слями туша  разрезает  воду,  словно  мшистый  обломок
скалы, отколовшийся у Патагонских берегов. Отвесная струя его фонтана  мощна
и черна, как сажа; при виде такого столба дыма можно подумать, что внизу,  в
котлах, варится славный  ужин.  Морские  птицы  поклевывают  рачков,  мелких
крабов и прочие морские лакомства и  сласти,  которые  настоящий  кит  часто
таскает на своей смертоносной спине. А  тем  временем  толстогубый  левиафан
несется вперед, разрезая пучину и оставляя  за  собой  целые  тонны  взбитой
белой пены, а легкий вельбот  подле  него  ныряет  по  волнам,  будто  утлая
лодчонка, затянутая под гребное колесо океанского парохода.  Все  в  бешеном
движении  на  переднем  плане  картины;  но  позади,  образуя   великолепный
художественный контраст, виднеется зеркальная поверхность заштилевшего моря,
обвисшие, обмякшие паруса бессильного судна и недвижная масса убитого кита -
покоренная крепость, над которой  лениво  развевается  знаменем  победителей
китобойный флаг на длинном шесте, воткнутом в китовое дыхало.
   Что за художник был - или есть - Гарнери, я  не  знаю.  Но  даю  руку  на
отсечение, он либо на личном опыте  ознакомился  со  своим  предметом,  либо
получил ценнейшие наставления от какого-нибудь бывалого  китолова.  Французы
вообще превосходно передают  на  полотне  действие.  Ступайте,  изучите  всю
европейскую живопись - где еще  вы  найдете  такую  галерею  животрепещущего
движения на полотнах, как  в  триумфальном  зале  Версальского  дворца,  где
зритель очертя голову прокладывает себе путь через великие сражения Франции,
где каждая шпага кажется вспышкой северного сияния, а вооруженные  короли  и
императоры один за другим проносятся мимо,  точно  коронованные  кентавры  в
кавалерийской атаке? В этой галерее по праву должно быть  отведено  место  и
для морских сражений Гарнери.
   Прирожденный талант французов ко всему картинному особенно ярко проявился
в полотнах и гравюрах, изображающих промысловые сцены. Не обладая и  десятой
долей английского опыта в китобойном  деле  или  сотой  долей  американского
опыта,  они  тем  не  менее  умудрились  обставить  обе  эти  нации,  создав
единственные  законченные  изображения,  хоть  в  какой-то  мере  передающие
подлинную атмосферу промысла. Английские и американские  рисовальщики  китов
по большей части удовлетворяются  застывшими  очертаниями  предметов,  вроде
заштрихованного китового силуэта, а это в конечном счете не более  эффектно,
чем силуэт египетской пирамиды.  Даже  достославный  Скорсби,  непререкаемый
авторитет во всем, что касается настоящего кита, снабдив  нас  его  парадным
портретом во весь рост и двумя-тремя искусными миниатюрами нарвалов и  бурых
дельфинов,  тут  же  подсовывает  нам  целую  серию  классических  гравюр  с
изображением  шлюпочных   багров,   фленшерных   ножей   и   крючьев   и   с
микроскопической доскональностью Левенгука передает на рассмотрение озябшему
свету девяносто шесть факсимиле увеличенных снежных кристаллов Арктики. Я не
хочу умалять заслуги этого выдающегося путешественника  (я  сам  чту  в  нем
ветерана), однако,  несомненно,  что  в  таком  важном  деле  он  только  по
недосмотру  не  приводит  в  подтверждение   подлинности   каждой   снежинки
письменного показания под  присягой,  снятого  в  присутствии  гренландского
мирового судьи.
   Вдобавок к тем двум превосходным гравюрам с картин Гарнери существуют еще
две достойные внимания французские гравюры, выполненные  человеком,  который
подписывается "А. Дюран". Одна из них, хоть и не вполне  соответствует  теме
настоящего рассуждения, тем не менее заслуживает упоминания в иной связи. На
ней изображен безмятежный  полдень  у  острова  Тихого  океана:  французский
китобоец стоит в спокойной бухте на якоре, лениво  принимая  на  борт  запас
пресной воды, праздные паруса корабля и узкие листья пальм на  заднем  плане
бессильно повисли в безветренном воздухе. Впечатление  очень  сильное,  если
помнить, что перед тобою мужественные китоловы в одном  из  редких  для  них
приютов восточного отдохновения. На второй гравюре изображено  совсем  иное:
судно, остановившее свой бег посреди океана, в  самой  гуще  левиафанической
жизни, с большим настоящим китом у  борта,  так  что  сам  корабль,  занятый
разделкой туши,  кажется  пришвартованным  к  морскому  исполину,  словно  к
пристани, а от его борта поспешно  отваливает  вельбот,  чтобы  пуститься  в
погоню за китами, которые виднеются  на  заднем  плане.  Гарпуны  и  остроги
наготове, трое гребцов устанавливают мачту, а маленький вельбот на  внезапно
налетевшей волне высунулся до половины  из  воды,  точно  вставшая  на  дыбы
лошадь. Над кораблем, словно над целой слободой кузниц,  поднимаются  адские
клубы дыма - это вываривают китовую тушу, а с наветренной стороны  наплывает
черная туча, сулящая шквал  и  дождь  и  призывающая  разгоряченных  моряков
торопиться.

   Глава LVII

   КИТЫ В КРАСКАХ;
   КИТЫ КОСТЯНЫЕ, ДЕРЕВЯННЫЕ,
   ЖЕСТЯНЫЕ И КАМЕННЫЕ;
   КИТЫ В ГОРАХ;
   КИТЫ СРЕДИ ЗВЕЗД

   Быть может, вы встречали в Лондоне на  Тауэр-Хилле,  как  идти  к  докам,
калеку-нищего  (или  "верпа",  как  говорят  моряки),   держащего   в   руке
размалеванную дощечку с изображением трагической сцены, во время которой  он
потерял ногу. Там нарисованы три  кита  и  три  вельбота,  один  из  которых
(содержащий,  как  предполагается,  ныне  недостающую  ногу   во   всей   ее
первоначальной целости) зажат  в  сокрушительных  челюстях  переднего  кита.
Сколько раз за последние десять лет протягивал он, говорят, эту  картинку  и
показывал свой обрубок, но никто  не  желал  ему  верить.  И  только  теперь
наконец восторжествовала для него справедливость.  Его  три  кита  оказались
ничуть не  хуже  любых  других  китов  Уоппинга,  а  его  обрубок  не  менее
достоверен, чем любой пень на вырубках Запада. Но и стоя до конца дней своих
на деревянной ноге, словно на  переносной  трибуне,  несчастный  китобой  не
произносит с нее подстрекательских речей, но горестно созерцает  собственное
увечье.
   Повсюду на Тихом океане, а также в  Нантакете,  и  в  Нью-Бедфорде,  и  в
Сэг-Харборе можно наткнуться на живые изображения китов и промысловых  сцен,
нацарапанные самими китобоями на кашалотовых зубах или на дамских  корсетных
планшетках, изготовляемых из китового уса, и  на  тому  подобных  диковинных
поделках, которые китоловы весьма искусно  вырезают  из  грубого  природного
материала в часы своего  океанского  досуга.  У  некоторых  моряков  имеются
специальные коробочки  с  тонкими  инструментами,  наподобие  зубоврачебных,
особо предназначенными для резьбы по кости. Но большинство из них пользуется
только складными ножами; и при помощи этого  почти  всемогущего  матросского
орудия они изобразят вам все, что угодно, все, что  только  может  измыслить
простая морская душа.
   Длительное  изгнание  из  пределов  христианского  цивилизованного   мира
неизбежно приводит человека в то состояние, в  какое  ввергнул  его  некогда
господь бог, а именно в  состояние  так  называемого  варварства.  Настоящий
китобой - это варвар,  не  хуже  какого-нибудь  ирокеза.  Я  и  сам  варвар,
подчиняюсь  одному  только  царю  каннибалов,  да  и   против   того   готов
взбунтоваться всякую минуту.
   От прочих людей домоседа-варвара отличает редкое прилежание  в  ремеслах.
Древняя гавайская боевая дубинка или весло-острога, украшенные самой что  ни
на есть замысловатой и  диковинной  резьбой,  представляют  собой  такое  же
великое достижение человеческого упорства, как и  Латинский  Лексикон.  Ведь
вся эта  сказочная  путаница  деревянных  кружев  была  создана  при  помощи
какого-нибудь осколка раковины или акульего зуба; она стоила долгих, упорных
лет долгого, упорного труда.
   С белым варваром-мореплавателем дело  обстоит  точно  так  же,  как  и  с
варваром-гавайцем. С тем же самым удивительным долготерпением и тем же самым
единственным акульим зубом-ножом вырежет он вам  свою  костяную  скульптуру,
быть может, не столь искусно, но столь же густо покрыв  ее  узорами,  как  и
древний дикарь-грек, трудившийся над щитом  Ахилла,  и  придаст  ей  тот  же
варварский и соблазнительный дух, какими полны  гравюры  славного  немецкого
дикаря Альбрехта Дюрера.
   Киты деревянные, то есть киты, вырезанные в  профиль  из  темных  брусков
благородной древесины, которая в Южных морях идет  на  изготовление  оружия,
нередко  встречаются  в  кубриках  американских  китобойцев.  Иные  из   них
выполнены с большим искусством.
   В старинных островерхих загородных домах можно  видеть  иногда  бронзовых
китов, подвешенных за хвост вместо дверного  молотка.  Тут  все  зависит  от
привратника; если он склонен к сонливости, то  лучше  всего  воспользоваться
"китом-наковальней". Однако эти молоточные  киты  редко  представляют  собой
ценность с точки зрения их правдоподобия. На  шпилях  некоторых  старомодных
церквей можно увидеть жестяных китов, установленных там в качестве флюгеров,
но они вознесены на такую высоту  и  к  тому  же,  в  сущности  говоря,  так
очевидно несут на себе надпись "Руками не трогать", что рассмотреть  их  как
следует невозможно и судить об их достоинствах затруднительно.
   На костлявых, ребристых участках земли, там, где у подножия  высоких  гор
причудливыми грудами разбросаны по  равнинам  обломки  скал,  нередко  можно
встретить  застывшие  формы,  подобные  окаменевшим  левиафанам,  наполовину
погруженным в море травы, которая ветреным днем зыбится вокруг  них  кольцом
зеленых бурунов.
   В гористой местности, где путешественника неизменно окружают  возвышенные
амфитеатры, в изломанных очертаниях гор там и сям можно заметить по  дороге,
если найти удачное место, едва различимый  силуэт  кита.  Но  только,  чтобы
увидеть его, нужно быть китобоем до мозга костей; кроме того, если вы хотите
вернуться и взглянуть на него еще  раз,  необходимо  заблаговременно  засечь
точную широту и долготу того места, откуда вы его  в  первый  раз  заметили,
потому что зрелища эти всецело являются игрой случая, и  вторичное  открытие
вашего прежнего местонахождения потребует немалых трудов; подобно  тому  как
Соломоновы острова по. сей день для нас terra incognita(1), хотя там некогда
прохаживался в своих крахмальных брыжах Менданья и их  описывал  еще  старик
Фигероа.
   Когда же возвышенный предмет заставит нас устремить взор ввысь, то и там,
в небесах, среди звезд, вы увидите  очертания  великих  китов  и  китобойных
кораблей: так восточные народы, из года  в  год  занятые  мыслями  о  войне,
видели в облаках целые сражающиеся армии. На Севере я гонялся вокруг  Полюса
за левиафаном, который кружился  и  кружился,  уходя  от  меня  в  сверкании
светящихся точек,  впервые  его  для  меня  очертивших.  А  под  лучезарными
антарктическими небесами я на  борту  Корабля  Арго  уносился  в  погоню  за
звездным Китом далеко за крайние пределы Гидры и Летучей Рыбы.
   О, если бы мне, натянув  удила-якорь  и  вонзив  шпоры-гарпуны,  оседлать
этого кита и взвиться на нем над небесными вершинами, чтобы  своими  глазами
посмотреть, правда ли, что бессчетные райские шатры  разбиты  там,  куда  не
достигает мой смертный взор!

   Глава LVIII

   ПЛАНКТОН

   Взяв от островов Крозе курс на северо-восток, мы вскоре  очутились  среди
обширных лугов "брита" - размельченной  желтой  планктонной  массы,  которая
идет в пищу настоящим китам. Повсюду на многие-многие мили
   ----------------------------(1) Неизвестная земля (лат.). колыхалась  она
вокруг нас, будто мы плыли по безбрежному полю спелой золотистой пшеницы.
   На второй день нам стали попадаться настоящие  киты,  не  представлявшие,
однако, соблазна для охотника за кашалотами  "Пекода";  разинув  пасти,  они
лениво плавали в клубах планктона, и он застревал на волокнистой бахроме  их
губ,  напоминавшей  какие-то  удивительные  жалюзи,  в  то  время  как  вода
беспрепятственно вытекала наружу.
   Словно  косцы  на  заре,  которые  плечом  к  плечу  с  тихим   шуршанием
прокладывают себе путь в высокой росистой траве, плыли эти чудовища, издавая
странный травянистый, режущий звук и оставляя позади  себя  в  желтых  водах
бесконечные голубые прокосы(1).
   Однако,  пожалуй,  один  только  этот  звук,  который  они   производили,
отцеживая "брит", и напоминал о косарях. На взгляд  же  их  огромные  черные
туши, особенно когда они на  мгновение  застывали  в  неподвижности,  больше
всего походили на безжизненные каменные глыбы. И как на  широких  охотничьих
просторах Индии приезжий человек может  пройти  иной  раз  по  равнине  мимо
спящего слона, даже не подозревая о том, что это слон,  и  принимая  его  за
голую черную возвышенность, так случается и с тем, кто впервые видит на море
этих левиафанов. И даже когда наконец вы все-таки убеждаетесь, что это киты,
все равно бывает очень трудно поверить,  чтобы  столь  безмерно  разросшаяся
масса была одушевлена такой же жизнью, какая живет в собаке или в лошади.
   И в самом деле, к обитателям морской пучины трудно относиться так же, как
и к земным тварям. Ибо хотя в старину  многие  натуралисты  утверждали,  что
каждая земная тварь имеет свое соответствие в море; и хотя,  быть  может,  в
общем и целом именно так оно и есть, - все же, если  перейти  к  частностям,
где, например, найти в океане рыбу, которая по  характеру  была  бы  подобна
нашей доброй и умной собаке? Разве только вот во  всеми  проклинаемой  акуле
можно усмотреть с ней какое-то видовое сходство.
   Однако, несмотря на то, что люди сухопутных  профессий  обычно  питают  к
жителям морей самые недруже--------------------------(1) Эта  часть  океана,
известная среди мореплавателей под названием "Бразильские  банки",  получила
такое имя не потому, что там,  как,  например,  на  Ньюфаундлендской  банке,
имеются  мели,  а  из-за  своеобразного  сходства   с   травянистым   лугом,
объясняющегося постоянным присутствием в этих широтах огромных плавучих масс
планктона,  вследствие  чего  также  здесь  нередко  ведется   промысел   на
настоящего кита. - Примеч. автора. ственные, неприязненные чувства; несмотря
на то, что морские глубины для  нас  извечная  terra  incognita,  и  Колумбу
понадобилось проплыть над бессчетными неизвестными мирами для  того  только,
чтобы открыть один поверхностный неизвестный мир на Западе; несмотря на  то,
что  заведомо  самые  ужасные  несчастья  по  большей  части   постигали   с
незапамятных времен многие тысячи людей, пускавшихся в плавание по морям; и,
наконец,  как  бы  ни  хвастался  младенец-человек   своими   познаниями   и
искусствами и как бы ни  множились  эти  познания  и  искусства  с  течением
льстивого времени, - все равно на веки вечные, до самого судного дня,  будет
море измываться над людьми, губить человеческие жизни  и  в  пыль  разносить
гордые, крепкие фрегаты, хотя, беспрестанно испытывая одни и те же ощущения,
человек утратил в конце концов  первоначальное  чувство  ужаса,  естественно
вызываемого морем.
   Первый  известный  нам  корабль  плавал  по  океану,  который   с   чисто
португальской мстительностью залил весь мир, не оставив в  живых  ни  единой
вдовы. Тот же самый океан колышется вокруг нас и сегодня, тот же самый океан
и в этом году разбивает наши корабли. Да, да, о  неразумные  смертные,  Ноев
потоп еще не окончен, он и по сей день покрывает две трети  нашего  славного
мира.
   Чем же это так разнятся между собой море и суша, если земное  чудо  -  на
воде уж совсем и не чудо? Сверхъестественный ужас объял евреев, когда  живая
земля разверзлась под ногами Корея и его сообщников и поглотила их навеки, а
ведь в наше время ни одного дня не обходится без того, чтобы живое  море  не
разверзлось  точно  таким  же  образом  и  не  поглотило  корабли  вместе  с
экипажами.
   Но море враждебно не только человеку, который ему чужд, оно жестоко  и  к
своим детищам; превосходя коварство того хозяина-перса,  что  зарезал  своих
гостей, оно безжалостно даже  к  тем  созданиям,  коих  оно  само  породило.
Подобно свирепой тигрице, мечущейся в джунглях, которая  способна  придушить
ненароком собственных  детенышей,  море  выбрасывает  на  скалы  даже  самых
могучих китов и оставляет их там валяться подле  жалких  обломков  разбитого
корабля. Море не  знает  милосердия,  не  знает  иной  власти,  кроме  своей
собственной. Храпя и фыркая, словно взбесившийся боевой скакун  без  седока,
разливается по нашей планете самовластный океан.
   Вы  только  подумайте,  до  чего  коварно  море:  самые  жуткие  существа
проплывают под водой почти незаметные, предательски прячась под божественной
синевой.  А  как  блистательно  красивы  бывают  порой  свирепейшие  из  его
обитателей, например, акула, во всем совершенстве своего  облика.  Подумайте
также о кровожадности, царящей в море, ведь все его обитатели охотятся  друг
за другом и от сотворения мира ведут между собой кровавую войну.
   Подумайте обо всем этом, а  затем  взгляните  на  нашу  зеленую,  добрую,
смирную землю - сравните их, море и землю, не замечаете ли вы тут  странного
сходства с тем, что внутри  вас?  Ибо  как  ужасный  океан  со  всех  сторон
окружает цветущую землю, так и в душе  у  человека  есть  свой  Таити,  свой
островок радости и покоя, а вокруг него бушуют  бессчетные  ужасы  неведомой
жизни. Упаси тебя бог, человек! Не вздумай покинуть этот остров и  пуститься
в плавание. Возврата не будет!

   Глава LIX

   СПРУТ

   Медленно пробираясь через планктонные поля,  "Пекод"  по-прежнему  держал
курс на северо-восток, по направлению к острову Ява; легкий ветер гнал судно
вперед, и три высокие заостренные мачты покачивались над зеркальными водами,
точно три гибкие пальмы  на  равнине.  И  по-прежнему  серебристыми  лунными
ночами на горизонте изредка появлялся одинокий манящий фонтан.
   Но однажды прозрачным синим утром, когда какая-то нездешняя тишь  повисла
над морем, чуждая, однако, мертвого застоя; когда  солнечные  блики  длинной
полосой легли на воду,  словно  кто-то  приложил  к  волнам  золотой  палец,
призывая хранить тайну;  когда  искристые  волны  бесшумно  катились  вдаль,
перешептываясь на бегу; в этой глубокой тишине, царившей всюду, куда  хватал
глаз, чернокожему Дэггу, стоявшему дозором  на  верхушке  грот-мачты,  вдруг
предстало странное видение.
   Далеко впереди со дна морского медленно всплывала какая-то белая масса и,
поднимаясь все ближе и ближе к поверхности, освобождаясь из-под синевы волн,
белела теперь прямо по курсу,  словно  скатившаяся  с  гор  снежная  лавина.
Мгновение она сверкала перед ним, а потом так же медленно стала  погружаться
и исчезла. Потом снова подмялась, белея в волнах. На кита не похоже; а вдруг
это все-таки Моби Дик? - подумал Дэггу. Белый призрак снова ушел в  глубину,
и когда он на этот раз показался опять, негр испустил  пронзительный  вопль,
точно кинжалом полоснув дремотную тишину:
   - Вон! Вон он! Всплывает! Прямо по курсу! Белый Кит, Белый Кит!
   В тот же миг ринулись к брасам матросы, точно  роящиеся  пчелы  к  веткам
дерева. Ахав с непокрытой головой стоял в лучах утреннего солнца у бушприта,
отведя за спину руки, чтобы в любой момент подать знак рулевому, и в  жадном
нетерпении глядел туда, куда указывала в вышине неподвижная  вытянутая  рука
Дэггу.
   Кто знает, может быть,  это  немой  одинокий  фонтан  своими  неизменными
возникновениями исподволь так воздействовал на  Ахава,  что  тот  готов  был
теперь связать представление о покое и тишине  с  образом  ненавистного  ему
кита; или, может быть, его обмануло собственное нетерпение;  как  бы  то  ни
было, но едва только он разглядел в волнах белую массу, он в, тот же миг дал
спешную команду спускать вельботы.
   Четыре вельбота вскоре  закачались  на  волнах  и,  возглавляемые  личной
шлюпкой Ахава, торопливо устремились за добычей. А она  между  тем  скрылась
под водой. Подняв весла, мы ожида