, и завтраком детей кормил Питер, так что поели
они плохо. Время стало приближаться к полудню, и в душу Уэйда начал зак-
радываться - страх. А что, если мама умрет? Ведь у других мальчиков уми-
рали мамы. Он видел, как от домов отъезжали катафалки, слышал, как рыда-
ли его маленькие приятели. Что, если и его мама умрет? Уэйд очень  любил
свою маму - почти так же сильно, как и боялся, - и при мысли о том,  что
ее повезут на черном катафалке, запряженном черными лошадьми  с  перьями
на голове, его маленькая грудка разрывалась от боли, так  что  ему  даже
трудно было дышать.
   И когда настал полдень, а Питер был занят по кухне, Уэйд  выскользнул
из парадной двери и побежал домой со всей быстротой, на какую были  спо-
собны его короткие ножки, - страх подстегивал его. Дядя Ретт,  или  тетя
Мелли, или Мамушка, уж конечно, скажут ему правду. Но дяди Ретта и  тети
Мелани нигде не было видно, а Мамушка и Дилси бегали  вверх  и  вниз  по
лестнице с полотенцами и тазами с горячей водой и не заметили его в хол-
ле. Сверху, когда открывалась дверь в комнату мамы, до мальчика долетали
отрывистые слова доктора Мида. В какой-то момент он услышал, как  засто-
нала мама, и разрыдался так, что у него началась икота. Теперь он твердо
знал, что она умрет. Чтобы немножко утешиться, он принялся гладить медо-
во-желтого кота, который лежал на залитом солнцем подоконнике  в  холле.
Но Том, отягощенный годами и не любивший, чтобы его  беспокоили,  махнул
хвостом и фыркнул на мальчика.
   Наконец появилась Мамушка - спускаясь по парадной лестнице  в  мятом,
перепачканном переднике и съехавшем набок платке, она  увидела  Уэйда  и
насупилась. Мамушка всегда была главной опорой  Уэйда,  и  он  задрожал,
увидев ее хмурое лицо.
   - Вот уж отродясь не видала таких плохих "Мальчиков, как вы, - сказа-
ла Мамушка. - Я же отослала вас к мисс Питти!  Сейчас  же  отправляйтесь
назад!
   - А мама... мама умрет?
   - Вот уж отродясь не видала таких настырных детей.  Умрет?!  Господи,
господи, нет, конечно! Ну, и докука эти мальчишки. И зачем  только  гос-
подь посылает людям мальчишек! А ну, уходите отсюда.
   Но Уэйд не ушел. Он спрятался за портьерами в холле, потому что заве-
рение Мамушки лишь наполовину успокоило  его.  А  ее  слова  про  плохих
мальчишек показались обидными,  ибо  он  всегда  старался  быть  хорошим
мальчиком. Через полчаса тетя Мелли сбежала по лестнице, бледная и уста-
лая, но улыбающаяся. Она чуть не упала  в  обморок,  увидев  в  складках
портьеры скорбное личико Уэйда. Обычно у тети  Мелли  всегда  находилось
для него время. Она никогда не говорила, как мама: "Не докучай мне  сей-
час. Я спешу". Или: "Беги, беги, Уэйд. Я занята".
   Но на этот раз тетя Мелли сказала:
   - Какой ты непослушный, Уэйд. Почему ты не остался у тети Питти?
   - А мама умрет?
   - Великий боже, нет, Уэйд! Не будь глупым мальчиком.  -  И,  смягчив-
шись, добавила: - Доктор Мид только что принес ей хорошенького маленько-
го ребеночка - прелестную сестричку, с которой тебе разрешат  играть,  и
если ты будешь хорошо себя вести, то тебе покажут ее сегодня вечером.  А
сейчас беги играй и не шуми.
   Уэйд проскользнул в тихую столовую - его маленький  ненадежный  мирок
зашатался и вот-вот готов был рухнуть. Неужели в  этот  солнечный  день,
когда взрослые ведут себя так странно, семилетнему  мальчику  негде  ук-
рыться, чтобы пережить свои тревоги? Он сел на подоконник в нише и  при-
нялся жевать бегонию, которая росла в ящике на солнце. Бегония оказалась
такой горькой, что у него на глазах выступили слезы и он заплакал. Мама,
наверное, умирает, никто не обращает на него внимания, а все только  бе-
гают туда-сюда, потому что появился новый ребенок - какая-то девчонка. А
Уэйда не интересовали младенцы, тем более девчонки. Единственной  девоч-
кой, которую он знал, была Элла, а она пока ничем не  заслужила  ни  его
уважения, ни любви.
   Он долго сидел так один; потом доктор Мид и дядя Ретт  спустились  по
лестнице, остановились в холле и тихо о чем-то заговорили.  Когда  дверь
за доктором закрылась, дядя Ретт быстро вошел  в  столовую,  налил  себе
большую рюмку из графина и только тут увидел Уэйда. Уэйд юркнул было  за
портьеру, ожидая, что ему сейчас снова скажут, что он плохо себя  ведет,
и велят возвращаться к тете Питти, но дядя Ретт ничего такого не сказал,
а, наоборот, улыбнулся. Уэйд никогда еще не видел, чтобы дядя  Ретт  так
улыбался или выглядел таким счастливым, а потому, расхрабрившись, соско-
чил с подоконника и кинулся к нему.
   - У тебя теперь будет сестренка, - сказал Ретт,  подхватывая  его  на
руки. - Ей-богу, необыкновенная красотка! Ну, а почему же ты плачешь?
   - Мама...
   - Твоя мама сейчас ужинает - уплетает за обе щеки: и курицу с рисом и
с подливкой, и кофе, а немного погодя мы ей сделаем мороженое и тебе да-
дим двойную порцию, если захочешь. И я покажу тебе сестричку.
   Уэйду сразу стало легко-легко, и он решил быть  вежливым  и  хотя  бы
спросить про сестричку, но слова не шли с языка. Все интересуются только
этой девчонкой. А о нем никто и не думает - ни тетя Мелли, ни дядя Ретт.
   - Дядя Ретт, - спросил он тогда, - а что, девочек больше  любят,  чем
мальчиков?
   Ретт поставил рюмку, внимательно вгляделся в маленькое личико и сразу
все понял.
   - Нет, я бы этого не сказал, - с самым серьезным  видом  ответил  он,
словно тщательно взвесил вопрос Уэйда. - Просто с девочками больше  хло-
пот, чем с мальчиками, а люди склонны больше волноваться о тех, кто дос-
тавляет им заботы, чем об остальных.
   - А вот Мамушка сказала, что мальчики доставляют много хлопот.
   - Ну, Мамушка была просто не в себе. На самом деле она вовсе  так  не
думает.
   - Дядя Ретт, а вы бы не хотели иметь мальчика вместо девочки? - с на-
деждой спросил Уэйд.
   - Нет, - поспешил ответить Ретт и, видя, как сразу сник  Уэйд,  доба-
вил: - Ну, зачем же мне нужен мальчик, если у меня уже есть один?
   - Есть? - воскликнул Уэйд и от изумления раскрыл рот. - А где же он?
   - Да вот тут, - ответил Ретт и, подхватив ребенка, посадил к себе  на
колено. - Ты же ведь мой мальчик, сынок.
   На мгновение сознание, что его оберегают, что он кому-то нужен, овла-
дело Уэйдом с такой силой, что он чуть снова не заплакал.  Он  судорожно
глотнул и уткнулся головой Ретту в жилет.
   - Ты же мой мальчик, верно?
   - А разве можно быть... ну, сыном двух людей сразу? -  спросил  Уэйд:
преданность отцу, которого он никогда не знал, боролась в нем с  любовью
к человеку, с таким пониманием относившемуся к нему.
   - Да, - твердо сказал Ретт. - Так же, как ты можешь быть сыном  своей
мамы и тети Мелли.
   Уэйд обдумал эти слова. Они были ему понятны, и, улыбнувшись, он роб-
ко потерся спиной об лежавшую на ней руку Ретта.
   - Вы понимаете маленьких мальчиков, верно, дядя Ретт?
   Смуглое лицо Ретта снова прорезали резкие морщины, губы изогнулись  в
усмешке.
   - Да, - с горечью молвил он, - я понимаю маленьких мальчиков.
   На секунду к Уэйду вернулся страх-страх и непонятное чувство  ревнос-
ти. Дядя Ретт думал сейчас не о нем, а о ком-то другом.
   - Но у вас ведь нет других мальчиков, верно?
   Ретт спустил его на пол.
   - Я сейчас выпью, и ты тоже, Уэйд,  поднимешь  свой  первый  тост  за
сестричку.
   - У вас ведь нет других... - не отступался Уэйд, но, увидев, что Ретт
протянул руку к графину с  кларетом,  не  докончил  фразы,  возбужденный
перспективой приобщения к миру взрослых. - Ох,  нет,  не  могу  я,  дядя
Ретт! Я обещал тете Мелли, что не буду пить, пока не кончу университета,
и если я сдержу слово, она подарит мне часы.
   - А я подарю тебе для них цепочку - вот эту, которая на  мне  сейчас,
если она тебе нравится, - сказал Ретт и снова улыбнулся.  -  Тетя  Мелли
совершенно права. Но она говорила о водке, не о вине. Ты же должен  нау-
читься пить вино, как подобает джентльмену, сынок, и сейчас самое  время
начать обучение.
   Он разбавил кларет водой из графина, пока  жидкость  не  стала  свет-
ло-розовая, и протянул рюмку Уэйду. В этот момент в столовую  вошла  Ма-
мушка. На ней было ее лучшее воскресное черное платье и передник; на го-
лове - свеженакрахмаленная косынка. Мамушка шла, покачивая бедрами, соп-
ровождаемая шепотом и шорохом шелковых юбок. С лица ее исчезло  встрево-
женное выражение, почти беззубый рот широко улыбался.
   - С новорожденной вас, мистер Ретт! - сказала она.
   Уэйд замер, не донеся рюмки до рта. Он знал, что Мамушка не любит его
отчима. Она никогда не называла его иначе как "капитан Батлер" и  держа-
лась с ним вежливо, но холодно. А тут она улыбалась  ему  во  весь  рот,
пританцовывала да к тому же назвала "мистер Ретт"! Ну и день - все вверх
дном!
   - Я думаю, вам лучше налить рому, чем кларету, - сказал Ретт и,  при-
открыв погребец, вытащил оттуда квадратную бутылку. - Хорошенькая она  у
нас, верно, Мамушка?
   - Да уж куда лучше, - ответила Мамушка и, причмокнув, взяла рюмку.
   - Вы когда-нибудь видели ребенка красивее?
   - Ну, мисс Скарлетт, когда появилась на свет, уж конечно, была прехо-
рошенькая, а все не такая.
   - Выпейте еще рюмочку, Мамушка. Кстати, Мамушка, - это было  произне-
сено самым серьезным тоном, но в глазах Ретта плясали  бесенята,  -  что
это так шуршит?
   - О, господи, мистер Ретт, да что же еще, как не моя красная шелковая
юбка! - Мамушка хихикнула и качнула бедрами, так что заколыхался весь ее
могучий торс.
   - Значит, это ваша нижняя юбка! Вот уж никогда  бы  не  поверил.  Так
шуршит, будто ворох сухих листьев переворачивают.  Ну-ка,  дайте  взгля-
нуть. Приподнимите подол.
   - Нехорошо это, мистер Ретт! О господи! - слегка  взвизгнула  Мамушка
и, отступив на ярд, скромно приподняла на несколько дюймов подол и пока-
зала оборку нижней юбки из красной тафты.
   - Долго же вы раздумывали, прежде чем ее надеть, - буркнул  Ретт,  но
черные глаза его смеялись и в них поблескивали огоньки.
   - Да уж, сэр, слишком даже долго.
   Тут Ретт сказал нечто такое, чего Уэйд не понял:
   - Значит, с мулом в лошадиной сбруе покончено?
   - Мистер Ретт, негоже это, что мисс Скарлетт сказала вам!  Но  вы  не
станете сердиться на бедную старую негритянку?
   - Нет, не стану. Я просто хотел знать. Выпейте еще,  Мамушка.  Берите
хоть всю бутылку. И ты тоже пей, Уэйд! Ну-ка, произнеси тост.
   - За сестренку! - воскликнул Уэйд и одним духом осушил свою рюмку.  И
задохнулся, закашлялся, начал икать, а Ретт и Мамушка смеялись и шлепали
его по спине.
   С той минуты, как у Ретта родилась дочь, он повел себя настолько нео-
жиданно для всех, кто имел возможность его наблюдать, что перевернул все
установившиеся о нем представления - представления, от которых ни  горо-
ду, ни Скарлетт не хотелось отказываться. Ну, кто бы мог  подумать,  что
из всех людей именно он будет столь открыто, столь  бесстыдно  гордиться
своим отцовством. Особенно если  учесть  то  весьма  щекотливое  обстоя-
тельство, что его первенцем была девочка, а не мальчик.
   И новизна отцовства не стиралась. Это вызывало тайную зависть у  жен-
щин, чьи мужья считали появление потомства вещью естественной и забывали
об этом событии, прежде чем ребенка окрестят. Ретт же останавливал людей
на улице и рассказывал во всех подробностях, как на диво быстро развива-
ется малышка, даже не предваряя это - хотя бы из вежливости -  ханжеской
фразой; "Я знаю, все считают своего ребенка самым умным, но..." Он  счи-
тал свою дочку чудом, - разве можно ее сравнить с другими детьми, и пле-
вать он хотел на тех, кто думал иначе. Когда новая няня дала малышке по-
сосать кусочек сала и тем вызвала первые желудочные колики,  Ретт  повел
себя так, что видавшие виды отцы и матери хохотали до упаду.  Он  спешно
вызвал доктора Мида и двух других врачей, рвался побить  хлыстом  злопо-
лучную няньку, так что его еле удержали. Однако ее выгнали, после чего в
доме Ретта перебывало много нянь - каждая держалась  не  больше  недели,
ибо ни одна не в состоянии была удовлетворить требованиям Ретта.
   Мамушка тоже без удовольствия смотрела на появлявшихся  и  исчезавших
нянек, ибо не хотела, чтобы в доме была еще одна негритянка: она  вполне
может заботиться и о малышке, и об Уэйде с Эллой.  Но  годы  уже  начали
серьезно сказываться на Мамушке, и ревматизм сделал  ее  медлительной  и
неповоротливой. У Ретта не хватало духу сказать ей об этом и  объяснить,
почему нужна вторая няня. Вместо этого он говорил ей, что человеку с его
положением не пристало иметь всего одну няню. Это плохо выглядит. Он на-
мерен нанять еще двоих, чтобы они занимались тяжелой работой, а она. Ма-
мушка, командовала ими. Вот такие рассуждения Мамушке были понятны.  Чем
больше слуг, тем выше ее положение, как и положение Ретта. Тем не  менее
она решительно заявила ему, что не потерпит в  детской  никаких  вольных
негров. Тогда Ретт послал в Тару за Присей. Он знал ее недостатки, но  в
конце концов она все-таки выросла в доме Скарлетт. А дядюшка Питер пред-
ложил свою внучатую племянницу по имени Лу, которая жила у Бэрров, кузе-
нов мисс Питти.
   Еще не успев окончательно оправиться,  Скарлетт  заметила,  насколько
Ретт поглощен малышкой, и даже чувствовала себя неловко и злилась, когда
он хвастался ею перед гостями. Да, конечно, хорошо, если  мужчина  любит
ребенка, но проявлять свою любовь на людях - это казалось  ей  немужест-
венным. Лучше бы он держался небрежнее, безразличнее, как другие  мужчи-
ны.
   - Ты выставляешь себя на посмешище, - раздраженно сказала она  как-то
ему, - и я просто не понимаю, зачем тебе это.
   - В самом деле? Ну, и не поймешь. А объясняется это тем, что  малышка
- первый человечек на свете, который  всецело  и  полностью  принадлежит
мне.
   - Но она и мне принадлежит!
   - Нет, у тебя есть еще двое. Она - моя.
   - Чтоб ты сгорел! - воскликнула Скарлетт. - Ведь это я родила ее,  да
или нет? К тому же, дружок, я тоже твоя.
   Ретт посмотрел на нее поверх черной головки малышки и как-то  странно
улыбнулся.
   - В самом деле, моя прелесть?
   Только появление Мелани помешало возникновению одной  из  тех  жарких
ссор, которые в последние дни  так  легко  вспыхивали  между  супругами.
Скарлетт подавила в себе гнев и отвернулась, глядя на то, как Мелани бе-
рет малышку. Решено было назвать ее Юджини-Виктория, но в тот день Мела-
ни невольно нарекла ее так, как потом все и стали звать девочку,  -  это
имя прочно прилепилось к ней, заставив забыть о другом, как в свое время
"Питтипэт" начисто перечеркнуло Сару-Джейн.
   Ретт, склонившись над малюткой, сказал в ту минуту:
   - Глаза у нее будут зеленые, как горох.
   - Ничего подобного! - возмущенно  воскликнула  Мелани,  забывая,  что
глаза у Скарлетт были почти такого оттенка. - У нее глаза будут голубые,
как у мистера О'Хара, голубые, как... как наш бывший голубой флаг: Бонни
Блу.
   - Бонни-Блу Батлер, - рассмеялся Ретт, взял у Мелани девочку и внима-
тельно вгляделся в ее глазки.
   Так она и стала Бонни, и потом даже родители не могли вспомнить,  что
в свое время окрестили дочку двойным именем, состоявшим из имен двух ко-
ролев.


   ГЛАВА LI

   Когда наконец Скарлетт почувствовала, что снова в состоянии выходить,
она велела Лу зашнуровать корсет как можно туже -  только  бы  выдержали
тесемки. Затем обмерила себе талию. Двадцать дюймов! Она громко  охнула.
Вот что получается, когда рожаешь детей! Да у нее теперь  талия,  как  у
тети Питти, даже шире, чем у Мамушки.
   - Ну-ка, затяни потуже, Лу. Постарайся, чтобы было хоть  восемнадцать
с половиной дюймов, иначе я не влезу ни в одно платье.
   - Тесемки лопнут, - сказала Лу. - Просто в талии вы располнели,  мисс
Скарлетт, и ничего уж тут не поделаешь.
   "Что-нибудь да сделаем, - подумала Скарлетт, отчаянно дернув  платье,
которое требовалось распороть по швам и выпустить на несколько дюймов. -
Просто никогда не буду больше рожать".
   Да, конечно, Бонни была прелестна и только украшала свою мать,  да  и
Ретт обожал ребенка, но больше Скарлетт не желала иметь детей.  Что  тут
придумать, она не знала, ибо с Реттом вести себя, как с Фрэнком, она  не
могла. Ретт нисколько не боялся ее. Да и удержать его будет трудно, ког-
да он так по-идиотски ведет себя с Бонни, - наверняка захочет иметь сына
в будущем году, хоть и говорит, что утопил бы мальчишку, если бы она его
родила. Ну так вот, не будет у него больше от нее ни мальчишки, ни  дев-
чонок. Для любой женщины хватит троих детей.
   Когда Лу заново сшила распоротые швы, разгладила их и  застегнула  на
Скарлетт платье, Скарлетт велела заложить карету и отправилась на лесной
склад. По пути настроение у нее поднялось и она забыла  о  своей  талии:
ведь на складе она увидит Эшли и сядет с ним просматривать  бухгалтерию.
И если ей повезет, то они какое-то время будут вдвоем. А видела она  его
в последний раз задолго до рождения Бонни. Ей не хотелось встречаться  с
ним, когда ее беременность стала бросаться в глаза. А она  привыкла  ви-
деть его ежедневно - пусть даже рядом всегда кто-то был. Привыкла к  ки-
пучей деятельности, связанной с торговлей лесом, - ей так всего этого не
хватало, пока она сидела взаперти. Конечно, теперь ей вовсе не нужно бы-
ло работать. Она вполне могла продать лесопилки и положить деньги на имя
Уэйда и Эллы. Но это означало бы, что она почти не будет видеть  Эшли  -
разве что в обществе, когда вокруг тьма народу. А работать рядом с  Эшли
доставляло ей огромное удовольствие.
   Подъехав к складу, она с удовольствием увидела, какие  высокие  стоят
штабеля досок и сколько покупателей толпится возле Хью Элсинга.  Увидела
она и шесть фургонов, запряженных мулами, и  негров-возчиков,  грузивших
лес. "Шесть фургонов! - подумала она с гордостью. - И всего этого я дос-
тигла сама!"
   Эшли вышел на порог маленькой конторы,  чтобы  приветствовать  ее,  -
глаза его светились радостью; подав Скарлетт руку, он помог ей выйти  из
кареты и провел в контору - так, словно она была королевой.
   Но когда она посмотрела его бухгалтерию и сравнила с  книгами  Джонни
Гэллегера, радость ее померкла. Лесопилка Эшли  еле  покрывала  расходы,
тогда как Джонни заработал для нее немалую сумму. Она решила промолчать,
но Эшли, видя, как она глядит на лежавшие перед ней  два  листа  бумаги,
угадал ее мысли.
   - Скарлетт, мне очень жаль. Могу лишь сказать в свое оправдание,  что
лучше бы вы разрешили мне нанять вольных негров вместо каторжников.  Мне
кажется, я бы добился больших успехов.
   - Негров?! Да мы бы прогорели из-за одного жалованья,  которое  приш-
лось бы им платить. А каторжники - это же дешевле дешевого. Если  Джонни
может с их помощью получать такой доход...
   Эшли смотрел поверх ее плеча на что-то, чего она не могла  видеть,  и
радостный свет в его глазах потух.
   - Я не могу заставлять каторжников работать так, как Джонни Гэллегер.
Я не могу вгонять людей в гроб.
   - Бог ты мой! Джонни просто удивительно с ними справляется. А у  вас,
Эшли, слишком мягкое сердце. Надо заставлять их больше работать.  Джонни
говорил мне: если какому нерадивому каторжнику вздумается отлынивать  от
работы, он заявляет, что заболел, и вы отпускаете его на целый день. Бо-
же правый, Эшли! Так не делают деньги. Стеганите его разок-другой, и лю-
бая хворь мигом пройдет, кроме, может, сломанной ноги...
   - Скарлетт! Скарлетт! Перестаньте! Я не могу слышать от вас такое,  -
воскликнул Эшли и так сурово посмотрел на нее, что она умолкла. - Да не-
ужели вы не понимаете, что это же люди... И среди них есть больные,  го-
лодные, несчастные и... О господи, просто видеть не могу, какой жестокой
вы из-за него стали - это вы-то, всегда такая мягкая...
   - Я стала какой - из-за кого?
   - Я должен был вам это сказать, хоть и не имею права. И все  же  дол-
жен. Этот ваш Ретт Батлер. Он отравляет все, к чему бы  ни  прикоснулся.
Вот он женился на вас, такой мягкой, такой щедрой, такой нежной, хоть  и
вспыльчивой порою, и вы стали... жесткая, г