на  цыпочках  так,
чтобы кринолин соблазнительно заколыхался, и, поглядев в  лицо  мужчине,
быстро опустить затрепетавшие ресницы, как бы невольно выдавая  охватив-
шее ее волнение. А превыше всего познала она искусство таить  от  мужчин
острый и наблюдательный ум, маскируя его невинно-простодушным, как у ре-
бенка, выражением лица.
   Мягкие наставления Эллин и неустанные укоры Мамушки  сделали  все  же
свое дело, внедрив в нее некоторые качества, безусловно ценные в будущей
супруге.
   - Ты должна быть мягче, скромнее, моя дорогая, - говорила Эллин доче-
ри. - Нельзя вмешиваться в разговор джентльменов, даже если знаешь,  что
они не правы и ты лучше осведомлена, чем они. Джентльмены не  любят  че-
ресчур самостоятельно мыслящих женщин.
   - Попомните мое слово: барышни, которые все хмурятся да задирают нос,
- "Нет, не хочу!" да "Нет, не желаю!" - всегда засиживаются в старых де-
вах, - мрачно пророчествовала Мамушка. - Молодые  леди  должны  опускать
глаза и говорить: "Конечно, сэр, да, сэр, как вы скажете, сэр!"
   Они старались сделать из нее по-настоящему благородную даму, но Скар-
летт усваивала лишь внешнюю сторону преподаваемых ей уроков.  Внутреннее
благородство, коим должна подкрепляться внешняя благопристойность, оста-
валась для нее недостижимым, да она и не  видела  нужды  его  достигать.
Достаточно было научиться производить нужное впечатление  -  воплощенной
женственности и хороших манер, - ведь этим завоевывалась популярность, а
ни к чему другому Скарлетт и не стремилась. Джералд хвастливо утверждал,
что она - первая красавица в пяти графствах, и, надо сказать,  утверждал
не без оснований, ибо ей уже сделали предложение руки и сердца почти все
молодые люди из соседних поместий, а помимо них и кое-кто еще  из  таких
отдаленных городов, как Атланта и Саванна.
   К шестнадцати годам Скарлетт, следуя наставлениям  Эллин  и  Мамушки,
приобрела репутацию очаровательного, кроткого, беспечного создания,  бу-
дучи в действительности своенравна, тщеславна и крайне упряма. От своего
отца-ирландца она унаследовала горячий, вспыльчивый нрав и от своей  ве-
ликодушной и самоотверженной матери - ничего, кроме внешнего лоска.  Эл-
лин никогда не догадывалась о том, в какой мере кротость дочери была по-
казной, ибо в отношениях с матерью Скарлетт всегда проявляла себя с луч-
шей стороны: она ловко скрывала от Эллин кое-какие выходки и умела обуз-
дать свой нрав и казаться воплощением кротости,  ибо  одного  укоряющего
взгляда матери было достаточно, чтобы пристыдить ее до слез.
   И только Мамушка не питала особых иллюзий насчет своей питомицы и бы-
ла всегда начеку, зная, что природа может взять верх  над  притворством.
Глаз Мамушки был куда более зорок, чем глаз Эллин, и Скарлетт  не  могла
припомнить, чтобы ей хоть раз удалось всерьез ее одурачить.
   Само собой разумеется, обе строгие наставницы вовсе не сокрушались по
поводу того, что Скарлетт очаровательна и жизнь в ней бьет ключом. Этими
качествами женщины-южанки привыкли даже гордиться. Упрямство и своеволие
Скарлетт, унаследованные от Джералда, - вот что повергало Эллин и Мамуш-
ку в смущение: а ну как не удастся скрыть от посторонних глаз эти  ужас-
ные пороки и они помешают ей сделать хорошую партию! Но Скарлетт, твердо
решив про себя, что выйдет замуж за Эшли, и только за Эшли, готова  была
всегда казаться скромной, уступчивой и беспечной, раз эти качества столь
привлекательны в глазах мужчин. Что мужчины находят в них  ценного,  она
не понимала. Знала одно: это способ проверенный и оправдывает себя. Вду-
мываться в причину этого ей не хотелось, ибо у нее никогда не  возникало
потребности разобраться во внутренних  движениях  чьей-то  или  хотя  бы
собственной души. Она просто знала: если она поступит  так-то  и  так-то
или скажет то-то и то-то, мужчины неминуемо отзовутся  на  это  таким-то
или таким-то весьма для нее лестным образом. Это было как решение  прос-
тенькой арифметической задачки, а арифметика была  единственной  наукой,
которая еще в школьные годы давалась Скарлетт без труда.
   И если она не очень-то разбиралась в душах мужчин, то еще того меньше
- в душах женщин, ибо они и интересовали ее куда меньше. У  нее  никогда
не было закадычной подружки, но она никогда от этого  не  страдала.  Все
женщины, включая собственных сестер, были для нее потенциальными  врага-
ми, ибо все охотились на одну и ту же дичь - все  стремились  поймать  в
свои сети мужчину.
   Все женщины. Единственным исключением являлась ее мать.
   Эллин О'Хара была не такая, как все. Она казалась Скарлетт почти свя-
той, стоявшей особняком от всего человечества. Когда Скарлетт  была  ре-
бенком, мать часто представлялась ей в образе пресвятой Девы Марии, но и
подрастая, она не захотела отказаться от этого представления. Только Эл-
лин и небеса могли дать ей ощущение незыблемости ее мира.  Для  Скарлетт
мать была воплощением правды, справедливости, нежности, любви  и  глубо-
чайшей мудрости. И она была настоящая леди.
   Скарлетт очень хотелось быть похожей на мать. Беда заключалась лишь в
том, что, оставаясь всегда правдивой, честной, справедливой,  любящей  и
готовой на самопожертвование, невозможно  наслаждаться  всеми  радостями
жизни и наверняка упустишь очень многое, в первую очередь - поклонников.
А жизнь так коротка. Она еще успеет потом, когда выйдет замуж за Эшли  и
состарится, и у нее будет много свободного времени, стать такой, как Эл-
лин. А пока что...


   ГЛАВА IV

   В этот вечер за ужином Скарлетт машинально  исполняла  роль  хозяйки,
заменяя отсутствующую мать, но мысли ее неотступно возвращались к страш-
ной вести о браке Эшли и Мелани. В отчаянии она молила бога, чтобы Эллин
поскорее возвратилась от Слэттери: без нее она чувствовала  себя  совсем
потерянной и одинокой. Что за свинство со стороны  этих  Слэттери  вечно
навязываться Эллин со своими нескончаемыми болезнями, в то время как она
так нужна ей самой!
   На протяжении всего этого унылого ужина громкий голос Джералда бил  в
ее барабанные перепонки, и минутами ей казалось, что она этого не выдер-
жит. Недавний разговор с дочерью уже вылетел у Джералда из головы, и  он
теперь произносил длинный монолог о последних сообщениях, поступивших из
форта Самтер, подкрепляя свои слова взмахом руки и ударом кулака по сто-
лу. У Джералда вошло в привычку разглагольствовать при всеобщем молчании
за столом, и обычно Скарлетт, погруженная в свои мысли, попросту его  не
слушала. Но сегодня, напряженно ожидая, когда наконец подкатит к крыльцу
коляска с Эллин, она не могла отгородиться от звуков этого громкого  го-
лоса.
   Конечно, она не собиралась открывать матери, какая  тяжесть  лежит  у
нее на сердце. Ведь Эллин пришла бы в ужас, узнай она, что ее дочь  уби-
вается по человеку, помолвленному с другой; ее огорчение было бы беспре-
дельным. Но Скарлетт просто хотелось, чтобы  в  эти  минуты  ее  первого
большого горя мать была рядом. Возле матери она всегда чувствовала  себя
как-то надежней; любая беда была не так страшна, когда Эллин рядом.
   Заслышав стук копыт по аллее, она вскочила, но тут же  снова  опусти-
лась на стул: коляска завернула за угол, к заднему крыльцу. Значит,  это
не Эллин - она бы поднялась по парадной лестнице.  С  окутанного  мраком
двора донесся нестройный гомон взволнованных негритянских голосов и  за-
ливистый смех. Бросив взгляд в окно,  Скарлетт  увидела  Порка,  который
только что покинул столовую: он держал в руке смолистый факел, а из  по-
возки спускались на землю какие-то неразличимые в темноте  фигуры.  Мяг-
кие, гортанные и звонкие, мелодичные голоса долетали из мрака,  сливаясь
в радостный, беззаботный гомон. Затем на заднем крыльце  и  в  коридоре,
ведущем в холл, послышался шум шагов. Шаги замерли за дверью столовой. С
минуту оттуда доносилось перешептывание, после чего на  пороге  появился
Порк: глаза его округлились от радостного волнения,  зубы  сверкали,  он
даже позабыл принять свою величественную осанку.
   - Мистер Джералд! - провозгласил он, с  трудом  переводя  дыхание  от
распиравшей его гордости. - Ваша новая служанка прибыла!
   - Новая служанка? Я не покупают никаких служанок! - отвечал  Джералд,
уставя притворно гневный взгляд на своего лакея.
   - Да, да, сэр, мистер Джералд, купили! Да, сэр! И она там, за дверью,
и очень хочет поговорить с вами! - Порк хихикнул и хрустнул пальцами  от
волнения.
   - Ладно, тащи сюда свою женушку, - сказал Джералд, и  Порк,  обернув-
шись, поманил жену, только что  прибывшую  из  Двенадцати  Дубов,  чтобы
стать принадлежностью Тары. Она вступила в столовую, а  следом  за  ней,
прижимаясь к матери, полускрытая ее  накрахмаленными  ситцевыми  юбками,
появилась двенадцатилетняя дочь.
   Дилси была высокая женщина, державшаяся очень  прямо.  Определить  ее
возраст было невозможно - тридцать лет, шестьдесят? На спокойном бронзо-
вом лице не было ни морщинки. Перевес индейской крови  над  негритянской
сразу бросался в глаза. Красноватый оттенок кожи, высокий, сдавленный  у
висков лоб, широкие скулы и нос  с  горбинкой,  неожиданно  расплющенный
книзу, над толстыми негроидными губами, ясно указывали на смешение  двух
рас. Держалась Дилси уверенно и с  таким  чувством  собственного  досто-
инства, до которого далеко было даже Мамушке, ибо  у  Мамушки  оно  было
благоприобретенным, а у Дилси - в крови.
   И она не так коверкала слова, как большинство негров,  речь  ее  была
правильнее.
   - Добрый вечер вам, мисс, и вам, мисс. И вам, мистер Джералд. Извини-
те за беспокойство, да уж больно мне хотелось поблагодарить вас, что  вы
купили меня и мою дочку. Меня-то кто хошь купит, а вот что Присей,  чтоб
мне не тосковать по ней, - таких нет, и я благодарствую вас. Уж  я  буду
стараться служить вам и никогда не позабуду, что вы для меня сделали.
   - Хм-хм... - Джералд откашлялся и пробормотал что-то невнятное, чрез-
вычайно смущенный тем, что его так явно уличили в содеянном добре.
   Дилси повернулась к Скарлетт, и затаенная улыбка собрала  морщинки  в
уголках ее глаз.
   - Мисс Скарлетт, Порк сказывал мне, как вы просили  мистера  Джералда
купить меня. И я хочу отдать вам мою Присей в служанки.
   Пошарив позади себя рукой, она вытолкнула вперед дочь - маленькое ко-
ричневое создание с тоненькими птичьими ножками и бесчисленным  множест-
вом торчащих в разные стороны косичек, аккуратно перевязанных веревочка-
ми. У девочки был умный, наблюдательный взгляд,  зорко  подмечавший  все
вокруг, и тщательно усвоенное глуповатое выражение лица.
   - Спасибо, Дилси, - сказала Скарлетт, - но боюсь, Мамушка станет воз-
ражать. Ведь она мне прислуживает с того дня, как я появилась на свет.
   - Мамушка-то уж: совсем старенькая, - невозмутимо возразила  Дилси  с
такой уверенностью, которая несомненно привела бы Мамушку  в  ярость.  -
Она - хорошая няня, да только ведь вы-то теперь уже  леди  и  вам  нужна
умелая горничная, а моя Присей целый год прислуживала мисс Индии. Она  и
шить может, и не хуже всякой взрослой вас причешет.
   Дилси подтолкнула дочь; Присей присела и широко улыбнулась  Скарлетт,
и та невольно улыбнулась в ответ.
   "Шустрая девчонка", - подумала Скарлетт и сказала:
   - Ладно, Дилси, спасибо, когда мама вернется, я поговорю с ней.
   - И вам спасибо, мэм. Пожелаю вам спокойной ночи, - сказала  Дилси  и
покинула столовую вместе с дочкой, а Порк поспешил за ними. Со стола уб-
рали, и Джералд снова принялся ораторствовать, без всякого, впрочем, ус-
пеха у своей аудитории и потому без особого удовольствия для  себя.  Его
грозные предсказания близкой войны и риторические возгласы:  "Доколе  же
Юг будет сносить наглость янки!" - порождали  у  скучающих  слушательниц
лишь односложные: "Да, папа" и "Нет, папа".  Кэррин,  сидя  на  подушке,
брошенной на пол под большой лампой, была погружена в романтическую  ис-
торию некой девицы, постригшейся в монахини после смерти своего  возлюб-
ленного; слезы восторга приятно щекотали ей глаза, и она упоенно вообра-
жала себя в белом монашеском чепце. Сьюлин что-то вышивала - "для своего
приданого", как она объяснила, стыдливо хихикнув, - и прикидывала в уме,
удастся ли ей на завтрашнем барбекю отбить Стюарта Тарлтона у  Скарлетт,
очаровав его своей женственной мягкостью и кротостью, которыми  Скарлетт
не обладала. А Скарлетт была в смятении чувств из-за Эшли.
   Как может папа без конца толковать о форте Самтер  и  об  этих  янки,
когда у нее сердце рвется на части и он  это  знает?  Будучи  еще  очень
юной, она находила непостижимым, что люди могут быть так эгоистично рав-
нодушны к ее страданиям и в мире все продолжает идти своим путем,  в  то
время как ее сердце разбито.
   В душе ее бушевала буря, а все вокруг выглядело таким спокойным,  та-
ким безмятежным, и это казалось ей странным. Тяжелый буфет и стол  крас-
ного дерева, массивное серебро, пестрые лоскутные ковры на  натертом  до
блеска полу - все оставалось на своих местах, словно ничего не  произош-
ло. Эта была уютная, располагающая к дружеской беседе комната, и  обычно
Скарлетт любила тихие вечерние часы, которые семья проводила здесь после
ужина, но сегодня вид этой комнаты стал ей  ненавистен,  и  если  бы  не
страх перед резким окриком отца, она выскользнула бы за дверь и, стреми-
тельно прокравшись через темный холл, наплакалась бы вволю на старой со-
фе в маленьком кабинетике Эллин.
   Это была самая любимая комната Скарлетт. Здесь Эллин каждое утро  си-
дела за высоким секретером, проверяя счета и выслушивая доклады  Джонаса
Уилкерсона, управляющего имением. Здесь нередко  собиралось  и  все  се-
мейство: Эллин что-то записывала в тяжелые гроссбухи, Джералд  дремал  в
старой качалке, дочки примостились на продавленных подушках  софы,  тоже
уже слишком ветхой, чтобы украшать собой парадные покои. И Скарлетт сей-
час хотелось только одного: остаться там вдвоем с Эллин  и  выплакаться,
уткнувшись головой ей в колени. Когда же наконец вернется мама?
   Но вот на аллее заскрипел гравий под колесами, и негромкий голос  Эл-
лин, отпускавшей кучера, донесся в столовую. Взгляды всех устремились  к
двери. Шурша кринолином, она быстро вошла в комнату - лицо ее было уста-
лым и грустным. Повеяло легким ароматом вербены, навечно, казалось,  уг-
нездившимся в складках ее платья, - ароматом, который для  Скарлетт  был
неотторжим от образа матери. Мамушка - хмурая, с  недовольно  выпяченной
нижней губой и кожаной сумкой в руках - следовала за хозяйкой чуть  поо-
даль. Она что-то нечленораздельно бормотала себе под  нос  -  достаточно
тихо, чтобы нельзя было разобрать слов, и достаточно  громко,  чтобы  ее
неодобрение не осталось незамеченным.
   - Извините, что задержалась, - сказала Эллин,  сбрасывая  шотландскую
шаль со своих усталых плеч на руки Скарлетт, и, проходя, погладила  дочь
по щеке.
   При появлении жены лицо Джералда мгновенно просияло.
   - Ну что - окрестили это отродье? - спросил он.
   - Да, окрестили бедняжку и оплакали, - сказала Эллин.  -  Я  боялась,
что Эмми тоже отдаст богу душу, но, мне кажется, она оправится.
   Дочери обратили к ней исполненные любопытства вопрошающие взгляды,  а
Джералд философически покачал головой:
   - Ну, может, это и к лучшему, что он помер, несчастный ублю...
   - Ой, как поздно! Пора прочесть молитву, - как бы невзначай  перебила
его Эллин, и если бы Скарлетт хуже знала мать, она бы даже не заподозри-
ла, что Эллин перебила Джералда намеренно.
   А было бы все же любопытно узнать, кто отец ребенка Эмми Слэттери, но
Скарлетт понимала, что у матери про это не дознаешься. Сама Скарлетт по-
дозревала, что это Джонас Уилкерсон - она не раз видела, как он прогули-
вался по вечерам с Эмми. Джонас был янки и холостяк, а должность  управ-
ляющего, которую он занимал, отрезала ему все пути в дома богатых  план-
таторов. Он не мог бы посвататься ни к одной из их дочерей и  был  лишен
возможности водить компанию с кем-либо, кроме таких бедняков, как  Слэт-
тери, и им подобных отщепенцев. Вместе с тем по  своему  образованию  он
был на голову выше этих Слэттери, и Скарлетт казалось вполне  естествен-
ным, что он и не подумает жениться на Эмми, хотя частенько гулял с ней в
сумерках.
   Скарлетт вздохнула - любопытство ее было задето. На глазах у ее мате-
ри происходило многое, но она этого как бы не замечала. Эллин умела про-
ходить мимо всего, что противоречило ее понятиям о благопристойности,  и
старалась научить этому и Скарлетт - впрочем, без особого успеха.
   Эллин шагнула к камину, где в  маленькой  инкрустированной  шкатулке,
стоявшей на полке, хранились ее четки, но решительный голос Мамушки зас-
тавил ее остановиться:
   - Мисс Эллин, вам бы надо поесть хоть малость, прежде чем читать  мо-
литву.
   - Спасибо, Мамушка, я не голодна.
   - Я сейчас подам вам ужин, и чтоб вы поели, - с хмурым упрямством за-
явила Мамушка и возмущенно зашагала на кухню. - Порк! - крикнула она.  -
Скажи кухарке, чтобы развела огонь. Мисс Эллин вернулась.
   В холле заскрипели половицы под тяжелой ступней, и до ушей сидевших в
столовой донеслось бормотанье, звучавшее все явственней  по  мере  того,
как Мамушка удалялась:
   - Твердишь, твердишь - все понапрасну... Не стоят они того, чтобы так
для них стараться. Никчемный, неблагодарный  народ,  хуже  нет  во  всем
графстве, чем эта белая рвань. И нечего мисс Эллин утруждать себя.  Будь
у них голова на плечах, имели бы, как другие, своих ниггеров.  Да  разве
ей втолкуешь...
   Воркотня замерла, когда Мамушка скрылась с глаз в крытой галерее, со-
единявшей холл с кухней. У старой служанки был особый способ доводить до
сведения господ свою точку зрения по тому или иному вопросу. Она  знала,
что достоинство не позволяет белым господам обращать хоть малейшее  вни-
мание на воркотню черных слуг, и чтобы не  уронить  своего  достоинства,
они должны делать вид, будто ничего не слышат, как бы громко она ни раз-
ворчалась, едва ступив на порог. Это спасало ее от возможности  получить
нагоняй и в то же время позволяло вполне недвусмысленно высказывать свое
мнение.
   Вошел Порк с тарелками, прибором и салфеткой. Следом за ним, застеги-
вая на ходу белую полотняную куртку, спешил Джек, маленький десятилетний
негритенок. Он держал в руке самодельное орудие для  отпугивания  мух  в
виде тонкой жерди длиной в два его роста, с привязанными  к  ней  узкими
полосками газетной бумаги. У Эллин имелось  очень  красивое  опахало  из
павлиньих перьев, но им пользовались лишь в особо торжественных  случаях
и то лишь после небольшой домашней междоусобицы, ибо Порк, кухарка и Ма-
мушка считали, что перья павлина приносят несчастье.
   Эллин опустилась на стул, который поспешил пододвинуть ей Джералд,  и
четыре голоса атаковали ее разом:
   - Мама, у меня на бальном платье отпоролись кружева, а я  хотела  на-
деть его завтра, когда мы поедем в Двенадцать Дубов. Может быть, ты  по-
чинишь?
   - Мама, новое платье Скарлетт гораздо красивее моего, и вообще я выг-
ляжу ужасно в розовом. Почему бы ей не надеть мое розовое, а я надену ее
зеленое. Ей розовый цвет к лицу.
   - Мама, можно, я завтра тоже останусь на танцы? Мне ведь уже  тринад-
цать...
   - Ну, доложу я вам, миссис О'Хара... Тише вы,  трещотки,  пока  я  не
надрал вам уши!.. Кэйд Калверт был сегодня утром в Атланте... Вы  дадите
мне слово сказать или нет?.. И говорит, что все там в страшном  волнении
и только и разговору что о войне, военных учениях и формировании войско-
вых частей. И вроде бы, если верить слухам, в Чарльстоне решили  не  да-
вать больше спуску янки.
   Эллин устало улыбнулась, слушая эту разноголосицу,  и,  как  подобает
почтительной супруге, первому ответила Джералду.
   - Если наиболее достойные люди Чарльстона придерживаются такого  мне-
ния, то я полагаю, что и мы не заставим себя  ждать  и  присоединимся  к
ним, - сказала она, ибо была воспитана в убеждении, что, за  исключением
Саванны, самая лучшая и самая родовита