и  направление,  по  которому  тот  будет  плыть  в
течение определенного времени, уже скрывшись из виду, и  вероятную  скорость
его  продвижения.  В  этих  случаях,  подобно  лоцману,  определяющемуся  по
какой-нибудь косе у себя в поле зрения, перед тем как уйти в открытое море и
потерять из виду берег, на который он намеревается вскоре снова взять  курс,
только спустившись немного  пониже;  подобно  этому  лоцману,  что  стоит  у
компаса и определяет точное положение этой видимой косы, чтобы тем уверенней
найти потом невидимый мыс, служащий целью его плавания; так же  поступает  и
китолов у своего компаса,  ибо  после  нескольких  дневных  часов  погони  и
внимательного выслеживания, когда  наступает  темнота,  скрывающая  кита  от
людских взоров, будущий путь этого грандиозного создания в ночи так же  ясен
для проницательного рыбацкого взора, как линия берега для бывалого  лоцмана.
Так  что  в  глазах  искусного  охотника  даже  сам   бесследно   исчезающий
начертанный на воде след, вошедший в пословицу своей мимолетной  текучестью,
оказывается таким же надежным, как и твердая земля. И как появление могучего
чугунного Левиафана современных железных дорог стало настолько  привычным  в
каждом пункте, что люди с часами в руках  высчитывают  его  скорость,  будто
врачи пульс ребенка, и уверенно  говорят  друг  другу,  что  такой-то  поезд
прибудет туда-то в такое-то время; точно  так  же  и  мужественные  уроженцы
Нантакета вычисляют путь Левиафана глубин в зависимости от того, как  именно
он плывет; и говорят друг другу, что через столько-то часов этот кит пройдет
двести миль и достигнет такого-то градуса широты и долготы. Но для того
   чтобы подобная  проницательность  в  конце  концов  принесла  необходимые
результаты, моряк должен взять себе в союзники ветер и  течение,  ибо  какая
польза для заштилевшего или задрейфовавшего корабля, если  он  будет  знать,
что  находится  ровно  в  девяноста  трех  лигах  от  своего  порта?  Отсюда
проистекает множество тонких соображений касательно охоты на китов.
   Судно неслось все вперед и вперед, оставляя за собой на  волнах  глубокую
борозду, подобно тому  как  пушечное  ядро,  посланное  мимо  цели,  лемехом
взрывает ровное поле.
   - Клянусь пенькой и солью! - воскликнул Стабб. - Быстрое движение  палубы
прямо по ногам добирается тебе до самого сердца. Мы с кораблем  оба  храбрые
ребята! Ха, ха! Ну-ка, пусть меня подымут и опустят  спиной  в  море,  ведь,
клянусь мореным дубом, мой хребет - это киль. Ха, ха! мы оба ходим, не пылим
и следов не оставляем.
   - Фонтан! Фонтан на горизонте! Прямо по курсу! - вдруг раздалось с мачты.
   - Верно, верно! - воскликнул Стабб. - Я так и  знал,  это  уж  неизбежно.
Дуй-плюй что есть мочи, о кит! все равно сам обезумевший сатана  гонится  за
тобой! Дуди в свою дудку! надрывай  легкие!  Ахав  перекроет  плотиной  твою
кровь, как мельник перегораживает запрудой быструю речку!
   И слова Стабба выражали чувства  всей  команды.  К  этому  времени  азарт
погони взыграл, запенился в людях,  как  пенится  забродившее  старое  вино.
Каковы бы ни были те бледные ужасы и дурные предчувствия, что испытывали еще
недавно многие из них, теперь их не только скрывали из страха перед  Ахавом,
они и сами разбежались и рассыпались во все стороны, точно  трусливые  зайцы
прерий, спугнутые бегущим бизоном! Души  матросов  были  в  руке  Судьбы;  и
подхлестываемые опасностями минувшего дня,  и  пыткой  ночного  ожидания,  и
ровным, бесстрашным, безоглядным бегом их бешеного корабля, летящего к своей
ускользающей цели, все неистовее рвались  вперед  их  сердца.  Ветер,  круто
выгибающий каждый парус и влекущий судно невидимой, но неодолимой рукой, сам
ветер казался символом той таинственной силы, что поработила их и  подчинила
безумной погоне.
   То был уже один человек,  а  не  тридцать.  Подобно  тому  как  один  был
корабль,  вмещавший  их  всех;  хотя  его  и  составляли  самые  разнородные
материалы - дуб, и клен, и сосна; железо, и пенька, и деготь; - но  все  они
соединялись вместе в один корабельный корпус, который мчалс
   теперь своим курсом,  направляемый  и  уравновешенный  длинным  срединным
килем; точно так же и разные люди в этой команде: доблесть  того,  малодушие
этого; порочность одного, чистота другого  -  все  разнообразие  было  слито
воедино и направлено к той неизбежной  цели,  на  какую  указывал  Ахав,  их
единый киль и властитель.
   Снасти словно ожили. Верхушки  мачт,  будто  кроны  высоких  пальм,  были
увешаны гирляндами  человеческих  рук  и  ног.  Одни,  уцепившись  рукою  за
стеньгу, другой рукой возбужденно размахивали перед собою; другие, прикрывая
ладонью глаза от палящего солнца, сидели на самом конце раскачивающейся реи;
мачты так и  гнулись,  унизанные  гроздьями  человеческих  тел  -  вызревшим
урожаем судьбы. Ах, как пристально вглядывались  они  в  бескрайнюю  синеву,
выискивая в ней то, что должно было принести им погибель!
   - Почему вы не подаете голос, разве вы его не  видите?  -  крикнул  Ахав,
когда  в  течение  нескольких  минут  после  первого  возгласа   сверху   не
раздавалось ни звука. - Поднимите меня. Вы ошиблись, матросы.  Это  не  Моби
Дик, если он выпустил вот так один случайный фонтан, а потом исчез.

   Так оно и было; охваченные азартом и нетерпением, люди приняли за китовый
фонтан какой-то случайный всплеск, что и было вскоре обнаружено, когда  Ахав
достиг своего обычного дозорного поста; ибо едва только успели закрепить  на
палубе за нагель свободный конец, как тут же Ахав задал тон целому оркестру,
от которого задрожал  воздух,  словно  от  гула  ружейных  залпов.  Раздался
ликующий вопль из тридцати луженых глоток,  потому  что  на  этот  раз  -  и
гораздо ближе к судну, чем вымышленный фонтан,  всего  в  какой-нибудь  миле
впереди - собственной своей тушей показался  сам  Моби  Дик!  Не  ленивым  и
праздным своим фонтаном, этим мирным родником,  бьющим  у  него  из  головы,
давал теперь знать людям Белый  Кит  о  своем  появлении;  на  этот  раз  он
зрителям на изумление начал сам выскакивать из  воды.  На  крайней  скорости
вырываясь из темных глубин, кашалот  взлетает  всей  своей  тушей  высоко  в
воздух  и,  взбивая  целую  гору  ослепительной  пены,   обнаруживает   свое
местонахождение для всех в радиусе семи миль и более. Разодранные  в  клочья
яростные волны кажутся тогда гривой,  которой  он  потрясает;  и  часто  эти
прыжки означают у кашалота вызов.
   - Вот он выскакивает! выскакивает! -  раздался  вопль,  когда  Белый  Кит
хвастливо, точно огромный лосось, подлетел к небесам.  И  поднятая  им  гора
брызг, так внезапно выросшая на фоне  синей  морской  равнины  и  еще  более
синего  края  неба,  какое-то  мгновение   стояла,   непереносимо   сияя   и
переливаясь, точно ледник, а  затем  стала  постепенно  тускнеть,  тускнеть,
теряя  первоначальный  яркий  блеск   и   облекаясь   туманной   мглистостью
надвигающегося дождика.
   - Так в последний раз прыгай к солнцу, Моби Дик! - воскликнул Ахав. - Вот
он, твой час и твой гарпун! Эй, все вниз, вниз! Пусть останется только  один
на фок-мачте! Готовить вельботы!
   Пренебрегая нудными веревочными лестницами вант, матросы, точно  падающие
звезды, посыпались на палубу, скользя по штагам и фалам;  Ахав  же,  хоть  и
менее стремительно, но все же достаточно быстро, был  спущен  вниз  в  своей
корзине.
   - Спускать! - скомандовал он, как только очутился в своем  вельботе.  Это
был запасный вельбот, оснащенный накануне вечером. - Мистер Старбек, корабль
остается в твоем распоряжении. Держись в стороне от лодок, но поближе к ним.
Пошел!

   Словно для того чтобы внушить людям больше страху, Моби Дик решил на этот
раз сам первым напасть на них и, развернувшись, шел  теперь  навстречу  трем
вельботам. Лодка Ахава была в центре, и он,  подбадривая  людей,  объявил  о
своем намерении встретить кита лоб в лоб, то есть  направить  вельбот  прямо
навстречу киту - прием не  такой  уж  необычный,  так  как,  предпринятый  с
небольшого расстояния, он исключает ответное нападение со  стороны  кита,  с
его боковым зрением. Но пока еще они не подошли к нему на достаточно близкое
расстояние, и потому все три вельбота были видны ему так же ясно, как и  три
мачты "Пекода"; и вот  Белый  Кит,  яростными  ударами  хвоста  придав  себе
страшную скорость, в одно мгновение очутился возле вельботов, разинув пасть,
направо и налево разя хвостом и суля гибель  и  разрушение;  он  не  замечал
гарпунов,  что  летели  в  него  из  лодок,  поглощенный,  казалось,  единым
стремлением - разнести вельботы в щепы. Но те, послушные  искусным  кормчим,
беспрестанно кружась, точно вымуштрованные боевые кони на поле битвы, покуда
еще ускользали от его атак, хоть и оказывались  то  и  дело  на  волосок  от
гибели; и все это  время  нечеловеческий  боевой  клич  Ахава  перекрывал  и
заглушал вопли всех остальных.
   Но в конце концов Белый Кит, бросаясь то туда,  то  сюда,  незаметно  так
запутал провисшие  лини  от  заброшенных  в  него  трех  гарпунов,  что  они
натянулись и сами по себе стали подтаскивать к нему вельботы; а он между тем
отплыл немного в сторону, словно бы для  того,  чтобы  приготовиться  к  еще
более  сокрушительному  нападению.  Воспользовавшись  этим,   Ахав   сначала
вытравил побольше линя, а потом стал быстро выбирать и дергать его,  надеясь
таким путем его распутать и высвободить, как вдруг! ему  открылось  зрелище,
более ужасное, чем оскаленные акульи зубы!
   Запутанные и перекрученные в лабиринте  снастей,  болтающиеся  в  воздухе
гарпуны и остроги, сверкая лезвиями и зазубринами, неотступно приближались к
носу его лодки, разбрасывая вокруг блики и брызги. Спасение  было  только  в
одном. Схватив большой  нож,  Ахав  в  отчаянном  напряжении  вытянул  руки,
перебирая натянутый канат, перехватил его по  ту  сторону  от  смертоносного
пучка стальных лучей, подтянул к себе в лодку, передал переднему  гребцу  и,
двумя ударами ножа перерубив канат в двух местах у самого  носового  желоба,
уронил в море связку стальных лезвий и снова привел лодку в равновесие. В то
же мгновение Белый Кит вдруг опять бросился в самую путаницу неперерубленных
линей, неотступно подтягивая вельботы Стабба и Фласка  все  ближе  к  своему
хвосту, ударил ими друг о друга, словно двумя скорлупками на гребне  прибоя,
а сам нырнул и скрылся в кипящей воронке,  в  которой  долго  еще  кружились
пахучие обломки кедровых  досок,  точно  крупинки  тертого  муската  в  чаше
пенного пунша.
   В то время как экипажи обеих погибших лодок кружились в воде, хватаясь за
весла, кадки и прочие плавучие предметы, которые вместе с ними  описывали  в
волнах круг за кругом; в то время как коротышка Фласк боком  подскакивал  из
воды, точно порожняя бутылка, повыше подгибая ноги, чтобы избегнуть  ужасных
акульих зубов; а Стабб со всей мочи вопил, призывая на помощь; между тем как
старый капитан, разрубив свой линь, получил  возможность  подойти  к  пенной
воронке, чтобы вылавливать тонувших, - в этот миг слияния тысячи смертельных
опасностей уцелевший до сих пор вельбот Ахава вдруг взлетел к небесам, будто
вздернутый на невидимых нитях, - это  Белый  Кит  стрелою  поднялся  со  дна
морского и, ударив своим широким лбом снизу  в  днище  лодки,  подбросил  ее
высоко
   в воздух, так что, несколько раз перевернувшись на лету, она снова  упала
на воду вверх днищем, и Ахаву вместе со всей  командой  пришлось  выбираться
из-под нее, как выбирается стая тюленей из берегового грота.
   А кит, с налету ударившись о вельбот, отскочил на некоторое расстояние от
следов причиненного им разрушения и, обратившись к людям спиной,  неподвижно
лежал теперь на поверхности моря,  медленно  поводя  хвостом  из  стороны  в
сторону; и всякий раз как  ему  попадалось  при  этом  одинокое  весло,  или
обломок доски, или самая незначительная щепка, он тут же подворачивал  хвост
и  с  сокрушительной  силой  ударял  им  вбок  по  воде.  Но  вскоре,  будто
удостоверившись в том, что дело сделано на славу, он рассек океанскую  гладь
своим морщинистым челом и, волоча за собою  клубок  спутанных  линей,  снова
пустился в путь по ветру размеренным ходом бывалого путешественника.
   И снова корабль, с которого внимательно следили за ходом битвы,  поспешил
на помощь терпящим бедствие и, спустив шлюпку, подобрал  из  воды  плавающих
людей, а также бочки, весла и  все,  что  только  можно  было  подобрать,  и
благополучно поднял спасенных на палубу. Тут были и вывихнутые плечи,  кисти
и лодыжки;  и  багровые  кровоподтеки;  и  погнутые  гарпуны  и  остроги;  и
безнадежно спутанные клубки тросов; и расщепленные весла и доски; однако  ни
одного смертельного или даже просто тяжелого повреждения. Ахав, как накануне
Федалла, был найден крепко вцепившимся в обломок своего вельбота,  служивший
ему на воде довольно надежной опорой; и он был не так сильно измучен, как  в
прошлый раз.
   Но когда капитану помогли подняться на палубу, все глаза  устремились  на
него, потому что вместо того, чтобы твердо, как прежде, стоять на ногах,  он
тяжело оперся о плечо Старбека, который первый поспешил к нему с поддержкой.
Костяная нога капитана исчезла, на ее месте торчал  только  короткий  острый
обломок.
   - Так, так, Старбек,  всякому  человеку  приятно  порой  опереться.  Жаль
только, что старый Ахав так редко до сих пор это делал.
   - Ободок подвел, сэр, - проговорил подошедший плотник. - Отличной  работы
была нога.
   - Но, надеюсь, все кости целы, сэр? - с искренним участием спросил Стабб.
   - Разбиты в щепки, Стабб! не видишь? Но и с  расщепленной  костью  старый
Ахав все равно невредим; хоть ни одна живая кость ни на йоту не  ближе  мне,
чем эта, мертвая, которой больше нет. Ни белому киту, ни человеку, ни сатане
никогда даже и не коснуться подлинной и недоступной сущности старого  Ахава.
Есть ли такой лот,  чтобы  достать  до  этого  дна,  и  такая  мачта,  чтобы
дотянуться до этой крыши? Эй, наверху! Какой курс?
   - Прямо по ветру, сэр.
   - Руль под ветер! Поставить снова все паруса! Снять и оснастить  запасные
вельботы! Мистер Старбек, ступай и собери команды для вельботов.
   - Позвольте прежде подвести вас к фальшборту.
   - О, ох! Как вонзается теперь мне в тело этот острый  обломок!  Проклятая
судьба!  Чтобы  такой  непобедимый  в  душе  капитан  имел  такого   жалкого
помощника!
   - Простите, сэр!
   - Мое тело, друг, я имею в виду мое тело, а не тебя. Дай мне  что-нибудь,
чтоб я мог опереться... вон та разбитая острога послужит мне тростью. Ступай
собери людей. Но стой, возможно ли? Я еще не видал  его!  Клянусь  небесами!
Его нет? Живее, зовите всех наверх!
   Опасение, полувысказанное старым капитаном,  подтвердилось.  Весь  экипаж
выстроился на палубе, но парса нигде не было.
   - Парс! - крикнул Стабб. - Верно, он запутался в...
   - Чтоб тебя вывернуло в черных корчах! Бегите все на  мачты,  в  трюм,  в
кубрик, в каюту! Найти его! Он здесь! он здесь!
   Но скоро все возвратились, докладывая, что парса нигде нет.
   - Видно, уж правда, сэр, - докончил свою мысль Стабб, -  его  захлестнуло
вашим линем. Мне тогда показалось, что я видел, как его утянуло вниз.
   - Моим  линем?  Нет  его!  Нет  его?  Что  означают  эти  слова?  Что  за
погребальный звон слышен в них, и почему старый Ахав весь дрожит, будто  сам
он - колокольня? И гарпун  тоже?  Переройте  всю  эту  рухлядь!  Нашли  его?
Закаленное лезвие, люди, для Белого Кита предназначенное! Нет?  нет?  Жалкий
глупец! Вот эта рука метала его, значит,  он  торчит  у  рыбы  в  боку!  Эй,
наверху! не упускайте его из виду! Живо! все на оснастку вельботов!  Собрать
весла! Гарпунеры, готовьте гарпуны! Выше бом-брамсели! Дотянуть  все  шкоты!
Эй, у штурвала, так держать! Тверже, тверже,  если  тебе  дорога  жизнь!  О,
десять раз готов я опоясать необъятную землю, готов пробить ее навылет,  все
равно я еще убью его!
   - Великий боже, явись хоть один-единственный
   раз! - вскричал Старбек. - Никогда, никогда не изловить тебе его, старик.
Во  имя  Иисуса,  довольно!  Это  хуже  сатанинского  наваждения.  Два   дня
сумасшедшей погони, дважды разнесены в щепы вельботы; собственная твоя  нога
во второй раз выломана из-под тебя;  твоя  злая  тень  исчезла;  все  добрые
ангелы наперебой спешат к тебе с предостережениями;  чего  еще  тебе  нужно?
Неужели мы должны гоняться за этой дьявольской рыбой, покуда она  не  утопит
всех до последнего  человека  из  нашей  команды?  Неужели  мы  позволим  ей
затянуть нас на самое дно морское? Или отбуксировать нас прямо в  пекло?  О,
о! это богохульство продолжать и дальше нечестивую охоту!
   - Старбек, в последние дни я чувствую к тебе какое-то странное  влечение;
с самого того часа, когда - ты помнишь - мы  увидели  нечто  в  глазах  друг
друга. Но в этом деле с китом пусть будет лицо твое  передо  мною,  как  моя
ладонь, - одна ровная безустая поверхность. Ахав  всегда  останется  Ахавом,
друг. Все, что свершается здесь, непреложно предрешено. И ты  и  я,  мы  уже
сыграли когда-то свои роли в этом спектакле, который был поставлен здесь  за
многие миллионы лет до того, как начал катить свои волны этот океан. Глупец!
Я только подчиненный у Судеб, я действую согласно приказу. Гляди и  ты,  мой
старший помощник, не вздумай нарушить  полученный  приказ.  Встаньте  вокруг
меня, люди. Вот перед вами старик, обрубок человека, опирающийся на разбитую
острогу и стоящий на единственной ноге. Это Ахав - его  телесная  часть;  но
душа Ахава - сороконожка, она движется вперед на своих бессчетных  ногах.  Я
чувствую, что натянут до предела, что во мне одна за другой  лопаются  жилы,
точно волокна каната, на котором буксируют  в  шторм  фрегат  с  поломанными
мачтами; быть может, таким я кажусь и вам. Но прежде чем все во мне  лопнет,
вы еще услышите треск; а пока вы его не услышали, знайте,  что  тросы  Ахава
еще буксируют его к его цели. Верите  ли  вы,  люди,  в  то,  что  называете
предзнаменованием? Тогда смейтесь погромче  и  кричите  "бис"!  Ибо  тонущие
предметы дважды всплывают на поверхность, а  потом  подымаются  в  последний
раз, чтобы навсегда уйти в глубину. Так и с Моби Диком - два дня он всплывал
- завтра будет третий. Говорю вам, люди, он подымется  еще  раз,  но  только
затем, чтобы испустить свой последний фонтан. Ну, как? храбрые вы  люди  или
нет?
   - Как сам бесстрашный огонь! - отозвался Стабб.
   - И так же, как он, бездушны, - пробормотал Ахав.
   Затем, когда люди разбрелись по палубе, он продолжал: - Предзнаменования!
А только вчера я говорил это Старбеку над моим разбитым  вельботом.  О,  как
доблестно изгоняю я из чужих сердец то,  что  впивается  в  мое  собственное
сердце! Парс, парс! Нет его! Нет его? А ведь он должен был уйти вперед меня;
но я должен еще раз увидеть его, прежде чем сам смогу погибнуть. Что бы  это
значило? Эта загадка загнала бы в тупик всех адвокатов  на  свете  вместе  с
целой корпорацией призраков-судий; она долбит  мой  мозг,  точно  ястребиный
клюв. Но я, я все же разрешу ее!
   Спустились сумерки, но кита все еще можно было видеть прямо по ветру.
   И снова были взяты рифы у парусов,  и  все  было  точно  так  же,  как  и
накануне ночью; только слышался  чуть  не  до  зари  стук  молотков  и  звон
точильных камней - это  при  свете  фонарей  люди  трудились  над  полной  и
тщательной  оснасткой  запасных  вельботов  и  затачивали  новые  гарпуны  и
остроги, готовясь к  завтрашнему  дню.  Плотник  покуда  мастерил  Ахаву  из
перебитого киля его вельбота новую ногу; а между  тем  сам  капитан,  как  и
накануне, всю ночь недвижно простоял у себя на пороге;  и  его  скрытый  под
опущенной шляпой взор, точно гелиотроп, был повернут в нетерпении на восток,
навстречу первым лучам солнца.

   Глава CXXXV

   ПОГОНЯ, ДЕНЬ ТРЕТИЙ

   Взошла свежая и ясная заря третьего дня; и снова одинокого ночного стража
на фок-мачте сменили добр