ти, любая частичка - напоминание о творении. Каждый элемент этой
памяти-урока был подлинным, но иллюзорным в своей постоянной изменчивости,
и  она  поняла,  что  приблизилась,  как  только  вообще  могла,   к   тем
предвидениям, что однажды и навсегда закогтили ее вкусившего спайс сына.
     "Алия лжет, потому что она одержима одним из тех,  кто  несет  гибель
Атридесам. Она сама - первый  источник  гибели.  Значит,  ал-Фали  говорит
правду: черви обречены, если только курс  экологического  преображения  не
будет видоизменен".
     Подневольная откровению, Джессика  увидела  людей  в  зале  словно  в
замедленной киносъемке,  постигая  роль  каждого  из  присутствующих.  Она
отчетливо определила всех, кому поручено не  допустить,  чтобы  она  вышла
отсюда живой. И ее путь  сквозь  них  начертался  в  ее  сознании  словарю
обрисованный ярким светом - смятение среди  них,  один  при  своем  выпаде
натыкается на другого, все группки людей перешиваются. А еще  она  видела,
что может покинуть Великую Залу только для того, чтобы вверить свою  жизнь
кому-то другому. Алию не заботит, сотворит ли она мученицу.  Нет  -  ТОМУ,
КЕМ ОНА ОДЕРЖИМА, на это наплевать.
     В своем застывшем времени  Джессика  выбрала  способ  спасти  старого
наиба и отправить его посланцем.  Путь  из  Залы  виделся  с  неизгладимой
четкостью. До чего же все просто! Фигляры с забаррикадированными  глазами,
чьи плечи сохраняют положение неподвижной  обороны,  и  каждый  из  них  в
огромной Зале виделся ей в столь необратимом разладе,  что  мертвая  плоть
могла бы соскользнуть с них, обнажая скелеты. Их тела, их одежды, их  лица
говорили о  личном  аде  каждого:  грудь,  напоенная  скрытыми  кошмарами,
блестящий  серп  драгоценного  украшения,  ставший  заменой  оружию;  рты,
безусловность приговоров которых - от испуга; кафедральные  призмы  бровей
демонстрируют высокомерие и религиозность, отрицаемые чреслами.
     Несомую гибель  ощутила  Джессика  в  той  складывающейся  силе,  что
выпущена была на волю на Арракисе. Голос ал-Фали дистрансом прозвучал в ее
душе, пробуждая зверя в самых ее глубинах.
     В мгновение ока Джессика вернулась из адаба в мир  движения,  но  мир
этот был уже другим по сравнению с тем,  какой  властвовал  над  ней  лишь
секунду назад.
     Алия собирались заговорить, но Джессика сказала:
     - Тихо!  -  И  затем:  -  Есть  страшащиеся,  будто  я  безоговорочно
обратилась к Бене Джессерит. Но с того  дня,  когда  Свободные  в  пустыне
подарили жизнь мне и моему сыну, я - Свободная! - И она перешла на древний
язык, который в  этой  Зале  мог  понять  только  тот,  для  кого  он  был
предназначен! - Он сар акхака зеливан ау маслумен!
     "Поддержи своего брата во время его нужды, прав он или не прав!"
     Слова ее произвели желаемый эффект: легкое перемещение внутри Палаты.
     Но Джессика разбушевалась:
     - Вот Гадхеан ал-Фали, честный Свободный, приходит сюда  сказать  мне
то, о чем мне должны бы были поведать уже другие.  Пусть  никто  этого  не
отрицает! Экологическое преображение  стало  вырвавшейся  из-под  контроля
бурей!
     Бессловесная волна согласия пробежала по зале.
     - И моя дочь восторгается  этим!  -  продолжала  Джессика.  -  Мектуб
ал-меллах! Ты режешь мою плоть  и  солью  пишешь  по  моим  ранам!  Почему
Атридесы обрели здесь родной дом? Потому что  Мохалата  была  естественной
для нас. Для Атридесов  править  всегда  означало  защищать,  сотрудничая:
Мохалата, как всегда это знали Свободные. Поглядите теперь на нее! - и она
указала на Алию. - Она хохочет  по  ночам  в  одиночестве,  созерцая  свое
собственное зло!  Производство  спайса  совсем  иссякнет,  или,  в  лучшем
случае, будет ничтожной долей от прежнего уровни! И когда  весть  об  ЭТОМ
разойдется...
     - Мы сохраним угол  для  самого  ценного  продукта  во  Вселенной!  -
вскричала Алии.
     - Углом ада мы станем! - рассвирепела Джессика.
     И Алия заговорила на самом древнем Чакобсе, личном языке Атридесов, с
его трудными гортанными остановками и прищелкиваниями:
     - Теперь ты знаешь, МАТЬ! Ты  думала,  внучка  Барона  Харконнена  не
усвоит всех тех жизней, что  ты  впихала  в  мое  сознание  еще  до  моего
рождения? Когда  я  разозлилась  на  то,  что  ты  со  мной  сделала,  мне
понадобилось только спросить саму себя, как  бы  поступил  на  моем  месте
Барон Харконнен. И он мне ответил! Понимаешь  меня,  Атридесова  сука?  Он
ответил МНЕ!
     Ядовитую злобу  услышала  Джессика  и  подтверждение  своей  догадки.
БОГОМЕРЗОСТЬ! Алия  побеждена  изнутри,  одержима  КАХУЭТом  зла,  Бароном
Владимиром Харконненом. Сам Барон говорит сейчас ее устами, не заботясь  о
том, что выходит наружу. Он хочет, чтобы она  увидела  его  месть,  хочет,
чтобы она поняла - его не удастся сбросить со счета.
     Предполагается, что я с моим  знанием  останусь  здесь,  беспомощной,
подумала Джессика. И с этой мыслью она кинулась по пути, показанному ей  в
адабе, восклицая:
     - Федайкины, следуйте за мной!
     Как выяснилось, в зале было шесть федайкинов, и пять из них пробились
вслед за ней.



                                    24

                     Когда я слабее тебя, я прошу тебя дать  мне  свободу,
                поскольку это в  согласии  с  твоими  принципами,  когда  я
                сильнее тебя, я отбираю у тебя свободу,  поскольку  это  в
                согласии с моими принципами.
                                 Слова древнего Философа.
                                 (Харк ал-Ада приписывает их Луису Вьело).

     Лито высунулся  из  тайного  выхода  из  съетча,  увидел  дно  кручи,
уходившей вверх за пределы его ограниченной  видимости.  Шедшее  к  закату
солнце  отбрасывало  по  вертикальным   полосам   обрыва   длинные   тени.
Бабочка-скелетик порхала, залетая то в  свет,  то  в  тень,  ее  паутинные
крылышки казались против света прозрачным кружевом. До чего же  нежна  эта
бабочка, чтобы здесь существовать, подумал Лито.
     Прямо впереди простирался абрикосовый сад, где работали дети, собирая
упавшие плоды. За садом был  канал.  Он  и  Ганима  ускользнули  от  своей
охраны,  затерявшись  во  внезапном  встречном  потоке  рабочих.  Для  них
оказалось сравнительно простым проползти  вниз  по  вентиляционным  шахтам
туда, где они соединялись с  лестницей,  к  потайному  выходу.  Теперь  им
оставалось только смешаться с детьми, пробраться к  каналу  и  шмыгнуть  в
туннель. Там они смогут держаться рядом с  хищной  рыбой,  не  дозволявшей
песчаной форели втянуть в своей пузырь оросительную воду племени. Ни  один
Свободный  никогда  и  не  вообразит,  что   человек   способен   рискнуть
погрузиться в воду.
     Он вышел из  защитных  проходов.  Круча  простиралась  вдаль  по  обе
стороны от него, став горизонтальной  просто  благодаря  его  собственному
движению.
     Ганима двигалась вплотную за ним. У обоих были небольшие корзинки для
сбора  фруктов,  сплетенные  из  волокон  спайса,  но  в  каждой  корзинке
находился запакованный сверток:  фремкит,  пистолет  маула,  криснож...  и
новые одежды, присланные Фарадином.
     Ганима проследовала в сад за своим братом,  смешалась  с  работающими
детьми. Маски стилсьютов скрывали все лица. Они стали всего лишь еще двумя
работниками, но Ганима чувствовала, что их поступок  уводит  ее  жизнь  за
защищающие рубежи и с известных путей. До чего же прост этот шаг,  шаг  из
одной  опасности  в  другую!  Новые  одеяния,   присланные   Фарадином   и
находившиеся теперь в их корзинках, преследовали цель, хорошо понятного им
обоим. Ганима подчеркнула это понимание,  вышив  свой  личный  девиз:  "Мы
Соучаствуем", на Чакобса, над двумя нагрудными ястребиными профилями.
     Скоро наступят сумерки,  и  за  каналом,  проводившем  границу  между
пустыней и возделанными землями съетча, воцарится такой особенный вечер, с
которым  немногие  места  во  Вселенной  могут  потягаться.  Будет   мягко
освещенная пустыня, мир настойчивого одиночества,  пропитанный  ощущением,
будто каждое создание одиноко в этом новом мире.
     - Нас видели, - прошептала Ганима, наклоняясь рядом со своим братом и
приступая к работе.
     - Охрана?
     - Нет.
     - Хорошо.
     - Нам надо побыстрее уходить, - сказала она.
     Лито, согласясь с этим, двинулся через сад прочь от кручи. Он подумал
мыслью своего отца: "Все в пустыне или пребывает подвижным, или исчезает".
Вдали,  в  песках,  он  видел   возвышающийся   Спутник,   напоминание   о
необходимости подвижности. Скалы, в своем  загадочном  бдении,  оставались
неподвижными и жесткими, год за годом истаивая под атаками несомого ветром
песка. Однажды Спутник станет песком.
     Приблизясь к каналу, они услышали музыку из высокого входа  в  съетч.
Старомодный набор инструментов Свободных -  двудырчатая  флейта,  тимпаны,
тамбурины, сделанные из спайсового цилиндра и кожи, туго натянутой на него
с одной стороны. Никто не спрашивал,  у  какого  животного  планеты  берут
такую кожу.
     "Стилгар припомнит, что я говорил ему о  той  расщелине  Спутника,  -
подумал Лито. - Он придет в темноте, когда будет слишком поздно - и  тогда
узнает".
     Вскоре они были у канала. Они скользнули в открытую трубу, взобрались
по инспекционной лестнице  на  выступ  для  обслуживания.  В  канале  было
сумрачно, сыро и холодно, слышался плеск  хищной  рыбы.  Любой  несчастной
форели, которая попробует украсть воду, рыба  прокусит  размягчившуюся  от
воды внутреннюю поверхность. Людям их тоже следует остерегаться.
     - Осторожно, - сказал  Лито,  спускаясь  со  скользкого  выступа.  Он
крепко пристегнулся памятью к местностям  и  временам,  которых  его  тело
никогда не знало. Ганима последовала за ним.
     Преодолев канал, они разделись до стилсьютов и надели  новые  одежды.
Оставив  прежнее  одеяние  Свободных  позади,  они  взобрались  по  другой
инспекционной трубе, переползли через дюну на ее другую сторону.  Там  они
присели, заслоненные от съетча, извлекли свои  маулы  и  крисножи,  надели
упакованные фремкиты на плечи. Музыки им больше слышно не было.
     Лито встал и направился по ложбинке между дюнами.
     Ганима шаг в  шаг  пошла  за  ним,  тренированно,  аритмично  и  тихо
перемещаясь по открытому песку.
     Под гребнем каждой дюны они пригибались и прокрадывались к  укромному
местечку, где делали паузу и оглядывались назад - нет ли  погони.  Никаких
преследователей не возникло в пустыне к тому времени, когда  они  достигли
первых скал.
     В тенях скал они пробрались вокруг Спутника к выступу, смотревшему на
пустыню. Далеко-далеко, где был  БЛЕД,  мерцали  цвета.  Темнеющий  воздух
казался хрупким, как тонкий хрусталь. Пейзаж, открывавшийся их взору,  был
превыше жалости, и растекался он беспрепятственно - ровная  уверенность  в
себе. Шаря по безбрежным пространствам, взгляд не  находил  ни  одной  для
себя зацепки.
     Это горизонт вечности, подумал Лито.
     Ганима присела на корточки  рядом  со  своим  братом,  думая:  "Скоро
состоится нападение". Она прислушивалась к малейшему звуку,  все  ее  тело
превратилось в сгусток напряженно-пытливого ожидания.
     Лито был не менее насторожен. Он  владеет  теперь  в  высшей  степени
тренированностью  всех  тех,  чьи  жизни  живут  внутри  него.  В  пустыне
приучаешься твердо полагаться на  свои  чувства,  на  ВСЕ  чувства.  Жизнь
становится запасом накопленных восприятий, каждое из которых нацелено лишь
на мгновенное спасение жизни.
     Вскоре Ганима вскарабкалась наверх и поглядела через выемку  в  скале
на путь, по которому они пришли. Казалось,  целая  жизнь  отделяет  их  от
безопасности съетча, грудой немых круч высившегося за  коричнево-пурпурным
пространством, с  подернутыми  пылью  краями  очертаний,  где  серебряными
стрелками посверкивали остатки солнечного света.  Погони  так  и  не  было
видно на отделявшем их от съетча пространстве.  Она  вернулась  и  присела
рядом с Лито.
     -  Это  будет  хищник,  -  сказал  Лито.  -  Таково  мое  теоретичное
вычисление.
     - По-моему, ты слишком быстро  остановился  в  своих  вычислениях,  -
сказала Ганима. - Это будет не один хищник. Дом Коррино знает, что не надо
складывать свои надежды в один мешок.
     Лито кивнул в знак согласия.
     Его ум внезапно ощутил тяжесть всего того множества  жизней,  которые
влила в него его НЕПОХОЖЕСТЬ - всех жизней, ставших его  собственными  еще
до его рождения. Он был перенасыщен  живыми  и  хотел  сбежать  от  своего
сознания. Внутренний мир был тяжким зверем, способным его сожрать.
     Он обеспокоенно поднялся, вскарабкался к той  выемке,  через  которую
смотрела Ганима, поглядел на кручи съетча. Там, под кручами, ему был виден
канал, проводивший линию между жизнью и смертью. Виднелись на краю  оазиса
верблюжий шалфей, луковая трава, трава  "перья  гоби",  дикая  алфалфа.  В
остатках света ему видны были черные движущиеся пятнышки - птицы,  с  полу
лета клевавшие алфалфу. Далекие колосья зерновых были  взъерошены  ветром,
гнавшим двигавшиеся прямо на сад  тени.  Движение  теней  вывело  Лито  из
забытья - он увидел, что тени скрывают внутри своей текучей  формы  больно
перемену, и эта большая перемена высвободит изгибы  радуг  по  подернутому
серебряной пылью небу.
     "Что здесь произойдет?" - спросил он самого себя.
     Он знает, что это будет либо смерть,  либо  игра  со  смертью,  целью
которой станет он сам.  Ганима  -  вот  кому  суждено  вернуться,  веря  в
реальность его смерти, увиденной ею. И под допросом в глубоком гипнозе она
со всей искренностью покажет, что брат ее, разумеется, задран зверем.
     Неизвестности этого места бередили его воображение. Он  подумал,  как
легко поддаться призыву погрузиться в предвидение, рискнуть  послать  свое
сознание в неизменяемое, абсолютное будущее. Хотя и малое видение его  сна
было достаточно дурным. Он знал, что не отважится увидеть больше.
     Вскоре он спустился и присел рядом с Ганимой.
     - Погони все еще нет, - сказал он.
     - Звери, которых они на нас нашлют,  будут  большими,  -  проговорила
Ганима. - Может, у нас будет время разглядеть их приближение.
     - Нет, если они появятся ночью.
     - Стемнеет очень скоро, - заметила она.
     - Да. К этому времени нам надо будет уже находиться в НАШЕМ месте,  -
он указал туда, где слева от них, внизу, ветер  песков  выточил  крохотную
расщелинку в базальте. Она была достаточно велика, чтобы  вместить  их,  и
достаточно мала, чтобы в нее не пролезли большие твари.
     То место, которое он указал Стилгару.
     - Они и в самом деле могут нас убить, - сказал он.
     - Мы должны пойти на это, - возразила она. - Ради нашего отца.
     - Я и не спорю.
     И поймал: "Это правильный путь. Мы правы, так поступая". Но он  знал,
как опасно в этом мире быть ПРАВЫМ. Выживут ли они - это теперь зависит от
постоянной сосредоточенности и контроля над собой, в любой момент  времени
надо быть готовыми к испытанию. Их лучшие доспехи -  навыки  Свободных,  а
знание Бене Джессерит - та сила, что у  них  в  резерве.  Оба  они  мыслят
теперь как  закаленные  в  битвах  ветераны-Атридесы,  не  имеющие  другой
защиты, кроме суровой стойкости Свободных, хотя ни намека на нее нет в  их
детских телах и их внешнем обличьи.
     Лито нашарил рукоять крисножа с отравленным лезвием у себя на  поясе.
Ганима повторила его жест.
     - Не спуститься ли нам теперь? - спросила  она.  Произнося  это,  она
заметила движение далеко внизу, легкое движение, на расстоянии  казавшееся
не таким угрожающим. Она замерла - и Лито все понял еще до того,  как  она
предупредила его вслух.
     - Тигры, - сказал он.
     - Лазанские тигры, - поправила она.
     - Они нас видят, - сказал он.
     - Лучше нам поспешить, - сказала она. - Маула  никогда  не  остановит
таких созданий. Они наверняка хорошо на нее натасканы.
     - Где-то  поблизости  -  человек-наводчик,  -  и  Лито  первым  начал
спускаться, быстро и вприпрыжку, к скалам слева.
     Ганима с ним согласилась, но вслух ничего не  сказала  экономя  силы.
Где-то поблизости  должен  быть  человек.  Этим  тиграм  не  позволили  бы
разгуливать на свободе до нужного момента.
     Тигры быстро передвигались в последних остатках  света,  перепрыгивая
со скалы на скалу. Их ум был - в их глазах, и скоро наступит  ночь,  время
для таких, как  они.  Колокольчиковая  трель  ночной  птицы  донеслась  со
Спутника,  подчеркивая  перемену.  Порождения  тьмы  уже  ожили  в   тенях
выщербленных расщелин.
     Бегущие близнецы продолжали видеть тигров. От  зверей  веяло  налитой
силой, в каждом их движении было струящееся чувство золотой уверенности.
     У Лито появилось ощущение, что он допустил ошибку, сунувшись сюда,  и
что здесь его жизнь окончится. Он бежал с твердым знанием,  что  и  он,  и
Ганима вовремя достигнут узкой расщелины, но  он  не  мог  то  и  дело  не
оглядываться с восхищением на приближающихся зверей.
     "Один раз споткнешься - и мы пропали", - подумал он.
     Эта мысль поубавила в нем уверенности, и он побежал быстрее.



                                    25

                     Вы,  Бене  Джессерит,  называете  вашу   деятельность
                Паноплиа Профетикус  "Наукой  Религии".  Очень  хорошо.  Я
                добивающийся УЧЕНИЯ другого рода,  нахожу  это  подходящим
                определением. Вы, разумеется, творите собственные мифы, но
                так поступают все  общества.  Но  должен  я  вас,  однако,
                предостеречь. Вы ведете себя, как вели себя  столь  многие
                заблуждающиеся ученые. Ваши действия  показывают,  что  вы
                хотите что-то изъять из жизни. Вот время напомнить  вам  о
                том, что вы сами столь  часто  исповедуете:  нельзя  иметь
                любую вещь отдельно от ее противоположности.
                                 Проповедник в Арракине: Послание Сестрам.

     В предрассветный  час,  Джессика  неподвижно  сидела  на  потрепанном
коврике из спайсовой ткани. Вокруг нее были голые скалы старого и  бедного
съетча, одного из первоначальных поселений. Располагался  он  под  Красным
ущельем, заслоняемый от западных ветров пустыни. Ее доставили сюда ал-Фали
и его собратья - и теперь они  ждали  слова  Стилгара.  На  всякий  случай
федайкин проявил меры предосторожности, налаживая с ним связь. Стилгару не
узнать, где они находятся.
     Федайкин уже знал, что на них  заведено  Процесс-Вербал,  официальное
дело о преступлениях против Империи. Алия выдвинула обвинение, что ее мать
подкупили, дабы склонить к  лжесвидетельству,  враги  государства  -  хотя
прямо Бене Джессерит  не  назывался.  Самовластная,  тираническая  природа
власти Алии была, однако, проявлена без обиняков, и теперь  ее  вера,  что
раз она контролирует Квизарат, ставший ее жречеством,  то  контролирует  и
Свободных, была на пороге настоящей проверки.
     Послание Джессики Стилгару было прямым и простым: "Моя дочь  одержима
и должна быть подвергнута Испытанию".
     Однако же, страх  разрушает  ценности,  и  уже  стало  известно,  что
некоторые  Свободные  предпочли  не  верить   этому   обвинению.   Попытки
предъявлять обвинение, чтобы заручиться поддержкой и укрытием, вызвали две
баталии за  ночь,  но  орнитоптеры,  угнанные  людьми  ал-Фали,  доставили
беглецов в это ненадежное убежище - Красное ущелье. Отсюда был кинут  клич
ко всем федайкинам, но  меньше  двух  сотен  их  оставалось  на  Арракисе.
Остальные получили посты по всей Империи.
     Размышляя над этими фактами, Джессика призадумалась, не  достигла  ли
она места своей смерти. Некоторые федайкины  тоже  так  полагали,  но  для
воинов-смертников смерть - не пугало. Ал-Фали просто усмехнулся ей,  когда
один из его молодых людей поделился своим страхом.
     - Когда Господь  предопределяет,  что  его  творение  должно  умереть
там-то и там-то, он пробуждает  в  этом