можно
назвать: I. {Серого дельфина;} II. {Черного дельфина;} III.  {Нарвала;}  IV.
{Кита-убийцу;} V. {Рыбу-молот}.
   КНИГА II {(in Octavo)}. Глава I {(Серый дельфин)}. Несмотря на то что эта
рыба, чье громкое, звучное дыхание, вернее, пыхтение, вошло на суше  даже  в
поговорку, широко известна как обитатель глубин, тем не менее  в  народе  ее
обычно  китом  не  считают.  Но  поскольку  она  обладает  всеми   основными
отличительными чертами левиафанов, большинство натуралистов включают ее в их
число. Она отличается умеренными размерами {in Octavo}, варьирующимися между
пятнадцатью и двадцатью пятью футами в  длину  и  соответствующими  объемами
талии. Плавает стадами; специальным объектом охоты никогда не была,  хотя  у
нее довольно много жиру, вполне пригодного для освещения. Некоторые  китобои
считают серых дельфинов предвестниками приближения великого кашалота.
   КНИГА II {(in  Octavo)}.  Глава  II  {(Черный  дельфин)}.  Я  повсеместно
пользуюсь           для           китов           названиями,            под
кото---------------------------------------(1) Причина, по которой эта книга
не обозначена как in Quarto, очевидна. Дело в том, что относящиеся сюда киты
хотя и не так крупны, как киты предыдущего раздела, все же сохраняют в своем
теле пропорциональное им подобие, тогда как у переплетчиков том in Quarto  в
отличие от томов in Octavo при меньших размерах разнится от томов  in  Folio
также и по форме. -  Примеч.  автора.  рыми  те  известны  среди  рыбаков  и
китоловов, потому что в целом считаю эти имена наиболее подходящими.  В  тех
же случаях, когда название окажется расплывчатым и невыразительным, я отмечу
это и предложу свой вариант. Так, например, обстоит дело с черным дельфином,
поскольку черный цвет, как правило, характерен для  всех  китообразных.  Так
что можете в данном случае пользоваться названием "кит-гиена", если оно  вас
устраивает. Прожорливость кита-гиены широко известна, а тому обстоятельству,
что  углы  его  рта   загнуты   кверху,   он   обязан   своей   непреходящей
мефистофельской  усмешкой.  Этот  кит  достигает  в  среднем  шестнадцати  -
восемнадцати футов в длину. Встречается почти под всеми широтами. Плывя,  он
каким-то особым образом выставляет  из  воды  крючковатый  спинной  плавник,
чем-то напоминающий римский нос. Когда ничего более выгодного под рукой нет,
китоловы бьют иногда и кита-гиену, чтобы пополнить запасы дешевого жира  для
домашних нужд - ведь некоторые экономные хозяева жгут у себя дома, когда нет
гостей,  вместо  ароматного  воска  вонючие  сальные  свечи.   Несмотря   на
незначительную толщину жирового слоя,  эти  киты  дают  иногда  до  тридцати
галлонов ворвани.
   КНИГА II {(in Octavo)}.  Глава  III  {(Нарвал},  иначе  говоря,  {Носатый
кит)}.  Еще   один   любопытный   пример   неподходящего   названия,   своим
происхождением, вероятно,  обязанного  своеобразному  рогу,  который  прежде
принимали  за  длинный,  острый  нос.  Это  животное  имеет  в  длину  около
шестнадцати футов, а рог его  в  среднем  насчитывает  футов  пять,  хотя  в
отдельных случаях достигает десяти и даже пятнадцати футов.  Строго  говоря,
это не рог, а удлиненный клык, торчащий  у  него  из  пасти  в  направлении,
слегка отклоняющемся  от  горизонтального.  Но  он  растет  только  с  левой
стороны, а это придает его владельцу какой-то  зловещий  облик  и  некоторое
сходство с неуклюжим левшой. Каково непосредственное назначение этого белого
рога, этой костяной остроги, - трудно сказать. Нарвал не пользуется им в тех
целях, в каких употребляют свои острые носы меч-рыба  и  рыба-игла;  правда,
некоторые мореплаватели считают, что рог у  нарвала  вместо  граблей,  чтобы
взрывать им морское дно в поисках пищи. А вот Чарли  Коффин  утверждал,  что
рог  служит  нарвалу  для  взламывания  льда:  когда  нарвал,  всплывая   на
поверхность в полярных морях, обнаруживает,  что  море  затянуто  льдом,  он
протыкает его своим рогом и так пробивается на воздух. Но правильность  этих
предположений доказать невозможно. Я же лично полагаю,  что,  каково  бы  ни
было фактическое назначение этого одностороннего нарвальего  рога,  в  любом
случае, он мог бы служить нарвалу отличным ножом для  разрезания  памфлетов,
Насколько я знаю, нарвала называют также клыкастым китом,  рогатым  китом  и
китом-единорогом. Он, безусловно, является  еще  одним  любопытным  примером
единорожия, которое встречается почти во всех областях животного царства.  У
старинных авторов-монахов я читал, что рог этого самого  морского  единорога
считался в те  времена  великим  противоядием  от  любой  отравы,  и  потому
изготовление снадобий из него приносило немалые доходы. Выпаривали  из  него
также летучие нюхательные соли для припадочных леди, все  равно  как  теперь
делают их из  оленьих  пантов.  Когда-то  рог  нарвала  признавался  большой
редкостью и вызывал всеобщее любопытство. В старинном готическом фолианте  я
прочел о том, как сэр Мартин Фробишер возвратился  из  плавания,  в  которое
королева Бэсс провожала его, любезно  махая  из  окошка  Гринвичского  замка
своей унизанной бриллиантами ручкой, пока его отважный корабль спускался  по
Темзе: "Когда сэр Мартин вернулся из этого плавания, - говорится в старинном
фолианте, - коленопреклоненный, преподнес он ее величеству чудовищно длинный
рог нарвала, в течение долгого времени после этого  висевший  в  Виндзорском
замке". В то же время один ирландский автор утверждает, что и  граф  Лестер,
также  коленопреклоненный,  преподнес  ее  величеству  рог,   принадлежавший
какому-то наземному животному из породы единорогов.
   С  виду  нарвал  очень  живописен  и  немного  похож  на   леопарда,   он
молочно-белого цвета, с отчетливо выделяющимися  круглыми  и  продолговатыми
черными пятнами. Жир у него высокого качества, чистый и прозрачный,  но  его
мало, и поэтому на нарвала охотятся редко. Обитает он  по  большей  части  в
полярных водах.
   КНИГА II {(in} {Octavo)}. Глава IV {(Кит-убийца)}. Жителям Нантакета мало
что известно об этом ките, а ученым-натуралистам и того меньше. Я видел  его
только издали и, насколько могу судить,  по  размерам  он  близок  к  серому
дельфину. Он чрезвычайно свиреп - таким только на Фиджи и место.  Иногда  он
ухватывает за губу большого кита {in Folio} и висит на нем,  словно  пиявка,
покуда не измучит исполина до смерти. На  кита-убийцу  не  охотятся,  и  мне
никогда не приходилось слышать о том, какого качества у него жир. Имя  этого
кита не может не вызвать протеста своей неопределенностью. Ибо все мы, и  на
суше, и на море, убийцы, включая бонапартов и акул.
   КНИГА II {(in Octavo)}. Глава V {(Рыба-молот)}.  Этот  джентльмен  широко
известен благодаря хвосту, которым он  колотит  своих  врагов,  как  учитель
колотит линейкой школьников. Он устраивается на  спине  кита  {in  Folio}  и
плывет на нем  верхом,  оплачивая  свой  проезд  трепкой,  подобно  школьным
учителям,  которые  продвигаются  в  жизни  с  помощью  тех  же  средств.  О
рыбе-молоте известно еще меньше, чем о ките-убийце. Оба они  -  вне  закона,
даже в беззаконных морях.
   На этом кончается КНИГА II {(in} {Octavo)} и начинается  КНИГА  III  {(in
Duodecimo)}.
   IN  DUODECIMO.  Сюда  относятся  малые  киты:   I.   {Ура-дельфин;}   II.
{Дельфин-пират;} III. {Белорылый дельфин}.
   Тем, кто не  углублялся  специально  в  изучение  этого  предмета,  может
показаться странным, что рыбы, обычно не превосходящие четырех-пяти футов  в
длину, оказались в одной шеренге с КИТАМИ, ведь это слово в его общепринятом
значении всегда содержит  понятие  грандиозности.  Тем  не  менее  существа,
перечисленные выше под рубрикой in Duodecimo,  безусловно  являются  китами,
так как подходят под мое определение кита - как рыбы,  пускающей  фонтаны  и
обладающей горизонтальной лопастью хвоста.
   КНИГА III {(in Duodecimo)}. Глава  I  {(Ура-дельфин)}.  Это  обыкновенный
бурый дельфин, который встречается на земном шаре почти повсеместно. Имя это
я выбрал для него сам; дело в том, что существует  несколько  разновидностей
бурых дельфинов и нужно же как-то различать их. Я назвал его так, потому что
эти дельфины всегда плавают по морю  шумными  веселыми  стаями,  то  и  дело
взмывая ввысь, словно шапки над толпой в день Четвертого июля. Мореплаватели
радостно приветствуют их появление, когда они, играючи, перелетают  с  волны
на волну. Встреча с ними считается добрым знаком. И если сами вы не издадите
троекратного "ура" при виде этих резвых рыб, то - да поможет  вам  бог;  ибо
вам  неведом  дух  божественного   веселья.   Один   откормленный,   толстый
ура-дельфин  дает  один  галлон  отличной  ворвани.  Но  особенную  ценность
представляет прозрачное и нежное вещество, добываемое из его  челюстей.  Оно
пользуется большим спросом у ювелиров и часовщиков. А  матросы  натирают  им
свои оселки. К тому же, как вы знаете, мясо дельфинов приятно на вкус.  Быть
может, вы никогда не замечали, что дельфин пускает  фонтаны.  Действительно,
фонтан дельфина очень невысок, так что  его  довольно  трудно  заметить.  Но
все-таки проследите, когда в следующий раз их увидите, и тогда  вы  поймете,
что перед вами просто великий кашалот в миниатюре,
   КНИГА III {(in Duodecimo)}. Глава  II  {(Дельфин-пират)}.  Очень  свиреп.
Встречается,  по-моему,  только  в  Тихом   океане.   Он   немного   крупнее
ура-дельфина, но имеет приблизительно такой же облик. Если его разозлить, он
и акулы не побоится. Много раз случалось мне пускаться за ним в  погоню,  но
никогда еще я не видел, чтобы его изловили.
   КНИГА III {(in Duodecimo)}. Глава  III  {(Белорылый  дельфин)}.  Наиболее
крупный из бурых дельфинов; насколько можно  судить,  встречается  только  в
Тихом океане. До последнего времени был известен под  именем,  которое  дали
ему английские китоловы, - дельфин настоящего  кита,  -  на  основании  того
обстоятельства, что он постоянно сопровождает упомянутого китообразного.  По
форме он несколько отличается от  ура-дельфина,  у  него  нет  той  приятной
округлости талии; можно сказать, фигура у него поджарая,  джентльменская.  У
него нет спинных плавников (у большинства дельфинов они имеются), зато  есть
изящный хвост и грустные индейские карие очи. Вот только  рыло  его  портит.
Спина у него до самых боковых  плавников  черная  как  смоль,  и  отчетливая
полоса, словно ватерлиния на корпусе корабля,  опоясывает  его  от  носа  до
кормы, строго разграничивая два  цвета  -  черный  наверху  и  белый  внизу.
Белизна захватывает часть головы и целиком всю  пасть  -  рыльце  у  него  в
пушку, точно он только что наносил преступный визит на мельницу и втихомолку
совал там нос по сусекам. В высшей степени подлый и  вороватый  вид!  Жир  у
него такой же, как и у обычного дельфина.

   ***

   Дальше, чем {in Duodecimo}, эта классификация не идет, потому  что  бурые
дельфины  -  самые  мелкие  из  китообразных.  Итак,  выше  перечислены  все
мало-мальски примечательные левиафаны. Однако, помимо  них,  существует  еще
целое сонмище каких-то мифических, неуловимых, никому не  ведомых  китов,  о
которых я, как  американский  китолов,  знаю  только  понаслышке.  Я  сейчас
перечислю их, пользуясь теми именами, которые в ходу у нас в  кубрике;  быть
может, этот перечень сослужит службу  для  будущих  исследователей,  которые
пожелают довести  до  конца  то,  что  я  здесь  начал.  Если  в  дальнейшем
какой-либо из нижеперечисленных китов будет выловлен и  обмерен,  его  можно
будет легко внести в настоящую систему в соответствии с его габаритами - {in
Folio,  in  Octavo}  или  {in  Duodecimo}.  Итак:  Бутылконос,   Кит-Колода,
Кит-Олух, Капский кит, Главный кит, Пушечный кит,  Тощий  кит,  Кит-Медяник,
Слоновый кит, Айсберговый кит, Моллюсковый кит, Синий кит и т.д.  и  т.п.  У
исландских, голландских и староанглийских авторов можно почерпнуть еще более
длинные перечни никому не известных китов, награжденных самыми  невероятными
и самыми неудобопроизносимыми названиями. Но я опускаю  их,  как  совершенно
устаревшие; более того, у меня даже  есть  основания  подозревать,  что  это
всего лишь пустые звуки, полные левиафанизма, но ничего не означающие.
   В заключение я повторю то, что уже заявлял вначале: моя классификация  не
будет здесь, в один присест, доведена до полного завершения. Как  видите,  я
свое слово сдержал. Однако на этом я теперь бросаю свою систему,  не  доведя
ее до конца, подобно тому как брошен незавершенным великий Кельнский  собор,
на недостроенной башне которого так и остались краны и лебедки.  Ибо  только
мелкие  сооружения  доводит  до  конца  начавший  строительство  архитектор,
истинно же великие постройки всегда оставляют ключевой камень потомству! Вся
эта книга - не более как проект, вернее, даже набросок  проекта.  О,  Время,
Силы, Терпение и Звонкая монета!



   Глава XXXIII

   СПЕКСИНДЕР

   Здесь  будет  уместно  упомянуть  о  некотором  своеобразии   в   составе
командиров китобойца, связанном с  наличием  на  нем  ранга  гарпунеров,  не
известного ни одной флотилии, кроме китобойных.
   Гарпунщик издавна считался на корабле фигурой очень значительной,  о  чем
свидетельствует тот факт, что когда-то два с лишним столетия тому  назад,  в
старинном голландском флоте  командование  китобойцем  не  сосредоточивалось
целиком в руках одного человека, ныне именуемого  капитаном,  а  разделялось
между ним и другим командиром,  носившим  имя  "спексиндер".  Буквально  это
слово означает "разрубатели сала", но впоследствии  оно  приобрело  значение
"главный гарпунщик". В те  времена  власть  капитана  ограничивалась  только
вопросами навигации и общего управления судном; а  там,  где  дело  касалось
китового промысла и всего, что с этим связано, там  верховным  владыкой  был
спексиндер, главный гарпунщик. У англичан в Гренландской китобойной флотилии
этот старинный чин под искаженным названием "спекшионир" существует и по сей
день, но прежнее величие его прежалостным образом урезано. Теперь это просто
старший гарпунщик; и как таковой он является всего  лишь  одним  из  младших
подчиненных капитана. Но все-таки, поскольку успех плавания в  большой  мере
зависит от деятельности гарпунщика, тем более что  у  американских  китобоев
гарпунщик это не только главное действующее лицо на борту вельбота, но также
- при определенных обстоятельствах (ночные вахты в промысловых областях) - и
командир на палубе  корабля,  в  связи  со  всем  этим  великая  корабельная
политическая доктрина требует, чтобы он жил не  в  кубрике,  а  отдельно  от
матросов и почитался среди них как старший в деле;  хотя  матросы-то  всегда
относятся к нему без должного почтения, как к равному.
   Основное различие между командиром и матросом в море таково: первый живет
на юте, второй - на баке. Потому-то на китобойном судне, так  же  как  и  на
торговом,  помощники  селятся  вместе  с   капитаном;   а   на   большинстве
американских китобойцев и гарпунеры тоже размещаются в кормовой части судна.
А это значит, что они  едят  за  капитанским  столом  и  спят  в  помещении,
косвенно сообщающемся с капитанским.
   Несмотря на то что  длительность  южных  китобойных  рейсов  (значительно
более долгих, чем всякое иное  плавание,  предпринимавшееся  человеком),  их
небывалые опасности и общность интересов у членов  экипажа,  когда  все,  от
первого до последнего, зависят не от установленного жалованья,  а  от  общей
бдительности, неустрашимости и усердной работы; несмотря на то что  все  это
иной  раз  действительно  приводит  на  китобойце  к  некоторому   смягчению
корабельной дисциплины, - тем не менее, какой бы патриархальной ни  казались
здесь в отдельных  простейших  случаях  совместная  жизнь  экипажа,  строгие
порядки на баке - по крайней мере  внешне  -  редко  подвергаются  заметному
послаблению и никогда, ни при каких  условиях  не  отменяются.  И  часто  на
нантакетском судне можно видеть, как шкипер вышагивает по  шканцам  с  такой
величественной важностью, какой  не  встретишь  и  в  военном  флоте,  да  и
поклонение ему оказывают такое, будто он облачен в императорский  пурпур,  а
не в вытертое грубое синее сукно.
   И хотя из всех людей угрюмый капитан  "Пекода"  был  наименее  склонен  к
мелочному высокомерию;  хотя  единственной  формой  поклонения,  которой  он
требовал, было беспрекословное, незамедлительное послушание; хотя он никогда
не заставлял никого разуваться перед ним, прежде чем ступить  на  шканцы;  и
хотя случалось в силу чрезвычайных обстоятельств, связанных с  событиями,  о
которых речь пойдет ниже, он обращался к подчиненным с  необычными  словами,
снисходя ли к ним или in terrorem(1),  или  еще  как-нибудь,  -  все-таки  и
капитан Ахав ни в какой мере не пренебрегал основными  морскими  обычаями  и
требованиями этикета.
   В  дальнейшем,  вероятно,  будет  замечено,  что   он,   словно   маской,
прикрывался иногда этими обычаями и порядками, иной раз используя их в своих
собственных целях, отличных от  тех,  для  которых  они  были  первоначально
предназначены. Некоторый султанизм его ума, по  большей  части  остававшийся
скрытым,  находил  выход  в   этом   этикете,   оборачиваясь   непреоборимым
тиранством.  Ибо  как  ни  велико  интеллектуальное   превосходство   одного
человека, оно никогда не сможет принять форму реальной, ощутимой власти  над
другими людьми, не прибегай он к помощи различных внешних уловок и  наружных
укреплений, которые сами по себе всегда более или менее подлы и  мелки.  Вот
что удерживает богом данных истинных властителей  Империи  вдали  от  земных
избирательных кампаний и  предоставляет  высочайшие  почести,  какие  только
может  дать  здешний  мир,  тем,  кто  прославился  скорее  потому,  что  он
неизмеримо ниже избранной тайной горстки  Божественно-Бездеятельных,  нежели
благодаря своему безусловному превосходству над средним уровнем толпы. Столь
велика действенность, заключенная в незначительных атрибутах власти, если  с
ними связаны крайние политические предрассудки, что в отдельных  царственных
случаях они даже идиотизму и слабоумию придавали ореол могущества. Когда же,
как это было с царем Николаем, круглая корона мировой  империи  заключает  в
себе  императорский  мозг,  тогда  плебейская  толпа   никнет,   подавленная
грандиозным единовластием. Пусть драматург-трагик, который станет  описывать
человеческое          отчаянное          упорство          во           всем
---------------------------------------(1) Для устрашения (лат). его размахе
и величии, непременно  использует  это  маленькое  указание,  надо  сказать,
весьма ценное в его деле.
   Но  мой  капитан  Ахав  по-прежнему   стоит   у   меня   перед   глазами,
по-нантакетски угрюмый и неотесанный, и я, хоть и заговорил  обо  всех  этих
императорах и князьях, не скрою, что здесь у меня речь  идет  всего  лишь  о
бедном старом китолове, и потому королевские мантии и дворцы - не моего  ума
дело. О Ахав! все величие твое лишь в том, что сорвано с небес,  поднято  из
глубин, вылеплено из бесплотного воздуха!



   ГЛАВА XXXIV

   СТОЛ В КАПИТАНСКОЙ КАЮТЕ

   Полдень. Стюард Пончик, высунув из люка бледную булку  своей  физиономии,
приглашает к обеденному столу своего хозяина и господина,  который,  сидя  в
одной из шлюпок на юте, только что  кончил  определять  положение  солнца  и
теперь молча вычисляет широту, исписывая цифрами специально  выделенную  для
этой процедуры  гладкую  овальную  площадку  на  верхней  части  собственной
костяной ноги. Он не обращает на слова слуги ни  малейшего  внимания,  можно
подумать, что он  их  не  слыхал.  Однако  немного  погодя  он  поднимается,
ухватившись за ванты бизани, повиснув на них,  перебрасывает  свое  тело  на
палубу и,  ровным,  невыразительным  голосом  проговорив:  "Обедать,  мистер
Старбек", - скрывается в капитанской каюте.
   Когда замирает последнее эхо его султанских шагов и Старбек, первый