воздуха, надуйтесь как индюшка и объявите, что  он  стоит  тысячи
мерзавцев вроде меня, да и вообще, как я смею чувствовать к нему жалость
или презрение. А когда вы выпустите из себя весь воздух,  я  скажу  вам,
что имею в виду, если вас это, конечно, интересует.
   - Ну, так меня это не интересует.
   - А я все равно скажу, ибо не могу  допустить,  чтобы  вы  продолжали
строить себе эти ваши милые иллюзии насчет моей ревности.  Я  жалею  его
потому, что ему бы следовало умереть, а он не умер. И я презираю его по-
тому, что он не знает, куда себя девать теперь, когда его мир рухнул.
   В этом было что-то знакомое. Скарлетт смутно помнилось, что  она  уже
слышала подобные речи, но не могла припомнить - когда и  где.  Да  и  не
стала пытаться - слишком она раскипятилась и не в состоянии была  сосре-
доточиться.
   - Дай вам волю, все приличные люди на Юге были бы уже покойниками!
   - А дай им волю, и я думаю, люди типа Эшли предпочли бы лежать в зем-
ле. Лежать в земле под аккуратненькими мраморными  плитами,  на  которых
значилось бы: "Здесь лежит боец Конфедерации, отдавший жизнь ради  Юга",
или: "Dulce et decorum est", или какая-нибудь другая  популярная  эпита-
фия.
   - Не понимаю почему!
   - А вы никогда ничего не понимаете, пока это  не  написано  дюймовыми
буквами и не подсунуто вам под нос, верно? Если бы они  умерли,  все  их
беды были бы уже позади и перед ними не стояли бы эти проблемы - пробле-
мы, которые не могут быть разрешены. А кроме того, их семьи на  протяже-
нии бесчисленного множества поколений гордились бы ими. И еще я  слыхал,
что мертвые - счастливы. А вы считаете, что Эшли Уилкс - счастлив?
   - Ну, конечно... - начала было она, но тут же вспомнила, какие в пос-
леднее время были у Эшли глаза, и умолкла.
   - Он счастлив, или Хью Элсинг, или доктор Мид? Мой отец или ваш  отец
были счастливы?
   - Ну, может, и не были так счастливы, как могли бы: они ведь потеряли
все свои деньги.
   Он расхохотался.
   - Дело не в том, что они потеряли деньги, моя кошечка.  Дело  в  том,
что они лишились своего мира - мира, в котором выросли. Они - точно  ры-
ба, вынутая из воды, или кошка, которой обрубили лапы. Они были воспита-
ны, чтобы стать людьми определенного типа, выполнять  определенные  обя-
занности, занимать определенное место в обществе. А этот тип людей,  эти
обязанности, это общество навсегда исчезли, когда генерал Ли  подошел  к
Аппоматтоксу. Ох, Скарлетт, не будьте же дурочкой! Ну, что  Эшли  Уилксу
делать теперь, когда у него нет дома, плантацию у него отобрали за неуп-
лату налогов, а цена благородным джентльменам - пенни за двадцать  штук.
Может он работать головой или руками? Готов побиться об заклад,  что  вы
немало потеряли денег с тех пор, как он взялся управлять лесопилкой.
   - Ничего подобного!
   - Как славно! Могу я взглянуть на вашу бухгалтерию как-нибудь в воск-
ресенье вечером, к да у вас выдастся свободное время?
   - Пошли вы к черту - и не только в свободное время. И  вообще  можете
убираться: вы мне осатанели.
   - Кошечка моя, я уже был у черта, и он оказался  невероятно  скучным.
Больше я к нему не пойду, даже  чтобы  вам  угодить.  Вы  взяли  у  меня
деньги, когда они были вам до зарезу нужны, и употребили их в дело. Мы с
вами уговорились, как вы будете ими пользоваться, и вы наш уговор  нару-
шили. Но запомните, бесценная моя маленькая обманщица:  настанет  время,
когда вам захочется занять у меня еще. И захочется получить  эти  деньги
под невероятно низкий процент, чтобы вы могли  купить  новые  лесопилки,
новых мулов и построить новые салуны. Так вот: вы получите их, когда рак
свистнет.
   - Если мне потребуются деньги, я возьму заем в банке, так что премно-
го благодарна, - холодно заявила  она,  с  трудом  сдерживая  клокочущую
ярость.
   - Вот как? Что ж, попытайтесь. Я владею, кстати, немалым  количеством
акций банка.
   - Да?
   - Да, у меня есть интерес и к добропорядочным предприятиям.
   - Но есть же другие банки...
   - Превеликое множество. И уж я постараюсь, чтобы вам пришлось изрядно
поплясать, а все равно вы от них ни цента не получите. Так что за денеж-
ками придется вам идти к ростовщикам-"саквояжникам".
   - И пойду - и даже с удовольствием.
   - Пойдете, но без удовольствия, когда узнаете, какие они  запрашивают
проценты. Красавица моя, в деловом мире крепко наказывают  за  нечестную
игру. Вам бы следовало не вилять со мной.
   - Хороший вы человек, ничего не скажешь! Богатый и могущественный,  а
точно коршун набрасываетесь на таких, как Эшли или я.
   - Вы себя на одну доску с ним не ставьте. Вы не растоптаны. И никогда
не будете растоптаны. А вот он растоптан, он пошел ко дну и  никогда  не
всплывет, если какой-нибудь энергичный человек не подтолкнет его, не бу-
дет наставлять и оберегать всю жизнь. Ну, а я что-то не склонен  тратить
деньги на такого, как Эшли.
   - Однако вы же не возражали помочь мне, а я шла ко дну и...
   - Ради вас стоило рискнуть, моя дорогая, даже  интересно  было  риск-
нуть. Почему? Да потому, что вы не повисли на шее у своих мужчин,  опла-
кивая былые дни. Вы пробились на поверхность и заработали локтями, и те-
перь состояние ваше, выросшее на деньгах, которые вы украли из бумажника
мертвеца, а также у Конфедерации, - достаточно прочно. На вашем счету  -
убийство, увод жениха, попытка совершить прелюбодеяние, ложь,  двурушни-
чество и всякие мелкие мошенничества, в которые лучше не вдаваться.  Все
это достойно восхищения. И говорит о том, что вы -  человек  энергичный,
решительный и что ради вас стоит рискнуть деньгами. Помогать людям,  ко-
торые умеют помочь сами себе, - это даже увлекательно. Я, например,  го-
тов одолжить десять тысяч долларов без всякой расписки этой старой римс-
кой матроне - миссис Мерриуэзер. Начала она с торговли пирогами из  кор-
зиночки, а вы сейчас на нее посмотрите! Пекарня с  полудюжиной  рабочих,
старый дедушка разъезжает с товаром в фургоне, радуясь жизни, а этот ле-
нивый маленький креол Рене работает до седьмого пота  и  доволен...  Или
возьмите этого беднягу Томми Уэлберна, этого недоноска, который за двоих
работает, и работает хорошо, или... словом, не буду продолжать перечень,
чтобы вам не надоесть.
   - А вы мне в самом деле надоели. Надоели до ужаса, - холодно пророни-
ла Скарлетт, надеясь вывести его из себя и отвлечь от злополучной темы -
Эшли. Но он лишь коротко рассмеялся, отказываясь поднять перчатку.
   - Вот таким людям стоит помогать. А Эшли Уилксу - ба-а! Люди его  по-
роды никому не нужны и не имеют ценности в нашем перевернутом мире. Вся-
кий раз, как привычный уклад летит вверх  тормашками,  люди  его  породы
гибнут первыми. Да и что ж тут особенного? Они не заслуживают того, что-
бы остаться в живых, потому что не борются - не  умеют  бороться.  Не  в
первый раз все в мире летит вверх тормашками и, конечно, не в последний.
Случалось такое и раньше, случится и снова. А когда такое случается, лю-
ди все теряют и все становятся равны. И, не имея ничего, начинают с  ну-
ля. Я хочу сказать: не имея ничего, кроме острого ума и сильных  рук.  У
таких же, как Эшли, нет ни острого ума, ни физической  силы,  а  если  и
есть, то они совестятся пустить эти свои качества в  ход.  И  тогда  они
идут ко дну - это неизбежно. Таков закон природы, и миру лучше без  них.
Но всегда находится горстка таких, которые дерзают и выбиваются  на  по-
верхность, и со временем эти люди оказываются на том же месте, какое за-
нимали до того, как перевернулся мир.
   - Но вы же сами были бедны! Вы мне только что сказали, что отец  выш-
вырнул вас из дома без единого пенни! - в ярости воскликнула Скарлетт. -
Вы должны бы понимать Эшли и сочувствовать ему!
   - Я и понимаю его, - сказал Ретт, - но будь я проклят, если я ему со-
чувствую. После окончания войны Эшли обладал куда большими  возможностя-
ми, чем я, когда меня вышвырнули из дома. По крайней мере  у  него  были
друзья, которые приютили его, тогда как я был Исмаилом. Ну, а чего  Эшли
достиг?
   - Да как вы можете равнять его с собой,  вы  -  самонадеянный,  наду-
тый... Нет, он, слава богу, не такой! Он не станет, как вы, пачкать  ру-
ки, наживаясь вместе с янки, "саквояжниками" и подлипалами. Он  человек,
уважающий себя, совестливый!
   - Но не настолько уважающий себя и не  настолько  совестливый,  чтобы
отказаться от помощи и денег женщины.
   - А что же ему было еще делать?
   - Я, что ли, должен за него решать? Я знаю лишь то,  что  делал  сам,
когда меня выкинули из дома, и что делаю сейчас. И знаю то,  что  делали
другие. В крушении системы жизни мы увидели приоткрывшиеся для нас  воз-
можности и предельно использовали их - одни честно, Другие -  не  очень,
да и сейчас продолжаем их использовать. А Эшли и ему подобные,  имея  те
же возможности, никак ими не пользуются. Они люди  недостаточно  ловкие,
Скарлетт, а только ловкие заслуживают того, чтобы жить.
   Она почти не слушала его, ибо вдруг отчетливо вспомнила то,  что  ус-
кользало от нее и не давало покоя с той минуты, как Ретт  заговорил  про
Эшли. Ей вспомнился холодный ветер во фруктовом саду Тары и Эшли, стояв-
ший возле груды кольев, глядя куда-то вдаль, мимо нее. Что он тогда ска-
зал - что? Произнес какое-то чудное иностранное слово, звучавшее как ру-
гательство, и что-то толковал про конец света. Она не поняла его  тогда,
но сейчас вдруг наступило прозрение, а вместе с ним - усталость и боль.
   - Вот и Эшли сказал тогда...
   - Да?
   - Однажды в Таре он сказал что-то насчет... про какие-то сумерки  бо-
гов, и про конец света, и еще всякие глупости.
   - А-а, Gotterdammerung! - Глаза Ретта смотрели остро,  заинтересован-
но. - А что еще он сказал?
   - О, я точно не помню. Я не слишком в это вникала. Но...  да,  конеч-
но... что-то про то, что сильные удерживаются в седле,  а  слабых  жизнь
сбрасывает на землю.
   - Ах, значит, он понимает. Тогда ему тяжело  приходится.  Большинство
ведь этого не осознает и так никогда и не осознает. Они всю жизнь  будут
удивляться, куда ушла прелесть жизни. И будут страдать в горделивом мол-
чании и неведении. А он понимает. Он знает, что сброшен на землю.
   - Ах, ничего подобного! Никогда этого не будет, пока я дышу.
   Ретт невозмутимо посмотрел на нее, смуглое лицо его было бесстрастно.
   - Скарлетт, как вам удалось добиться его согласия переехать в Атланту
и взяться за управление лесопилкой? Он очень сопротивлялся?
   Перед мысленным взором Скарлетт на мгновение возникла  сцена  с  Эшли
после похорон Джералда, но она тут же выкинула это из головы.
   - Конечно, нет, - возмущенно ответила она. - Когда я  объяснила,  что
мне нужна его помощь, потому что я не доверяю этому мошеннику  управляю-
щему, а Фрэнк слишком занят, чтобы мне помогать, да к тому же я ведь бы-
ла... ну, словом, я ждала Эллу-Лорину... Словом, он был только  рад  по-
мочь мне.
   - Вот как мило можно использовать свое  материнство!  Что  ж,  теперь
бедняга - ваш с потрохами и прикован к вам словом чести так  же  крепко,
как ваши каторжники своими цепями. И надеюсь, вам обоим  это  доставляет
удовольствие. Но, как я уже сказал в начале нашего разговора, от меня вы
больше не получите ни цента на ваши мелкие, неблаговидные затеи, дорогая
моя двурушница.
   Скарлетт вся кипела от злости и одновременно - досады. Она  ведь  уже
рассчитывала на то, что возьмет у Ретта взаймы еще денег, купит в городе
участок и построит там лесной склад.
   - Как-нибудь обойдусь без ваших денег, - выкрикнула она. -  Лесопилка
Джонни Гэллегера с тех пор, как я  перестала  нанимать  вольных  негров,
приносит мне деньги - и немалые, а потом я получаю проценты с денег, ко-
торые даю под заклад, да и черномазые оставляют в нашей лавке немало жи-
вых денег.
   - Да все так, как я слышал. Здорово вы умеете  выкачивать  монету  из
людей беспомощных и несведущих - из вдов и сирот! Но если уж вы залезае-
те в чужой карман, Скарлетт, то почему к бедным и слабым, а не к богатым
и сильным? Со времен Робин Гуда и по наши дни потрошить богачей считает-
ся высокоморальным.
   - А потому, - отрезала Скарлетт, - что куда легче и безопаснее  зале-
зать, как вы изволите выражаться, в карман к беднякам.
   Ретт весь так и затрясся от беззвучного смеха.
   - А вы, оказывается, отменная мерзавка, Скарлетт!
   Мерзавка! Как ни странно, это слово больно укололо ее. Никакая она не
мерзавка, пылко сказала себе Скарлетт. Во всяком случае, ей вовсе не хо-
телось такою слыть. Ей хотелось быть настоящей леди. На секунду мысли ее
вернулись назад, к тем годам, когда еще была жива Эллин, и  она  увидела
свою мать - стремительно прошуршали юбки, пахнуло духами; она была вечно
в движении, эта хрупкая женщина,  непрестанно  трудившаяся  для  других,
предмет всеобщей любви, уважения и преклонения. И внезапно Скарлетт ста-
ла сама себе противна.
   - Если вы хотите довести меня до белого  каления,  -  устало  сказала
она, - то зря стараетесь. Я знаю, я не такая... совестливая, какой  сле-
довало бы мне быть. И не такая добрая и милая, как меня  учили.  Тут  уж
ничего не поделаешь, Ретт. Честное слово, ничего. Как я могу вести  себя
иначе? Что стало бы со мной, с Уэйдом, с Тарой, со всеми нами, будь я...
кроткой тихоней, когда тот янки явился в Тару? Мне бы следовало  быть...
Нет, даже думать об этом не хочу. А когда Джонас Уилкерсон задумал отоб-
рать у меня родной дом, вы только представьте себе, что  было  бы,  будь
я... доброй и совестливой! Где были бы все мы теперь? А если  б  я  была
милой простушкой и не наседала на Фрэнка по поводу долгов, мы бы...  ну,
да ладно... Может, я и мерзавка, но я не буду всю жизнь мерзавкой, Ретт.
А эти годы - что еще мне оставалось делать, да что еще остается делать и
сейчас? Разве могла я вести себя иначе? У меня было такое чувство, будто
я пытаюсь грести в тяжело нагруженной лодке, а на море - буря.  Мне  так
трудно было держаться на поверхности, что не могла  я  думать  о  всякой
ерунде, о том, без чего легко можно обойтись, - как, скажем, без хороших
манер, или... ну, словом, без всякого такого.  Слишком  я  боялась,  что
лодка моя затонет, и потому выкинула за борт все, что не имело для  меня
особой цены.
   - Гордость, и честь, и правдивость, и  целомудрие,  и  милосердие,  -
хмуро перечислил он. - Вы правы, Скарлетт. Все это перестает иметь цену,
когда лодка идет ко дну. Но посмотрите вокруг на своих друзей. Они  либо
благополучно пристают к берегу со всем этим  грузом,  либо,  подняв  все
флаги, идут ко дну.
   - Они идиоты, - отрезала Скарлетт. - Всему свое время. Когда  у  меня
будет достаточно денег, я тоже буду со всеми милой.  Такая  буду  скром-
ненькая - воды не замучу. Тогда я смогу быть такой.
   - Сможете... но не станете. Трудно спасти выброшенный за  борт  груз:
да если его и удастся вытащить, все равно он уже безнадежно подмочен.  И
боюсь, что когда вы сочтете возможным втянуть обратно в лодку честь, це-
ломудрие и милосердие, которые вышвырнули за борт,  вы  обнаружите,  что
они претерпели в воде существенные изменения, причем отнюдь не к  лучше-
му...
   Он вдруг поднялся и взял шляпу.
   - Вы уходите?
   - Да. Разве вы не рады? Хочу дать вам возможность  побыть  наедине  с
остатками вашей совести.
   Он на секунду приостановился, посмотрел на малышку, протянул  ей  па-
лец, и та мгновенно ухватилась за него ручонкой.
   - Фрэнк, надо полагать, лопается от гордости?
   - О, конечно.
   - И надо полагать, уже строит планы на будущее для этого младенца?
   - Вы же знаете, до чего мужчины становятся глупы, когда речь  заходит
об их детях.
   - В таком случае передайте ему, - начал было Ретт и  умолк;  на  лице
его появилось странное выражение. - Передайте ему: если он хочет,  чтобы
его планы относительно будущего этого младенца осуществились, пусть чаще
сидит дома по вечерам.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Лишь то, что сказал. Передайте, чтоб сидел дома.
   - Ах вы, подлое существо! Да как вы смеете  намекать,  будто  бедняга
Фрэнк...
   - О боже правый! - И Ретт раскатисто рассмеялся. - Я вовсе  не  хотел
сказать, что он бегает к женщинам! Фрэнк-то! О боже правый! - И  продол-
жая смеяться, он сошел по ступенькам вниз.


   ГЛАВА XLIV

   Стоял холодный и ветреный мартовский день, и Скарлетт, ехавшая по Де-
кейтерской дороге на лесопилку Джонни Гэллегера, натянула полость до са-
мых подмышек. Ехать одной было опасно, и она знала это, -  опаснее,  чем
когда-либо, потому что негры совсем вышли из повиновения. Как и предска-
зывал Эшли, теперь приходилось расплачиваться за то, что законодательное
собрание отказалось ратифицировать поправку к  конституции.  Разъяренный
Север воспринял этот отказ как пощечину и тотчас ответил ударом на удар.
Север твердо решил  заставить  Джорджию  дать  неграм  право  голоса  и,
объявив, что в штате возник бунт, установил там строжайшее военное поло-
жение. Джорджия вообще перестала существовать как штат и вместе с Флори-
дой и Алабамой превратилась в Военный округ N 3 под командованием  феде-
ралистского генерала.
   Если жизнь и раньше была неустойчивой и пугающей, то теперь она стала
такою вдвойне. Правила, установленные  военными  властями  и  казавшиеся
столь суровыми год тому назад, выглядели сущей  ерундой  в  сравнении  с
приказами, изданными генералом Попом. Будущее, где в перспективе маячила
возможность негритянского большинства в законодательном собрании, предс-
тавлялось мрачным и безнадежным, и бывшие белые хозяева штата,  чувствуя
свою беспомощность, озлоблялись все больше. Негры же, осознавая свою не-
давно обретенную значимость, держались все независимее; к  тому  же  они
знали, что армия янки - на их стороне. И многие из них решили, что могут
позволить себе что угодно.
   Времена настали буйные, страшные, и Скарлетт была изрядно напугана  -
напугана, но исполнена решимости не  бросать  своих  дел,  и  продолжала
разъезжать одна, засунув за обшивку двуколки пистолет Фрэнка.  Про  себя
она кляла законодательное собрание за то, что оно навлекло на них  новые
беды. Ну кому нужна эта благородная бравада, этот жест, который все  на-
зывают таким смелым? Ведь все только хуже стало.
   Подъезжая к тропе, что вела сквозь голые деревья вниз  к  ручью,  где
расположился Палаточный городок, она прищелкнула языком, погоняя лошадь.
Ей всегда становилось не по себе, когда  она  проезжала  мимо  скопления
этих грязных, омерзительных, отслуживших свое армейских палаток и глино-
битных хижин. Поселение это пользовалось самой дурной славой в Атланте и
ее окрестностях, так как здесь, в грязи,  жили  отщепенцы-негры,  черные
проститутки и немного белых бедняков, самых последних голодранцев. Гово-
рили, что здесь укрывались преступники - и негры и белые, - и именно сю-
да первым делом направлялись солдаты-янки, когда кого-то  искали.  Здесь
так часто пускали в ход нож и пистолет, что власти  почти  не  утруждали
себя расследованием и обычно предоставляли обитателям Палаточного город-
ка самим утрясать свои темные дела. В  лесу  находилась  винокурня,  где
гнали из кукурузы дешевое виски, и к вечеру вся балка у ручья оглашалась
пьяными воплями и проклятиями.
   Даже янки признавали, что это - чумное место и городок надо бы  снес-
ти, но никаких шагов для этого не предпринимали. Обитатели Атланты и Де-
кейтера, которым приходилось пользоваться этой дорогой, связывавшей меж-
ду собой два города, громко выражали свое возмущение. Мужчины,  проезжая
мимо Палаточного городка, расстегивали кобуры пистолетов,  а  добропоря-
дочные женщины по своей воле никогда не ездили тут даже под защитой муж-
чин, ибо обычно у дороги валялись или сидели  пьяные,  сквернословили  и
выкрикивали оскорбления.
   Пока рядом был Арчи, Скарлетт и не думала о Палаточном городке, пото-
му что даже самая наглая негритянка не осмелилась бы при нем  посмеяться
над ней. Но с тех пор как она стала ездить одна,  уже  случилось  немало
досадных мелких происшествий. Гу