Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа

Разделы:
Бизнес литература
Гадание
Детективы. Боевики. Триллеры
Детская литература
Наука. Техника. Медицина
Песни
Приключения
Религия. Оккультизм. Эзотерика
Фантастика. Фэнтези
Философия
Художественная литература
Энциклопедии
Юмор





Поиск по сайту
??????? ??????????
   ?????????, ??????????? ??????????, ?????, ??????
      ??????? ??????. ???????? ? ??????? -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  -
задумался. Он был добр. И, набравшись смелости, я сказал ему, что лучше, чем воровать чужие сумки, жить бы нам спокойно вот в такой хорошей комнате, где под окном орешник, черемуха. Дядя работал бы, я бы учился А злобного старика Якова пусть заперли бы санитары в инвалидный дом. И пусть он сидел бы там, отдыхал, писал воспоминания о прежней своей боевой жизни, а в теперешние наши дела не вмешивался. Дядя упал на кровать и расхохотался: - Ха-ха! Хо-хо! Старика Якова запереть в инвалидный дом! Юморист! Гоголь! Смирнов-Сокольский! В цирк его, в борцы! Гладиатором на арену! Музыка, туш! Рычат львы! Быки воют! А ты его в инвалидный! Тут дядя перестал смеяться. Он подошел к окну, сломал веточку черемухи и, постукивая ею по своим коротким ногам, начал мне что-то объяснять. Он объяснил мне, что вор не всегда есть вор, что я еще молод, многого в жизни не понимаю и судить старших не должен. Он спрашивал меня, читал ли я Чарлза Дарвина, Шекспира, Лермонтова и Демьяна Бедного. И когда у меня от всех его вопросов голова пошла кругом, и уж не помню, с чем-то я соглашался, чему-то поддакивал, то он оборвал разговор и спустился в сад. Я же, хотя толком ничего и не понял, остался при том убеждении, что если даже дядя мой и жулик, то жулик он совсем необыкновенный. Обыкновенные жулики воруют без раздумья о Чарлзе Дарвине, о Шекспире и о музыке Бетховена. Они тянут все, что попадет под руку, и чем больше, тем лучше. Потом, как я видел в кино, они делят деньги, устраивают пирушку, пьют водку и танцуют с девчонками танец "Елки-палки, лес густой", как в "Путевке в жизнь", или "Танго смерти", как в картине "Шумит ночной Марсель". Дядя же мой не пьянствовал, не танцевал. Пил молоко и любил простоквашу. Дядя ушел в город. В раздумье бродил я по комнатам. На стене в коридоре висел пыльный телефон. Очевидно, с тех пор как уехал детский сад, звонили по нему не часто. Заглянул я в чулан - там стояло изъеденное молью, облезлое чучело рыжего медвежонка. Слазил по крутой лесенке на чердак, но там была такая духота и пылища, что я поспешно спустился вниз. Вечерело. Я вышел в сад. В глухом уголку, за разваленной беседкой, лежал в крапиве мраморный столб. Я разглядел на его мутной поверхности такую надпись: ЗДЕСЬ ПОГРЕБЕН ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ СТАТСКИЙ СОВЕТНИК И КАВАЛЕР ИОГАНН ГЕНРИХОВИЧ ШТОКК. Тут же в крапиве валялся разбитый ящик и рассохшаяся бочка. Было тепло, тихо, крепко пахло резедой и настурциями. Где-то далеко на Днепре загудел пароход. Когда гудит пароход, я теряюсь. Как за поручни, хочется схватиться мне за что попало: за ствол дерева, за спинку скамейки, за подоконник. Гулкое, многоголосое эхо его всегда торжественно и печально. И где бы, в каком бы далеком и прекрасном краю человек ни был, всегда ему хочется плыть куда-то еще дальше, встречать новые берега, города и людей. Конечно, если только человек этот не такой тип, как злобный Яков, вся жизнь которого, вероятно, только в том и заключается, чтобы охать, ахать, представляться больным и тянуть у доверчивых пассажиров их вещи. Но вот я насторожился. В саду, за вишнями, кто-то пел. Да и не один, а двое. Мужской голос - ровный, приглушенный и женский - резковатый, как бы надтреснутый, но очень приятный. Тихонько продвинулся я вдоль аллеи. Это были старуха и ее бородатый сын. Они сидели на скамейке рядом, прямые, неподвижные, и глядя на закат, тихо пели: "Цветы бездумные, цветы осенние, о чем вы шепчетесь в пустом саду?.." Я был удивлен. Я еще никогда не слыхал, чтобы такие древние старухи пели. Правда, жила у нас во дворе дворникова бабка, так и она, когда качала их горластого Гошку, тоже пела: "Ай, люли, ай, люли! Волки телку увели", - но разве же это песня? - Дитя! - позвала вдруг кого-то старуха. Я обернулся, но никого не увидел. - Дитя, подойди сюда! - опять позвала старуха. Я снова оглянулся - нет никого. - Тут никого нет, - смущенно сказал я, высовываясь из-за куста. - Оно, должно быть, куда-нибудь убежало. - Кто оно? Глупый мальчик! Это я тебя зову. Я подошел. - Пойди и посмотри, не коптит ли на кухне керосинка. - Хорошо, - согласился я, - только я не знаю, где у вас кухня. - Как ты не знаешь, где у нас кухня? - строго спросила старуха. - Да я тебя, мерзавца, из дому выгоню... на мороз, в степь... в поле! Я ахнул и в страхе попятился, потому что старуха уже потянулась к своей лакированной палке, по-видимому, собираясь меня ударить. - Мама, успокойтесь, - раздраженно сказал ее сын. - Это же не Степан, не Акимка. Это младший сын покойного генерала Рутенберга, и он пришел поздравить вас со днем ангела. Трудно сказать, когда я больше испугался: тогда ли, когда меня хотели ударить, или когда я вдруг оказался сыном покойного генерала. Вскрикнув, шарахнулся я прочь и помчался к дому. Взбежав по шаткой лесенке, я захлопнул на крючок дверь и дрожащими руками стал зажигать лампу. И только что я снял стекло, как услышал шаги. По лестнице за мной кто-то шел... Крючок был изогнутый, слабенький, и его легко можно было открыть снаружи, просунув карандаш или даже палец. Я метнулся на терраску и перекинул ногу через перила. В дверь постучались. - Эй, там, Сергей! - услышал я знакомый голос. - Ты спишь, что ли? Это был дядя. Торопливо рассказал я дяде про свои страхи. Дядя удивился. - Кроткая старуха, - сказал он, - осенняя астра! Цветок бездумный. Она, конечно, немного не в себе. Преклонные годы, тяжелая биография... Но ты ее испугался напрасно. - Да, дядя, но она хотела меня треснуть палкой. - Фантазия! - усмехнулся дядя. - Игра молодого воображения. Впрочем... все потемки! Возможно, что и треснула бы. Вот колбаса, сыр, булки. Ты есть хочешь? За ужином дядя объяснил мне, что когда-то весь этот дом принадлежал старухе, а теперь ее сын работает здесь, при детском доме, сторожем, а иногда играет на трубе в каком-то оркестре. Мы легли спать рано. Окно было распахнуто, и сквозь листву орешника, как крупные звезды, проглядывали огни города. Мы лежали долго молча. Но вот дядя загремел в темноте спичками и закурил. - Дядя, - спросил я, - отчего эта старуха называла вас днем и добрым и благородным? Это она тоже о дури? Или что-нибудь тут на самом деле? - Когда-то, в восемнадцатом, буйные солдаты хотели спустить ее вниз головой с моста, - ответил дядя. - А я был молод, великодушен и вступился. - Да, дядя. Но если она была кроткая или, как вы говорите, цветок бездумный, то за что же? - Там, на войне, не разбирают. Кроме того, она тогда была не кроткая и не бездумная. Спи, друг мой. - Дядя, - задумчиво спросил я, - а отчего же, когда вы вступились, то солдаты послушались, а не спустили и вас вниз головой с моста? - Я бы им, подлецам, спустил! За мной было шесть всадников, да в руках у меня граната! Лежи спокойно, ты мне уже надоел. - Дядя, - помолчав немного, не вытерпел я, - а какие это были солдаты? Белые? - Лежи, болтун! - оборвал меня дядя. - Военные были солдаты: две руки, две ноги, одна голова и винтовка-трехлинейка с пятью патронами. А если ты еще будешь ко мне приставать, то я тебя выставлю в соседнюю комнату. ...Мои пытливые расспросы, очевидно, встревожили дядю. Через день, когда мы гуляли над Днепром, он спросил меня, хочу ли я вообще возвращаться домой. Я задумался. Нет, этого я не хотел. После всего, что случилось, Валентинин муж, вероятно, уговорит ее, чтобы меня отдали в какую-нибудь исправительную колонию. Но и оставаться с дядей, который все время от меня что-то скрывал и прятал, мне было не по себе. И дядя, очевидно, меня понял. Он сказал мне, что так как я ему с первого же раза понравился, то, если я не хочу возвращаться домой, он отвезет меня в Одессу и отдаст в мичманскую школу. Я никогда не слыхал о такой школе. Тогда он объяснил мне, что есть такая школа, куда принимают мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати. Там же, при школе, они живут, учатся, потом плавают на кораблях сначала простыми матросами, а потом, кто умен, может дослужиться и до моряка-капитана. Я вспомнил вчерашний пароходный гудок, и сердце мое болезненно и радостно сжалось. "За что? - думал я. - И для чего же вот этот непонятный и даже какой-то подозрительный человек заботится обо мне и хочет сделать для меня такое хорошее дело?" - А вы? - тихо опросил я. - Вы тоже будете жить в Одессе? - Нет, - ответил дядя. - Разве я тебе не говорил, что я живу в городе Вятке, заведую отделом народного образования и занимаюсь научной работой? "Не беда! - подумал я. - Ну и пускай в Вятке. Так, может быть, даже лучше. А то вдруг приехал бы в Одессу ненавистный старик Яков, - вот тебе, глядишь, и пропала опять вся научная работа!" Щеки мои горели, и я был взволнован. "Проживу один, - думал я. - Начну все заново. Буду учиться. Буду стараться. Буду лазить по мачтам. Смотреть в бинокль. Вырасту скоро. Надену черную форменку... Вот я стою на капитанском мостике. Дзинь, дзинь! Тихий ход вперед! Вот она, стоит на берегу и машет мне платком... Нина! Прощай, Нина, прощай! Уплываем в Индию. Смело поведу я корабль через бури, через туманы, мимо жарких тропиков. Все увижу, все - приеду, тебе расскажу и с чужих берегов привезу подарок". И так замечтался я, что не заметил, как встал со скамьи, куда-то сходил и опять вернулся мой дядя. - Но пока тебе будет скучно, - сказал дядя. - Несколько дней я буду занят. И, чтобы ты мне не мешал, давай познакомимся с кем-нибудь из ребят. Будешь тогда всюду бегать, играть. Посмотри, экое кругом веселье! Ребят на площадке было много. Они лазили по лестницам и шестам, кувыркались и прыгали на пружинных сетках, толпились около стрелкового тира, бегали, баловались и, конечно, задирали девчонок, которые здесь, впрочем, спуску и сами не давали. - С кем же мне, дядя, познакомиться? - растерянно оглядываясь, спросил я. - Народу кругом такая уйма. - А мы поищем - и найдем! - ответил дядя и потащил меня за собой. Он вывел меня к краю площадки. Здесь было тихо, под липами стояли рабочие столики и торчала будочка с материалом и инструментами. Тут дядя показал мне на хрупкого белокурого мальчика, который, поглядывая на какой-то чертеж, выстругивал ножом тонкие белые планочки. - Ну вот, хотя бы с этим, - подтолкнул меня дядя. - Мальчик, сразу видно, неглупый, симпатичный. - Дохловатый какой-то, - поморщился я. - Лучше бы, дядя, с кем-нибудь из тех, что у сетки скачут. - Экое дело, скачут! Козел тоже скачет, да что толку? А то мальчик машину какую-то строит. Из такого скакуна клоун выйдет. А из этого, глядишь, Эдисон какой-нибудь... изобретатель. Да ты про Эдисона слыхал ли? - Слыхал, - буркнул я. - Это который телефон выдумал. - Ну, вот и пойди, пойди, познакомься, а я тут в тени газету почитаю. Белокурый мальчик с большими серыми глазами оставил на столике свои чертежи, планки и пошел к будке. Пока он что-то там спрашивал, я сел к столику. Он вернулся, держа в руках карандаш и циркуль. Он не рассердился, увидев, что я рассматриваю и трогаю его работу, и только тихо сказал: - Ты, пожалуйста, не сломай планку, она очень тонкая. - Нет, - усмехнулся я, - не сломаю. Это ты что мастеришь? Трактор? - О, что ты! - удивленно ответил мальчик. - Разве ты не видишь, что это модель ветряного двигателя? Это работа тонкая. - "Тонкая"! "Тонкая"! - позабывая дядины наставления, передразнил я. - Ты бы лучше шел на сетку кверх ногами прыгать, а то все равно потом выкрасить да выбросить. Мальчик поднял на меня задумчивые серые глаза. Грубость моя его, очевидно, удивила, и он подыскивал слова, как мне ответить. - Послушай, - тихо сказал он. - Я тебя к себе не звал. Не правда ли? Если тебе нравится прыгать на сетке, пойди и прыгай. - Он замолчал, сел, взял циркуль и, взглянув на мое покрасневшее лицо, добавил: - Я тоже люблю лазить и прыгать, но с тех пор, как я в прошлом году выбросился с парашютом из горящего самолета, прыгать мне уже нельзя. Он вздохнул и улыбнулся. Краска все гуще и гуще заливала мне щеки, как будто я лицом попал в крапиву. - Извини, - сказал я. - Это я дурак... Может быть, тебе помочь? Мне все равно делать нечего. Теперь смутился сероглазый мальчик. - Почему же дурак? - запинаясь, возразил он. - Зачем это? Ну, если хочешь, возьми этот квадрат, попроси в будке дрель и просверли, где отмечены дырочки. Постой, они тебе так не дадут! У тебя ученический билет не с собой? Ну, тогда возьми мой. - И он протянул мне затрепанную красную книжечку. Я заглянул в билет. Его звали Славой, фамилия - Грачковский. Он был мне ровесник. Мы дружно мастерили двигатель, когда к нам подошел дядя и протянул две плитки мороженого. - Мы познакомились, - объяснил я. - Его зовут Славой. И он прыгнул из горящего самолета на парашюте. - Чаще меня зовут Славка, - поправил мальчик. - А с парашютом это я не сам прыгнул - меня отец выкинул. Я же только дернул за кольцо, попал на крышу водопроводной башни и, уже свалившись оттуда, сломал себе ногу. - Но она ходит? - Ходить-то ходит, да нельзя пока быстро бегать. - Он посмотрел на дядю, улыбнулся и спросил: - Это вы вчера стреляли в тире и поправили меня, чтобы я не сваливал набок мушку? Ой, вы хорошо стреляете! - Старый стрелок-пехотинец, - скромно ответил дядя. - Стрелял в германскую, стрелял и в гражданскую. "Эге, стрелок-пехотинец! - покосился я на дядю. - Так ты уже давно Славку приметил! А я-то думал, что мы его в товарищи выбрали случайно!" Вскоре мы со Славкой расстались и уговорились назавтра встретиться здесь же. - Вот человек! - похвалил дядя Славку. - Это тебе не то что какой-нибудь молодец, который только и умеет к мачехе... в ящик... Ну, да ладно, ладно! Ты с самолета попробуй прыгни, тогда и хорохорься. А то не скажи ему ни слова. Динамит! Порох!.. Вспышка голубого магния! Ты давай-ка с ним покрепче познакомься... Домой к нему зайди... Посмотришь, как он живет, чем в жизни занят, кто таковы его родители... Эх, - вздохнул дядя, - кабы нам да такую молодость! А то что?.. Пролетела, просвистела! Тяжкий труд, черствый хлеб, свист ремня, вздохи, мечты и слезы... Нет, нет! Ты с ним обязательно познакомься; он скромен, благороден, и я с удовольствием пожал его молодую руку. Дядя проводил меня только до церковной ограды. - Вот, - сказал он, - спустишься по тропе на откос, а там через дыру забора - и ты в саду, дома. Днем да без вещей здесь куда ближе. А я приду попозже. Посвистывая, осторожно спускался я по крутому склону. Добравшись уже до разваленной беседки, я услышал шум и увидел, как во дворике промелькнуло лицо старухи. Волосы ее были растрепаны, и она что-то кричала. Тотчас же вслед за ней из кухни с топором в руке выбежал ее престарелый сын; лицо у него было мокрое и красное. - Послушай! - запыхавшись и протягивая мне топор, крикнул он. - Не можешь ли ты отрубить ей голову? - Нет, нет, не могу! - завопил я, отскакивая на сажень в сторону. - Я... я кричать буду! - Но она же, дурак, курица! - гневно гаркнул на меня бородатый. - Мы насилу ее поймали, и у меня дрожат руки. - Нет, нет! - еще не оправившись от испуга, бормотал я. - И курице не могу... Никому не могу... Вы погодите... Вот придет дядя, он все может. Я пробрался к себе и лег на кровать. Было теперь неловко, и я чувствовал себя глупым. Чтобы отвлечься, я развернул и стал читать газету. Прочел передовицу. В Испании воевали, в Китае воевали. Тонули корабли, гибли под бомбами города. А кто топил и кто бросал бомбы, от этого все отказывались. Потом стал читать происшествия. Здесь все было куда как понятней. Вот автобус налетел на трамвай - стекла выбиты, жертв нет. "Не зевай, шофер, счастливо еще отделался!" Вот шестилетний мальчишка свалился с моста в воду, и сразу же за ним бросились трое: его мать, милиционер и старик, торговавший с лотка папиросами. Подлетела лодка и подобрала всех четверых. "Молодцы люди! А мальчишке дома надо бы задать деру". А вот объявление: какой-то дяденька продает велосипед, он же купит заграничную шляпу. "Глупо! Я бы никогда не продал. Черта ли толку в шляпе да без велосипеда?" А вот, стоп!.. Я сжал и подвинул к глазам газету. А вот... ищут меня... "Разыскивается мальчик четырнадцати лет, Сергей Щербачов. Брюнет. На виске возле левого глаза родинка. Сообщить: Москва, телефон Г 0-48-64". "Так, так! Значит, вернулась Валентина. Телефон не наш, не домашний, значит, ищет милиция". Трясущейся рукой я подвинул дорожное дядино зеркальце. Долго и тупо глядел. "Да, да, вон он и я. Вот брюнет. Вот родинка". "Разыскивается..." Слово это звучало тихо и приглушенно. Но смысл его был грозен и опасен. Вот они скользят по проводам, телеграммы: "Ищите! Ищите!.. Задержите!" Вот они стоят перед начальником, спокойные, сдержанные агенты милиции. "Да, - говорят они, - товарищ начальник! Мы найдем гражданина Сергея Щербачова, четырнадцати лет, брюнета, с родинкой, - того, что выламывает ящики и продает старьевщикам чужие вещи, Он, вероятно, живет в каком-нибудь городе со своим подозрительным дядей, например в Киеве, и мечтает безнаказанно поступить в мичманскую школу, чтобы плавать на советских кораблях в разные страны. Этот лживый барабанщик, которого давно уже вычеркнули из списков четвертого отряда, вероятно, будет плакать и оправдываться, что все вышло как-то нечаянно. Но вы ему не верьте, потому что не только он сам такой, но его отец осужден тоже". Я швырнул зеркало и газету. Да! Все именно так, и оправдываться было нечем. Ни возвращаться домой, ни попадать в исправительный дом я не хотел Я упрямо хотел теперь в мичманскую школу. И я решил бороться за свое счастье. Насухо вытер я глаза и вышел на улицу. Постовые милиционеры, дворники с бляхами, прохожие с газетой - все мне теперь казались подозрительными и опасными. Я зашел в аптеку и, не зная точно, что мне нужно, долго толкался у прилавка, до тех пор, пока покупатели не стали опасливо поглядывать на меня, придерживая рукой карманы, и продавец грубо не спросил, что мне надо. Я попросил тюбик хлородонта и поспешно вышел. Потом я очутился возле парикмахерской. Зашел. - Подкоротить? Под машинку? Под бокс? Под бобрик? - равнодушно спросил парикмахер. - Нет, - сказал я. - Бритвой снимайте наголо. Пряди темных волос тихо падали на белую простыню. Вот он показался на голове, узкий шрам. Это когда-то я разбился на динамовском катке. Играла музыка. Катались с Ниной. Было шумно, морозно, весело... Уши теперь торчали, и голова стала круглой. На лице резче выступил загар. Вышел, выдавил из тюбика немного зубной пасты, смазал на виске родинку. Брови на солнце выцвели: попробуй-ка разбери теперь, брюнет или рыжий. Сверкали на улице фонари. Пахло теплым асфальтом, табаком, цветами и водой. "Никто теперь меня не узнает и не поймает, - думал я. - Отдаст меня дядя в мичманскую школу, а сам уедет в Вятку... Ну и пусть! Буду жить один, буду ст

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору Rambler's Top100 Яндекс цитирования