ай. Позади них стояла миссис Элсинг.
   Она не помнила, как вышла из конторы. Но вышла она стремительно, тот-
час же - по приказанию Эшли; Эшли и Арчи остались в конторе, а  Индия  с
миссис Элсинг стояли на улице, повернувшись к Скарлетт спиной.  Скарлетт
помчалась домой, подгоняемая стыдом и страхом, и перед ее мысленным взо-
ром возник Арчи - Арчи со своей бородой патриарха, превратившийся в  ан-
гела-мстителя из Ветхого завета.
   Дом стоял пустой и тихий в лучах апрельского заката. Все слуги отпра-
вились на чьи-то похороны, а дети играли на заднем дворе у Мелани. Мела-
ни...
   Мелани! Поднимаясь к себе в комнату, Скарлетт похолодела при мысли  о
ней. Мелани обо всем узнает. Индия ведь говорила, что скажет ей. О,  Ин-
дия с наслаждением ей все расскажет, не заботясь о том, что может  очер-
нить имя Эшли, не заботясь о том, что может ранить  Мелани,  -  лишь  бы
уязвить Скарлетт! Да и миссис Элсинг не заставишь молчать, хотя на самом
деле она ничего не видела, потому что стояла позади Индии и Арчи, за по-
рогом конторы. Но болтать языком она будет все равно.  К  ужину  сплетня
облетит город. А наутро к завтраку уже все будут  об  этом  знать,  даже
негры. Сегодня вечером на торжестве женщины будут собираться группками в
уголках и со злорадным удовольствием  перешептываться:  Скарлетт  Батлер
слетела со своего высокого пьедестала! И сплетня будет расти, расти. Ни-
чем ее не остановишь. Не остановишь, даже если рассказать, как все  было
на самом деле, а ведь Эшли обнял ее только потому,  что  она  заплакала.
Еще до наступления ночи люди станут говорить, что ее  застигли  в  чужой
постели. А ведь все было так невинно, так хорошо!  Вне  себя  от  досады
Скарлетт думала: "Если бы нас застигли в то Рождество, когда он приезжал
на побывку из армии и я целовала его на прощанье... если бы нас застигли
в саду Тары, когда я умоляла его бежать со мной... ох, если бы нас  зас-
тигли в любое другое время, когда мы были в самом деле виноваты, это  не
было бы так обидно! Но сейчас! Сейчас! Когда он держал меня в  объятиях,
как друг..."
   Но ведь никто этому не поверит. Никто из друзей не станет на ее  сто-
рону, никто не возвысит голос и не скажет: "Не верю, что она  вела  себя
дурно". Слишком долго она оскорбляла старых друзей, чтобы среди них  на-
шелся теперь человек, который стал бы за нее сражаться. А новые  друзья,
молча переносившие ее выходки, будут  рады  случаю  пошантажировать  ее.
Нет, все поверят любой сплетне, хотя, возможно, многие и  будут  жалеть,
что такой прекрасный человек, как Эшли Уилкс, замешан  в  столь  грязной
истории. По обыкновению, всю вину свалят на женщину, а по поводу мужчины
лишь пожмут плечами. И в данном случае они будут правы. Ведь это она ки-
нулась к нему в объятия.
   О, она все вытерпит: уколы, оскорбления, улыбки исподтишка, все,  что
может сказать о ней город, - но только не Мелани! Ох, нет, только не Ме-
лани! Она сама не понимала, почему ей так важно, чтобы не узнала Мелани.
Слишком она была испугана и подавлена сознанием вины за  прошлое,  чтобы
пытаться это понять. Тем не менее она залилась слезами при одной мысли о
том, какое выражение появится в глазах Мелани, когда  Индия  скажет  ей,
что застала Скарлетт в объятиях Эшли. И как поведет себя  Мелани,  когда
узнает? Бросит Эшли? А что еще ей останется делать, если она не  захочет
потерять достоинство? "И что тогда будем делать мы с Эшли? - Мысли беше-
но крутились в голове Скарлетт, слезы текли по лицу. -  О,  Эшли  просто
умрет со стыда и возненавидит меня за то, что я навлекла на него такое".
Внезапно слезы ее иссякли, смертельный страх сковал сердце. А Ретт?  Как
поступит он?
   Быть может, он никогда об этом и не узнает. Как это говорится в  ста-
рой циничной поговорке? "Муж всегда узнает все последним".  Быть  может,
никто ему не расскажет. Надо быть большим  храбрецом,  чтобы  рассказать
такое Ретту, ибо у Ретта репутация человека, который сначала стреляет, а
потом задает вопрос. "Господи, смилуйся, сделай так, чтобы ни у кого  не
хватило мужества сказать ему!" Но тут она вспомнила лицо Арчи в  конторе
лесного склада, его холодные, светлые, безжалостные глаза, полные  нена-
висти к ней и ко всем женщинам на свете. Арчи не боится ни бога, ни  че-
ловека и ненавидит беспутных женщин. Так люто ненавидит, что  одну  даже
убил. И он ведь говорил, что расскажет все Ретту. И  расскажет,  сколько
бы ни пытался Эшли его разубедить. Разве что Эшли убьет его - в  против-
ном случае Арчи все расскажет Ретту, считая это своим долгом  христиани-
на.
   Скарлетт стянула с себя платье и легла в постель -  мысли  ее  кружи-
лись, кружились. Если бы только она могла запереть дверь и просидеть всю
жизнь здесь, в безопасности, и никогда больше никого не видеть. Быть мо-
жет, Ретт сегодня еще ничего не узнает. Она скажет, что у нее болит  го-
лова и что ей не хочется идти на прием. А к утру она, быть может, приду-
мает какое-то объяснение, хоть что-то в свою защиту, подо что не  подко-
паешься.
   "Сейчас я об этом не буду думать, - в отчаянии сказала она себе,  за-
рываясь лицом в подушку. - Сейчас я об этом не буду думать. Подумаю  по-
том, когда соберусь с силами".
   Она услышала, как с наступлением сумерек вернулись слуги, и ей  пока-
залось, что они как-то особенно тихо готовят ужин. Или, быть может,  так
ей казалось из-за нечистой совести? К двери подошла Мамушка и постучала,
но Скарлетт отослала ее прочь, сказав, что не хочет ужинать. Время  шло,
и наконец на лестнице раздались шаги Ретта. Она вся напряглась, когда он
поднялся на верхнюю площадку, и, готовясь к встрече с ним,  призвала  на
помощь все свои силы, но он прошел прямиком к себе в  комнату.  Скарлетт
облегченно вздохнула. Значит, он ничего не слышал. Слава богу,  он  пока
еще считается с ледяным требованием никогда  не  переступать  порога  ее
спальни, ибо если бы он увидел ее сейчас, то сразу  бы  все  понял.  Она
должна взять себя в руки и сказать ему, что плохо себя чувствует и не  в
состоянии пойти на прием. Что ж, у нее есть время успокоиться.  Впрочем,
есть ли? С той страшной минуты время как бы перестало существовать в  ее
жизни. Она слышала, как Ретт долго ходил по своей комнате, слышала,  как
он обменивался какими-то фразами с Порком. Но она все не могла  найти  в
себе мужества окликнуть его. Она лежала неподвижно на постели в  темноте
и дрожала.
   Прошло много времени; наконец он постучал к ней в дверь, и она сказа-
ла, стараясь голосом не выдать волнения:
   - Войдите.
   - Неужели меня приглашают в святилище? - спросил он, открывая  дверь.
Было темно, и Скарлетт не могла видеть его лицо. Не могла она ничего по-
нять и по его тону. Он вошел и закрыл за собой дверь. - Вы  готовы  идти
на прием?
   - Мне очень жаль, но у меня болит голова. - Как странно, что голос  у
нее звучит вполне естественно! Благодарение богу, в комнате темно! -  Не
думаю, чтобы я смогла пойти. А вы, Ретт, идите и  передайте  Мелани  мои
сожаления.
   Долго длилось молчание, наконец в темноте протяжно  прозвучали  язви-
тельные слова:
   - Какая же вы малодушная трусливая сучка.
   Он знает! Скарлетт лежала и тряслась, не в силах произнести ни слова.
Она услышала, как он что-то ищет в темноте, чиркнула спичка,  и  комната
озарилась светом. Ретт подошел к кровати и посмотрел на нее. Она  увиде-
ла, что он во фраке.
   - Вставайте, - сказал он ровным голосом. - Мы идем на  прием.  И  из-
вольте поторопиться.
   - Ох, Ретт, я не могу. Видите ли...
   - Я все вижу. Вставайте.
   - Ретт, неужели Арчи посмел...
   - Арчи посмел. Он очень храбрый человек, этот Арчи.
   - Вам следовало пристрелить его, чтоб он не врал...
   - Такая уж у меня странная привычка: я не  убиваю  тех,  кто  говорит
правду. Сейчас не время для препирательств. Вставайте.
   Она села, стянув на груди халат, внимательно глядя ему в лицо.  Смуг-
лое лицо Ретта было, бесстрастно.
   - Я не пойду, Ретт. Я не могу, пока... пока это недоразумение не про-
яснится.
   - Если вы не покажетесь сегодня вечером, то вы уже до конца дней сво-
их никогда и нигде не сможете в этом городе показаться. И если я еще го-
тов терпеть то, что у меня жена - проститутка, трусихи я не потерплю. Вы
пойдете сегодня на прием, даже если все, начиная  с  Алекса  Стефенса  и
кончая последним гостем, будут оскорблять вас, а миссис Уилкс потребует,
чтобы мы покинули ее дом.
   - Ретт, позвольте я все вам объясню.
   - Я не желаю ничего слышать. И времени нет. Одевайтесь.
   - Они неверно поняли - и Индия, и миссис Элсинг, и Арчи. И потом, они
все меня так ненавидят. Индия до того ненавидит меня, что готова нагово-
рить на собственного брата, лишь бы выставить меня в дурном свете.  Если
бы вы только позволили мне объяснить...
   "О, мать пресвятая богородица, - в отчаянии подумала она,  -  а  что,
если он скажет: "Пожалуйста, объясните!" Что я буду говорить? Как я  это
объясню?"
   - Они, должно быть, всем наговорили кучу лжи. Не могу я идти сегодня.
   - Пойдете, - сказал он. - Вы пойдете, даже если мне  придется  тащить
вас за шею и при каждом шаге сапогом  подталкивать  под  ваш  прелестный
зад.
   Глаза его холодно блестели. Рывком поставив Скарлетт на ноги, он взял
корсет и швырнул ей его.
   - Надевайте. Я сам вас затяну. О да, я прекрасно знаю, как  затягива-
ют. Нет, я не стану звать на помощь Мамушку, а то вы еще запрете дверь и
сядете тут, как последняя трусиха.
   - Я не трусиха! - воскликнула она, от обиды забывая о своем страхе.
   - О, избавьте меня от необходимости слушать вашу сагу о том,  как  вы
пристрелили янки и выстояли перед всей армией Шермана. Все равно вы тру-
сиха. Так вот: если не ради себя самой, то ради Бонни вы пойдете сегодня
на прием. Да как вы можете так портить ее будущее?! Надевайте корсет,  и
быстро.
   Она поспешно сбросила с себя халат и осталась в одной ночной рубашке.
Если бы он только взглянул на нее и увидел, какая она хорошенькая в сво-
ей рубашке, быть может, это страшное выражение исчезло бы  с  его  лица.
Ведь в конце концов он не видел ее в ночной рубашке так давно, бесконеч-
но давно. Но он не смотрел на нее. Он стоял лицом к шкафу и быстро пере-
бирал ее платья. Пошарив немного, он вытащил ее новое, нефритово-зеленое
муаровое платье. Оно было низко вырезано на  груди;  обтягивающая  живот
юбка лежала на турнюре  пышными  складками,  и  на  складках  красовался
большой букет бархатных роз.
   - Наденьте вот это, - сказал он, бросив платье на постель и направля-
ясь к ней. - Сегодня никаких скромных, приличествующих замужней даме се-
ро-сиреневых тонов. Придется прибить флаг гвоздями к мачте, иначе вы его
живо спустите. И побольше румян. Уверен, что та женщина, которую фарисеи
застигли, когда она изменяла мужу, была далеко не такой бледной.  Повер-
нитесь-ка.
   Он взялся обеими руками за тесемки ее корсета и так  их  дернул,  что
она закричала, испуганная, приниженная, смущенная столь непривычной  си-
туацией.
   - Больно, да? - Он отрывисто рассмеялся, но она не видела его лица. -
Жаль, что эта тесемка не на вашей шее.
   Все комнаты в доме Мелани были ярко освещены, и звуки музыки разноси-
лись далеко по улице. Когда коляска, в которой ехали  Скарлетт  и  Ретт,
остановилась у крыльца, до них долетел многоголосый шум и  приятно  воз-
буждающий гомон пирующих людей. В доме было полно гостей.  Многие  вышли
на веранды, другие сидели на скамьях в  окутанном  сумерками,  увешанном
фонариками саду.
   "Не могу я туда войти... Не могу, - подумала Скарлетт, сидя в  коляс-
ке, комкая в руке носовой платок. - Не могу. Не пойду. Выскочу сейчас  и
убегу куда глаза глядят, назад домой, в Тару. Зачем Ретт  заставил  меня
приехать сюда? Как поведут себя люди? Как поведет себя Мелани?  Какой  у
нее будет вид? Ох, не могу я показаться ей на глаза. Я сейчас сбегу".
   Словно прочитав ее мысли, Ретт с такою силой схватил ее за руку,  что
наверняка потом будет синяк, - схватил грубо, как чужой человек.
   - Никогда еще не встречал трусов среди ирландцев. Где же ваша  знаме-
нитая храбрость?
   - Ретт, пожалуйста, отпустите меня домой, я все вам объясню.
   - У вас будет целая вечность для объяснений, но всего одна ночь, что-
бы выступить как мученица на арене. Вылезайте, моя дорогая, и я  посмот-
рю, как набросятся на вас львы. Вылезайте же.
   Она не помнила, как прошла по аллее, опираясь на руку Ретта,  крепкую
и твердую, как гранит, - рука эта придавала ей храбрости. Честное слово,
она может предстать перед ними всеми и предстанет. Ну, что они  такое  -
свора мяукающих, царапающихся кошек, завидующих ей! Она им всем покажет.
Плевать, что они о ней думают. Вот только Мелани... только Мелани.
   Они поднялись на крыльцо, и Ретт, держа в руке шляпу,  уже  расклани-
вался направо и налево, голос его звучал мягко, спокойно. Когда они вош-
ли, музыка как раз умолкла, и в смятенном сознании  Скарлетт  гул  толпы
вдруг возрос, обрушился на нее словно грохот прибоя и отступил, замирая,
все дальше и дальше. Неужели сейчас все набросятся на нее? Ну, чтоб  вам
пропасть - попробуйте! Она вздернула подбородок, изобразила улыбку, при-
щурила глаза.
   Но не успела она повернуться к тем, кто стоял у двери, и сказать хоть
слово, как почувствовала, что толпа раздается, пропуская кого-то. Насту-
пила странная тишина, и сердце у Скарлетт остановилось. Она увидела  Ме-
лани - маленькие ножки быстро-быстро  шагали  по  проходу:  она  спешила
встретить Скарлетт у двери, первой  приветствовать  ее.  Мелани  шагала,
распрямив узенькие плечики, чуть выдвинув вперед подбородок и всем своим
видом показывая возмущение, - точно для нее существовала одна  Скарлетт,
а других гостей вовсе не было. Она подошла к Скарлетт и обняла ее за та-
лию.
   - Какое прелестное платье, дорогая, - сказала она звонким,  тоненьким
голоском. - Будь ангелом! Индия не смогла прийти, чтобы помочь  мне.  Ты
не согласилась бы принимать со мной гостей?


   ГЛАВА LIV

   Снова очутившись в безопасности и уединении своей  комнаты,  Скарлетт
бросилась на постель как была - в муаровом платье,  не  заботясь  о  его
турнюре и розах. Какое-то время она лежала неподвижно, не в силах думать
ни о чем, кроме того, как она стояла между Мелани  и  Эшли  и  принимала
гостей. Какой ужас! Да она готова скорее встретиться  лицом  к  лицу  со
всей армией Шермана, чем повторить такое! Наконец она поднялась и нервно
зашагала по комнате, сбрасывая с себя на ходу одежду.
   После напряжения наступила реакция, и ее затрясло. Шпильки  вывалива-
лись у нее из пальцев и со звоном падали на пол, а когда она  попыталась
по обыкновению расчесать волосы, то больно ударила себя щеткой по виску.
Раз десять она подходила на цыпочках к двери, чтобы послушать, что  про-
исходит внизу, но в холле, точно в бездонном колодце, царила тишина.
   Когда праздник окончился, Ретт отослал ее домой в коляске, и она бла-
годарила бога за эту передышку. Сам Ретт еще не  вернулся.  Слава  богу,
еще нет. Она просто не в силах предстать перед ним сегодня  -  опозорен-
ная, испуганная, трясущаяся. Но где все-таки он? Скорее  всего,  у  этой
твари. Впервые Скарлетт была рада, что на свете существует Красотка Уот-
линг, была рада, что, кроме этого дома, у Ретта есть  другое  прибежище,
где он может побыть, пока у него не пройдет этот приступ холодной светс-
кости, граничащей с жестокостью. Плохо, конечно,  радоваться  тому,  что
твой муж находится у проститутки, но она ничего не могла с  собой  поде-
лать. Она бы предпочла видеть его мертвым, лишь бы это  избавило  ее  от
сегодняшней встречи с ним.
   Завтра - ну, завтра это уже другое дело. Завтра она сможет  придумать
какое-то оправдание, какие-то ответные обвинения, какой-то  способ  сва-
лить на него всю вину. Завтра воспоминания об этом жутком вечере уже  не
будут вызывать у нее такой дрожи. Завтра ее уже  не  будет  преследовать
лицо Эшли, воспоминание о его сломленной гордости и позоре-позоре, кото-
рый навлекла на него она, тогда как он был ни в чем не повинен.  Неужели
он теперь возненавидит ее - он, ее дорогой благородный Эшли,  -  за  то,
что она опозорила его? Конечно, возненавидит - тем более что  спасла  их
Мелани своими возмущенно распрямленными плечиками, любовью  и  доверием,
какие звучали в ее голосе, когда она, скользнув к Скарлетт по  натертому
полу, обняла ее и стала с ней рядом, лицом к  любопытно-ехидной,  скрыто
враждебной толпе. Как она точно заклеила  прорезь,  сквозь  которую  мог
ворваться скандал, продержав возле себя Скарлетт весь этот страшный  ве-
чер. Люди были холодны с ней, несколько ошарашены, но - вежливы.
   Ах, как это унизительно - спасаться за юбками Мелани от тех, кто  так
ненавидит ее, кто разорвал бы ее на куски  своим  перешептыванием!  Спа-
саться с помощью слепой веры Мелани - именно Мелани!
   При мысли об этом по телу Скарлетт пробежал озноб. Она должна выпить,
выпить как следует, прежде чем сможет лечь и попытается уснуть. Она  на-
кинула поверх капота на плечи шаль и поспешила вниз, в темный холл, - ее
ночные туфли без пяток громко хлопали в тишине. Она была уже на середине
лестницы, когда увидела тоненькую полоску  света,  пробивавшуюся  из-под
закрытой двери в столовую. Сердце у нее  на  секунду  перестало  биться.
Свет уже горел там, когда  она  вернулась  домой,  а  она  была  слишком
расстроена и не заметила? Или же Ретт все-таки дома? Он ведь  мог  войти
потихоньку, через кухонную дверь. Если Ретт дома, она тотчас же  на  цы-
почках вернется к себе и ляжет в постель без коньяка, хоть  ей  и  очень
нужно было бы выпить. Тогда ей не придется встречаться с Реттом. У  себя
в комнате она будет в безопасности: можно ведь запереть дверь.
   Но только она нагнулась, чтобы снять ночные  туфли  и  тихонько  вер-
нуться назад, как дверь в столовую распахнулась  и  при  неверном  свете
свечи в проеме возник силуэт Ретта. Он казался огромным, необычайно  ши-
рокоплечим - жуткая черная безликая фигура, которая стояла и слегка  по-
качивалась.
   - Прошу вас, составьте мне компанию, миссис Батлер, -  сказал  он,  и
голос его звучал чуть хрипло.
   Он был пьян, и это бросалось в глаза, а она никогда  еще  не  видела,
чтобы Ретт был так пьян, что это бросалось в глаза. Она в нерешительнос-
ти медлила, и, поскольку не говорила ни "да", ни "нет", он  повелительно
взмахнул рукой.
   - Да идите же сюда, черт бы вас побрал! - грубо рявкнул он.
   "Должно быть, он очень пьян", - подумала она, и  сердце  ее  отчаянно
заколотилось. Обычно чем больше он пил, тем  вежливее  становился.  Чаще
язвил, больнее жалил словами, но держался при этом  всегда  церемонно  -
подчеркнуто церемонно.
   "Я не должна показывать ему, что боюсь", - подумала  она  и,  плотнее
закутавшись в шаль, пошла вниз по лестнице, высоко подняв голову, громко
стуча каблуками.
   Он отступил в сторону и с поклоном пропустил ее в  дверь,  -  в  этом
поклоне была такая издевка, что она внутренне содрогнулась. Она увидела,
что он снял фрак и развязал галстук - концы его болтались по обеим  сто-
ронам распахнутого воротничка. Из-под расстегнутой на груди рубашки тор-
чала густая черная шерсть. Волосы у него были взъерошены, налитые кровью
глаза прищурены. На столе горела свеча-маленькая точка света, громоздив-
шая тени в высокой комнате, превращая массивные шкафы и буфет в  застыв-
шие, притаившиеся чудовища. На столе стоял серебряный поднос; на  нем  -
хрустальный графин с лежавшей рядом пробкой и рюмки.
   - Садитесь, - отрывисто приказал Ретт, проходя следом за ней в комна-
ту.
   Новый, неведомый дотоле страх овладел Скарлетт, - страх, по сравнению
с которым боязнь встретиться с Реттом лицом к лицу казалась ерундой.  Он
выглядел, и говорил, и вел себя сейчас, как чужой человек. Перед ней был
Ретт-грубиян - таким она прежде никогда его не видела. Никогда,  даже  в
самые интимные минуты, он не был таким - в худшем случае проявлял к  ней
небрежение. Даже в гневе он был мягок и  ехиден,