интересно,  какой  кулак  понадобится
Фарадину?
     "Что он  делает?  -  недоумевала  Джессика.  -  Как  же  Дом  Коррино
ухватится за этот довод, злорадствуя!"
     - Так,  по-твоему,  Жречество  не  позволит  Ганиме  выйти  замуж  за
Фарадина? - Джессика рискнула запустить пробный шар,  чтобы  увидеть,  что
могут означать слова Фарадина.
     - Позволить ей? Великие боги! Жречество позволит Алии  все,  что  она
прикажет. Она даже сама может выйти замуж за Фарадина!
     "Сюда ли он и закидывает удочку?" - задумалась Джессика.
     - Нет, миледи, предмет  спора  не  в  этом.  Люди  Империи  не  могут
провести различия между правлением Атридесов и правлением скотины Раббана.
Каждый день люди умирают в темницах Арракиса. Я ушел, потому что больше ни
часу не мог предоставлять Атридесам мою мечедержащую  руку!  Разве  ты  не
понимаешь, о  чем  я  говорю,  почему  я  сейчас  у  тебя  -  у  ближайшей
представительницы Атридесов? Империя Атридесов предала  твоего  Герцога  и
твоего сына. Я любил твою дочь, но наши пути  разошлись.  Если  дойдет  до
того, я посоветую Фарадину не принимать руки Ганимы - или Алии - иначе как
только на собственных условиях!
     "А,  он  ведет  к  официальному  и  почетному  увольнению  со  службы
Атридесов, - подумала Джессика.  -  Но  все  другие  дела,  о  которых  он
говорил, возможно ли, чтобы он знал,  насколько  они  для  нее  значимы  и
воздействуют на нее?"
     Она нахмурилась:
     - Ты ведь знаешь, что шпионы ловят каждое наше слово, верно?
     - Шпионы? - он хмыкнул. - Они слушают нас  также,  как  на  их  месте
слушал бы я. Знаешь ли ты, как моя верность пошла в другую сторону? Многие
ночи провел я в одиночестве в пустыне, и Свободные были совсем неподалеку.
В пустыне, особенно ночью, сталкиваешься с опасностью думать вовсю.
     - Там ты и услышал, как Свободные нас проклинают?
     - Да. В племени ал-Ураба. По повелению Проповедника я присоединился к
ним,  миледи.  Мы  называем  себя  Зарр  Садус  -  те,  кто   отказывается
повиноваться Жрецам. Я здесь,  чтобы  формально  известить  Атридесов:  "Я
перешел на вражескую территорию".
     Джессика изучала его, ища  малейших  разоблачительных  признаков,  но
Айдахо ничем не показал, будто  говорит  ложно  или  со  скрытым  умыслом.
Действительно ли возможно, чтобы он перешел к Фарадину? Она напомнила себе
максимум  Бене  Джессерит:  "В  делах  человеческих,  ничто  не   остается
устойчивым - все дела человеческие закручиваются спиралью кругом и прочь".
Если Айдахо действительно покинул клан Атридесов, то это бы объяснило  его
теперешнее поведение. Он движется кругом и прочь. Она  должна  рассмотреть
это как вероятность.
     "Но почему он подчеркнул, что сделал это по велению Проповедника?"
     Ум Джессики быстро перебрал различные альтернативы -  и  она  поняла,
что, может быть, ей нужно убить Айдахо. План,  на  который  она  возложила
свои надежды, оставался столь хрупким, что ничему нельзя было позволить  в
него встревать. Ничему. А в словах Айдахо был намек,  будто  он  знает  ее
план.  Она  прикинула,  каково   их   взаиморасположение,   сдвинулась   и
повернулась, заняв позицию для нанесения смертельного удара.
     - Я всегда  считала  упорядочивающее  воздействие  фоуфрелум  столпом
нашей силы, - сказала она. Пусть недоумевают, почему она перевела разговор
на систему классовых разграничений. -  Совет  Ландсраада  Великими  Домов,
местные Сиселраады, все заслуживают нашего...
     - Ты меня не собьешь, - сказал он.
     До чего ж прозрачны ее действия, подумал Айдахо. Значит ли  это,  что
она нарочито небрежна в утайке своих мыслей, или я все-таки  прошиб  стены
закалки Бене Джессерит? Последнее, решил Айдахо, но, кроме того, что-то  в
ней самой - возрастные изменения. Ему печально было видеть  все  небольшие
отличия между новыми Свободными и прежними. Уход пустыни  -  уход  чего-то
драгоценного для людей, и он не мог это описать, точно так же как  не  мог
описать то, что произошло с леди Джессикой.
     Джессика уставилась на Данкана  с  неприкрытым  изумлением,  даже  не
пытаясь скрыть свою реакцию. Неужели ее так легко видеть насквозь?
     - Ты меня не  убьешь,  -  сказал  он,  слова  старого  предупреждения
Свободных. - Не бросай свою кровь на  мой  нож.  И  подумал:  "Я  в  очень
сильной степени стал Свободным". При осознании, насколько  глубоко  усвоил
он  обычаи  планеты,  приютившей  его  вторую  жизнь,  у  него   появилось
досадливое ощущение непрерывности.
     - По-моему, тебе лучше уйти, - сказала Джессика.
     - Нет, до тех пор пока ты  не  примешь  моего  увольнения  со  службы
Атридесов.
     - Принято! - отрезала она.  И  только  по  произнесении  этого  слова
осознала, насколько же было оно рефлекторным. Ей  надо  время  подумать  и
переосмыслить. Откуда Айдахо заранее знал, что она сделает? Она не верила,
что он способен при помощи спайса совершать прыжки во Времени.
     Айдахо пятился от нее, пока спиной не уперся в дверь. Он поклонился:
     - Еще раз я называю тебя миледи, и больше затем  никогда.  Мой  совет
Фарадину будет: отослать тебя назад на Баллах, тихо и быстро,  как  только
можно скорей. Ты слишком опасная игрушка, чтобы  держать  тебя  при  себе.
Хотя, по-моему, он не думает о  тебе  как  об  игрушке.  Ты  работаешь  на
Сестер, а не на Атридесов. Вы, ведьмы, движетесь в слишком глубокой  тьме,
чтобы обычный смертный мог когда-либо вам доверять.
     - Гхола почитает себя обычным смертным, - поддела она.
     - По сравнению с тобой, - ответил он.
     - Уходи! - приказала она.
     -  Таково  мое  намерение,  -   он   выскользнул   за   дверь,   мимо
любопытствующего взгляда явно подслушивающей служанки.
     "Сделано, - подумал он. - И они смогут  истолковать  это  лишь  одним
образом".



                                    35

                     Только в царстве математики можем мы понять  точность
                видения  будущего  Муад   Дибом.   Итак,   во-первых,   мы
                постулируем  любое   количество   направленных   измерений
                пространства. (Это классическая  N-складчатая  РАЗВЕРНУТАЯ
                СОВОКУПНОСТЬ N измерений). В этом построении,  ВРЕМЯ,  как
                оно обычно понимается, становится совокупностью одномерных
                свойств.  Прилагая  это   к   феномену   Муад   Диба,   мы
                обнаруживаем, что либо мы сталкиваемся с новыми свойствами
                Времени, либо что мы  имеем  дело  с  отдельной  системой,
                содержащей  число  N  свойств  тела.  Для  Муад  Диба,  мы
                допускаем последнее. Как показывает редукция, направленные
                измерения  N-складчатости  могут  иметь  лишь   раздельное
                существование   внутри   различных   построений   ВРЕМЕНИ.
                Раздельные измерения ВРЕМЕНИ демонстрируют  таким  образом
                свое существование. Отсюда неизбежно  вытекает,  что  Муад
                Диб в своих предвидениях  воспринимает  N-складчатость  не
                как  развернутую  совокупность,  а  как  операцию   внутри
                единого построения. В результате, он укладывал свой мир  в
                то  единое  построение,  которое  являлось  его   видением
                ВРЕМЕНИ.
                                          Палишамба: Лекции в съетче Табр.

     Лито  лежал  на  гребне  дюны,  вглядываясь  в  извилистое  скалистое
возвышение  за  открытыми  песками.  Скалы  возвышались  над  песком   как
огромнейший червь, плоский и угрожающий в свисте утра. Ни единая птица  не
кружила над головой, ни единое животное не резвилось среди скал. Он  видел
щели ветроуловителей почти в середине  спины  "червя".  Значит,  там  есть
вода. У червя-скалы было сходство с привычным  видом  съетча-убежища,  вот
только все живое  отсутствовало.  Лито  лежал  тихо,  сливаясь  с  песком,
наблюдая.
     В голове его, с монотонной настойчивостью  блуждал  один  из  напевов
Гурни Хэллека:

                   Под холмом, где лисица резвится,
                   Где свет солнца так ярко струится,
                   Там мой милый недвижно лежит.
                   Сквозь пахучие травы пройду я,
                   Но его разбудить не смогу я,
                   Умер он, и в могилу зарыт.

     Где же там вход, гадал Лито.
     Он был уверен, что это - Джакуруту  (Фондак),  но,  кроме  отсутствия
животной жизни, что-то еще  было  не  так  что-то,  мерцавшее  на  краешке
сознания и восприятия, предостерегая его.
     Что прячется под холмом?
     Отсутствие   животных   беспокоило.   Оно   пробудило   его   чувство
осторожности Свободного: "Отсутствие  говорит  больше  присутствия,  когда
дело касается выживания в пустыне". Но там была ветроловушка. Значит, вода
и люди ее потребляющие. За названием Фондак скрывалось место,  на  которое
наложено табу, даже в воспоминаниях большинства  Свободных  утерялось  то,
другое имя. И нигде не видно зверей и птиц.
     Нет людей - и все же здесь начинается Золотая Тропа.
     Его отец однажды сказал: "Неизвестное окружает нас везде  и  повсюду.
Вот где ты ищешь знаний".
     Лито поглядел направо, на  гребни  дюн.  Недавно  прошла  материнская
буря. Озеро Азрак, гипсовая равнина, обнажилась  из-под  своего  песчаного
покрытия. Поверье Свободных гласило, что у увидевшего Бийян, Белые  Земли,
исполнится  жгучее  и  опасное  желание,  желание,   которое   может   его
уничтожить. Лито видел лишь гипсовую равнину, говорившую ему  о  том,  что
некогда на Арракисе была открытая вода.
     И она будет здесь вновь.
     Он поглядел вперед,  все  обвел  взглядом,  высматривая  какое-нибудь
движение. Небо было пористым после шторма. Свет, сочившийся  сквозь  него,
порождал впечатление молочной разлитости, серебряного солнца,  спрятанного
где-то выше пыльной завесы, продолжавшей держаться в вышине.
     Лито опять перенес внимание на извилистую скалу.  Вытащил  из  своего
фремкита бинокль, настроил его линзы и посмотрел на обнаженную серость, на
это возвышение,  где  некогда  жили  люди  Джакуруту.  Укрупнение  сделало
видимым колючий кустарник,  тот,  что  называют  Царицей  Ночи.  Кустарник
гнездился в тенях расселины, которая могла быть входом в старый съетч.  Он
прикинул  длину  торчащего  нагромождения.  Серебряное  солнце  превращало
красное  в  серое,  наводило  размытую  плоскостность  по   всей   длинной
протяженности скалы.
     Он перекатился в другую сторону,  повернувшись  спиной  к  Джакуруту,
осмотрел  в  бинокль  все  его  окружавшее.  Ничто  в  пустыне  не  носило
отпечатков прохождения людей. Ветер уже стер и его следы,  оставив  только
смутную округлость там, где ночью он слез с червя.
     Опять  Лито  взглянул  на  Джакуруту.  Кроме  ветроловушки,  не  было
признаков, что там  когда-либо  проходили  люди.  И,  не  будь  извилистой
протяженности скалы, ничто бы не выделялось на выжженном песке  -  пустыня
от горизонта до горизонта.
     У Лито внезапно появилось чувство, что он оказался здесь потому,  что
не пожелал быть ограниченным системой, завещанной  ему  его  предками.  Он
припомнил, как смотрели на него люди, все, кроме Ганимы -  как  на  ошибку
мироздания.
     "Этот ребенок никогда не был  ребенком,  кроме  как  для  потрепанной
толпы его других памятей".
     "Я должен нести ответственность за принятое нами решение", -  подумал
он.
     Опять он тщательно проследовал взглядом по всей длине скалы. По  всем
описаниям, это должен быть Фондак, и никакое другое место  не  может  быть
Джакуруту.
     Он ощущал странное перекликающееся родство с  табу  этого  места.  По
методу Бене Джессерит, он отворил свой ум для Джакуруту, стараясь ничего о
нем не знать. ЗНАНИЕ - это барьер, препятствующий обучению.  На  несколько
мгновений он позволил себе просто откликаться на окружающее, не предъявляя
требований и не задавая вопросов.
     Проблема - в отсутствии животной жизни, но что-то одно особенное  его
настораживало. Теперь он это ухватил: не было птиц, питающихся  падалью  -
орлов, стервятников, ястребов. Даже если всякая  другая  жизнь  пряталась,
они оставались. Всякий источник воды в пустыне имел такую цепочку жизни. В
конце цепочки были  вездесущие  пожиратели  падали.  Никто  не  наведался,
выяснить, что это он тут делает.  Как  хорошо  он  знал  "сторожевых  псов
съетча",  этот  ряд  нахохлившихся  птиц  на  краю  обрыва  съетча   Табр,
примитивных  гробовщиков  ждущих  мяса.  Как  говорили  Свободные,   "наши
соперники". Но добавляли, что не испытывают ревности к птицам, потому  что
эти любопытные твари часто предупреждают о приближении посторонних.
     "Что, если Фондак покинут даже контрабандистами?"
     Лито сделал паузу, чтобы отпить из влагосборной трубки.
     "Что если там на самом деле нет воды?"
     Он рассмотрел свое положение. Он на двух червях  добрался  сюда,  всю
ночь подстегивая их своим цепом, оставив их полумертвыми. Это - Внутренняя
пустыня, где должно найтись пристанище контрабандистов. Если  жизнь  здесь
существует, если способна существовать - то только при наличии воды.
     "Что, если там нет воды? Что, если это не Джакуруту?"
     Опять он навел бинокль  на  ветроловушку.  Ее  внешние  края  сточены
песком, из-за недостатка должного ухода, но остается еще  достаточно.  Там
должна быть вода.
     "Но если ее там нет?"
     В заброшенном съетче вода могла испариться, утратиться  при  любых  -
неизвестно, скольких - катастрофах. Почему нет птиц,  питающихся  падалью?
Убиты ради их воды? Но кем? Как можно было уничтожить их всех  до  единой?
Яд?
     ОТРАВЛЕННАЯ ВОДА.
     В легенде о Джакуруту не было такого, как отравленная цистерна, но на
деле такое быть вполне могло. Если первоначальные обитатели были убиты, то
почему их к этому времени никто не заместил? Идуали были уничтожены  много
поколений назад, и в рассказах об этом яд никогда не упоминался. Он  опять
внимательно осмотрел скалу в бинокль. Как можно было  полностью  истребить
целый  съетч?  Наверняка  ведь  кто  то  спасся.  Обитатели  съетча  редко
оказывались дома все вместе. Кто-то блуждал по пустыне, двигался в города.
     Со смиренным вздохом Лито убрал свой бинокль. Он скользнул в укромное
место дюны, со сверх предосторожностями закрылся в свой стилтент  и  замел
все следы своего пребывания, готовясь переждать жаркие часы. Вялые ручейки
усталости струились по его телу, и он закрылся во тьму. Большую часть  дня
он провел в потном  и  тесном  стилтенте,  подремывая,  воображая  ошибки,
которые он мог бы совершить. Сны его были  защитными,  но  не  могло  быть
самозащиты в том испытании, которое выбрали они с Ганимой. Неудача  сожжет
их души. Он ел спайсовое печенье и спал, просыпался поесть опять,  попить,
и возвращался в сон.  Долгим  было  путешествие  к  этому  месту,  суровая
нагрузка для детских мускулов.
     К вечеру он проснулся посвежевшим, прислушался  -  нет  ли  признаков
жизни. Выбрался из своего песчаного савана. Пыль высоко в  небе  летела  в
одном направлении, но песок обжигал его щеку с другого -  верные  признаки
идущей перемены погоды. Он ощутил приближение бури.
     Он осторожно выбрался на гребень дюны, опять поглядел  на  загадочные
скалы. Воздух  между  ним  и  скалами  был  желт.  Приметы  говорили,  что
надвигается буря Кориолис, ветер, несущий смерть в своем животе.  Огромная
простыня гонимого ветром песка растянется, возможно, свыше чем  на  четыре
градуса широты. Заброшенная пустота гипсового подпола обрела теперь желтый
оттенок, отражая облака пыли.  Лито  обволокло  обманчиво  мирным  веером.
Затем свет угас и пала ночь - быстро приходящая ночь  внутренней  пустыни.
Скалы предстали угловатыми вершинами, посеребренными светом  Первой  Луны.
Он ощутил, как в кожу его впиваются песчаные колючки. Раскат сухого  грома
прозвучал эхом отдаленных барабанов и, в пространстве между лунным  светом
и тьмой, он заметил внезапное движение:  летучие  мыши.  Ему  слышны  были
колыхание их крылышек, их тонкие попискивания.
     ЛЕТУЧИЕ МЫШИ.
     Случайно или намеренно, это место внушало  мысль  о  заброшенности  и
запустении.  Это,   должно   быть,   и   есть   полулегендарная   твердыня
контрабандистов: Фондак. А если не Фондак? Если табу все еще  действует  и
это - лишь призрачная мертвая оболочка Джакуруту?
     Лито скорчился на подветренной стороне дюны,  дожидаясь  ночи,  чтобы
приноровиться и  вписаться  потом  в  ее  собственные  ритмы.  Терпение  и
осторожность - осторожность и терпение. Некоторое  время  он  развлекался,
припоминая маршрут Чосера из Лондона в Кентербери -  перечисляя  места  от
Сауфмарка: две мили до оазиса Св.Томаса, пять  миль  до  Дептфорда,  шесть
миль до Гринвича, тридцать миль до Рочестера, сорок миль до  Ситтингбурна,
пятьдесят миль до Баутона под Блином, пятьдесят восемь миль до  Харблдауна
и шестьдесят миль до Кентербери. Сознание, что немногие в его мире  помнят
Чосера или знают какой-либо Лондон кроме поселения на Гансириде,  вызывало
в нем  воодушевляющее  чувство  неподвластного  времени  бакена.  Св.Томас
сохранился в Оранжевой Католической Библии и в Книге Азхара, но Кентербери
исчезло  из  людской  памяти,  точно  так  же,  как  и  планета,  где  оно
находилось. Такова ноша его воспоминаний, всех тех  жизней,  что  угрожают
его поглотить. Некогда он совершил эту поездку в Кентербери.
     Однако, нынешнее его путешествие было длиннее и опаснее.
     Вскоре он прокрался через гребень  дюны  и  направился  к  освещенным
луной скалам. Он сливался с тенями, быстро проскальзывал через гребни,  не
издавал ни звука, способного дать знать о его присутствии.
     Пыль исчезла, как это частенько  бывало  перед  бурей,  и  ночь  была
великолепной. Сейчас,  в  отличие  от  недвижного  дня,  он  слышал,  как,
приближаясь к скалам, маленькие создания суетятся во тьме.
     В низине  между  двумя  дюнами  он  наткнулся  на  семейство  джебоа,
бросившееся от него врассыпную. Он  перемахнул  через  следующий  гребень,
соленая встревоженность пронизывала его эмоции. Та расселина, что он видел
- это ли  вход?  Были  и  другие  заботы:  съетчи  прежних  времен  всегда
охранялись ловушками -  отравленные  шипы  в  ямах,  отравленные  иглы  на
растениях. На ум ему лезло старое выражение  Свободных:  "слухом  мыслящая
ночь". И он прислушивался к малейшему звуку.
     Теперь  серые  скалы  возвышались  над  ним,  став  гигантскими   при
приближении. Прислушиваясь, он услышал на этой круче невидимых птиц, тихий
звук крылатой добычи для хищников. Голоса принадлежали дневным птицам,  но
раздавались ночью. Что так круто поменяло их образ жизни? Людские хищники?
     Лито резко замолк. Над  утесом  светил  огонь  -  танец  мерцающих  и
загадочных драгоценностей на фоне черного газа ночи, вид того сигнала, что
может подаваться из съетча странствующим по бледу. Кто же обитатели  этого
места? Он прокрался вперед, к глубочайшим теням у подножия кручи,  пошарил
по камню рукой, двинулся на ощупь в расселину, виденную им днем. Нашел  он
ее при восьмом шаге, вытащил из фремкита пескошноркель и потыкал во  тьму.
Когда он сдвинулся, что-то тугое и вяжущее упало  на  его  плечи  и  руки,
сковав его.
     КАПКАННАЯ ЛОЗА!
     Он удержался от порыва начать бороться, лоза бы от этого только  туже
затянулась. Он уронил  шноркель,  изогнул  пальцы  правой  руки,  стараясь
добраться до ножа на поясе. До чего же он показал себя несмышленым -  надо
было с расстояния швырнуть что-нибудь в эту расселину, проверить,  нет  ли
опасностей во тьме. Его ум был слишком занят светом над кручей.
     От каждого  движения  лоза  все  туже  затягивалась,  но  его  пальцы
коснулись наконец рукояти ножа. Он осторожно охватил рукой рукоять,  начал
вытаскивать нож.
     Его окутал слепящий свет, сковавший его движения.
     - А, славная добыча в наших сетях, - густой мужской голос позади Лито
показался ему