немного  в  сторону  отойдет.  Тут,  когда  нацелятся  артиллеристы,
командир махнет рукою -  дернет красноармеец-наводчик за шнурок.  Вот тебе и
трах-бабах!
     Куда  летит  снаряд  -  этого  ребятам не  видно.  Но  когда  долетит и
разорвется,  то тогда уже видно, потому что над этим местом поднимется целое
облако пыли и черного дыма.
     И  все снаряды рвались то  около церкви,  то  около мельницы,  то около
домиков, которые виднелись далеко на горке.
     - А страшно в той деревеньке жить! - сказала как-то Нюрка. - Я бы ни за
что не осталась там жить. А ты, Васька?
     - И я бы не остался, - ответил Васька. - А отчего это отец говорил, что
там никакой деревеньки нет, и все это только отсюда кажется?
     - Деревенька есть,  -  решил Колька, - да только из нее перед стрельбой
все уходят.
     - А лошадей куда?
     - А лошадей тоже уводят.
     - И коров тоже? - спросил Васька.
     - И коров тоже, и разных там свиней, и баранов.
     - И куриц тоже уводят?  -  полюбопытствовала Нюрка.  -  И уток тоже,  и
всех?
     - Должно быть,  уж и  всех,  -  ответил Колька и  замолчал,  потому что
самому ему чудным показалось такое дело.
     Как  раз  тут  стрельба  окончилась,  подвезли красноармейцам котел  на
колесах -  кухню.  Стал наливать им повар в котелки что-то - суп или борщ, а
красноармейцы садились тут же на траву и ели. Тогда Васька сказал:
     - Побежим домой. Я что-то тоже поесть захотел.
     Но Колька остановил:
     - Погоди-ка немного, сюда командир едет.
     Подъехал верхом командир.  И возле самого бугорка остановился: закурить
захотел.  Вынул папиросы, вынул спички, стал зажигать. Да тут то ли его коня
слепень укусил,  то  ли  просто он  забаловался,  а  только дернулся конь  и
зафырчал.
     Ухватился командир за повод.
     - Стой, - говорит, - шальной! Чего крутишься?
     А спички-то и выронил.
     - Ребята, - попросил командир, - подайте-ка мне спички.
     Васька всех ближе стоял. Схватил он коробку, да поскользнулся и упал. А
Кольке обидно стало,  что  Васька подавать хочет.  Подскочил он  к  Ваське и
вырвал у него коробку.  Васька как заорет да Кольку кулаком по голове. Тут и
началась у  них  драка.  А  Нюрка  тем  временем тихонько,  боком,  боком...
подобрала спички да и подала их командиру. Вот тебе и тихоня!
     Посмеялся над ребятами командир, сказал им спасибо и ускакал.
     Тогда Васька и Колька перестали драться и хотели отлупить Нюрку,  зачем
она со спичками вперед сунулась.
     Но Нюрка испугалась и убежала. А разве ее, длинноногую, догонишь?!
     Так вот и  поссорились ребята.  На другой день ни Васька к Кольке через
заборную дыру не лезет,  ни Колька к  Ваське.  А  Нюрка тоже у себя на дворе
возится.
     Походил-походил по  двору Васька -  скучно!  Достал палку,  сел на  нее
верхом и  проехал кругом двора три раза -  все равно скучно.  Заглянул он  в
дыру,  видит -  Колька с  луком и  стрелами ходит.  В фуражку перо воткнул и
будто бы индеец. Обидно стало Ваське. Просунул он голову в дыру и закричал:
     - Отдай,  Колька,  перо, оно не твое, а наше! Это ты у нашего петуха из
хвоста выщипал.
     Тут Колька поднял с  грядки ком земли.  Как запустит его в  Ваську,  да
прямо в живот! Хоть и не больно было Ваське, а все-таки он заревел.
     Васькина мать на  крыльцо вышла и  начала Кольку ругать.  Да  и  Ваське
заодно попало. На другой день ребята - враги. На третий день - тоже враги.

     А  тут как раз подошло грибное время.  Другие ребятишки с соседних улиц
соберутся с утра и идут или в Борковский лес,  или на Тихие овраги. Глядишь,
к обеду тащат -  кто корзинку,  кто лукошко.  Да грибы-то все какие - белые!
Сахар, а не грибы.
     А Ваське одному идти скучно, он и не идет. Колька тоже не идет. А Нюрка
и подавно - скучно одной.
     Сидит как-то Васька у  себя на дворе и  играет в поезд.  Паровоз у него
хоть не настоящий,  а из ящиков сделан,  но все-таки интересно.  Приладил он
старую самоварную трубу да и дудит.  Ду-у-у! А сам раскачивается. Ящики хотя
и  не едут,  но стукаются один о другой.  Так-так,  так-так!..  Ну прямо как
вагоны.
     Вдруг слышит Васька -  упало что-то рядом.  Видит - стрела. И видит он,
что высунул из дыры голову Колька,  и  жалко этому Кольке нечаянно улетевшей
стрелы, и боится он пролезть за нею.
     Посмотрел Васька и говорит:
     - А хочешь, Колька, я тебе стрелу подам?
     Покраснел Колька и молчит.
     Слез тогда с паровоза Васька, поднял стрелу и подал Кольке. Взял Колька
стрелу, ничего не сказал и ушел.
     Походил, походил, а потом высунулся опять из дыры и кричит:
     - А у меня, Васька, свисток, как у кондуктора, есть! Хочешь, я тебе дам
поиграть? Только не насовсем.
     Принес Колька свисток да так и остался на Васькином дворе. Наигрались и
сговорились завтра утром за грибами идти.
     Подошел Колька и забору и кричит:
     - Нюрка! Пойдешь завтра за грибами?
     А Нюрка боится.
     - Вы, - говорит, - опять драться будете...
     - Ну вот,  драться...  Что мы,  хулиганы,  что ли?  Это только хулиганы
каждый день дерутся. А мы разве каждый?..
     Так и помирились.

     Васька  был  неграмотным -  мал  еще.  А  Колька  немного грамоте знал.
Вечером,  перед тем как лечь спать, подошел он к календарю, оторвал листочек
и  прочел  на  нем:  "Вторник".  Посмотрел на  оставшийся листок  и  прочел:
"Среда".
     "Завтра уж среда", - подумал Колька и похвалился перед матерью:
     - А я знаю,  мама,  почему среда средой называется. Это потому, что она
посередке недели висит. Верно я говорю?
     - Верно, - согласилась мать. - Ты бы лучше спать шел.
     "И то правда,  - подумал Колька. - Завтра вставать за грибами рано... в
шесть часов".
     Когда Колька уснул, вернулся с какого-то собрания отец. Посмотрел он на
календарь и спросил:
     - Разве у нас завтра среда?
     - Нет,  -  ответила мать,  -  завтра еще только вторник.  Это Колька по
ошибке лишний листок вырвал. Вот оно и получилось, что завтра среда.

     Вероятно,  Колька и Васька проспали бы,  если бы их не разбудила Нюрка.
Солнце еще  только взошло,  трава была  мокрая,  и  сначала босым ногам было
холодно.
     Направились в  перелесок.  Но грибов в перелеске попадалось немного,  и
ребята решили свернуть к  Тихим оврагам,  где  кусты были  погуще,  а  место
посуше.
     В корзине у Нюрки и Кольки лежало уже по нескольку штук, а у Васьки все
еще ни одного.
     - Ты,  Нюрка, не иди со мной рядом, - попросил он, - а то ты все раньше
меня срываешь. Ты иди лучше вбок, там и срывай.
     - А ты не зевай, - ответила Нюрка и, кинувшись в кусты, вытащила оттуда
большой крепкий березовик. - Вот смотри, какой ты гриб прозевал.
     - Я  не прозевал,  -  уныло ответил Васька,  -  я  только хотел за куст
посмотреть, а ты уже и выскочила.
     Но  вскоре,  когда очутились они возле Тихих оврагов,  то  грибы начали
попадаться так часто, что даже Васька нашел четыре осиновика да один белый -
здоровый и без одной червинки.
     Так  бродили они  по  кустам  долго,  и  уже  высоко поднялось солнце и
подсохла роса на полянках, когда вышли они на опушку.
     - А ну-ка...  а ну-ка,  -  сказал Колька, - посмотрите, ребята, куда мы
зашли.
     Высокий кустарник кончился. Дальше, насколько хватал глаз, расстилалось
перед ними  холмистое,  покрытое мелкой порослью поле.  И  через то  поле не
пролегала ни одна проезжая дорога -  всюду только кустики да трава.  Торчало
на  том  поле  несколько высоких  деревянных башенок,  с  пустыми площадками
наверху.  А  вправо,  не  дальше чем за  километр,  увидали ребята ту  самую
деревеньку с мельницей и церковью, которая видна была с окраины их поселка.
     - Пойдемте посмотрим,  -  предложил Колька. - Мы скоренько... Посмотрим
только,  а  потом спустимся под гору,  да все прямо,  прямо...  Так к дому и
выйдем.
     - А вдруг стрелять начнут?
     - А  что,  если красноармейцы приедут?  -  почти в  один голос спросили
Васька и Нюрка.
     - Сегодня не приедут.  Сегодня среда,  - успокоил их Колька. - Пойдемте
посмотрим да и домой.
     Идти пришлось по  кочковатому,  поросшему полю.  И  чем ближе подходили
они,  тем  чаще попадались им  бугры свежей,  еще не  заросшей травою земли,
узкие глубокие канавы и круглые, залитые дождевой водой ямки.
     Казалось,  что  огромный крот еще совсем недавно рылся в  этом пустом и
тихом поле.
     - Это от снарядов, - догадался Колька. - Попадет снаряд в землю, рванет
- вот тебе и  яма.  А вот это окопы.  Сюда от пуль солдаты прячутся во время
войны.
     - Грязно очень,  Колька,  -  с  недоумением заглядывая в сырую глиняную
канаву,  сказала Нюрка.  -  Сюда если спрячешься,  то вся вымажешься, потому
что...
     Но тут Васька, копавшийся около маленького кустика с почерневшей, точно
опаленной листвой, закричал:
     - Вот и нашел!.. Вот это так нашел!..
     И он побежал к ним, держа что-то в руках.
     Сначала ребята думали,  что он  тащит гриб,  но  когда он подбежал,  то
увидели они,  что это не гриб,  а  толстый кусок металла с неровными острыми
краями.
     - Это осколок от снаряда, - опять догадался Колька. - Ты отдай мне его,
Васька...  Я  тебе  за  него три  гриба дам.  Потрогай-ка,  Нюрка,  какой он
тяжелый.
     Но Нюрка поспешно отдернула руку и стала за спину Васьки.
     - Положи его,  Коленька,  -  робко попросила она.  - А то вдруг он да и
выстрелит.
     - Глупая!  -  успокоил ее Колька.  - Он уже выстреленный. Как же он без
пороха выстрелит?  Дай мне его,  Васька,  - попросил он опять, - а я тебе за
него три гриба дам, да еще стрелу с гвоздем дам, как только домой придем.
     - Что грибы!  -  ответил Васька, бережно засовывая осколок в корзину. -
Грибы съешь,  да и все.  Я лучше не дам тебе его,  Колька.  Пускай он у меня
будет. - Он помолчал, потом добавил: - А ты будешь приходить и смотреть. Как
ты попросишь,  так я тебе и дам посмотреть.  Что мне,  жалко, что ли? Смотри
сколько хочешь.


x x x

     Они подходили к деревеньке.  Не видно было ни мужиков, ни ребятишек. Не
хрюкали свиньи,  не  мычали коровы,  не  лаяли  собаки,  как  будто  бы  все
повымерли.
     - Я говорил,  что все ушли отсюда, - тихо сказал Колька. - Разве же тут
можно жить? Смотри, какие снарядные ямины.
     Сделали еще  несколько шагов  и  остановились,  широко вытаращив глаза.
Только теперь разглядели они, что деревеньки-то никакой и нет. И мельница, и
церковь,  и домики сделаны были из тонких выкрашенных досок,  без стен и без
крыш.
     Как будто бы кто-то огромными ножницами вырезал раскрашенные картинки и
приклеил их на подставки среди зеленого поля.
     - Вот так деревня!  Вот так мельница!  - закричал маленький Васька. - А
мы-то думали, думали...
     Со смехом вбежали ребята в игрушечную деревеньку.  Кругом росла высокая
трава, было тихо. Жужжали шмели, и порхали яркие бабочки.
     Ребята  бегали  вокруг раскрашенных домиков,  рассматривая их  со  всех
сторон.  Здесь же,  неподалеку,  были врыты столбы,  к  которым были прибиты
тяжелые,  толстые  доски,  в  некоторых  местах  разорванные и  расщепленные
снарядами.   Это  были  мишени,  по  которым  стреляли  артиллеристы.  Перед
обманчивой  деревенькой тянулись  в  два  ряда  изломанные окопы,  окутанные
ржавой колючей проволокой.
     Вскоре  ребята  наткнулись на  какой-то  погреб.  Дверь  в  погреб была
приоткрыта.  С  робостью спустились они по каменным ступенькам и очутились в
глубоком каменном подвале, куда едва доходил слабый дневной свет.
     В подвале стояла скамья.  К стене была приделана полочка,  а на полочке
торчал небольшой огарок свечи.
     - Зажжем свечку,  -  предложил Колька.  - У меня спички есть. Я с собой
захватил, чтобы костер разжечь.
     Он  достал спички,  но  тут  они услыхали доносившийся сверху лошадиный
топот.
     - Побежим лучше домой, - тихо предложила Нюрка.
     - Сейчас побежим.  Там, наверху, кто-то есть. Как только проедут, так и
побежим. А то заругаться могут. Вы, скажут, зачем сюда лазили?
     Топот  смолк.  Ребята  выбрались из  погреба  и  увидели,  как  скачут,
удаляясь, двое кавалеристов.
     - Посмотри на  вышку,  -  показал Васька,  -  вон на ту...  Туда кто-то
забрался.
     Посмотрели -  и  верно:  на одной из вышек сидел человек,  и  отсюда он
казался маленьким-маленьким, как воробей.
     Хотели уже бежать домой,  но  тут Васька захныкал и  заявил,  что он  в
погребе позабыл осколок.
     Полезли опять.  Зажгли свечку.  Теперь,  при тусклом свете,  можно было
разглядеть сырые толстые стены из цемента и  потолок,  настланный из крепких
железных балок.
     Вдруг -  глухой далекий гул  заставил вздрогнуть ребятишек.  Как  будто
где-то упало на землю огромное тяжелое бревно.
     - Колька, - шепотом спросила Нюрка, - что это такое?
     - Не знаю, - также шепотом ответил он.
     Гул  повторился,  но  теперь  грохнуло  уже  совсем  близко.  Ребятишки
притихли и  робко жались друг к другу.  Васька раскрыл рот и,  крепко сжимая
найденный осколок,  смотрел на  Кольку.  Колька хмурился,  а  по  щеке Нюрки
покатилась внезапно слеза, и она сказала жалобно, готовая вот-вот заплакать:
     - А мне,  Колька, кажется... мне что-то кажется... что сегодня вовсе не
среда...
     - И мне тоже,  - уныло сказал Васька. И вдруг громко заплакал, а за ним
и остальные...

     Долго  плакали притаившиеся в  углу,  попавшие в  беду  ребятишки.  Гул
наверху не смолкал.  Он то приближался, то удалялся. Бывали минуты перерыва.
В  одну  из  таких  минут  Колька полез наверх затем,  чтобы закрыть верхнюю
дверь.  Но тут совсем неподалеку так ахнуло,  что Колька скатился обратно и,
ползком добравшись до угла,  где тихо плакали Васька с  Нюркой,  сел с  ними
рядом.  Поплакав немного,  он  опять  пополз наверх,  к  тяжелой,  окованной
железом двери погреба, захлопнул ее и отполз вниз.
     Гул сразу стих,  и  только по  легкому дрожанию,  похожему на  то,  как
вздрагивают стены дома,  когда мимо едет тяжелый грузовик или трамвай, можно
было догадаться, что снаряды рвутся где-то совсем неподалеку.
     - До  нас  не  дострелят,  -  еще всхлипывая,  но  уже успокаивая своих
друзей,  сказал Колька.  -  Мы вон как глубоко сидим.  И  стены из камня,  и
потолок из железа.  Ты...  не плачь, Нюрка, и ты не плачь, Васька. Вот скоро
кончат стрелять, тогда мы вылезем да и побежим.
     - Мы  бы-ы...  мы бы-ы-ст-ро побежим...  -  глотая слезы,  откликнулась
Нюрка.
     - Мы как...  мы как припустимся,  как при...  припустимся,  так и сразу
домой... - добавил Васька. - Мы прибежим домой и никому ничего не скажем.
     Огарок догорал. Пламя растопило последний кусочек стеарина. Фитиль упал
и погас. Стало темно-темно.
     - Колька,  - плаксиво прохныкала Нюрка, отыскивая в темноте его руку, -
ты сиди тут, а то мне страшно.
     - Мне и самому страшно, - сознался Колька и замолчал.
     И  в  погребе стало  тихо-тихо.  Только сверху через толстые стены едва
доносились  заглушенные  отзвуки  частых  разрывов,   как  будто  бы  кто-то
вколачивал тяжелые гвозди в землю гигантским молотком.
     - Колька,  Васька!  -  опять раздался жалобный голос Нюрки.  -  Вы чего
молчите? И так темно, а вы еще молчите.
     - Мы не молчим, - ответил Колька. - Мы с Васькой думаем. Ты сиди и тоже
думай.
     - Я вовсе и не думаю, - откликнулся Васька, - я просто так сижу.
     Он заворочался, пошарил, нащупал чью-то ногу и дернул за нее:
     - Это твоя нога, Нюрка?
     - Моя! - испуганно отдергивая ногу, закричала Нюрка. - А что?!
     - А то, - сердитым голосом ответил Васька, - а то... что ты своей ногой
прямо мне в корзину пхаешь и какой-то гриб раздавила.
     И  как  только Васька сказал про  гриб,  так  сразу же  веселей стало и
Кольке, и Нюрке, и самому Ваське.
     - Давайте разговаривать, - предложил Колька, - или давайте песню споем.
Ты пой, Нюрка, а мы с Васькой подпевать будем. Ты, Нюрка, будешь петь тонким
голосом, я - обыкновенным, а Васька - толстым.
     - Я не умею толстым,  -  отказался Васька.  -  Это Исайка умеет, а я не
умею.
     - Ну, пой тогда тоже обыкновенным. Начинай, Нюрка.
     - Да я еще не знаю какую,  -  смутилась Нюрка.  - Я только мамину знаю,
какую она поет.
     - Ну, пой мамину...
     Слышно было,  как  Нюрка  шмыгнула носом.  Она  провела рукой по  лицу,
насухо вытирая остатки слез,  потом облизала губы  и  запела тоненьким,  еще
немного прерывающимся от недавнего волнения голосом:

                        Ушел казак на войну,
                        Бросил дома он жену.
                        Бросил свою деточку.
                        Дочку-малолеточку.

     - Ну, пойте последние слова: "Бросил свою деточку", - подсказала Нюрка.
     И  когда Колька с  Васькой пропели,  то  Нюрка еще звончее и  спокойнее
продолжала:

                        С той поры прошли года,
                        Прошли, прокатилися,
                        Все казаки по домам
                        Давно воротилися.
                        Только нету одного,
                        Всеми позабытого,
                        Казачонка моего,
                        И-э-э-эх! - давно убитого...

     Нюрка  забирала все  звончее  и  звончее,  а  Колька  с  Васькой дружно
подпевали обыкновенными голосами.  И  только когда наверху грохало уж  очень
сильно,  то  голоса всех  троих  чуть  вздрагивали,  но  песня  все  же,  не
обрываясь, шла своим чередом.
     - Хорошая песня!  -  похвалил Колька, когда они кончили петь. - Я люблю
такие песни,  чтобы про  войну и  про героев.  Хорошая песня,  только что-то
печальная.
     - Это мамина песня,  -  объяснила Нюрка.  -  Когда у  нас на войне папу
убили, вот она такую песню все и пела.
     - А разве у тебя, Нюрка, отец казак был?
     - Казак.  Только он не простой казак был,  а красный казак. То все были
белые казаки,  а  он  был  красный казак.  Вот  его  за  это  белые казаки и
зарубили.  Когда я совсем маленькая была,  то мы далеко,  на Кубани, жили. А
потом, когда папу убили, мы сюда, к дяде Федору, на завод приехали.
     - Его на войне убили?
     - На войне.  Мать рассказывала,  что он был в  каком-то отряде.  И  вот
говорит один раз начальник отцу и еще одному казаку: "Вот вам пакет. Скачите
в  станицу Усть-Медвединскую,  пусть нам помощь подают".  Скачет отец да еще
один казак.  Уже и кони у них устали, а до Усть-Медвединской все еще далеко.
И  вдруг заметили их  белые казаки и  пустились за  ними вдогонку.  У  белых
казаков лошади свежие, того и гляди догонят. Тогда отец и говорит еще одному
казаку:  "На тебе, Федор, пакет и скачи дальше, а я возле мостика останусь".
Слез он с  коня возле мостика,  лег и начал стрелять в белых казаков.  Долго
стрелял,  до тех пор,  пока пробрались казаки сбоку,  через брод.  Тут они и
зарубили его.  А  Федор -  этот другой-то  казак -  в  это  время далеко уже
ускакал с пакетом,  так и не догнали его. Вот какой у меня папа казак был! -
докончила рассказывать Нюрка.
     Сильный  грохот  заставил вскрикнуть ребятишек.  Должно  быть,  ветром,
пробравшимся  через  щель,  распахнуло  верхнюю  дверь.  И  раскаты  взрывов
ворвались в погреб.
     - Колька... зак-к-рой! - заикаясь, закричал Васька.
     - Закрой сам, - ответил Колька. - Я уже закрывал.
     - Закрой, Колька! - громко расплакавшись, повторил Васька.
     - Эх,   ты!  -  неожиданно  вставая,  крикнула  возбужденная  своим  же
рассказом Нюрка.  -  Эх,  вы...  - Она отбросила Васькину руку, добралась до
верхней двери, захлопнула ее и задвинула на запор.
     Гул смолк.
     Опять замолчали.  И так сидели долго.  До тех пор, пока Колька, который
чувствовал себя  виноватым и  перед  маленьким Васькой и  перед  Нюркой,  не
сказал:
     - А ведь наверху-то больше не стреляют.
     Прислушались - наверху тихо. Подождали еще минут десять - так же тихо.
     - Бежим домой! - вскакивая, крикнул Колька.
     - Домой, домой, - обрадовался Васька. - Вставай, Нюрка!
     - Я