боюсь... - захныкала Нюрка. - А вдруг как опять...
     - Бежим!  Бежим!  - в один голос закричали Колька и Васька. - Не бойся,
мы как припустимся...

     Выбрались наверх.  После  черного подвала день  показался сияющим,  как
само солнце.
     Осмотрелись.
     Тяжелые деревянные щиты,  что стояли не  очень далеко от погреба,  были
разбиты.  Повсюду валялись разбросанные щепки,  и  чернели ямы  возле еще не
обсохшей раскиданной земли.
     - Бежим,  Нюрка!  Дай я возьму твою корзину, - подбадривал ее Колька. -
Мы быстренько...
     Перепрыгнули  через   окоп,   пробрались  через  проход  среди  колючей
разорванной проволоки и  побежали под  гору.  Толстый Васька  с  неожиданной
прытью помчался впереди,  одной  рукой  держась за  корзинку,  другой крепко
сжимая драгоценный осколок.
     Колька и Нюрка бежали рядом,  и Колька свободной левой рукой помогал ей
тащить большую неуклюжую корзину.
     Они  уже спустились со  ската и  бежали теперь по  мелкой поросли,  как
воздух  опять  задрожал,   загудел,  и  снаряд,  пронесясь  где-то  поверху,
разорвался далеко в стороне и позади них.
     Нюрка неожиданно села, как будто бы в ноги ей попал осколок.
     - Бежим,  Нюрка!  - закричал Колька, бросая свою корзину и хватая ее за
руку. - Оставь корзину! Бежим!
     Артиллерийский наблюдатель  с  площадки  вышки  заметил  среди  мелкого
кустарника три движущиеся точки.
     "Вероятно,  козы",  - подумал он, поднося к глазам сильный бинокль. Но,
присмотревшись,  он ахнул и,  схватив телефонную трубку, крикнул на батарею,
чтобы стрелять перестали.
     В бинокль он ясно увидел,  как,  то показываясь, то исчезая за кустами,
по полю мчатся двое мальчуганов и одна девочка.
     Один мальчуган крепко держал за руку девочку.  Другой, путаясь ногами в
высокой траве, запинаясь и спотыкаясь, бежал немного позади, крепко прижимая
что-то  обеими руками к  груди.  Затем он увидел,  как из-за кустов вылетели
двое  посланных  с  батареи  кавалеристов  и,   остановившись  около  ребят,
соскочили с коней.

     Конвоируемые двумя красноармейцами,  ребята дошли до батареи.  Командир
был  рассержен тем,  что пришлось остановить учебную стрельбу,  но  когда он
увидел,  что  виноваты  в  этом  трое  перепуганных и  плачущих малышей,  он
перестал сердиться и подозвал их к себе.
     - Как они пробрались через оцепление? - спросил он.
     Ребята молчали. И за них ответил один из конвоиров:
     - А они,  товарищ командир, забрались еще спозаранку, до того, как было
выставлено оцепление.  А потом,  когда наши разъезды кусты осматривали,  так
они говорят,  что в  погребе сидели.  Я думаю,  что они в четвертом блиндаже
сидели. Они как раз с той стороны бежали.
     - В четвертом блиндаже?  -  переспросил командир.  И,  подойдя к Нюрке,
погладил ее.  -  В  четвертом блиндаже!  -  повторил он,  обращаясь к своему
помощнику. - А мы-то как раз этот участок обстреливали. Бедные ребята!
     Он провел рукой по разлохматившейся голове Нюрки и спросил ласково:
     - Скажи, девочка, а зачем вы туда забрались?
     - А мы деревеньку... - тихо ответила Нюрка.
     - Мы хотели деревеньку посмотреть, - добавил Колька.
     - Мы  думали,  она  настоящая,  а  там  одни доски,  -  вставил Васька,
ободренный добрым видом командира.
     Тут командир и красноармейцы заулыбались. Командир посмотрел на Ваську,
который прятал что-то за спину.
     - А что это у тебя в руках, мальчуган?
     Васька засопел, покраснел и молча протянул командиру снарядный осколок.
     - Это он  не  взял,  это он  под кустом нашел,  -  заступился за Ваську
Колька.
     - Это я под кустом, - виновато ответил Васька.
     - Да зачем он тебе нужен?
     Тут командир опять заулыбался,  а  обступившие их  красноармейцы громко
рассмеялись.  И  Васька,  который никак не мог понять,  над чем они смеются,
ответил им, нахмурившись:
     - Так ведь этакого осколка ни у кого нет, а у меня теперь есть.
     - Ну, бегите, - сказал им командир. - Эх вы... малыши!
     Он повернулся, посмотрел в записную книжку и закричал уже совсем другим
голосом - громким и строгим:
     - Стрелять третьему орудию! Прицел 6-6, трубка 6-2!
     Трах-ба-бах!  - грохнуло позади ребят, когда вприпрыжку, довольные тем,
что легко отделались, понеслись они домой. Трах-ба-бах... Но это уже было не
страшно.

     В  выходной день  приехал с  отцом  Исайка.  Привез он  с  собой ружье,
которое стреляло пробками, и стал хвалиться ружьем перед Васькой. И странное
дело: на этот раз Ваське нисколько не завидно было, что у Исайки есть ружье,
а у него нет.
     Пока  Колька и  Нюрка  рассматривали и  хвалили Исайкино ружье,  Васька
пошел домой,  отодвинул ящик,  в котором лежали:  сломанный ножик,  мячики -
один с дыркой,  большой,  другой без дырки,  маленький,  молоток, гайки, три
гвоздя и  еще  кое-что из  его имущества.  Он  вынул из  этого ящика бережно
завернутый, найденный на военном поле осколок и понес его Исайке.
     - А у меня вот что есть, Исайка, - сказал он, подавая осколок.
     Но Исайка то ли глуп был,  то ли он не хотел показать вида, а только он
равнодушно посмотрел на осколок и сказал Ваське:
     - Ну это-то что! У нас в чулане старых железин сколько хочешь.
     Васька даже не обиделся.  Он посмотрел на Нюрку,  на Кольку;  они хитро
улыбнулись друг  другу  и  вчетвером побежали  на  окраину,  где  начиналось
военное поле.
     Артиллеристы в  тот  день  не  приезжали.  Ребята показали Исайке,  где
становятся пушки,  объяснили ему,  для  чего  среди  поля  стоят  деревянные
башенки.  Рассказали ему,  какая  странная раскинулась на  горе  деревенька,
около которой и  окопы,  и  каменный,  с  железным потолком погреб,  который
называется "блиндаж".  Они рассказали ему, как попали в блиндаж и как сидели
там до тех пор, пока окончилась стрельба.
     Исайка слушал с  любопытством,  но  когда они  кончили рассказ,  то  он
сказал довольно равнодушно:
     - Жалко, что меня с вами не было. А то я бы тоже полез сидеть. Пойдемте
сыграем в чижа.
     И опять улыбнулись Васька, Колька и Нюрка.
     Глупый,  глупый Исайка! Он думает, что в блиндаже сидеть так же просто,
как играть в чижа.
     Он не слышал еще ни разу орудийного залпа. Он не видел ни дыма, ни огня
взрывающегося снаряда.  Ему не приходилось закрывать тяжелую дверь блиндажа,
как Кольке и  Нюрке,  и  не приходилось бежать с тяжелым осколком в руках по
изрытому воронками полю, как Ваське.
     И,  переглянувшись,  Васька,  Колька  и  Нюрка  рассмеялись над  добрым
толстым  Исайкой весело  и  снисходительно,  как  взрослые люди  смеются над
ребенком.
     А  когда Исайка поднял на них свои глаза,  удивленные и  обиженные этим
непонятным смехом, то они схватили его за руки и потащили играть в чижа.

1931


ПРИМЕЧАНИЯ

     В  1930 году Аркадий Гайдар переехал с семьей из Архангельска в Москву,
снова поселился в дачном поселке Кунцево. Ободренный успехом "Школы", он сел
за  продолжение этой  повести:  Борис  Гориков после  ранения возвращается я
Арзамас, встречается со старыми друзьями, потом снова уезжает на фронт...
     Так оно в жизни писателя и было,  и казалось,  что работа пойдет легко.
Действительно,   первые   главки   писались  быстро.   Но   постепенно  дело
замедлялось.  Аркадий Гайдар переживал,  мучился, не сразу осознав, что дело
не в  компоновке глав,  не в  сюжетных ходах и  не в  литературном стиле,  а
просто-напросто  по   весть   "Школа"   по   внутренним  законам,   присущим
произведению,  уже закончена и продолжения у нее быть не может. Нужно просто
браться за новую книгу.
     За  какую?  О  чем?  Уверенный,  что ему предстоит серьезная работа над
продолжением "Школы",  Аркадий Гайдар ответить на эти вопросы не мог. Он был
мрачен, неразговорчив. Но так продолжалось недолго.
     Жена писателя Л.Л.Соломянская,  работавшая тогда редактором "Пионерской
правды  по  радио",  попросила  Аркадия  Гайдара  написать  для  радиогазеты
какой-нибудь небольшой рассказ.  Так и  родился "Четвертый блиндаж".  В этом
рассказе  появляется потом  почтя  постоянно присутствующая в  произведениях
Аркадия Гайдара тема Красной Армии,  которая,  завоевав победу в гражданской
войне, бдительно оберегает мирный труд советского народа.
     И  все  же  даже  в  этом  коротеньком рассказе можно  найти  отголоски
Арзамаса.  Одному из  героев "Четвертого блиндажа" писатель дал  имя  Исайка
Гольдин, вспомнив своего товарища по реальному училищу А.М.Гольдина, который
впоследствии,  уже  после  Великой  Отечественной войны,  собрал  в  архивах
документы об участии Аркадия Гайдара в  гражданской войне и,  основываясь на
этих  документах,  написал  о  нем  интересную  книгу  "Невыдуманная  жизнь"
(Москва.  "Детская литература",  1972).  Живет в рассказе и тема гражданской
войны, а девочке Нюрке писатель отдал одну из своих любимых песен.
     Впервые рассказ "Четвертый блиндаж" передавался по радио в 1930 году. В
1931 году вышел отдельной книжечкой в издательстве "Молодая гвардия".
                                                                  Т.А.Гайдар



    Аркадий Гайдар.
    Фронтовые очерки

Аркадий Гайдар. У переправы


                            Фронтовой очерк


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 2
     Издательство "Правда", Москва, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     Наш батальон вступал в село.
     Пыль  походных  колонн,  песок,  разметанный взрывами  снарядов,  пепел
сожженных немцами хат  густым  налетом покрывали шершавые листья  кукурузы и
спелые несобранные вишни.
     Застигнутая врасплох немецкая батарея  второпях ударила  с  пригорка по
головной заставе зажигательными снарядами.
     Огненные  змеи  с  шипением  пронеслись  мимо.  И  тотчас  же  бледным,
прозрачным на солнце пламенем вспыхнула соломенная кровля пустого колхозного
сарая.
     Прежде  чем  броситься  на  землю,  секретарь полкового комсомола Цолак
Купалян на  одно-другое мгновение оглянулся:  все  ли  перед боем идет своим
установленным чередом и где сейчас находится комбат?
     Командир  батальона старший  лейтенант Прудников был  рядом,  за  углам
хаты.  Соскочив с  коня  и  бросив  поводья  ординарцу,  он  уже  приказывал
четвертой  роте  броском  занять  боевой  рубеж,  пятой  -  поддержать огнем
четвертую, а шестой - усилить свой фланг и держаться к локтю пятой.
     Дальше  следовали  приказы  разведчикам,   пулеметчикам,  минометчикам,
взводам связи, связным от артиллерии...
     И вот пошла четвертая, пошла пятая.
     Все пошло -  вернее,  поползло по пшенице, по гречихе, головой в песок,
лицом по траве, по земле, по сырому торфяному болоту.
     Грохот усиливается.
     Бьют вражеские минометы.  Горят хаты. Людей не видно. И поэтому сначала
кажется,  что среди этого разноголосого визга и  грома никакого осмысленного
порядка нет и быть не может.
     Но вскоре оказывается,  что свой незримый железный порядок у  этого боя
есть.
     Вот  в  лощине спешно складывают свой  тяжелый груз  и  открывают огонь
минометчики.
     С  холма по  картофельному полю кубарем,  перекатываясь с  боку на бак,
тянет  телефонный провод  комсомолец Сергиенко.  Радист  ставит  под  густым
орешником маленькую, похожую на ежа, станцию.
     Вдруг - ба-бах! - не туда поставил. Обжегся, поежился, перетащил ящик в
канаву, нацепил наушники и что-то там накручивает, настраивает.
     Четвертая рота врывается на  рубеж.  Вот  крайняя хата Три минуты назад
здесь был враг.  Он убежал.  В  панике,  в  спешке Еще и  сейчас внизу,  меж
кустами,  перебегают вражеские  солдаты.  Один,  два,  три...  пятнадцать...
сорок! Стоп! Уже не сорок...
     Взмокший пулеметчик с ходу рванул пулемет,  нажал на спуск "максима", и
счет разом изменился.
     Хата. Сброшены на пол подушки, перины. Здесь они спали
     Стол.  На столе тарелки,  ложки,  опрокинутая крынка молока.  Здесь они
жрали.
     Настежь открытый сундук, скомканное белье. Вышитое петушками полотенце.
Детский валенок.  Здесь они  грабили.  Над сундуком в  полстены жирным углем
начерчен паучий фашистский знак.
     Стены мирной хаты дрожат от взрывов, от горя и гнева.
     Бой  продолжается.   По  пшенице  быстро  шагает  чем-то  взволнованный
начальник штаба батальона Шульгин.
     Вдруг он приседает. Потом поднимается, недоуменно смотрит на свою ногу.
Нога цела, но голенище сапога срезано осколком. Он спрашивает:
     - Где комбат? Прудникова не видали? Он сейчас был там.
     "Там",  за пригорком, где только что был командный пункт, миною взорван
сарай, он раскидан и горит, поджигая вокруг колосья густой пшеницы.
     На лице начальника штаба тревога за своего комбата.  Это самый лучший и
смелый комбат самого лучшего полка всей дивизии.
     Это он,  когда, надрывая душу, надсадно, угрожающе, запугивающе запели,
заныли немецкие трубы, пугая атаками, на вопрос командира полка по телефону:
"Что это такое?" - сжав чуть оттопыренные губы, с усмешкой ответил:
     - Все в порядке,  товарищ командир. Начинается музыка. Сейчас и я впишу
пулеметами свою гамму.
     С  биноклем через шею,  с  простым пистолетом "ТТ" в  кобуре,  внезапно
возникает из-за дыма целый и невредимый комбат.
     Ему рады. На вопросы о себе он не отвечает и приказывает:
     - Переходим на оборону.  Здесь у врага большие силы.  Дайте мне связь с
артиллерией. Всем командирам рот прочно окопаться.
     По торфяному полю опять тянет провод Сергиенко.  Вот он упал,  но он не
ранен.  Он устал.  Он уткнулся лицом в  мокрый торф и  тяжело дышит.  Вот он
поворачивает голову и видит,  что совсем рядом перед ним, перед его губами -
воронка от взрыва мины и, как на дне блюдечка, скопилось в ней немного воды.
Он наклоняет голову,  пьет жадно, потом поднимает покрытое бурым торфом лицо
и ползет с катушкой дальше.
     Через несколько минут связь с полком налажена. Поступает приказание:
     "Немедленно переходите..."
     И  вдруг  приказ обрывается.  Комбат сурово смотрит на  Купаляна:  куда
переходить?
     На  этом  фронте,  слева  и  впереди нас,  ведется бой.  Идет  сражение
большого масштаба,  борьба за  узловой город.  Может быть,  приказ означает:
"Немедленно переходите в атаку на превосходящие силы противника"?
     Тогда  командиров  бросить  вперед.  Коммунистов  и  комсомольцев  тоже
вперед. Собрать всю волю в кулак и наступать.
     Комбат отдает последние распоряжения...
     Вдруг связь опять заработала. Оказывается, что приказ гласит:
     "Немедленно выходите из боя. Перейти вброд реку и занять высоту 165".
     Красноармеец-связист опять хочет пить. Он забегает в крайнюю хату.
     Он видит развал, погром.
     Он видит паучий крест на стене.
     Он плюет на него.
     Зачеркивает углем. И быстро чертит свою красноармейскую звезду.
     Батальон собирается у брода.
     На  берегу,  на полотнищах палаток,  лежат ожидающие переправы раненые.
Вот один из них открывает глаза.  Он смотрит,  прислушивается к нарастающему
гулу и спрашивает:
     - Товарищи, а вы меня перенесете?
     - Милый друг,  это,  спасая тебя,  бьют до  последней минуты,  прижимая
врага к земле, полуоглохшие минометчики.
     - Слышишь?  Это,  обеспечивая  тебе  переправу,  за  девять  километров
открыли  свой  могучий  заградительный  огонь  батареи.  Из  полка  резервов
главного командования.  Мы  перейдем реку  спокойно.  Хочешь закурить?  Нет!
Тогда закрой глаза и пока молчи.  Ты будешь здоров,  и ты еще увидишь гибель
врага, славу своего народа и свою славу.

     Действующая армия
     "Комсомольская правда". 1941, 8 августа.
Аркадий Гайдар. Мост


                            Фронтовой очерк


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 2
     Издательство "Правда", Москва, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     Прямой и узкий,  как лезвие штыка,  лег через реку железный мост.  И на
нем высоко, между водой и небом, через каждые двадцать-тридцать метров стоят
наши часовые.
     Вправо по  берегу за  камышами -  а  где  точно,  знают только болотные
кулики да длинноногие цапли -  спрятан прикрывающий мост батальон пехоты. На
другом берегу на горе, в кустарнике, - артиллеристы-зенитчики.
     По мосту к линиям боя беспрерывно движутся машины с войсками, оружием и
боеприпасами.  По  мосту  проходят и  проезжают в  город на  рынок окрестные
колхозники.
     Внизу  по  реке  снуют в  челнах рыбаки,  вылавливая оглушенную бомбами
немецких "хейнкелей" рыбу.
     По песчаной косе маленький колесный трактор,  зацепив веревкой за ногу,
тянет, оставляя глубокий след, случайно убитого осколкам вола.
     Перед изъеденной,  как  оспой,  осколками избой-караулкой со  сдвинутой
набекрень крышей возникает связной от  батальонной пехоты красноармеец Федор
Ефимкин.  Он пробрался напрямик, осокой и топью. Поэтому нижняя половина его
почти до пояса мокро-черная,  гимнастерка же и  пилотка на солнце выгорели и
покрылись сухой  светло-серой  пылью.  Рыжий  ремень до  того  густо  увешан
ручными  гранатами,  что  при  быстрых  поворотах  Ефимкина  они  отходят  и
топорщатся во все стороны.
     Он останавливается возле старшины Дворникова, который пытливо исследует
рваные дыры смятого, пробитого котелка, и, козырнув, спрашивает:
     - Разрешите,  товарищ старшина,  обратиться по  вопросу неофициальному?
Котелок,   который  имеет  все  попадания  от   полутонной  фугасной  бомбы,
вследствие сжатия образует трещины,  а  также различные дыры,  и  его  можно
выбросить через перила в  реку.  Но  если вы,  товарищ старшина,  на час-два
одолжите мне  вон  ту  плетеную корзинку,  то,  вот мое слово,  пойду назад,
принесу вам котелок новый, трофейный, крашенный во все голубое.
     Старшина Дворников оборачивается:
     - На что тебе корзина?
     - Не могу сказать, товарищ старшина: военная тайна.
     - Не дам корзины,  -  заявляет старшина.  -  Вы у  нас мешок взяли и не
вернули.
     - Мешок,  товарищ старшина, готов был к возврату. Но тут случился факт,
что  наши захватили в  плен трех немцев,  а  в  сумках у  них  был обнаружен
грабленый материал:  четыре колоды игральных карт,  трусы  для  обоего пола,
полотенца,  кофты,  какао и кружевные пододеяльники.  Все означенное,  кроме
какао,  было сложено в  ваш  мешок и  отправлено как  доказательство в  штаб
дивизии, откуда вполне можно мешок истребовать по закону.
     - Ты мне зубы не заговаривай,  - невольно улыбнувшись, сказал старшина.
- Ты мне лучше скажи, зачем столько гранат на пояс навесил. Что у тебя тут -
арсенал, цейхгауз?
     - Ходил вчера в разведку,  товарищ старшина, шесть бросил, двух даже не
хватило.  У  меня еще  пара круглых лимонов лежит в  кармане.  Хо-орошая это
штука  для  ночной разведки:  огонь  яркий,  звук  резкий:  который немец не
помрет,  так все равно от страха обалдеет. Дайте, товарищ старшина, корзину.
Вот нужно! Иначе срывается вся моя операция.
     - Какая  операция?   -   недоумевает  старшина.   -  Ты,  друг,  что-то
заболтался.
     Старшина смотрит на Ефимкина.
     Ох,  и  хитер,  задорен!  Но молодец этот парень.  Всегда он мокрый или
пыльный,  промасленный,  но глянешь на его прямые,  угловатые плечи,  на его
добродушную, лукавую улыбку, на то, как он стоит, как ловко скручивает тугую
махорочную цигарку, и сразу скажешь: "Это боевой парень".
     - Возьми,  -  говорит старшина,  -  да скажи вашему лейтенанту: что же,
мол, нас бомбят, а вы на самом деле внизу себе рыбу промышляете, и попроси у
него - пусть пришлет на уху щурят или ершей и на нашу долю.
     - Вот еще!  Из-за  каких-то там ершей буду я  лейт