стям  нет  дела.
Они получают деньги за каторжников. И людям, которые их  нанимают,  тоже
нет дела. Хозяевам только бы прокормить рабочих подешевле да  выжать  из
них побольше. Сущий ад, мэм. Да, никогда я хорошо про женщин не думал, а
теперь еще хуже думать стану.
   - Ну, а тебе-то что до этого?
   - Есть что, - сухо ответил Арчи и, помолчав, добавил: -  Я,  почитай,
сорок лет был каторжником.
   Скарлетт ахнула и инстинктивно отстранилась от него,  глубже  уйдя  в
подушки сиденья. Так вот он - ответ, вот она - разгадка, вот почему Арчи
не хочет называть свою фамилию, сказать, где он родился, и вообще ничего
не хочет говорить о своей прошлой жизни, вот почему он так немногословен
и питает такую холодную ненависть ко всему миру. Сорок лет! Должно быть,
он попал в тюрьму совсем молодым. Сорок лет! Бог ты  мой...  значит,  он
был осужден на пожизненную каторгу, а к пожизненной каторге приговарива-
ют...
   - Это было... убийство?
   - Да, - отрезал Арчи и стегнул вожжами лошадь. - Жену.
   Скарлетт оторопело заморгала.
   Рот, прикрытый усами, казалось, дернулся, словно Арчи усмехнулся, за-
метив ее испуг.
   - Да не убью я вас, мэм, ежели вы этого боитесь. Женщину ведь  только
за одно можно убить.
   - Ты же убил свою жену!
   - Так она спала с моим братом. Он-то удрал. А я нисколечко не  жалею,
что кокнул ее. Потаскух убивать надо. И по закону сажать человека за это
в тюрьму не должны, а вот меня посадили.
   - Но... как же тебе удалось выйти?! Ты что, бежал? Или тебя  отпусти-
ли?
   - Можно считать, что отпустили. - Его густые седые брови  сдвинулись,
точно ему трудно было нанизывать друг на друга  слова.  -  В  шестьдесят
четвертом, когда Шерман явился сюда, я сидел в Милледжвиллской тюрьме  -
я там сорок лет просидел. И вот начальник тюрьмы собрал нас всех, заклю-
ченных, вместе и сказал, что янки идут и жгут все подряд и  всех  подряд
убивают. А я, ежели кого ненавижу больше, чем ниггеров или баб,  то  это
янки.
   - Но почему же? Ты что... когда-нибудь знал какого-то янки?
   - Нет, мэм. Но слыхал - рассказывали про них. Я слыхал -  рассказыва-
ли, что они вечно не в свои дела нос суют. А я терпеть  не  могу  людей,
которые не своим делом заняты. Чего они явились к нам в Джорджию,  зачем
им надо было освобождать наших ниггеров, жечь наши дома,  убивать  наших
коров и лошадей? Ну, так вот, начальник сказал -  армии  нужны  солдаты,
очень нужны, и кто из вас пойдет служить в армию, того освободят в конце
войны... коли выживет. Только нас, пожизненных, которые убийцы,  -  нас,
начальник сказал, армия не хочет. Нас перешлют в другое место, в  другую
тюрьму. А я сказал начальнику - я не такой, как  другие  пожизненные.  Я
здесь сижу за то, что убил жену, а ее  и  надо  было  убить.  И  я  хочу
драться с янки. И начальник, он меня понял, выпустил с другими заключен-
ными. - Арчи помолчал и крякнул. - Ух! И смешно же  получилось.  Ведь  в
тюрьму-то меня засадили за убийство, а выпустили с ружьем в руках и  ос-
вободили подчистую, только чтобы я людей убивал. Оно,  конечно,  здорово
было на свободе-то очутиться, да еще с ружьем. Мы, которые  из  Милледж-
вилла, хорошо дрались и народу немало поубивали... но и наших немало по-
легло. Ни один из нас дезертиром не стал. А как война кончилась,  нас  и
освободили. Я вот ногу потерял, да вот глаз. Но я не жалею.
   - О-о, - еле слышно выдохнула Скарлетт.
   Она попыталась вспомнить, что она слышала о том, как  выпустили  мил-
леджвиллских каторжников в последнем отчаянном усилии остановить наступ-
ление армии Шермана. Фрэнк говорил об этом в то рождество 1864 года. Что
же он тогда сказал? Но воспоминания о тех временах были у нее такие  пу-
таные. Она снова почувствовала несказанный ужас тех дней, услышала  гро-
хот осадных орудий, увидела вереницу фургонов,  из  которых  на  красную
землю капала кровь, увидела, как уходили ополченцы - молоденькие курсан-
ты и совсем дети вроде Фила Мида, а также старики вроде дяди Генри и де-
душки Мерриуэзера. А с ними уходили и каторжники -  уходили  умирать  на
закате Конфедерации, замерзать в снегу, под ледяным дождем, в этой  пос-
ледней кампании в штате Теннесси.
   На какой-то короткий миг она подумала о том, какой же дурак этот ста-
рик - сражаться за штат, который отнял у него сорок лет жизни.  Джорджия
забрала у него молодость и лучшие годы зрелости за преступление, которое
он преступлением не считал, а он добровольно отдал ногу и глаз за Джорд-
жию. Горькие слова, сказанные Реттом в начале войны, пришли  ей  на  па-
мять: она вспомнила, как он говорил, что никогда не станет сражаться  за
общество, которое сделало из него парию. И все же, когда возникла  край-
ность, он пошел сражаться за это общество - точно так же, как. Арчи. Она
подумала о том, что все южане, высоко ли стоящие или низко, -  сентимен-
тальные дураки и какие-то бессмысленные слова дороже им собственной шку-
ры.
   Она взглянула на узловатые старые руки Арчи, на его два  пистолета  и
нож, и страх снова обуял ее. Может, и другие бывшие каторжники вроде Ар-
чи-убийцы, головорезы, воры, которым простили их преступления  от  имени
Конфедерации, - тоже ходят на свободе?! Да любой  незнакомец  на  улице,
возможно, убийца! Если Фрэнк когда-либо узнает правду об Арчи,  неприят-
ностей не оберешься. Или если узнает тетя Питти - да от такого удара те-
тя Питти и скончаться может! Что же до Мелани... Скарлетт  даже  захоте-
лось рассказать Мелани правду об Арчи. Пусть знает, как подбирать всякую
рвань и навязывать ее своим друзьям и родственникам.
   - Я... я рада, что ты все рассказал мне. Арчи. Я... я никому не  ска-
жу. Это было бы страшным ударом для миссис Уилкс и других леди.
   - Ха! Да мисс Уилкс все знает. Я ей рассказал в первую же  ночь,  как
она меня спать в подвале оставила. Неужто вы думаете, я бы позволил  та-
кой, славной женщине взять меня в свой дом, ничего обо мне не знаючи?
   - Святые угодники, храните нас! - в ужасе воскликнула Скарлетт.
   Мелани знала, что этот человек - убийца, и притом, что он убил женщи-
ну, - и не выкинула его из своего дома! Она доверила ему своего сына,  и
свою тетушку, и свою сноху, и всех своих друзей. И она, трусиха из  тру-
сих, не побоялась оставаться одна с ним в доме.
   - Мисс Уилкс - она женщина понимающая. Она рассудила так: видать,  со
мной все в порядке. Она рассудила: врун всю жизнь вруном и останется,  а
вор - вором. А вот убить - больше одного раза в жизни человек не  убьет.
А потом она считает: тот, кто воевал за Конфедерацию, все  плохое  иску-
пил. Правда, я-то вовсе не думаю, что плохо поступил, когда жену прикон-
чил... Да, мисс Уилкс - она женщина понимающая... Так что вот чего я вам
скажу: в тот день, как вы наймете каторжников, я уйду.
   Скарлетт промолчала, но про себя подумала:
   "Чем скорее ты уйдешь, тем лучше. Убийца!"
   Как же это Мелани могла быть такой... такой... Ну, просто  нет  слов,
чтоб описать этот поступок Мелани - взять и приютить старого бандита, не
сказав своим друзьям, что он арестант! Значит, она считает, - что служба
в армии зачеркивает все прошлые грехи! У Мелани это - от  баптизма!  Она
вообще перестает соображать, когда речь заходит о Конфедерации,  ветера-
нах и о всем, что с ними связано. Скарлетт про себя предала анафеме янки
и поставила им в вину еще один грех. Это они повинны в том, что  женщина
вынуждена для защиты держать при себе убийцу.
   Возвращаясь в холодных сумерках домой с Арчи, Скарлетт увидела у  са-
луна "Наша славная девчонка" несколько лошадей под  седлом,  двуколки  и
фургоны. На одной из лошадей верхом сидел Эшли, и лицо у него было  нап-
ряженное, встревоженное; молодые Симмонсы, перегнувшись из двуколки, от-
чаянно жестикулировали; Хью Элсинг, не обращая внимания на прядь  кашта-
новых волос, упавшую ему на глаза, размахивал руками. В гуще этой  сумя-
тицы стоял фургон дедушки Мерриуэзера, и, подъехав ближе, Скарлетт  уви-
дела, что на облучке рядом с ним сидят Томми Уэлберн и  дядя  Генри  Га-
мильтон.
   "Не след дяде Генри ехать домой на такой колымаге, - раздраженно  по-
думала Скарлетт. - Постыдился бы даже показываться на  ней:  ведь  могут
подумать, будто у него нет своей лошади. И дело даже не  в  том.  Просто
это позволяет им с дедушкой Мерриуэзером каждый вечер заезжать вместе  в
салун".
   Но когда она подъехала ближе, их волнение, несмотря на ее нечуткость,
передалось и ей, и страх когтями впился в сердце.
   "Ох! - вздохнула она про себя. - Надеюсь, никого больше не  изнасило-
вали! Если ку-клукс-клан линчует еще хоть одного черномазого, янки  сме-
тут нас с лица земли!" И она сказала Арчи:
   - Натяни-ка вождей. Что-то тут неладно.
   - Не станете же вы останавливаться у салуна, - сказал Арчи.
   - Ты слышал меня! Натяни вожжи. Добрый вечер  всем  собравшимся!  Эш-
ли... дядя Генри... Что-то не в порядке? У вас у всех такой вид...
   Они повернулись к ней, приподняли шляпы, заулыбались, но глаза  выда-
вали волнение.
   - Кое-что в порядке, а кое-что нет, - пробасил дядя Генри. - Это  как
посмотреть. Я, к примеру, считаю, что законодательное собрание не  могло
поступить иначе.
   "Законодательное собрание?" - с облегчением подумала Скарлетт. Ее ма-
ло интересовало законодательное собрание: она  полагала,  что  его  дея-
тельность едва ли может коснуться ее. Боялась она лишь погромов, которые
могли устроить солдаты-янки.
   - А что оно натворило, это законодательное собрание?
   - Наотрез отказалось ратифицировать поправку, - сказал дедушка Мерри-
уэзер, и в голосе его звучала гордость. - Теперь янки узнают, почем фунт
лиха.
   - А мы чертовски за это поплатимся - извините, Скарлетт, - сказал Эш-
ли.
   - Что же это за поправка? - с умным видом спросила Скарлетт.
   Политика была выше ее понимания, и она редко затрудняла себя  размыш-
лениями на этот счет. Как-то тут недавно ратифицировали Тринадцатую поп-
равку, а возможно, Шестнадцатую, но что  такое  "ратификация",  Скарлетт
понятия не имела. Мужчины же вечно волнуются из-за таких вещей. По  лицу
ее можно было догадаться, что она не очень-то во всем этом  разбирается,
и Эшли усмехнулся.
   - Это, видите ли, поправка, дающая право голоса черным, - пояснил  он
ей. - Она была предложена законодательному собранию, и оно отказалось ее
ратифицировать.
   - Как глупо! Вы же понимаете, что янки навяжут нам ее силой!
   - Именно это я и имел в виду, говоря, что мы чертовски поплатимся,  -
сказал Эшли.
   - А я горжусь нашим законодательным собранием, горжусь их  мужеством!
- воскликнул дядя Генри. - Никаким янки не навязать нам  этой  поправки,
если мы ее не хотим.
   - А вот и навяжут. - Голос Эшли звучал спокойно, но глаза были встре-
воженные. - И жить нам станет намного труднее.
   - Ах, Эшли, конечно же, нет! Труднее, чем сейчас, уже некуда!
   - Нет, не скажите, может стать куда хуже. А что, если у нас в законо-
дательном собрании будут одни черные? И черный губернатор? А  что,  если
янки установят еще более жесткий военный режим?
   Все это постепенно проникало в сознание Скарлетт, и глаза у нее  рас-
ширились от страха.
   - Я пытаюсь понять, что лучше для Джорджии, что лучше для всех нас. -
Лицо у Эшли было мрачное. - Что разумнее - выступить против этой поправ-
ки, как сделало законодательное собрание, поднять против нас весь  Север
и привести сюда всю армию янки, чтобы они заставили нас дать право голо-
са черным, хотим мы этого или нет, или поглубже запрятать нашу гордость,
любезно согласиться и с наименьшими потерями покончить со всем этим  раз
и навсегда. Конец-то все равно будет один. Мы беспомощны.  Мы  вынуждены
испить эту чашу, которую они решили нам преподнести. И может  быть,  нам
же будет лучше, если мы не будем брыкаться.
   Скарлетт не вслушивалась в его слова - во всяком случае, их смысл ед-
ва ли до нее дошел. Она знала, что Эшли, как всегда, видит  две  стороны
вопроса. Она же видела только одну: как пощечина, которую получили янки,
может отразиться на ней.
   - Ты что, собираешься стать радикалом и голосовать за республиканцев,
Эшли? - резко, не без издевки спросил дедушка Мерриуэзер.
   Воцарилась напряженная тишина. Скарлетт заметила, как рука Арчи  мет-
нулась было к пистолету и остановилась на полпути. Арчи считал - да час-
тенько и говорил, - что дедушка Мерриуэзер - пустой болтун, но  Арчи  не
намерен был сидеть и слушать, как он оскорбляет супруга мисс Мелани, да-
же если супруг мисс Мелани несет какую-то чушь.
   В глазах Эшли мелькнуло изумление и тотчас вспыхнул гнев.  Но  прежде
чем он успел открыть рот, дядя Генри уже набросился на дедушку.
   - Ах, ты, чертов... да тебя... извините, Скарлетт... Осел ты  этакий,
дедушка, не смей говорить такое про Эшли!
   - Эшли и сам может за себя постоять - без вас, защитников, - спокойно
заявил дедушка. - А говорил он сейчас, как  самый  настоящий  подлипала.
Подчиниться им - черта с два! Прошу прощения, Скарлетт.
   - Я никогда не считал, что Джорджия должна отделяться, - заявил  Эшли
дрожащим от гнева голосом. - Но когда Джорджия отделилась, я не  перешел
на другую сторону. Я не считал, что война нужна, но я сражался на войне.
И я не верю, что надо еще больше озлоблять янки. Но если законодательное
собрание решило так поступить, я не перейду на другую сторону. Я...
   - Арчи, - сказал вдруг дядя Генри. -  Вези-ка  мисс  Скарлетт  домой.
Здесь ей не место. Политика - не женское дело, а мы тут скоро начнем та-
кие слова употреблять, что только держись. Езжай,  езжай.  Арчи.  Доброй
ночи, Скарлетт.
   Они поехали вниз по Персиковой улице, а сердце у Скарлетт так и коло-
тилось от страха. Неужели идиотское  решение  законодательного  собрания
как-то отразится на ее благополучии? Неужели янки могут  до  того  озве-
реть, что она лишится своих лесопилок?
   - Ну, скажу я вам, сэр, - буркнул Арчи, - слыхал я про то, как  зайцы
плюют бульдогу в рожу, да только никогда до сих пор не видал. Не хватает
только, чтобы эти законодатели крикнули: "Да здравствует  Джеф  Дэвис  и
Южная Конфедерация!" - много бы от этого было толку им, да  и  нам.  Все
равно эти янки решили поставить над  нами  своих  любимых  ниггеров.  Да
только хошь не хошь, за храбрость наших законодателей похвалить нужно!
   - Похвалить? Чтоб им сгореть - вот что! Похвалить?! Да их пристрелить
надо! Теперь янки налетят на нас, как утка на майского жука. Ну,  почему
они не могли рати... ратиф... словом, что-то там сделать и ублажить  ян-
ки, вместо того чтобы будоражить их? Ведь они же теперь  совсем  прижмут
нас к ногтю, хотя, конечно, прижать нас можно и сейчас, и потом.
   Арчи посмотрел на нее холодным глазом.
   - Значит, чтоб они прижали нас к ногтю, а мы и пальцем не шевельнули?
Право же, у бабы не больше гордости, чем у козы.
   Когда Скарлетт подрядила десять каторжников, по пять человек на  каж-
дую лесопилку. Арчи выполнил свою угрозу и отказался служить ей. Ни уго-
воры Мелани, ни обещание Фрэнка повысить оплату не могли  заставить  его
снова взять в руки вожжи. Он охотно сопровождал Мелани, и тетю Питти,  и
Индию, и их приятельниц в разъездах по городу, но только не Скарлетт. Он
даже не соглашался везти других леди, если Скарлетт  сидела  в  коляске.
Получалось не очень приятно - надо же, чтобы какой-то  старый  головорез
осуждал ее действия, но еще неприятнее было то, что и семья ее и  друзья
соглашались со стариком.
   Фрэнк ведь умолял ее не нанимать каторжников. Эшли сначала отказывал-
ся иметь с ними дело и согласился лишь скрепя  сердце,  после  того  как
она, испробовав и слезы и мольбы, пообещала снова нанять вольных негров,
лишь только настанут лучшие времена. А  соседи  столь  открыто  выражали
свое неодобрение, что Фрэнк, тетя Питти и Мелани не решались смотреть им
в глаза. Даже дядюшка Питер и Мамушка  заявили,  что  каторжники  -  они
только несчастье приносят и ничего хорошего из этого не  выйдет.  Вообще
все считали, что это не дело - пользоваться чужой бедой и несчастьем.
   - Но вы же не возражали, когда на вас  работали  рабы!  -  возмущенно
восклицала Скарлетт.
   Ах, это совсем другое дело. Какая же у рабов была беда, да и несчаст-
ливы они не были. В рабстве неграм жилось куда лучше, чем сейчас,  когда
их освободили, и если она не верит, пусть посмотрит вокруг! Но как всег-
да, когда Скарлетт наталкивалась на противодействие, это лишь подхлесты-
вало ее решимость идти своим путем. Она сняла Хью с управления  лесопил-
кой, поручила ему развозить лес и окончательно сговорилась с Джонни Гэл-
легером.
   Он, казалось, был единственным, кто одобрял ее решение нанять каторж-
ников. Он кивнул своей круглой головой и сказал, что это -  ловкий  ход.
Скарлетт, глядя на этого маленького  человечка,  бывшего  жокея,  твердо
стоявшего на своих коротких кривых ногах, на его лицо гнома,  жесткое  и
деловитое, подумала: "Тот, кто поручал ему лошадей, не слишком заботился
о том, чтобы они были в теле. Я бы его и на десять футов  не  подпустила
ни к одной из своих лошадей".
   Ну, а команду каторжников она без зазрения совести  готова  была  ему
доверить.
   - Я могу распоряжаться этой командой как хочу? - спросил он, и  глаза
у него были холодные, словно два серых агата.
   - Абсолютно - как хотите. Я требую лишь одного: чтобы лесопилка рабо-
тала и чтобы она поставляла лес, когда он мне нужен, и в том количестве,
какое мне нужно.
   - Я - ваш, - коротко объявил Джонни. - Я скажу мистеру Уэлберну,  что
ухожу от него.
   И он пошел прочь враскачку сквозь толпу штукатуров, плотников и  под-
носчиков кирпича, а Скарлетт, глядя ему вслед, почувствовала, что у  нее
словно гора свалилась с плеч, и сразу повеселела. Да, Джонни именно тот,
кто ей нужен. Крутой, жесткий, без  глупостей.  "Ирландский  голодранец,
решивший выбиться в люди", - презрительно сказал про него Фрэнк, но  как
раз поэтому Скарлетт и оценила Джонни. Она знала, что ирландец, решивший
чего-то в жизни достичь, - человек нужный, независимо от его личных  ка-
честв. Да к тому же Джонни знал цену деньгам, и это сближало  ее  с  ним
гораздо больше, чем с людьми ее круга.
   За первую же неделю управления лесопилкой он оправдал все ее надежды,
так как с пятью каторжниками наготовил пиленого леса больше, чем  Хью  с
десятью вольными неграми. Мало того: он дал возможность  Скарлетт,  -  а
она весь этот год, проведенный в Атланте, почти не знала роздыху, -  по-
чувствовать себя свободной, ибо ему не нравилось, когда она  торчала  на
лесопилке, и он сказал ей об этом напрямик.
   - Вы занимайтесь своим делом - продажей, а уж я буду  заниматься  ле-
сом, - решительно заявил он. - Там, где работают  каторжники,  не  место
для леди. Если вам этого никто еще не говорил, так я,  Джонни  Гэллегер,
говорю сейчас. Я ведь поставляю вам лес, верно? Но  я  вовсе  не  желаю,
чтоб меня пестовали каждый день, как мистера Уилкса. Ему нужна нянька. А
мне - нет.
   И Скарлетт, хоть и против воли, воздерживалась от посещения  лесопил-
ки, где командовал Джонни, поскольку опасалась, что, если станет наведы-
ваться слишком часто, он может плюнуть и уйти, а это была бы просто  ги-
бель. Его слова о том, что Эшли нужна нянька, больно укололи ее,  потому
что это была правда, в которой она сама себе не желала признаться.  Эшли
и с каторжниками производил не намного больше леса, чем с  вольнонаемны-
ми, а почему - он и сам не знал. К тому же он, казалось, стыдился  того,
что у него работают каторжники, и почти не общался со Скарлетт.
   Скарлетт же с тревогой наблюдала происходившие в нем перемены. В  его
светлых волосах появились седые пряди, плечи устало горбились. И он ред-
ко улыбался. Он уже не был тем беспечным Эшли, который поразил ее  вооб-
ражение много лет тому назад. Его словно подтачивала  изнутри  с  трудом
превозмогаемая боль, и крепко сжатый рот придавал лицу  столь  сумрачное
выражение, что Скарлетт не могла смотреть на него без горечи  и  удивле-
ния. Ей хотелось насильно притянуть его голову к своему