воскликнула Скарлетт, глубоко уязвленная его
словами. - Разве я не сказала им, что ты - член нашей семьи?
   - Какая же это защита? Вы просто сказали правду, -  заявил  Питер.  -
Мисс Скарлетт, не должны вы иметь дело  с  янками,  нечего  вам  с  ними
знаться. Никакая другая леди так себя не ведет. Мисс Питти,  к  примеру,
даже своих маленьких туфелек об такую падаль не вытерла бы. Нет, не пон-
равится ей, когда я расскажу, что они про меня говорили.
   Осуждение Питера Скарлетт восприняла гораздо  болезненнее,  чем  все,
что говорили Фрэнк, или тетя Питти, или соседи, - ей это было  настолько
неприятно, что захотелось схватить старого негра и трясти  до  тех  пор,
пока его беззубые десны не застучат друг о друга. Питер  сказал  правду,
но ей неприятно было слышать это от негра, да к тому же от  своего,  до-
машнего. Когда уж и слуги недостаточно высокого о тебе мнения - большего
оскорбления для южанина нельзя и придумать.
   - Старый пес! - буркнул Питер. - Я так думаю, мисс  Питти  больше  не
захочет, чтобы я после этого вас возил. Нет, мэм!
   - Тетя Питти захочет, чтобы ты возил меня по-прежнему,  -  решительно
заявила Скарлетт, - так что давай не будем больше об этом говорить.
   - Со спиной у меня худо, - мрачно предупредил ее Питер. - Так она как
раз сейчас болит, что я едва сижу. А моя мисс не захочет, чтоб я разъез-
жал по городу, когда мне так худо... Мисс Скарлетт, ничего  хорошего  не
будет, ежели вы с янками и со всякой белой нечистью поладите, а  близкие
от вас отвернутся.
   Вывод был очень точный, и Скарлетт, хоть все еще и кипела от  ярости,
умолкла. Да, победители одобряли ее и ее семью, а соседи - нет. Она зна-
ла все, что говорили о ней в городе. А теперь вот и Питер ее не одобряет
- даже не хочет, чтоб его видели с ней. Это уж была последняя капля.
   До сих пор ей было безразлично общественное мнение, она  не  обращала
на него внимания и даже относилась к нему с легким презрением. Но  слова
Питера разожгли в ее душе горькую обиду,  вызвали  желание  обороняться,
породили неприязнь к соседям - совсем как к янки.
   "Ну, что им до того, как я поступаю? - подумала она.  -  Они,  должно
быть, думают, что мне нравится общаться с янки и работать,  как  рабыне.
Мне и так тяжело, а они делают для меня жизнь еще тяжелее. Но  мне  пле-
вать на то, что они думают. Я не позволю себе обращать на это  внимание.
Я просто не могу сейчас обращать на это внимание. Но наступит день, нас-
тупит день..."
   Да, такой день наступит! И тогда ее мир перестанет быть зыбким, тогда
она сядет, сложит ручки на коленях и будет вести себя как настоящая  ле-
ди, какой была Эллин. Она снова станет беспомощной и нуждающейся в защи-
те, как и положено быть леди, и тогда все будут ее одобрять.  Ах,  какою
леди до кончиков ногтей она станет, когда у нее опять  появятся  деньги!
Тогда она сможет быть доброй и мягкой, какой была Эллин, и будет  печься
о других и думать о соблюдении приличий. И страх не  будет  преследовать
ее день и ночь, и жизнь потечет мирно, неспешно. И у нее будет время иг-
рать с детьми и проверять, как они отвечают уроки. Будут  долгие  теплые
вечера, когда к ней будут приезжать другие дамы, и под  шуршание  нижних
юбок из тафты и ритмичное потрескивание вееров из пальмовых  листьев  им
будут подавать чай, и вкусные сандвичи, и пироги, и они часами будут не-
торопливо вести беседу. И она будет доброй ко всем несчастным, будет но-
сить корзинки с едой беднякам, суп и желе - больным и "прогуливать"  об-
деленных судьбой в своей красивой коляске. Она станет леди по всем зако-
нам Юга - такой, какой была ее мать. И тогда все будут  любить  ее,  как
любили Эллин, и будут говорить, какая она самоотверженная, и будут назы-
вать ее "Благодетельница"!
   Она находила удовольствие в этих мыслях о будущем, - удовольствие, не
омраченное сознанием того, что у нее нет ни малейшего желания быть само-
отверженной, или щедрой, или доброй. Она хотела лишь слыть таковой.  Од-
нако ее мозг был слишком примитивен, слишком  невосприимчив,  и  она  не
улавливала разницы между "быть" и "слыть". Ей  достаточно  было  верить,
что настанет такой день, когда у нее появятся деньги и все  будут  одоб-
рять ее.
   Да, настанет такой день! Но пока он еще не  настал.  Не  настало  еще
время, чтобы о ней перестали судачить. Она еще не может вести  себя  как
настоящая леди.
   А Питер сдержал слово. Тетя Питти действительно пришла в  невероятное
волнение, у Питера же за ночь разыгрались такие боли  в  спине,  что  он
больше не садился на козлы. С тех пор Скарлетт стала ездить одна, и  мо-
золи, которые исчезли было с ее рук, появились снова.
   Так прошли весенние месяцы, и  холодные  апрельские  дожди  сменились
теплом и душистой майской зеленью. Неделя бежала за неделей в  трудах  и
заботах, осложненных недомоганием, вызванным беременностью;  с  течением
времени старые друзья становились холоднее, а родные - добрее  и  внима-
тельнее, выводя Скарлетт из себя своей опекой и полным непониманием  то-
го, что ею движет. В эти дни тревоги и  борьбы  среди  всех,  окружавших
Скарлетт, лишь один человек понимал ее, только на него она  могла  поло-
житься; этим человеком был Ретт Батлер. Странно, что именно он  предстал
перед ней в таком свете, - непостоянный,  как  ртуть,  и  порочный,  как
дьявол из преисподней. Но он сочувствовал ей, а как раз этого ей  и  не-
доставало, хотя меньше всего она рассчитывала встретить сочувствие у не-
го.
   Он часто уезжал из города по каким-то таинственным делам в Новый  Ор-
леан - он никогда не говорил, зачем туда едет, но эти поездки вызывали у
нее что-то близкое к ревности: она была уверена, что они связаны с  жен-
щиной или - с женщинами. Но с тех пор как дядюшка Питер отказался возить
ее, Ретт все больше и больше времени проводил в Атланте.
   Находясь в городе, он обычно играл в карты  в  комнатах  над  салуном
"Наша славная девчонка" или в баре Красотки Уотлинг, где вместе с самыми
богатыми янки и "саквояжниками" измышлял разные способы  обогащения,  за
что горожане презирали его не меньше, чем его собутыльников.  В  доме  у
Скарлетт он больше не появлялся -  по  всей  вероятности,  щадя  чувства
Фрэнка и Питти, которые оскорбились бы, если бы Скарлетт вздумала прини-
мать визитера, находясь в столь деликатном положении. Но так или  иначе,
она сталкивалась с ним почти каждый день. Он нередко  подъезжал  к  ней,
когда она катила в своей двуколке по пустынной Персиковой или Декейтерс-
кой дороге, где находились ее лесопилки. Завидев ее, Ретт неизменно при-
держивал лошадь, и они подолгу болтали, а иногда он привязывал лошадь  к
задку двуколки, садился рядом со Скарлетт и вез ее, куда ей требовалось.
Она в эти дни быстро уставала, хоть и не любила в этом  признаваться,  и
всегда была рада передать ему вожжи. Он всякий раз расставался с ней  до
того, как они возвращались в город, но вся Атланта знала об их встречах,
и у сплетников появилась возможность кое-что добавить к длинному перечню
проступков, совершенных Скарлетт в нарушение приличий.
   Ей случалось задуматься над тем, так ли уж неожиданны были эти встре-
чи. Они становились все более частыми по мере того,  как  шли  недели  и
обстановка в городе из-за стычек с неграми накалялась.  Но  почему  Ретт
ищет встреч с нею именно сейчас, когда она так плохо  выглядит?  Никаких
видов на нее у него теперь, конечно, нет, если они вообще когда-то были,
в чем она начала сомневаться. Он давно перестал  подтрунивать  над  ней,
вспоминать ту ужасную сцену в тюрьме янки. Он перестал даже упоминать об
Эшли или ее любви к нему, ни разу - с присущими ему грубостью и невоспи-
танностью - не говорил, что "вожделеет ее". Скарлетт сочла за лучшее  не
трогать лиха, пока спит тихо, и не спрашивать Ретта, почему он стал  так
часто встречаться с ней. А потом она решила: все его занятия в  общем-то
сводятся к игре в карты и у него так мало в Атланте добрых  друзей,  вот
он и ищет ее общества исключительно развлечения ради.
   Но чем бы ни объяснялось его поведение,  она  находила  его  общество
приятным. Он выслушивал ее сетования по поводу упущенных  покупателей  и
неплатящих должников, по поводу мошенника мистера Джонсона и этой бесто-
лочи Хью. Он аплодировал ее победам, в то время как Фрэнк лишь снисходи-
тельно улыбался, а Питти в изумлении изрекала: "Батюшки!" Скарлетт  была
уверена, что Ретт частенько подбрасывал ей заказчиков, так как был  зна-
ком со всеми богатыми янки и "саквояжниками", но  когда  она  спрашивала
его об этом, он неизменно все отрицал. Она прекрасно знала цену Ретту  и
не доверяла ему, но настроение у нее неизменно поднималось, когда он по-
казывался из-за поворота тенистой дороги на своем большом вороном  коне.
А когда он перелезал в двуколку и отбирал у нее  вожаки  с  какой-нибудь
задиристой шуточкой, она словно расцветала и снова становилась юной  хо-
хотушкой, несмотря на все свои заботы и расплывавшуюся фигуру. Она могла
болтать с ним о чем угодно, не скрывая причин, побудивших  ее  поступить
так или иначе, или своего подлинного мнения по поводу тех или  иных  ве-
щей, - болтать без умолку, не то что с Фрэнком или даже с Эшли, если  уж
быть до конца откровенной с самой собой. Правда, когда она разговаривала
с Эшли, возникало много такого, чего соображения чести не  позволяли  ей
говорить, и эти невысказанные слова и мысли, естественно, влияли на  ход
беседы. Словом, приятно было иметь такого друга, как Ретт, раз уж он  по
каким-то непонятным причинам решил вести себя  с  ней  по-доброму.  Даже
очень приятно - ведь у нее в ту пору было так мало друзей.
   - Ретт, - с негодованием воскликнула она  вскоре  после  ультиматума,
который предъявил ей дядюшка Питер, - почему в этом городе люди так под-
ло относятся ко мне и так плохо обо мне говорят? Трудно даже сказать,  о
ком они говорят хуже - обо мне или о "саквояжниках"! Я никогда ни во что
не вмешиваюсь и не делаю ничего плохого и...
   - Если вы ничего плохого не делаете,  то  лишь  потому,  что  вам  не
представилось возможности, и, вероятно, люди смутно это понимают.
   - Да будьте же, наконец, серьезны! Они меня доводят до исступления. А
ведь я всего-навсего хочу немного подзаработать и...
   - Вы всего-навсего стараетесь  быть  непохожей  на  других  женщин  и
весьма преуспели в этом. А я уже говорил вам, что это грех,  который  не
прощает ни одно общество. Посмей быть непохожим на других - и тебя  пре-
дадут анафеме! Да уже одно то, что вы с таким успехом извлекаете прибыль
из своей лесопилки, Скарлетт, является оскорблением для всех мужчин,  не
сумевших преуспеть. Запомните: место благовоспитанной женщины - в  доме,
и она ничего не должна знать о грубом мире дельцов.
   - Но если бы я сидела дома, у меня уже давно не осталось бы крыши над
головой.
   - Зато вы голодали бы гордо, как положено благородной даме.
   - Чепуха! Посмотрите на миссис Мерриуэзер. Она торгует пирогами, кор-
мит ими янки, что много худее, чем иметь лесопилку, а миссис Элсинг шьет
и держит постояльцев, а Фэнни расписывает  фарфор,  делает  уродливейшие
вещи, которые никому не нужны, но все их покупают, чтобы поддержать  ее,
а...
   - Но вы упускаете из виду главное, моя кошечка. Эти дамы ведь не пре-
успели, а потому это не задевает легкоранимую гордость южных  джентльме-
нов, их родственников. Про них мужчины всегда могут сказать: "Бедные ми-
лые дурочки, как они стараются! Ну ладно, сделаем вид, что они нам очень
помогают". А кроме того, вышеупомянутые дамы не получают  никакого  удо-
вольствия от своей работы. Они всем и каждому дают понять, что только  и
ждут, когда какой-нибудь мужчина избавит их от этого неженского бремени.
Поэтому их все жалеют. А вы явно любите свою работу и явно не  позволите
никакому мужчине занять ваше место, вот почему никто не  жалеет  вас.  И
Атланта никогда вам этого не простит. Ведь так приятно жалеть людей.
   - О господи, хоть бы вы иногда бывали серьезны.
   - А вы когда-нибудь слышали восточную поговорку: "Собаки лают, а  ка-
раван идет"? Так вот, пусть лают, Скарлетт. Боюсь,  ничто  не  остановит
ваш караван.
   - Но почему они против того, чтобы я делала деньги?
   - Нельзя иметь все, Скарлетт. Вы либо будете делать деньги неподобаю-
щим для дамы способом и всюду встречать холодный прием, либо будете бед-
ны и благородны, зато приобретете кучу друзей. Вы свой выбор сделали.
   - Бедствовать я не стану, - быстро проговорила она. - Но... я сделала
правильный выбор, да?
   - Если вы предпочитаете деньги.
   - Да, я предпочитаю деньги всему на свете.
   - Тогда вы сделали единственно возможный выбор. Но за это  надо  пла-
тить - как почти за все на свете. И платить одиночеством.
   На какое-то время она погрузилась в молчание. А ведь  он  прав.  Если
как следует подумать, то она и в самом деле в общем-то одинока: близкого
друга среди женщин у нее нет. В годы войны, когда на нее  нападало  уны-
ние, она бросалась к Эллин. А после смерти Эллин рядом всегда была Мела-
ни - правда, с Мелани ее ничто не роднит, кроме тяжелой работы на  план-
тациях Тары. А теперь не осталось никого, ибо  тетя  Питти  пробавляется
только городскими сплетнями, а настоящей жизни не знает.
   - По-моему... по-моему... - нерешительно начала она, - у меня  всегда
было мало друзей среди женщин. И  дамы  Атланты  недолюбливают  меня  не
только потому, что я работаю. Они просто меня не любят, и все.  Ни  одна
женщина никогда по-настоящему меня не любила, кроме мамы. Даже мои сест-
ры. Сама не знаю почему, но и до войны, до того, как я  вышла  замуж  за
Чарли, леди не одобряли меня во всем, что бы я ни делала...
   - Вы забываете про миссис Уилкс, - сказал Ретт, и в глазах его  блес-
нул ехидный огонек. - Она всегда одобряла вас - во всем и  до  конца.  Я
даже сказал бы, что она одобрила бы любой ваш поступок - ну, кроме,  мо-
жет быть, убийства.
   Скарлетт мрачно подумала: "И даже убийство!", - и презрительно  расс-
меялась.
   - Ах, Мелли! - проронила она и нехотя добавила:  -  Не  очень-то  мне
льстит то, что Мелли - единственная, кто меня одобряет, ибо ума у нее  -
кот наплакал. Да если бы она хоть немножко соображала... - Скарлетт сму-
тилась и умолкла.
   - Если б она хоть немножко соображала, она бы кое-что  поняла,  и  уж
этого-то она бы не одобрила, - докончил за нее Ретт. -  Впрочем,  вы  об
этом знаете, конечно, куда больше меня.
   - Ах, будьте вы прокляты с вашей памятью и вашей невоспитанностью!
   - Я обхожу молчанием вашу  неоправданную  грубость  и  возвращаюсь  к
прежней теме нашего разговора. Хорошенько запомните следующее.  Если  вы
не как все, то всегда будете одиноки - всегда будете стоять в стороне не
только от ваших сверстников, но и от поколения ваших родителей, и от по-
коления ваших детей. Они никогда вас не поймут, и что бы вы  ни  делали,
это будет их шокировать. А вот ваши деды, наверно, гордились бы  вами  и
говорили бы: "Сразу видна старая порода". Да и ваши внуки  будут  с  за-
вистью вздыхать и говорить: "Эта старая кляча, наша бабка,  видно,  была
ох какая шустрая!" - и будут стараться подражать вам.
   Скарлетт весело рассмеялась.
   - А вы иной раз попадаете в точку! Взять хотя бы мою бабушку Робийяр.
Мама вечно стращала меня ею, когда я не слушалась. Бабушка была  настоя-
щая ледышка и очень строга к себе и к другим по части манер, но она была
трижды замужем, из-за нее состоялась не одна дуэль, и она румянилась,  и
носила до неприличия низко вырезанные платья, и... м-м...  почти  ничего
под платьями.
   - И вы невероятно восхищались ею, хоть и старались походить  на  свою
матушку! А мой дед со стороны Батлеров был пират.
   - Не может быть! Из тех, что лазали на мачты и ходили по реям?
   - Ну, он скорее заставлял других ходить по реям, если это могло  при-
нести доход. Так или иначе, он сколотил немало денег и оставил моему от-
цу целое состояние. Однако в семье  все  из  осторожности  называли  его
"морской капитан". Он погиб во время драки в  салуне  задолго  до  моего
рождения. Смерть его, понятно, явилась большим облегчением для  его  де-
ток, ибо старый джентльмен по большей части бывал пьян, а напившись, за-
бывал о том, что служил на флоте капитаном, и принимался вспоминать  та-
кое, от чего волосы у его деток вставали дыбом. Тем не  менее  я  всегда
восхищался им и старался подражать ему куда больше, чем отцу, хотя  отец
у меня - весьма благовоспитанный господин, чрезвычайно почтенный и рели-
гиозный, так что видите, как оно бывает. Я уверен, что ваши дети не  бу-
дут одобрять вас, Скарлетт, как не одобряют вас сейчас  миссис  Мерриуэ-
зер, и миссис Элсинг, и их отпрыски. Ваши дети скорее всего будут мягкие
и чинные, какими обычно бывают дети у людей, лишенных сантиментов. И  на
их беду вы, как всякая мать, по всей вероятности, будете исполнены реши-
мости сделать все, чтобы они не знали тех тягот, которые выпали  вам  на
долю. А ведь это неправильно. Тяготы либо обтесывают людей, либо ломают.
Так что одобрения вы дождетесь только от внуков.
   - Интересно, какие у нас будут внуки!
   - Вы сказали: "у нас", намекая, что у нас с  вами  могут  быть  общие
внуки? Фи, миссис Кеннеди!
   Осознав, что сорвалось у нее с языка, Скарлетт  вспыхнула  до  корней
волос. Ей вдруг стало стыдно - не столько оттого, что она дала ему повод
поглумиться над ней, сколько своего раздавшегося тела. Ни он, ни она  до
сих пор ни словом не обмолвились об ее состоянии, и она всегда,  даже  в
очень теплые дни, натягивала на себя полость  до  самых  подмышек,  если
ехала с Реттом, утешаясь - с  присущей  женщинам  наивностью  -  нелепой
мыслью, что ничего не заметно. И сейчас, вспомнив  про  свое  положение,
она чуть не задохнулась от злости и от стыда, что ему все известно.
   - Вылезайте из моей двуколки, вы, грязный скабрезник, -  сказала  она
дрожащим голосом.
   - И не подумаю, - спокойно возразил он. -  Домой  вы  будете  возвра-
щаться, когда уже стемнеет, а возле соседнего ручья в палатках и шалашах
обосновалась целая колония черномазых -  мне  говорили,  что  это  очень
скверные ниггеры, и, думается, незачем вам давать повод  головорезам  из
ку-клукс-клана надеть сегодня вечером свои ночные рубашки и  разгуливать
в них.
   - Убирайтесь! - выкрикнула она, натягивая вожжи,  и  вдруг  ее  стало
рвать. Ретт тотчас остановил лошадь, дал  Скарлетт  два  чистых  носовых
платка и ловко наклонил ее голову над краем двуколки.  Вечернее  солнце,
косо прорезавшее недавно распустившуюся листву, несколько мгновений тош-
нотворно крутилось у нее перед глазами в вихре золотого и зеленого. Ког-
да приступ рвоты прошел, Скарлетт закрыла лицо  руками  и  заплакала  от
обиды. Ее не только вырвало перед мужчиной, - а худшей беды для  женщины
не придумаешь, - но теперь этот позор, ее беременность, уже не  скроешь.
У нее было такое чувство, что она никогда больше  не  сможет  посмотреть
Ретту в лицо. И надо же, чтобы это случилось именно при  нем,  при  этом
человеке, который так неуважительно относится к женщинам!  Она  плакала,
ожидая вот-вот услышать какую-нибудь грубую шуточку, которую она уже ни-
когда не сможет забыть.
   - Не будьте дурочкой, - спокойно сказал он. - А вы, видно, самая нас-
тоящая дурочка, раз плачете от стыда. Да ну же, Скарлетт, не будьте  ре-
бенком. Я, сами понимаете, не слепой и, конечно, знаю, что вы беременны.
   Она лишь глухо охнула и крепче прижала пальцы к раскрасневшемуся  ли-
цу. Уже само это слово приводило ее в ужас. Фрэнк  от  стеснения  всегда
говорил об ее беременности иносказательно: "в вашем положении";  Джералд
деликатно говорил: "в ожидании прибавления семейства",  а  дамы  жеманно
именовали беременность "состоянием".
   - Вы сущее дитя, если думали, что я ничего не знаю, и специально  па-
рились под этой жаркой полостью. Конечно же, я знал. Стал бы я иначе...
   Он вдруг умолк, и между ними воцарилось молчание. Он  взял  вожаки  и
присвистнул, понукая лошадь. А затем тихо загов