ацию. Но, Скарлетт, не кажется  Ли
тебе, что лучше не принимать столь поспешного решения?"
   Нет, Скарлетт было безразлично, кто что говорил, - ей было  небезраз-
лично лишь то, что говорила Мамушка. Слова Мамушки сильнее всего обозли-
ли ее и причинили самую острую боль.
   - Много вы натворили всякого такого, от  чего  мисс  Эллин  очень  бы
расстроилась, ежели б узнала. И  я  тоже  расстраивалась  ужас  как.  Да
только такого вы еще не выкидывали. Взять себе в мужья падаль! Да,  мэм,
еще раз повторю: падаль! И не смейте мне говорить, будто он -  благород-
ных кровей! Ничегошеньки это не меняет. Падаль - она ведь бывает и  бла-
городных кровей и неблагородных, а он - падаль!  Да,  мисс  Скарлетт,  я
ведь видела, как вы отобрали мистера Чарлза у мисс Уилкс, хоть он и  ни-
чуточки вам не нравился. И я видела, как вы украли у собственной  сестры
мистера Фрэнка. Но я держала рот на замке - ничего не говорила,  хоть  и
видела, что вы творили, когда продавали худой лес за хороший, и оболгали
не одного жентмуна из тех, что лесом торгуют, и разъезжали сама по  себе
всяким скверным неграм на приманку, а теперь вот и мистера Фрэнка  из-за
вас подстрелили, и бедных каторжников-то вы не кормите, так  что  у  них
душа в теле не держится. А я молчком молчала, хотя мисс  Эллин  в  земле
обетованной могла б сказать мне: "Мамушка, Мамушка! Плохо ты смотрела за
моим дитятей!" Да, мэм, все я терпела, а вот этого,  мисс  Скарлетт,  не
стерплю. Не можете вы выйти замуж за падаль. И не выйдете, пока я дышу.
   - Нет, выйду - и за того, за кого хочу, - холодно заявила Скарлетт. -
Что-то ты стала забывать свое место, Мамушка.
   - И давно пора! Но ежели я вам все это не скажу - кто скажет?
   - Я уже думала. Мамушка, и решила, что лучше тебе уехать назад в  Та-
ру. Я дам тебе денег и...
   Мамушка вдруг выпрямилась, исполненная  чувства  собственного  досто-
инства.
   - Я ведь вольная, мисс Скарлетт. И никуда вы меня не пошлете, ежели я
сама не захочу. А в Тару я поеду, когда вы со мной поедете. Не оставлю я
дите мисс Эллин одну, и ничто на свете меня не принудит. Да и внука мисс
Эллин я не оставлю, чтобы всякая там падаль  воспитывала  его.  Здесь  я
сейчас живу, здесь и останусь!
   - Я не позволю тебе жить в моем доме и грубить капитану Батлеру. А  я
выхожу за него замуж, и разговор окончен.
   - Нет, тут еще много можно сказать, - медленно возразила Мамушка, и в
ее выцветших старых глазах загорелся воинственный огонек. - Да только ни
в жисть я не думала, что придется говорить такое родной дочери мисс  Эл-
лин. Но вы уж, мисс Скарлетт, меня выслушайте. Вы ведь всего-то  навсего
мул в лошадиной сбруе. Ну, а мулу можно надраить копыта и начистить шку-
ру так, чтоб сверкала, и всю сбрую медными бляхами разукрасить, и в кра-
сивую коляску впрячь... Только мул все одно будет мул. И никого  тут  не
обманешь. Так вот и вы. У вас и шелковые-то платья есть, и лесопилки,  и
лавка, и деньги, и изображаете-то вы из себя бог знает что, а все одно -
мул. И никовошеньки-то вы не обманете. И этот Батлер - он хоть и хорошей
породы, и такой весь гладкий и начищенный, как скаковая лошадь, а он то-
же, как и вы, - мул в лошадиной сбруе. - Мамушка проницательно  смотрела
на свою хозяйку. Скарлетт же, дрожа от обиды, слова не могла выговорить.
- И ежели вы сказали, что хотите замуж за него выйти, вы и выйдете,  по-
тому как вы такая же упрямая, как ваш батюшка. Только запомните вот что,
мисс Скарлетт: никуда я от вас не уйду. Останусь тут и посмотрю, как оно
все будет.
   И не дожидаясь ответа. Мамушка повернулась и вышла с  таким  зловещим
видом, словно последние слова ее были: "Встретимся мы...  Встретимся  мы
при Филиппах!".
   Во время медового месяца, который Скарлетт с Реттом проводили в Новом
Орлеане, она пересказала ему слова Мамушки. К ее удивлению и возмущению,
услышав про мулов в лошадиной сбруе, Ретт рассмеялся.
   - В жизни не слыхал, чтобы столь глубокая истина  была  выражена  так
кратко, - заметил он. - Мамушка - умная старуха, вот ее уважение и  рас-
положение мне хотелось бы завоевать, а таких  людей  на  свете  немного.
Правда, если в ее глазах я мул, то едва ли сумею этого добиться. Она да-
же отказалась от десятидолларового золотого, который я в пылу  жениховс-
ких чувств хотел ей после свадьбы подарить. Редко мне встречались  люди,
которых не мог бы растопить вид золота. А она посмотрела на меня в упор,
поблагодарила и сказала, что она - не вольноотпущенная и мои  деньги  ей
не нужны.
   - Почему она так распалилась? И почему вообще все кудахчут по  поводу
меня, точно куры? Это мое дело, за кого я выхожу замуж и как часто я вы-
хожу. Я, к примеру, всегда интересовалась  только  собственными  делами.
Почему же другие суют нос в чужие дела?
   - Кошечка моя, люди могут простить почти все - не прощают  лишь  тем,
кто не интересуется чужими делами. Но почему ты пищишь,  как  ошпаренная
кошка? Ты же не раз говорила, что тебе безразлично, что люди болтают  на
твой счет. А на деле как получается? Ты знаешь, что не раз  давала  пищу
для пересудов по разным мелочам, а  сейчас,  когда  речь  идет  о  таком
серьезном вопросе, сплетни вполне естественны. Ты же знала,  что  пойдут
разговоры, если ты выйдешь замуж за такого злодея, как я. Будь я челове-
ком безродным, нищим, люди отнеслись бы к этому  спокойнее.  Но  богатый
процветающий злодей - это, уж конечно, непростительно.
   - Неужели ты не можешь хоть когда-нибудь быть серьезным!
   - Я вполне серьезен. Людям благочестивым всегда досадно, когда небла-
гочестивые цветут как пышный зеленый лавр. Выше головку, Скарлетт, разве
ты не говорила мне как-то, что хочешь, быть очень богатой, прежде  всего
чтобы иметь возможность послать к черту любого встречного и поперечного?
Вот ты и получила такую возможность.
   - Но ведь тебя первого я хотела послать к черту, - сказала Скарлетт и
рассмеялась.
   - И все еще хочешь?
   - Ну, не так часто, как прежде.
   - Можешь посылать к черту всякий раз, как захочется.
   - Радости мне это не прибавит, -  заметила  Скарлетт  и,  нагнувшись,
небрежно чмокнула его. Черные глаза Ретта быстро пробежали по  ее  лицу,
ища в ее глазах чего-то, но так и не найдя, он отрывисто рассмеялся.
   - Забудь об Атланте. Забудь о старых злых кошках. Я привез тебя в Но-
вый Орлеан развлекаться и хочу, чтобы ты развлекалась.


   ЧАСТЬ 5

   ГЛАВА XLVIII

   И Скарлетт действительно развлекалась - она не веселилась так с дово-
енной весны. Новый Орлеан был город  необычный,  шикарный,  и  Скарлетт,
точно узник, приговоренный к пожизненному заключению и получивший  поми-
лование, с головой погрузилась в удовольствия. "Саквояжники"  выкачивали
из города все соки, многие честные люди вынуждены были покидать свои до-
ма, не зная, где и когда удастся в очередной раз поесть;  в  кресле  ви-
це-губернатора сидел негр. И все же Новый Орлеан, который  Ретт  показал
Скарлетт, был самым веселым местом из всех, какие ей доводилось  видеть.
У людей, с которыми она встречалась, казалось, было сколько угодно денег
и никаких забот. Ретт познакомил ее с десятком женщин, хорошеньких  жен-
щин в ярких платьях, женщин с нежными руками, не знавшими тяжелого  тру-
да, женщин, которые над всем смеялись и никогда не  говорили  ни  о  чем
серьезном или тяжелом. А мужичины - с  какими  интереснейшими  мужчинами
она была теперь знакома! И как они были непохожи на тех, кого она  знала
в Атланте, и как стремились потанцевать с нею, какие пышные  комплименты
ей отпускали, точно она все еще была юной красоткой.
   У этих мужчин были жесткие и дерзкие лица,  как  у  Ретта.  И  взгляд
всегда настороженный, как у людей, которые слишком долго  жили  рядом  с
опасностью и не могли позволить себе расслабиться. Казалось,  у  них  не
было ни прошлого, ни будущего, и они вежливо помалкивали, когда Скарлетт
- беседы ради - спрашивала, чем они занимались до того, как  приехать  в
Новый Орлеан, или где жили раньше. Это уже само по  себе  было  странно,
ибо в Атланте каждый уважающий себя пришелец спешил представить свои ве-
рительные грамоты и с гордостью рассказывал о доме и  семье,  вычерчивая
сложную сеть семейных отношений, охватывавшую весь Юг.
   Эти же люди предпочитали молчать, а если говорили, то осторожно, тща-
тельно подбирая слова. Иной раз, когда Ретт был с ними, а Скарлетт нахо-
дилась в соседней комнате, она слышала их смех и обрывки разговоров, ко-
торые для нее ничего не значили: отдельные слова,  странные  названия  -
Куба и Нассау в дни блокады, золотая лихорадка и захват  участков,  тор-
говля оружием и морской разбой, Никарагуа и Уильям Уокер, и как  он  по-
гиб, расстрелянный у стены в Трухильо.  Однажды,  когда  она  неожиданно
вошла в комнату, они тотчас прервали разговор о  том,  что  произошло  с
повстанцами Квонтрилла, - она успела услышать лишь имена Фрэнка и Джесси
Джеймса.
   Но у всех ее новых знакомых были хорошие манеры, они  были  прекрасно
одеты и явно восхищались ею, а по тому - не все ли ей  равно,  если  они
хотят жить только настоящим. Зато ей было далеко не все  равно  то,  что
они - друзья Ретта, что у них большие дома и красивые коляски,  что  они
брали ее с мужем кататься, приглашали на ужины, устраивали приемы  в  их
честь. И Скарлетт они очень нравились. Когда  она  сказала  свое  мнение
Ретту, это немало его позабавило.
   - Я так и думал, что они тебе понравятся, - сказал он и рассмеялся.
   - А почему, собственно, они не должны были мне понравиться? -  Всякий
раз, как Ретт смеялся, у нее возникали подозрения.
   - Все это люди второсортные, мерзавцы, паршивые овцы. Они все - аван-
тюристы или аристократы из "саквояжников".  Они  все  нажили  состояние,
спекулируя продуктами, как твой любящий супруг, или получив сомнительные
правительственные контракты, или занимаясь всякими темными делами, в ко-
торые лучше не вникать.
   - Я этому не верю. Ты дразнишь меня. Это же приличнейшие люди...
   - Самые приличные люди в этом городе голодают, -  сказал  Ретт.  -  И
благородно прозябают в развалюхах, причем я  сомневаюсь,  чтобы  меня  в
этих развалюхах приняли. Видишь ли,  прелесть  моя,  я  во  время  войны
участвовал здесь в некоторых гнусных делишках, а у людей чертовски хоро-
шая память! Скарлетт, ты не перестаешь меня забавлять. У  тебя  какая-то
удивительная способность выбирать не тех людей и не те вещи.
   - Но они же твои друзья!
   - Дело в том, что я люблю мерзавцев. Юность свою я провел  на  речном
пароходике - играл в карты, и я понимаю таких людей, как они. Но я  знаю
им цену. А вот ты, - и он снова рассмеялся, - ты совсем не  разбираешься
в людях, ты не отличаешь настоящее от дешевки. Иной раз мне кажется, что
единственными настоящими леди, с которыми тебе приходилось общаться, бы-
ли твоя матушка и мисс Мелли, но, видимо, это не оставило на тебе  ника-
кого следа.
   - Мелли! Да она такая невзрачная, как старая туфля; и  платья  у  нее
всегда какие-то нелепые, и мыслей своих нет!
   - Избавьте меня от проявлений своей зависти, мадам!  Красота  еще  не
делает из женщины леди, а платье - настоящую леди!
   - Ах, вот как?! Ну, погоди, Ретт Батлер, я тебе еще  кое-что  покажу.
Теперь, когда у меня... когда у нас есть деньги, я стану самой благород-
ной леди, каких ты когда-либо видел!
   - С интересом буду ждать этого превращения, - сказал он.
   Еще больше, чем люди, Скарлетт занимали наряды,  которые  покупал  ей
Ретт, выбирая сам цвета, материи и рисунок. Кринолинов уже не носили,  и
новую моду Скарлетт находила прелестной - перед у юбки был гладкий,  ма-
терия вся стянута назад, где она складками ниспадала  с  турнюра,  и  на
этих складках покоились гирлянды из цветов, и банты, и  каскады  кружев.
Вспоминая скромные кринолины военных лет,  Скарлетт  немного  смущалась,
когда надевала эти новые юбки, обрисовывающие живот. А какие  прелестные
были шляпки - собственно, даже и не шляпки, а этакие плоские  тарелочки,
которые носили надвинув на один глаз, а на них - и фрукты,  и  цветы,  и
гибкие перья, и развевающиеся ленты. (Ах, если бы Ретт не был таким глу-
пым и не сжег накладные букли, которые она купила, чтобы  увеличить  пу-
чок, торчавший у нее сзади из-под маленькой шляпки!)  А  тонкое,  сшитое
монахинями белье! Какое оно прелестное и сколько у нее этого белья!  Со-
рочки, и ночные рубашки, и  панталоны  из  тончайшего  льна,  отделанные
изящнейшей вышивкой, со множеством складочек. А атласные туфли,  которые
Ретт ей купил! Каблуки у них были в  три  дюйма  высотой,  а  спереди  -
большие сверкающие пряжки. А шелковые чулки - целая дюжина, и  ни  одной
пары-с бумажным верхом! Какое богатство!
   Скарлетт без оглядки покупала подарки  для  родных.  Пушистого  щенка
сенбернара - для Уэйда, которому всегда хотелось иметь щенка; персидско-
го котенка - для Бо; коралловый браслет  -  для  маленькой  Эллы;  литое
колье с подвесками из лунных камней - для тети  Питти;  полное  собрание
сочинений Шекспира - для Мелани и Эшли; расшитую ливрею, включая кучерс-
кой цилиндр с кисточкой, - для дядюшки Питера; материю на платья  -  для
Дилси и кухарки; дорогие подарки для всех в Таре.
   - А что ты купила Мамушке? - спросил ее Ретт, глядя на  груду  подар-
ков, лежавших на постели в их гостиничном номере, и извлекая оттуда щен-
ка и котенка, чтобы отнести в гардеробную.
   - Ничего. Она вела себя отвратительно. С чего это я  стану  привозить
ей подарки, когда она обзывает нас мулами?
   - Почему ты так не любишь, когда тебе говорят  правду,  моя  кошечка?
Мамушке нужно привезти подарок. Ты разобьешь ей сердце,  если  этого  не
сделаешь, а такое сердце, как у нее, слишком ценно, чтобы  взять  его  и
разбить.
   - Ничего я ей не повезу. Она этого не заслуживает.
   - Тогда я сам куплю ей подарок. Я помню, моя нянюшка всегда  говорила
- хорошо бы, если на ней, когда она отправится на небо, была нижняя юбка
из тафты, такой жесткой, чтоб она торчком стояла и шуршала при  малейшем
движении, а господь бог подумал бы, что она сшита из крыльев ангелов.  Я
куплю Мамушке красной тафты и велю сшить ей элегантную нижнюю юбку.
   - В жизни Мамушка от тебя ее не примет. Да она скорее умрет, чем  на-
денет такую.
   - Не сомневаюсь. И все-таки я это сделаю.
   Магазины в Новом Орлеане были такие богатые, и ходить по ним с Реттом
было так увлекательно. Обедать с ним было тоже увлекательным занятием  -
даже еще более волнующим, чем посещение магазинов, ибо  Ретт  знал,  что
заказать и как это должно быть приготовлено. И вина, и  ликеры,  и  шам-
панское в Новом Орлеане - все было для Скарлетт в новинку, все возбужда-
ло: ведь она знала лишь домашнюю наливку из ежевики, да мускатное  вино,
да "обморочный" коньяк тети Питти. А какую  Ретт  заказывал  еду!  Лучше
всего в Новом Орлеане была еда. Когда Скарлетт вспоминала о страшных го-
лодных днях в Таре и о совсем еще недавней поре  воздержания,  ей  каза-
лось, что она никогда вдоволь не  наестся  этих  вкусных  блюд.  Суп  из
стручков бамии, коктейль из креветок, голуби в вине и устрицы,  запечен-
ные в хрустящем тесте со сметанным соусом; грибы, сладкое мясо  и  индю-
шачья печенка; рыба, хитро испеченная в промасленной бумаге, и к  ней  -
лаймы. У Скарлетт никогда не было недостатка в аппетите, ибо  стоило  ей
вспомнить о неизменных земляных орехах, сушеном горохе и сладком  карто-
феле в Таре, как она готова была проглотить  буквально  все  блюда  кре-
ольской кухни.
   - Всякий раз ты ешь так, словно больше тебе не дадут, - говорил Ретт.
- Не вылизывай тарелку, Скарлетт. Я уверен, что  на  кухне  еще  сколько
угодно еды. Стоит только попросить официанта.  Если  ты  не  перестанешь
предаваться обжорству, будешь толстой, как кубинские матроны, и тогда  я
с тобой разведусь.
   Но она лишь показывала ему язык и просила принести еще кусок торта  с
шоколадом и взбитыми сливками.
   До чего же было приятно тратить деньги - сколько хочешь, а  насчитать
каждое пенни и не думать о том, что надо экономить, чтобы заплатить  на-
логи или купить мулов. До чего же было приятно находиться в обществе лю-
дей веселых и богатых, а не благородных, но бедных, как  в  Атланте.  До
чего же было приятно носить шуршащие парчовые платья, которые  подчерки-
вали твою талию, оставляя открытыми для всеобщего обозрения твою шею,  и
руки, и в значительной мере грудь, и знать, что мужчины любуются  тобой.
И как приятно было есть все что захочется и не слышать при этом менторс-
ких наставлений о том, что, мол, леди так не едят. И  как  приятно  было
пить шампанское вволю! В первый раз, когда она выпила лишку, она просну-
лась на другое утро с раскалывающейся головой и не без смущения вспомни-
ла, что ехала назад, в отель, по улицам Нового Орлеана в открытой коляс-
ке и во весь голос распевала "Славный голубой наш флаг". Она ни разу  не
видела ни одной хотя бы чуть подвыпившей леди; если же говорить о  прос-
тых смертных, то она видела пьяную женщину только раз,  в  день  падения
Атланты, - это была та тварь, Уотлинг. Скарлетт не знала, как показаться
на глаза Ретту после такого позора, но вся история, казалось, лишь поза-
бавила его. Все, что бы Скарлетт ни делала, забавляло  его,  словно  она
была игривым котенком.
   Ей доставляло удовольствие появляться с ним на людях - до того он был
хорош. Она почему-то никогда раньше не обращала внимания  на  его  внеш-
ность, а в Атланте все были слишком заняты обсуждением его недостатков и
никто не обращал внимания на то, как он выглядит. Но здесь, в Новом  Ор-
леане, она видела, как женщины провожают его взглядом и как  они  трепе-
щут, когда он склоняется, целуя им руку. Сознание,  что  другие  женщины
находят ее мужа привлекательным и, возможно, даже завидуют ей, неожидан-
но преисполнило Скарлетт гордости за то, что у нее такой спутник в  жиз-
ни.
   "А мы, оказывается, красивая пара", - не  без  удовольствия  подумала
она.
   Да, как и предсказывал Ретт, от брака  действительно  можно  получать
уйму удовольствия. И не только получать  удовольствие,  но  и  научиться
кое-чему. Это само по себе было  странным,  ибо  Скарлетт  считала,  что
жизнь уже ничему не может ее научить. А сейчас она чувствовала себя  ре-
бенком, которому каждый день сулит новое открытие.
   Прежде всего она поняла, что брак с Реттом совсем не похож на брак  с
Чарлзом или Фрэнком. Они уважали ее и боялись ее нрава. Они выклянчивали
ее расположение и если это ее устраивало, она снисходила до них. Ретт же
не боялся ее, и она часто думала о том, что он не слишком ее и  уважает.
Он делал то, что хотел, и лишь посмеивался, если ей  это  не  нравилось.
Она его не любила, но с ним, конечно, было очень интересно. И самое  ин-
тересное было то, что даже во время вспышек страсти, которая порой  была
окрашена жестокостью, а порой -  раздражающей  издевкой,  он,  казалось,
всегда держал себя в узде, всегда был хозяином своих чувств.
   "Это, наверное, потому, что на самом-то деле он вовсе  не  влюблен  в
меня, - думала она, и такое положение дел вполне ее устраивало. - Мне бы
не хотелось, чтобы он когда-либо в чем-то дал себе полную волю". И одна-
ко же, мысль о такой возможности щекотала ее, вызывая любопытство.
   Живя с Реттом, Скарлетт обнаружила в нем много нового, а ведь ей  ка-
залось, что она хорошо его знает. Голос его, оказывается, мог быть  мяг-
ким и ласковым, как кошачья шерсть, а через секунду  -  жестким,  хрипло
выкрикивающим проклятья. Он мог вроде бы откровенно и с одобрением расс-
казывать о мужественных, благородных, добродетельных,  подсказанных  лю-
бовью поступках, коим он был свидетелем в тех странных местах, куда  его
заносило, и тут же с холодным цинизмом добавлять скабрезнейшие  истории.
Она понимала, что муж не должен рассказывать жене таких историй, но  они
развлекали ее, воздействуя на какие-то грубые земные струны  ее  натуры.
Он мог быть страстным, почти нежным любовником, но это длилось  недолго,
а через мгновение перед ней был хохочущий