мы вместе приехали.  А  ты его знаешь?  -  обрадовалась Натка.  -  Мы
вместе приехали.  Я тебе,  дядя,  потом расскажу.  У тебя машина?  Мы вместе
поедем.
     - Поедем,  поедем,  -  согласился Шегалов.  - Только мне сейчас прямо в
штаб. Я вас развезу, а вечером он обязательно ко мне. Ну, что же ты молчишь?
     - Слов нету, - ответил Сергей. - А к вечеру, Шегалов, я все припомню.
     - А Балту вспомнишь? Молдавию вспомнишь?
     - Дядя,  -  перебила сразу насторожившаяся Натка,  -  идем,  дядя.  Где
машина?
     Натка сидела посередине. А Шегалов весело расспрашивал Сергея:
     - Ну, как ты? Конечно, жена есть, дети?
     - Дядя! - дергая его за рукав, перебила Натка. - Ты мне шпорой прямо по
ноге двинул.
     - Как это?  -  удивился Шегалов. - Твои ноги вон где, а мои шпоры - вот
они.
     - Не сейчас, - смутилась Натка, - это еще когда мы в машину садились.
     - Так неужели не женат?  - продолжал Шегалов и рассмеялся. - А помнишь,
как в  Бессарабии однажды мы на беженский табор наткнулись,  и была там одна
такая девчонка темноглазая, чернокосая...
     - Дядя!  -  почти  испуганно вскрикнула Натка.  -  Это  была...  -  Она
запнулась.  -  Это была такая же машина, на которой мы в прошлый раз с тобой
ехали?
     - И что ты,  шальная,  не даешь с человеком слова сказать? - возмутился
Шегалов.  -  То ей шпорами,  то ей машина.  Та же самая машина,  - с досадой
ответил он.  -  Ну, вот мы и приехали, слезай. Ты обязательно заходи сегодня
или завтра вечером,  -  обернулся он к  Сергею.  -  А  то я  на днях и сам в
командировку уеду.  Дела, брат! - уже тише добавил он. - Серьезные дела! Так
и норовят нас слопать, да, гляди, подавятся.
     К  вечеру позвонил Шегалов и  сказал,  что  он  сегодня вернется только
поздно ночью.  Через полчаса позвонил Сергей и  предупредил,  что сегодня он
быть никак не может и постарается прийти завтра.
     Наутро Натка проснулась только в  десять,  и  ей сказали,  что дядя уже
уехал, но обязательно обещал вернуться пораньше.
     Это  очень  опечалило Натку.  До  четырех часов Натка ждала звонка,  но
потом у  нее заболела голова,  и  она вышла на улицу.  Незаметно она зашла в
Александровский парк.  Вечер был светлый, прохладный. В парке было тихо. Под
ногами шуршали сухие листья, и пахло сырою рябиной.
     У   газетных  киосков  стояли  нетерпеливые  очереди.   Люди   поспешно
разворачивали газетные листы и жадно читали последние известия о событиях на
Дальнем Востоке. События были тревожные.
     "Скорей надо за дело,  -  опуская газету, подумала Натка. - Домой ли, в
Таджикистан ли... все равно. Всюду работа, нужная и важная".
     И Натка опять вспомнила Алькину Военную Тайну: "Отчего бились с Красной
Армией  сорок  царей  да  сорок  королей?  Бились,  бились,  да  только сами
разбились?"
     "Это давно бились,  -  подумала Натка.  - А пусть попробуют теперь. Или
пусть подождут еще,  пока подрастут Владик,  Толька,  Иоська, Баранкин и еще
тысячи и миллионы таких же ребят... Надо работать, - думала Натка. - Надо их
беречь.  Чтобы  они  учились еще  лучше,  чтобы они  любили свою  страну еще
больше.  И это будет наша самая верная, самая крепкая Военная Тайна, которую
пусть разгадывает, кто хочет".
     Когда она вернулась домой, ей сказали, что без нее заходил Сергей.
     Она бросилась к столу и нашла записку.
     "Наташа,  - писал Сергей. - Сегодня я уезжаю на Дальний Восток. Горячее
спасибо тебе за Альку, за себя, за все".
     Тут же на столе лежала фотография.  На ней звонко и приветливо смеялись
обнявшиеся Алька и Марица Маргулис.
     И тогда ей вдруг очень захотелось еще раз повидать Сергея.
     Она подошла к телефону и узнала, что курьерский поезд на Дальний Восток
уходит в семь тридцать. У нее оставалось еще полтора часа.
     Она представила себе огромный, шумный вокзал, где все суетятся, спешат,
провожают, прощаются.
     И только Сергей совсем один,  без Марицы,  без Альки, стоит молчаливый,
вероятно,  угрюмый,  и ждет, когда наконец загудит паровоз, дрогнут вагоны и
поезд двинется в этот очень далекий путь.
     Она быстро вышла из дому и вскочила в трамваи.
     На  вокзале,  перебегая из зала в  зал,  она пристально оглядывала всех
окружающих, но Сергея не могла найти нигде.
     Отчаявшись,  она наконец в  третий раз остановилась в буфете,  не зная,
где искать и что думать.
     Вдруг,  совсем  нечаянно,  за  крайним  столиком,  за  которым негромко
разговаривали какие-то отъезжающие военные, она увидала Сергея.
     Он был в форме командира инженерных войск, его товарищи - тоже.
     Но что поразило Натку -  это то, что он был не угрюмый, не молчаливый и
вовсе не одинокий.
     Слегка  наклонившись,   он  внимательно  и  серьезно  слушал  то,   что
вполголоса ему говорили.  Вот он, с чем-то не соглашаясь, покачал головой. А
вот улыбнулся, вытер лоб и поправил ремень полевой сумки.
     - Сережа! - негромко позвала его Натка.
     Он обернулся,  сразу же встал,  быстро сказал что-то своим товарищам и,
крепко обрадованный, пошел ей навстречу.
     - Ну вот,  - сказал он, сжимая ее руку и почему-то виновато улыбаясь. -
Ну вот, Наташа, ты видишь теперь, как оно все вышло.
     На перроне разговаривали они мало:  сбивали гул,  шум,  гудки,  толпа и
музыка, провожавшая какую-то делегацию.
     Что-то хотелось обоим напоследок вспомнить и сказать,  но каждый из них
чувствовал, что начинать лучше и не надо.
     Но,  когда они крепко расцеловались и Сергей уже изнутри вагона подошел
к окну,  Натке вдруг захотелось напоследок крикнуть ему что-нибудь крепкое и
теплое.
     Но   стекло  было  толстое,   но   уже  заревел  гудок,   но  слова  не
подвертывались,  и,  глядя на  него,  она  только успела совсем по-Алькиному
поднять и опустить руку, точно отдавая салют чему-то такому, чего, кроме них
двоих, никто не видел.
     И он ее понял и наклонил голову.
     Натка  вышла  на  площадь  и,  не  дожидаясь трамвая,  потихоньку пошла
пешком. Вокруг нее звенела и сверкала Москва. Совсем рядом с ней проносились
через  площадь  глазастые автомобили,  тяжелые грузовики,  гремящие трамваи,
пыльные автобусы,  но они не задевали и  как будто бы берегли Натку,  потому
что она шла и думала о самом важном.
     А она думала о том, что вот и прошло детство и много дорог открыто.
     Летчики летят высокими путями.
     Капитаны плывут синими морями.
     Плотники заколачивают крепкие гвозди,  а  у Сергея на ремне сбоку повис
наган.
     Но  она  теперь  не  завидовала никому.  Она  теперь по-иному  понимала
холодноватый взгляд  Владика,  горячие поступки Иоськи  и  смелые  нерусские
глаза погибшего Альки.
     И  она знала,  что все на  своих местах и  она на своем месте тоже.  От
этого сразу же ей стало спокойно и радостно.
     Незаметно для себя она свернула в  какой-то  совсем незнакомый переулок
только потому,  что туда прошел с  песнею возвращающийся из  караула дружный
красноармейский взвод.
     Мельком  заглянула  Натка  в  незавешенное окошко  низенького домика  и
увидала,  как  старая  бабка,  нацепив радионаушники,  внимательно слушает и
отчаянно грозит рукой  догадливому малышу,  который смело  лезет на  стол  к
сахарнице.
     Тут Натка услышала тяжелый удар и,  завернув за угол,  увидала покрытую
облаками мутной  пыли  целую  гору  обломков только что  разрушенной дряхлой
часовенки.
     Когда  тяжелое  известковое облако  разошлось,  позади  глухого пустыря
засверкал перед Наткой совсем еще новый, удивительный светлый дворец.
     У  подъезда этого дворца стояли три товарища с  винтовками и  поджидали
веселую девчонку,  которая уже бежала к  ним,  на  скаку подбрасывая большой
кожаный мяч.
     Натка спросила у них дорогу.
     Крупная капля  дождя упала ей  на  лицо,  но  она  не  заметила этого и
тихонько, улыбаясь, пошла дальше.

     Пробегал мимо нее мальчик, заглянул ей в лицо. Рассмеялся и убежал.

1934


ПРИМЕЧАНИЯ

     "Сейчас я работаю над повестью, которая называется "Военная тайна". Это
повесть о  теперешних ребятах,  об  интернациональной смычке,  о  пионерских
отрядах и  еще много о  чем другом",  -  сообщал Аркадий Гайдар в  1934 году
("Пионер", No 5-6).
     Он начал писать ату повесть весной 1932 года в Хабаровске,  где работал
разъездным корреспондентом газеты "Тихоокеанская звезда".  Поначалу писатель
предполагал назвать повесть "Такой человек".
     "Какой это  человек?  И  кто  этот человек?  Это будет видно потом",  -
говорится в  письме Аркадия Гайдара,  посланном в  июне  1932  года  детской
писательнице А. Я. Трофимовой.
     Нетрудно увидеть,  что  "таким  человеком" Аркадий Гайдар  считал героя
этой повести -  "малыша Альку". Он наделил его чертами, которые впоследствии
появились  и  у  одного  из  героев  повести  "Судьба  барабанщика",  Славки
Грачковского, и у Тимура Гараева из повести "Тимур и его команда".
     В  "Судьбе барабанщика" сын военного инженера Славка Грачковский сломал
ногу, прыгая с парашютом из горящего самолета.
     "-  Нога -  это плохо,  -  говорит он Сереже Щербачеву. - Ну ничего, не
пропаду. Не такие мы люди!
     - Кто мы?
     - Ну, мы... все...
     - Кто все? Ты, папа, мама?
     - Мы,  люди,  -  упрямо  повторил Славка и  недоуменно посмотрел мне  в
глаза. - Ну, люди!.. Советские люди! А ты кто? Банкир, что ли?"
     В  повести "Военная тайна" "такими людьми" стали  "теперешние ребята" -
пионеры,  съехавшиеся в  Артек со всех концов страны.  В  1931 году в Артеке
Аркадий Гайдар с жадным интересом всматривался в этих ребят,  представителей
нового поколения, выраставшего и формировавшегося уже при Советской власти.
     1  августа 1932  года  Аркадий Гайдар пометил в  своем  дневнике:  "Она
(книга.  -  Т.Г.) вся у меня в голове, и через месяц я ее окончу, тем более,
что отступать теперь уже поздно... А назову я ее "Мальчиш-Кибальчиш"..."
     Тема верности Родине, стойкости, отваги все ярче звучала в рукописи. 23
августа 1932 года Аркадий Гайдар записал в дневнике:  "Сегодня я неожиданно,
но   совершенно  ясно   понял,   что   повесть  моя   должна  называться  не
"Мальчиш-Кибальчиш",  а "Военная тайна". Мальчиш остается мальчишем, но упор
надо делать не на него, а на "военную тайну", которая вовсе не тайна".
     Что же это за "военная тайна", которая вовсе не тайна?
     А  это  и  есть те  черты характера советских людей,  их  коллективизм,
интернационализм,  готовность к подвигу,  которые Аркадий Гайдар разглядел у
советских ребят и которые эти ребята,  повзрослев, с такой яркостью проявили
десять лет спустя, на полях сражений Великой Отечественной войны.
     В  конце 1934 года Аркадий Гайдар был в  Ростове-на-Дону,  встречался с
ростовскими пионерами и  оставил им один экземпляр рукописи "Военной тайны",
уже подготовленной к  печати.  Потом,  отвечая на  вопросы ребят,  прислал в
Ростов-на-Дону письмо.
     "Дорогие ребята!
     Мне из  Москвы переслали ваши письма и  отзывы на  мою повесть "Военная
тайна".
     Конечно,  был я очень обрадован. Повесть выйдет отдельной книгой недели
через две. Я уже распорядился, чтобы тотчас же по нескольку экземпляров были
высланы в Ростов - библиотеке им. Сталина, имени Величкиной и на "Сельмаш".
     Прочтете,  обсудите и тогда напишите еще. Одно дело, когда такую совсем
не  маленькую повесть вам читали вслух по  частям,  и  совсем другое,  когда
каждый ее прочтет сам.
     Я  отвечаю вам  на  два  главных вопроса:  зачем в  конце повести погиб
Алька.  И  не  лучше ли,  чтобы он  остался жив.  И  второе:  почему повесть
называется "Военная тайна".
     Конечно,  лучше,  чтобы Алька остался жив. Конечно, лучше, чтобы Чапаев
остался жив.  Конечно,  неизмеримо лучше,  если бы  остались живы и  здоровы
тысячи и десятки тысяч больших, маленьких, известных и безызвестных героев.
     Но этого в жизни не бывает...
     Вам жалко Альку. Некоторые ребята в своем отзыве пишут мне, что им даже
"очень жалко".  Ну, так я вам откровенно скажу, что мне, когда я писал, было
и самому так жалко, что порою рука отказывалась дописывать последние главы.
     И все-таки это хорошо,  что жалко. Это значит, что вы вместе со мною, а
я  вместе с  вами будем еще крепче любить и Советскую страну,  в которой жил
Алька, и зарубежных товарищей, тех, которые брошены на каторгу и в тюрьмы.
     И будем еще больше ненавидеть всех врагов:  и своих, домашних, и чужих,
заграничных,  -  всех  тех,  что  стоят поперек нашего пути,  и  в  борьбе с
которыми гибнут наши лучшие большие и часто маленькие товарищи.
     Вот вам ответ на первый вопрос.
     Почему "Военная тайна"? Конечно, по сказке. В сказке Буржуин задает три
вопроса:  первый из них -  нет ли у  побеждающей Красной Армии какого-нибудь
особого военного секрета или тайны ее побед?  Тайна,  конечно,  есть,  но ее
никогда не понять главному Буржуину. Дело не только в вооружении, в орудиях,
танках и бомбовозах.  Всего этого немало и у капиталистов.  Дело в том,  что
наша армия знает, за что она борется. Дело в том, что она глубоко убеждена в
правоте своей борьбы.  В  том,  что она окружена огромной любовью не  только
трудящихся Советской  страны,  но  и  любовью  миллионов лучших  пролетариев
капиталистических стран.
     И,  наконец, вспомните те строки из повести, где Натка задумывается над
тем,  что теперь она по-новому,  по-иному поняла и спокойные глаза Альки,  и
упрямую хватку Баранкина, и холодный, беспощадный взгляд Владика.
     Что же она, в сущности, поняла?
     Да то,  что в помощь Красной Армии подрастает такое поколение,  которое
поражений знать не может и не будет.
     И это у Красной Армии - тоже своя военная тайна.
     А каково это поколение -  как оно пока живет, что делает, что думает, -
обо всем этом я и написал, все это и попробовал я раскрыть в своей повести.
     Вот вам ответ на второй вопрос..."
     В  апреле 1933  года на  страницах газеты "Пионерская правда" появилась
"Сказка о  военной тайне,  Мальчише-Кибальчише и  его твердом слове".  Затем
"Сказка" вышла отдельной книжкой в  Детгизе с  яркими рисунками художника В.
Конашевича.
     Целиком повесть была  напечатана в  1935 году в  журнале "Красная новь"
(No 2) и почти одновременно вышла отдельной книгой в Детгизе.
     Как  "Сказка",  так  и  повесть в  целом  вызвала противоречивые оценки
критики.  Журнал "Детская литература" начал печатать дискуссионные материалы
о  повести.  В  январе 1936 г.  заведующий отделом культурно-просветительной
работы ЦК ВКП(б) А.С.Щербаков,  выступая  на  Всесоюзном  совещании  детских
писателей, сказал:
     "Деловой,  принципиальный спор,  творческая взаимная критика необходимы
как воздух.  Без этого литература не может развиваться. Плохо то, что иногда
идейность и принципиальность в критике подменяются мелкой,  ненужной возней,
что в эти споры вносятся неделовые моменты, - в результате споры перерастают
в мелкие придирки, и тогда грош цена этому спору.
     Примером  такой  непринципиальной,  а  стало  быть,  ненужной дискуссии
явилась дискуссия о книге Гайдара "Военная тайна".
     Жизнь подтвердила правильность этой точки зрения. "Военная тайна" вошла
в золотой фонд советской детской литературы.
                                                                  Т.А.Гайдар



   А. Гайдар
   СКАЗКА ПРО ВОЕННУЮ ТАЙНУ, МАЛЬЧИША-КИБАЛЬЧИША И ЕГО ТВЕРДОЕ СЛОВО

   OCR Палек, 1998 г.

   В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей  стране
война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш.
   В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржу-
инов, и тихо стало на тех широких полях, на зеленых лугах, где рожь рос-
ла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишневых  кустов  стоял
домишко, в котором жил Мальчиш, по прозванию Кибальчиш, да отец  Мальчи-
ша, да старший брат Мальчиша, а матери у них не было.
   Отец работает - сено косит. Брат работает -  сено  возит.  Да  и  сам
Мальчиш то отцу, то брату помогает или просто с другими мальчишами  пры-
гает да балуется.
   Гоп!.. Гоп!.. Хорошо! Не визжат пули, не грохают  снаряды,  не  горят
деревни. Не надо от пуль на пол ложиться, не надо от снарядов в  погреба
прятаться, не надо от пожаров в лес бежать.  Нечего  буржуинов  бояться.
Некому в пояс кланяться. Живи да работай - хорошая жизнь!
   Вот однажды - дело к вечеру -  вышел  Мальчиш-Кибальчиш  на  крыльцо.
Смотрит он - небо ясное, ветер теплый, солнце к ночи за Черные Горы  са-
дится. И все бы хорошо, да что-то нехорошо. Слышится Мальчишу, будто  то
ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится  Мальчишу,  будто  пахнет
ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с
пожаров, то ли порохом с разрывов. Сказал он отцу, а отец  усталый  при-
шел.
   - Что ты? - говорит он Мальчишу. - Это дальние грозы гремят за Черны-
ми Горами. Это пастухи дымят кострами за Синей  Рекой,  стада  пасут  да
ужин варят. Иди, Мальчиш, и спи спокойно.
   Ушел Мальчиш. Лег спать. Но не спится ему - ну, никак не засыпается.
   Вдруг слышит он на улице топот, у окон  -  стук.  Глянул  Мальчиш-Ки-
бальчиш, и видит он: стоит у окна всадник. Конь - вороной, сабля - свет-
лая, папаха - серая, а звезда - красная.
   - Эй, вставайте! - крикнул всадник. - Пришла беда, откуда  не  ждали.
Напал на нас из-за Черных Гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули,
опять уже рвутся снаряды. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гон-
цы звать на помощь далекую Красную Армию.
   Так сказал эти  тревожные  слова  краснозвездный  всадник  и  умчался
прочь. А отец Мальчиша подошел к стене, снял винтовку, закинул  сумку  и
надел патронташ.
   - Что же, - говорит старшему сыну, - я рожь густо сеял - видно,  уби-
рать тебе много придется. Что же, - говорит он Мальчишу, - я жизнь круто
прожил, и пожить за меня спокойно, видно, тебе, Мальчиш, придется.
   Так сказал он, крепко поцеловал Мальчиша и ушел. А много ему расцело-
вываться некогда было, потому что теперь уже всем и видно и слышно было,
как гудят за лугами взрывы и горят за горами зори от зарева дымных пожа-
ров...
   День проходит, два проходит. Выйдет Мальчиш на крыльцо: нет... не ви-
дать еще Красной Армии. Залезет Мальчиш на крышу. Весь день с  крыши  не
слезает. Нет, не видать. Лег он к ночи спать. Вдруг слышит он  на  улице
топот, у окошка - стук. Выглянул Мальчиш: стоит у окна тот  же  всадник.
Только конь худой да усталый, только сабля погнутая, темная, только  па-
паха простреленная, звезда разрубленная, а голова повязанная.
   - Эй, вставайте! - крикнул всадник. - Было полбеды, а  теперь  кругом
беда. Много буржуинов, да мало н