ж по-мужски вел себя в этой  ис-
тории Эшли?" И впервые сияние, неизменно окружавшее Эшли с того  первого
дня, когда она в него влюбилась, начало немного тускнеть.  Черное  пятно
позора и вины, лежавшее на ней, переползло и на него. Она решительно по-
пыталась подавить в себе эту мысль, но лишь громче заплакала.
   - Не надо так! Не надо! - воскликнула Мелани, бросая плетение, и, пе-
ресев на диван, притянула к своему плечу голову Скарлетт. - Не следовало
мне говорить об этом и так тебя расстраивать. Я знаю,  каково  тебе;  мы
больше никогда не будем об этом говорить. Нет, нет, ни друг с другом, ни
с кем-либо еще, словно ничего и не было. Только... - добавила она,  и  в
ее тихом голосе почувствовался яд, - я уж проучу Индию и миссис  Элсинг.
Пусть не думают, что могут безнаказанно распространять клевету про моего
мужа и мою невестку. Я так устрою, что ни одна из них не  сможет  больше
ходить по Атланте с высоко поднятой головой. И всякий, кто будет им  ве-
рить или будет их принимать, - отныне мой враг.
   Скарлетт, с трудом представив себе долгую череду грядущих лет,  поня-
ла, что становится отныне причиной вражды, которая на  протяжении  жизни
многих поколений будет раскалывать город и семью.
   Слово свое Мелани сдержала. Она никогда больше не упоминала о случив-
шемся при Скарлетт или Эшли. Да и вообще ни с кем  этого  не  обсуждала.
Она вела себя с холодным безразличием, которое мгновенно превращалось  в
ледяную официальность, если кто-либо хотя бы намеком смел напомнить  при
ней о случившемся. На протяжении недель, последовавших за приемом, кото-
рый она устроила в честь Эшли, когда город лихорадило от сплетен и пере-
шептываний, а Ретт продолжал таинственно отсутствовать и не было челове-
ка, который стоял бы от всего этого в стороне, Мелани не щадила  клевет-
ников, поносивших Скарлетт, будь то ее давние друзья или  родня.  Причем
она не говорила, а действовала.
   Она прилепилась к Скарлетт, точно моллюск - к раковине. Она заставила
Скарлетт по утрам, как всегда, ездить в лавку и на лесной склад, и  сама
отправлялась с ней. Она настояла на том, чтобы Скарлетт днем  разъезжала
по городу, хотя той и не очень хотелось  выставлять  себя  на  обозрение
своих любопытствующих сограждан. И всякий раз Мелани  сидела  в  коляске
рядом со Скарлетт. Мелани брала ее с собой, когда ездила днем к кому-ни-
будь с визитом, и мягко, но настойчиво вводила  в  гостиные,  в  которых
Скарлетт не бывала уже больше двух лет. Беседуя с потрясенными  хозяйка-
ми, Мелани всем своим видом решительно давала понять: "Если любишь меня,
люби и моего пса".
   Она заставляла Скарлетт рано приезжать с визитом и сидеть до тех пор,
пока не уйдет последний гость, тем самым лишая дам  возможности  всласть
понаслаждаться пересудами и домыслами и вызывая немалое  их  возмущение.
Эти визиты были особенно мучительны для Скарлетт, но она не могла  отка-
зать Мелани. Ей ненавистно было сознание, что эти женщины никогда бы  не
заговорили с ней, если бы не любили так Мелани и не боялись потерять  ее
дружбу. Но Скарлетт знала: раз уж они приняли ее, то  больше  не  смогут
закрыть перед ней двери своего дома.
   Любопытно, что лишь немногие, беря под защиту или критикуя  Скарлетт,
ссылались на ее порядочность. "Я считаю ее на все  способной"  -  таково
было общее мнение. Слишком много Скарлетт нажила себе врагов, чтобы  те-
перь иметь защитников. Ее слова и действия не выходили у многих из  ума,
и потому людям было безразлично, причинит  эта  скандальная  история  ей
боль или нет. Однако не нашлось бы человека, которому было бы безразлич-
но, пострадают ли Мелани и Индия, и страсти бушевали прежде всего вокруг
них, а не вокруг Скарлетт-все хотели знать: "Солгала ли Индия?"
   Те, кто стоял на стороне Мелани, торжествующе отмечали, что  все  эти
дни постоянно видели Мелани со Скарлетт. Неужели такая женщина, как  Ме-
лани, исповедующая столь высокие принципы, станет защищать женщину  сог-
решившую, особенно если та согрешила с ее мужем? Конечно же, нет!  Индия
- просто свихнувшаяся старая дева, которая, ненавидя  Скарлетт,  налгала
на нее так, что Арчи и миссис Элсинг поверили.
   Но, спрашивали сторонники Индии, если Скарлетт ни в чем  не  повинна,
где же тогда капитан Батлер? Почему он не рядом с женой, почему не  под-
держивает ее своим присутствием? На этот вопрос ответа не было, и по ме-
ре того, как шли неделе, а по городу поползли слухи, что Скарлетт в  по-
ложении, группа, поддерживавшая Индию, закивала с удовлетворением. Ребе-
нок-то это не капитана Батлера, утверждали они. Слишком давно все знают,
что супруги живут врозь. Слишком давно уже  город  потрясла  скандальная
весть об отдельных спальнях.
   Сплетни ползли, разъединяя жителей города, - разъединяя и тесно  спа-
янный клан Гамильтонов, Уилксов, Бэрров, Уитменов и Уинфилдов. Каждый  в
этой обширной родне вынужден был принять ту или иную сторону.  Держаться
нейтралитета было невозможно. Об этом уж позаботились и Мелани-с  холод-
ным достоинством, и Индия-с едкой горечью. Но на чьей бы стороне ни сто-
яли родственники, всех злило то, что  раскол  в  семье  произошел  из-за
Скарлетт. И каждый считал, что такой огород городить из-за нее не  стои-
ло. А кроме того, на чьей бы стороне ни стояли  родственники,  все  были
искренне возмущены тем, что Индия решила стирать грязное белье  семьи  у
всех на глазах и втянула Эшли в  столь  отвратительный  скандал.  Однако
стоило ей заговорить, и многие поспешили на ее защиту и приняли ее  сто-
рону против Скарлетт, тогда как другие, любившие Мелани, встали на  сто-
рону Мелани и Скарлетт.
   Добрая половина Атланты была в родстве или считала себя в  родстве  с
Мелани и Индией. Разветвленная сеть кузенов, троюродных братьев, сестер,
племянниц и всяких дальних родственников была столь сложной  и  запуган-
ной, что никто, кроме уроженца Джорджии, не мог бы в  этом  разобраться.
Они всегда представляли собой единый клан, который, стоило прийти  беде,
смыкал щиты и образовывал непробиваемую фалангу, каковы бы ни были  мне-
ния родственников друг о друге и о поведении тех или иных из  них.  Если
не считать партизанской войны тети Питти против дяди Генри, над  которой
многие годы весело потешались  все  родственники,  между  членами  клана
внешне всегда поддерживались добрые отношения. Как большинство  семей  в
Атланте, это были милые, уравновешенные, сдержанные  люди,  не  склонные
даже мягко журить друг друга.
   Но сейчас клан раскололся надвое, и город мог  наслаждаться  зрелищем
кузенов и кузин в пятом или шестом колене, которые принимали разные сто-
роны в этом скандале, потрясшем всю Атланту. Это принесло  немало  труд-
ностей и осложнений и той половине города, которая не состояла с ними  в
родстве, ибо требовало от людей предельного такта и долготерпения:  ведь
война между Индией и Мелани произвела раскол почти в каждом  кружке  или
собрании. Поклонники Талии, Кружок шитья для вдов и сирот  Конфедерации,
Ассоциация по благоустройству могил наших доблестных  воинов.  Субботний
музыкальный кружок. Дамское вечернее общество котильона. Кружок по  уст-
ройству библиотек для юношества - все были вовлечены в эту вражду, как и
четыре церкви, вместе с Дамами-попечительницами и миссионерскими общест-
вами. И все зорко следили за тем, чтобы члены враждующих групп не оказа-
лись в одном и том же комитете.
   В дни приемов у себя дома от четырех до шести матроны Атланты  пребы-
вали в непрерывном трепыхании и страхе, как бы Мелани и Скарлетт не яви-
лись и не застали у них в гостиной Индию и преданных ей родственников.
   Из всей семьи больше всего страдала тетя Питти. Именно Питти,  всегда
стремившаяся к тому, чтобы уютно жить в окружении любящих родственников,
и сейчас готовая служить и вашим и нашим. Но ни те, ни другие, не допус-
кали этого.
   Индия жила с тетей Питти, и если Питти встанет на сторону Мелани, как
ей бы хотелось, Индия тут же уедет. А если  Индия  уедет,  что  станется
тогда с бедненькой Питти? Она же не может жить одна. Ей пришлось бы тог-
да либо поселить у себя чужого человека, либо заколотить дом и переехать
к Скарлетт. А тетя Питти смутно догадывалась, что капитану  Батлеру  это
может не понравиться. Или же ей пришлось бы поселиться у Мелани и  спать
в крошечной каморке, которая служила детской для Бо.
   Питти не слишком обожала Индию - она робела перед ней: уж очень Индия
была сухая, жесткая, непреклонная в суждениях. Но  она  позволяла  Питти
сохранять уютный образ жизни, а для Питти соображения  личного  комфорта
всегда больше значили, чем проблемы морали.  Так  что  Индия  продолжала
жить у Питти.
   Однако ее присутствие в доме превратило тетю Питти в центр бури,  ибо
и Скарлетт и Мелани считали, что она стала на  сторону  Индии.  Скарлетт
решительно отказалась увеличить содержание Питти, пока  Индия  находится
под одной с ней крышей. Эшли же каждую неделю посылал  Индии  деньги,  и
каждую неделю Индия молча гордо возвращала чек - к великому огорчению  и
испугу Питти. С деньгами в красном кирпичном доме было бы совсем  плохо,
если бы не дядя Генри, хотя Питти и унижало  то,  что  приходится  брать
деньги у него.
   Питти любила Мелани больше всех на свете, за исключением себя  самой,
а теперь Мелани держалась с ней холодно и вежливо,  как  чужой  человек.
Хотя она жила, по сути дела, на заднем дворе тети Питти, она ни разу  не
прошла через изгородь, а в свое время бегала туда-сюда по десять  раз  в
день. Питти заходила к ней, и плакала, и изливалась в любви и преданнос-
ти, но Мелани всегда отказывалась что-либо с ней обсуждать и никогда  не
отдавала визитов.
   Питти прекрасно понимала, чем она обязана Скарлетт, - по  сути  дела,
жизнью. В те черные дни после войны, когда Питти встала перед выбором  -
либо принять помощь брата Генри, либо голодать, именно Скарлетт  взялась
вести ее дом, кормить ее, одевать, именно благодаря ей могла тетя  Питти
высоко держать голову в атлантском обществе. Да и после того, как  Скар-
летт вышла замуж и перебралась в собственный дом, она была -  сама  щед-
рость. А этот страшный таинственный капитан Батлер... после того как  он
заходил к ней со Скарлетт, Питти не раз обнаруживала у себя  на  столике
новенький кошелек, набитый банкнотами, или в шкатулке для шитья  -  кру-
жевной платочек, завязанный в узелок, а в нем  -  золотые  монеты.  Ретт
всякий раз клялся, что понятия ни о чем не имеет, и без  обиняков  заяв-
лял, что это наверняка от тайного поклонника - не иначе как от  шаловли-
вого дедушки Мерриуэзера.
   Да, Мелани дарила Питти свою  любовь,  Скарлетт  дарила  обеспеченную
жизнь, а что дарила ей Индия? Ничего, кроме своего присутствия,  которое
избавляло Питти от необходимости нарушить приятное течение жизни и самой
принимать решение. Все это было очень грустно и так бесконечно  вульгар-
но, и Питти, которая в жизни не приняла ни одного  решения,  махнула  на
все рукой - пусть идет, как идет, однако же проводила немало  времени  в
безутешных рыданиях.
   В конце концов кое-кто искренне поверил в то, что Скарлетт ни  и  чем
не виновата, - поверил не из-за ее личных достоинств, а потому, что это-
му верила Мелани. Иные поверили с оговорками, но были любезны  со  Скар-
летт и посещали ее, потому что любили Мелани и хотели сохранить  ее  лю-
бовь. Сторонники же Индии лишь холодно с нею раскланивались, а некоторые
даже открыто грубили. Эти последние ставили Скарлетт в неловкое  положе-
ние, раздражали, но она понимала, что если бы Мелани так быстро не приш-
ла ей на помощь, весь город был бы сейчас против нее, она бы стала изго-
ем.


   ГЛАВА LVI

   Ретт отсутствовал целых три месяца, и за все это  время  Скарлетт  не
получила от него ни слова. Она не знала ни где он, ни сколько  продлится
его отсутствие. Она даже понятия не имела, вернется ли  он  вообще.  Все
это время она занималась своими делами, высоко держа  голову  и  глубоко
страдая в душе. Она не очень хорошо себя  чувствовала,  но,  побуждаемая
Мелани, каждый день бывала в лавке и старалась хотя бы внешне  поддержи-
вать интерес к лесопилкам. Впервые лавка тяготила ее, и хотя она принес-
ла тройной доход по сравнению с предыдущим годом - деньги  так  и  текли
рекой, - Скарлетт не могла заставить себя интересоваться этим делом, бы-
ла резка и груба с приказчиками. Лесопилка Джонни Гэллегера тоже процве-
тала, и на лесном складе без труда продавали все подчистую,  но  что  бы
Джонни ни говорил и ни делал, все раздражало ее. Джонни, будучи,  как  и
она, ирландцем, наконец вспылил от ее придирок и, пригрозив, что  уйдет,
произнес на этот счет длинную тираду, которая кончалась так: "На этом  я
умываю, мэм, руки, и проклятье Кромвеля да падет на ваш дом". Чтобы ути-
хомирить его, Скарлетт пришлось долго и униженно перед ним извиняться.
   На лесопилке Эшли она не была ни разу. Не заходила она и в контору на
лесном складе, если могла предположить, что он там. Она  знала,  что  он
избегает ее, знала, что ее частое присутствие в  доме  по  настоятельной
просьбе Мелани было для него мукой. Они никогда не оставались вдвоем, ни
разу не говорили, а ей не терпелось задать ему один вопрос. Ей так хоте-
лось знать, не возненавидел ли он ее, а также что он сказал  Мелани,  но
Эшли держался от нее на расстоянии и беззвучно молил не  заговаривать  с
ним. Ей было невыносимо видеть его лицо, постаревшее, измученное раская-
нием, а то, что его лесопилка каждую неделю приносила лишь  убытки,  тем
более раздражало ее, но она молчала.
   Его беспомощность выводила ее из себя. Она не знала, что  он  мог  бы
сделать, чтобы улучшить положение, но считала, что он должен что-то сде-
лать. Вот Ретт - тот непременно что-то предпринял бы. Ретт всегда что-то
предпринимал - пусть даже не то, что надо, - и она невольно уважала  его
за это.
   Теперь, когда злость на Ретта и его оскорбления прошли, ей стало  не-
доставать его, и она все больше и больше скучала по нему по  мере  того,
как шли дни, а вестей от него не было. Из сложного клубка чувств,  кото-
рый он оставил в ней, - восторга и гнева, душевного надрыва и уязвленной
гордости, - родилась меланхолия и, точно ворон, уселась на ее плече. Она
тосковала по Ретту, ей недоставало легкой дерзости его анекдотов,  вызы-
вавших у нее взрывы хохота, его иронической усмешки, которая сразу  ста-
вила все на свои места, не давая преувеличивать беды, - недоставало даже
его издевок, больно коловших ее, вызывавшие  злобные  реплики  в  ответ.
Больше же всего ей недоставало его  присутствия,  недоставало  человека,
которому можно все рассказать. А лучшего слушателя, чем Ретт, и пожелать
было трудно. Она могла без зазрения совести, даже с гордостью, рассказы-
вать ему, как ободрала кого-нибудь точно липку, и  он  лишь  аплодировал
ей. А другим она не могла даже намекнуть на нечто подобное, ибо это лишь
шокировало бы их.
   Ей одиноко было без Ретта и без Бонни. Она скучала по малышке больше,
чем могла предположить. Вспоминая последние жестокие слова Ретта  об  ее
отношении к Уэйду и к Элле, она старалась заполнить ими пустые часы.  Но
все было ни к чему. Слова Ретта и поведение детей открыли Скарлетт глаза
на страшную, больно саднившую правду. Пока дети были маленькие, она была
слишком занята, слишком поглощена заботами о  том,  где  достать  денег,
слишком была с ними резка и нетерпима и не сумела завоевать ни их  дове-
рие, ни любовь. А теперь было слишком поздно или, быть может, у  нее  не
хватало терпения или ума проникнуть в тайну их сердечек.
   Элла! Скарлетт крайне огорчилась, поняв, что Элла - неумная  девочка,
но это было именно так. Ее умишко ни на чем не задерживался - мысли пор-
хали, как птички с ветки на ветку, и даже когда Скарлетт принималась  ей
что-то рассказывать, Элла с детской  непосредственностью  прерывала  ее,
задавая вопросы, не имевшие никакого отношения к рассказу, и прежде  чем
Скарлетт успевала дать пояснения, забывала, о чем спрашивала. Что же  до
Уэйда... возможно, Ретт прав. Возможно, мальчик боится ее. Это  казалось
Скарлетт странным и обидным. Ну, почему сын,  единственный  сын,  должен
бояться ее? Когда она пыталась втянуть Уэйда в разговор, на нее смотрели
бархатные карие глаза Чарлза, мальчик ежился и  смущенно  переминался  с
ноги на ногу. А вот с Мелани он болтал без умолку и показывал ей все со-
держимое своих карманов, начиная с червей для рыбной ловли и кончая  об-
рывками веревок.
   Мелани умела обращаться с детишками. Тут уж ничего не скажешь. Ее  Бо
был самым воспитанным и самым прелестным ребенком  в  Атланте.  Скарлетт
куда лучше ладила с ним, чем с собственным сыном, потому  что  маленький
Бо не стеснялся взрослых и, увидев ее, тут же, без приглашения,  залезал
к ней на колени. Какой это был прелестный блондинчик - весь в Эшли!  Вот
если бы Уэйд был как Бо... Конечно, Мелани могла так много дать сыну по-
тому, что это было ее единственное дитя, да к тому же не было у нее  та-
ких забот и не работала она, как Скарлетт. Во  всяком  случае,  Скарлетт
пыталась таким образом  оправдаться  перед  собой,  однако  элементарная
честность вынуждала ее признать, что Мелани любит детей и была бы  рада,
если бы у нее был их десяток. Недаром она с таким  теплом  относилась  к
Уэйду и ко всем соседским малышам.
   Скарлетт никогда не забудет, как однажды,  приехав  к  Мелани,  чтобы
забрать Уэйда, она шла по дорожке  и  вдруг  услышала  клич  повстанцев,
очень точно воспроизведенный ее сыном-тем самым Уэйдом, который дома был
всегда тише мышки. А вслед за криком Уэйда  раздался  пронзительный  то-
ненький взвизг Бо. Войдя в гостиную, она обнаружила, что эти двое,  воо-
ружившись деревянными мечами, атакуют диван. Оба  мгновенно  умолкли,  а
из-за дивана поднялась Мелани, смеясь и  подбирая  рассыпанные  шпильки,
которыми она пыталась заколоть свои непослушные кудри.
   - Это Геттисберг, - пояснила она. - Я изображаю янки, и мне, конечно,
сильно досталось. А это генерал Ли, - указала она на Бо, - а это генерал
Пиккет. - И она обняла за плечи Уэйда.
   Да, Мелани умела обращаться с детьми, и тайны этого Скарлетт  никогда
не постичь.
   "По крайней мере, - подумала Скарлетт, - хоть Бонни любит меня, и  ей
нравится со мной играть". Но честность вынуждала ее признать, что  Бонни
куда больше предпочитает Ретта. Да к тому же она может вообще больше  не
увидеть Бонни. Ведь Ретт, возможно, находится  сейчас  в  Персии  или  в
Египте и - как знать? - возможно, намерен остаться там навсегда.
   Когда доктор Мид сказал Скарлетт, что она беременна, она была  потря-
сена, ибо обкидала услышать совсем другой диагноз - что у  нее  разлитие
желчи и нервное перенапряжение. Но тут она вспомнила ту дикую ночь и по-
краснела. Значит, в те минуты высокого наслаждения  был  зачат  ребенок,
хотя память о самом наслаждении и отодвинула на задний план то, что про-
изошло потом. Впервые в жизни Скарлетт обрадовалась, что у нее будет ре-
бенок. Хоть бы мальчик! Хороший мальчик, а не такая мямля, как маленький
Уэйд. Как она будет заботиться о нем! Теперь, когда у нее есть  для  ре-
бенка свободное время и деньги, которые облегчат его путь по жизни,  как
она будет счастлива заняться им! Она хотела было тотчас  написать  Ретту
на адрес матери в Чарльстон. Силы небесные, теперь-то он уж должен  вер-
нуться домой! А что, если он задержится и ребенок родится без него?! Она
же ничего не сможет объяснить ему потом! Но если написать, он еще  поду-
мает, что она хочет, чтобы он вернулся, и только станет  потешаться  над
ней. А он не должен знать, что она хочет, чтобы он был рядом или что  он
нужен ей.
   Она порадовалась, что подавила в себе желание написать  Ретту,  когда
получила письмо от тети Полин из Чарльстона, где, судя по всему,  гостил
у своей матери Ретт. С каким облегчением узнала она, что он  все  еще  в
Соединенных Штатах, хотя письмо тети Полин само по себе  вызвало  у  нее
вспышку злости. Ретт зашел с Бонни навестить ее и тетю Евла