ий сверкающий горб и пуская к  небесам  свой  безмолвный  фонтан.  И
суеверным матросам чудилось, будто это тот же самый призрачный фонтан, какой
они видели еще когда-то давно на залитых лунным светом просторах  Индийского
и Атлантического океанов.
   - Неужели же никто из вас не заметил его? -  окликнул  Ахав  висевших  на
снастях людей.
   - Я увидел его, сэр, почти в ту же секунду, что и капитан Ахав, и я подал
голос, - сказал Тэштиго.
   - Нет, не в ту же секунду; не в ту же - нет, дублон мой,  судьба  хранила
дублон для меня. Никто из вас, только я один сумел  первым  заметить  Белого
Кита. Вон фонтан! вон! вон! вон опять! опять! - протяжно и размеренно кричал
он в лад с размеренными взлетами китовой струи. - Он сейчас уйдет под  воду!
Лисели на гитовы! Брамсели убрать! Приготовить к спуску три вельбота. Мистер
Старбек, помни: ты остаешься на борту и ведешь корабль. Эй, на руле! круче к
ветру, один румб к ветру! Так держать, так держать!  Сейчас  покажет  хвост!
Нет,  нет,  это  только  черная  вода!  Лодки  готовы?  Приготовиться,  всем
приготовиться! Спускайте меня, мистер Старбек; спускайте, спускайте, быстро,
быстрее! - и он метеором пронесся по воздуху вниз, на палубу.
   - Он держит курс прямо по ветру, сэр! - воскликнул Стабб.  -  Убегает  от
нас; но только он нас еще заметить не мог.
   - Ни слова,  человече!  На  брасах  стоять!  Руль  на  борт!  Привести  в
левентик! Брасы с наветра выбирать! Так, отлично! Вельботы, вельботы!
   Скоро  все  вельботы,  кроме  Старбекова,  были  спущены;  паруса  в  них
поставлены, гребки ударили по воде - и лодки, журча,  понеслись  по  волнам.
Атаку вел Ахав. Бледным, мертвенным блеском зажглись впалые глаза Федаллы, в
жуткой гримасе кривились его губы.
   Точно бесшумные раковины-кораблики, неслись  по  морю  легкие  лодки;  но
медленно сокращалось расстояние между  ними  и  их  врагом.  Чем  ближе  они
подходили, тем глаже становилась поверхность океана; будто ковер расстилался
по волнам; казалось, это недвижный полуденный луг лежал перед  ними.  И  вот
затаивший дыхание охотник настолько приблизился к своей, по-видимому, ничего
не подозревающей жертве, что был уже отчетливо виден огромный  ослепительный
горб, скользящий по волнам, будто сам  по  себе,  в  неопадающем  крутящемся
кольце из клубов тончайшей зеленоватой пены. А сквозь нее можно
   было разглядеть глубокие, переплетенные борозды огромного  крутого  чела.
Далеко на мягкий турецкий ковер океана падала от широкого  белоснежного  лба
сверкающая белая тень и бежала  впереди,  сопровождаемая  легким  мелодичным
журчанием; а  сзади  синие  воды,  переливаясь,  тянулись  бегучей  бороздой
ровного следа; между  тем  как  с  боков  у  зверя  все  время  всплывали  и
приплясывали искрящиеся пузырьки.  Их  то  и  дело  разбивали  легкие  лапки
бессчетных веселых птиц,  что  носились  взад  и  вперед,  задевая  на  лету
прозрачную  воду;  и  подобно  флагштоку,  вздымающемуся  над   раскрашенным
корпусом  большого  фрегата,  из  белой  спины  кита  торчало  длинное,   но
расщепленное древко  сломанной  остроги;  несколько  легконогих  птиц,  стаи
которых нависли над рыбой трепещущим балдахином, время от времени опускались
на этот шест и раскачивались на нем, распушив длинные хвосты, точно  веселые
вымпелы.
   С радостной легкостью - с ленивой мощью покоя в молниеносном  движении  -
скользил по волнам кит. То был не белый бык Юпитер, уплывающий с  похищенной
Европой, что вцепилась в его изящные рога; бык, скосивший на красавицу  свои
томные, нежные глаза и стремящийся с плавной,  журчащей  скоростью  прямо  к
брачным покоям Крита,  нет,  и  сам  Зевс  в  своем  несравненном  верховном
владычестве не превосходил величавостью божественного Белого Кита.
   По обе стороны от своих мягких боков в рассеченной волне, что расходилась
от него широкими крыльями, - по обе стороны от  своих  сверкающих  боков  он
расточал колдовские соблазны. И удивительно ли,  что  были  среди  охотников
такие, что, очарованные и завлеченные  этим  обманным  покоем,  отваживались
ринуться на него в бой и обнаруживали, что под покровом тишины здесь  таятся
смертельные вихри. Но по зеркальной глади тихих вод ты снова плывешь, о кит!
к тем, кто впервые видит тебя, скольких бы ни успел уже ты до этого заманить
и погубить этими же коварными ухищрениями.
   Так, по безмятежному спокойствию тропического моря, среди  волн,  что  не
решались от восторга разразиться рукоплесканиями, плыл Моби Дик, еще скрывая
от глаз мира самое жуткое свое оружие - свирепую свернутую  нижнюю  челюсть.
Но вот передняя часть его  туши  стала  медленно  подниматься  из  воды;  на
мгновение его огромное мраморное тело изогнулось над волнами  крутой  аркой,
точно знаменитый естественный мост в Виргинии; грозно
   взмахнув в воздухе знаменем хвоста, могучий  бог  явился  во  всей  своей
величавости, и тут же, уйдя под воду, скрылся от взоров. Белые морские птицы
долго еще парили в воздухе и летали,  чертя  крылом  по  воде,  в  страстном
ожидании трепеща над пенной  воронкой,  которая  образовалась  там,  где  он
исчез.
   Три вельбота, оставив весла и отложив гребки, с полощущимися  полотнищами
парусов, тихо покачивались на  волнах,  поджидая,  пока  Моби  Дик  появится
снова.
   - Час, - сказал Ахав,  который  стоял  как  вкопанный  у  себя  в  лодке,
устремив рассеянный взор по  ветру,  туда,  где  тянулись  туманные  голубые
просторы и широкие манящие дали. Но уже мгновение  спустя  глаза  его  снова
вращались в глазницах; он с прежним нетерпением оглядывал водяной  горизонт.
Ветер стал свежеть, на море расходилась зыбь.
   - Птицы! птицы! - крикнул Тэштиго.
   Точно цапли во время перелета, белые  птицы  одна  за  другой  потянулись
теперь прямо к лодке Ахава и в нескольких ярдах  от  нее  начали  кружить  и
кружить над водою, издавая радостные нетерпеливые крики. Они  видели  лучше,
чем человек; Ахав еще ничего не замечал в  морском  просторе.  Но  вот,  все
пристальнее и пристальнее всматриваясь в  зеленую  пучину,  он  разглядел  в
глубине  живое  белое  пятно,  размерами  не  более  песца,  всплывающее   с
удивительной быстротой и вырастающее  прямо  на  глазах;  потом  оно  как-то
повернулось, и в нем стали видны два длинных  кривых  ряда  белых  блестящих
зубов, подымающихся  из  непомерной  глубины.  То  была  разинутая  пасть  и
скрученная челюсть Моби Дика, между тем как его огромная затененная туша еще
сливалась с синевой моря. Сверкающая пасть зияла под днищем вельбота,  точно
разверстые врата мраморной гробницы; и Ахав, резко взмахнув рулевым  веслом,
вывернул свою лодку подальше от этого жуткого  явления.  Затем  он  окликнул
Федаллу, дал знак меняться местами, пройдя на нос, выхватил гарпун  Перта  и
приказал своей команде  взяться  за  весла,  чтобы  по  первому  же  сигналу
табанить прочь.
   Загодя повернувшись вокруг своей оси, вельбот стоял теперь носом к голове
кита, который еще  только  должен  был  с  минуты  на  минуту  появиться  на
поверхности. Но, словно  разгадав  этот  маневр,  Моби  Дик  с  той  злобной
проницательностью, какую приписывали ему люди, извернулся в мгновение ока  и
вынырнул вперед морщинистой головой, проскользнув вдоль самого борта лодки.
   Как она вся задрожала, затрепетала,  сотрясаясь  каждой  планкой,  каждым
ребром, когда кит, перевернувшись на спину, словно разящая акула,  лениво  и
как бы смакуя, втянул в свою разинутую пасть нос лодки, так что его  длинная
скрученная нижняя челюсть  поднялась  высоко  в  воздух  и  одним  из  зубов
зацепилась за уключину.  Голубоватая  перламутровая  белизна  ее  внутренней
прокладки сверкала в шести дюймах над головою Ахава. И вот Белый Кит тряхнул
легкой дощатой лодчонкой, словно жестокая кошка  своей  пленницей  -  мышью.
Федалла стоял неподвижно, скрестив  руки  и  глядя  прямо  перед  собою,  но
тигрово-желтые гребцы, спотыкаясь и теснясь, со всех ног бросились на корму.
   И тут, когда гибкие борта вельбота заходили ходуном, и кит так дьявольски
забавлялся с обреченным суденышком; поразить же его острогой  с  носа  лодки
было совершенно  невозможно,  потому  что  тело  его,  погруженное  в  воду,
находилось под лодкой, а нос ее был, можно сказать, уже внутри кита;  и  две
другие  лодки  невольно  остановились,  бессильные  перед  лицом  неминуемой
трагедии; - вот тогда-то неистовый  Ахав,  разъяренный  дразнящей  близостью
своего врага, оказавшись живым, но беспомощным, в той самой  пасти,  которую
он так ненавидел; приведенный в совершенное бешенство,  Ахав  голыми  руками
ухватился за длинную кость у себя над головой, изо всех сил пытаясь  разжать
железные тиски. Но тщетно напрягал  безумец  свои  силы  -  китовая  челюсть
выскользнула у него из рук; хрупкие борта поддались и с треском проломились,
когда обе челюсти, точно два огромных  ножа,  разрезали  вельбот  пополам  и
снова прочно  сомкнулись  в  воде  ровно  посредине  между  двумя  плавучими
обломками. А волны понесли их в  разные  стороны,  захлестывая  расщепленные
доски, и матросы, сбившиеся в кучу на кормовом обломке, судорожно  цеплялись
за борта и за весла.
   В то мгновение, которое  предшествовало  гибели  вельбота,  Ахав,  первым
разгадавший намерение кита, при виде того, как зверь  вдруг  поднял  голову,
ослабив на какую-то долю секунды давление  своих  челюстей,  -  Ахав  сделал
последнюю попытку толчком высвободить лодку из  китовой  пасти.  Но  вельбот
только проскользнул еще глубже и осел на один бок, руки  Ахава  оторвало  от
китовой челюсти, и самого его резким толчком выкинуло из вельбота, и он упал
плашмя в море, лицом в воду.
   С плеском отпрянув от своей  жертвы,  Моби  Дик  остановился  неподалеку,
отвесно выставив из воды свою
   продолговатую белую голову и покачиваясь на  волнах;  при  этом  все  его
веретенообразное туловище медленно  вращалось  вокруг  своей  оси;  и  когда
огромный морщинистый лоб подымался из воды - футов на двадцать с  лишним,  -
разыгравшиеся волны, ослепительно сверкая, разбивались  об  него,  в  ярости
подбрасывая еще выше к небесам клочья трепещущей пены. Так во  время  шторма
усмиренные не  до  конца  валы  Английского  канала  отступают  от  подножия
Эддистона, чтобы тут же победно перебросить через его  вершину  свои  пенные
гребни.
   Но скоро Моби Дик уже снова лег на  воду  и  стал  быстро  кружить  возле
жмущихся на обломке гребцов, мстительными ударами хвоста  вспенивая  воронки
воды и словно готовясь к новому, еще  более  ужасному  нападению.  Казалось,
зрелище разбитого в щепы вельбота  приводило  его  в  ярость,  как  в  книге
Маккавеев сок винограда и шелковицы приводил  в  бешенство  слонов  Антиоха.
Между тем Ахав, наполовину захлебнувшийся в  пене,  взбитой  китовым  наглым
хвостом, хотя и не мог плыть из-за своей костяной ноги, все же  держался  на
воде в центре этой воронки; и беспомощная его голова виднелась  среди  волн,
точно хрупкий пузырек, который того и  гляди  лопнет  от  любого  случайного
толчка. Федалла с обломка вельбота смотрел на него неподвижно и  равнодушно.
Команда погибшей лодки не могла оказать ему помощи,  они  и  сами  не  чаяли
спасения. Ибо столь ужасен был вид Белого Кита и столь головокружительны все
сужавшиеся планетарные кольца, которые он описывал, что казалось,  будто  он
вот-вот боком обрушится на них. И хотя остальные вельботы невредимые плавали
поблизости, они не осмеливались войти в этот гибельный круг и  нанести  киту
удар, опасаясь, как  бы  этим  они  только  не  ускорили  неизбежную  гибель
потерпевших крушение - Ахава и всех остальных; да и самим  им  тогда  уж  не
пришлось бы рассчитывать на спасение. И потому, до предела напрягая  зрение,
они оставались у наружного края ужасного водоворота, центром  которого  была
теперь голова старого капитана.
   Но все происходившее было замечено с мачт  "Пекода",  и,  обрасопив  реи,
судно двинулось к месту драмы; теперь оно подошло уже настолько близко,  что
Ахав окликнул его прямо из воды:
   - Держать на... - и в это мгновение большая волна от Моби  Дика  накатила
на него и  покрыла  его  с  головой.  Но  снова  вырвавшись  из-под  нее  на
поверхность и подлетая кверху на новом гребне, Ахав все же крикнул:
   - Держать на кита! Гони его прочь!
   "Пекод" развернулся острым носом и, разорвав заколдованный круг, оттеснил
Белого Кита от его жертвы. Кит угрюмо поплыл прочь,  и  лодки  поспешили  на
помощь товарищам.
   Полуослепшего, оглушенного, с белой солью, осевшей в  глубоких  морщинах,
Ахава  втащили  в  лодку  Стабба;  и  тут  длительное  напряжение  всех  его
физических сил наконец дало трещину,  и  он  пал  бессильной  жертвой  своей
собственной  телесной  немощи,  на  какое-то  время  оказавшись   простертым
бесформенной грудой на  дне  вельбота,  точно  затоптанный  стадами  слонов.
Отдаленные, таинственные стоны вырывались у него из  груди,  будто  какие-то
смутные голоса со дна ущелья.
   Но сама глубина  обморока  послужила  причиной  его  краткости.  За  одно
мгновение великие сердца подчас переживают в острой муке всю ту сумму мелких
страданий, какие у слабого человека бывают  милосердно  растянуты  на  целую
жизнь. И потому эти сердца,  хоть  каждый  раз  их  боль  бывает  мимолетна,
скапливают в себе за жизнь целые века скорби, составленные из  непереносимых
мгновений; ибо у благородных душ даже не имеющая измерений точка  их  центра
обширнее, чем круги более низменных натур.
   - Гарпун, - проговорил Ахав, приподнимаясь на локте. - Гарпун цел?
   - Да, сэр, ведь его не метали; вот он, - ответил Стабб.
   - Положите его подле меня. Люди все?
   - Один, два, три, четыре, пять; у вас  было  пять  весел,  сэр,  и  здесь
налицо пять человек.
   - Хорошо. Ну-ка, помоги мне встать, друг. Вот так. Ага! я вижу его!  Вон!
вон! он по-прежнему уходит под ветер; как прыгает его фонтан! Руки прочь  от
меня! Вечные соки снова бурлят в  костях  старого  Ахава!  Поставить  парус!
Весла! На руле!
   Обычно, когда один вельбот бывает разбит, его команда, подобранная другим
вельботом, помогает  команде  этого  второго  вельбота,  который  продолжает
погоню, как говорится, "на двойных веслах". Так  было  и  на  этот  раз.  Но
удвоенная скорость лодки не отвечала возросшей скорости  кита  -  он  уходил
точно на утроенных плавниках; он мчался  с  такой  быстротой,  которая  ясно
доказывала, что всякая погоня при таких обстоятельствах затянется бесконечно
и, вернее всего, окажется бесплодной; не  говоря  уж  о  том,  что  ни  одна
команда не  в  состоянии  долго  выдерживать  такую  отчаянную  беспрерывную
греблю, ведь она едва под силу
   людям и на коротких расстояниях. Обычно в подобных случаях удобнее  всего
продолжать погоню прямо на корабле. И вот оба вельбота направились к судну и
скоро уже покачивались у себя на шлюпбалках;  обе  половины  разбитой  лодки
были подобраны еще раньше,  и  теперь,  принайтовив  все  к  палубе,  высоко
вздернув свои паруса и раскинув широко в стороны лисели, точно двухпролетные
крылья альбатроса, "Пекод" помчался по ветру  вслед  за  Моби  Диком.  Снова
через равные и привычные  промежутки  времени  дозорные  с  мачт  кричали  о
появлении его фонтана; снова, услышав о том, что  он  ушел  под  воду,  Ахав
отмечал время и принимался расхаживать по  палубе  с  нактоузными  часами  в
руках, и когда последняя секунда положенного ему часа истекала,  слышен  был
голос капитана: "Ну, кому теперь причитается дублон? Видите его?" И если ему
отвечали: "Нет, сэр!" - он тут же приказывал, чтобы его  самого  подняли  на
мачту. Так провел он  день,  то  неподвижно  сидя  наверху,  то  без  устали
вышагивая по палубе.
   И каждый раз, молча  шагая  вдоль  борта,  разве  только  окликнет  порой
дозорных или прикажет матросам еще выше подтянуть паруса либо раздернуть  их
еще шире; каждый раз, шагая взад и вперед в  надвинутой  на  лоб  шляпе,  он
проходил мимо обломков своего вельбота, которые лежали теперь на шканцах,  -
разбитая корма против расщепленного носа. Наконец он остановился перед ними;
и как по затянутому облаками небу еще и еще проносятся черные тучи,  так  на
сумрачном челе старого капитана промелькнули новые черные думы.
   Стабб видел, как остановился капитан; и  стремясь,  быть  может,  не  без
задней мысли, доказать перед ним свое несомненное мужество и тем подтвердить
свои права на выдающееся место во мнении капитана, он приблизился  и,  глядя
на разбитый вельбот, воскликнул:
   - Вот чертополох, от которого отказался осел; уж больно он сильно исколол
ему пасть, а, сэр? Ха! ха!
   -  Каким  же  бессердечным  существом  нужно  быть,  чтобы  смеяться  над
обломками крушения! Эх, человече, если бы я не знал, что ты храбр,  как  сам
бесстрашный огонь (и так же, как он, бездушен), я бы поклялся, что ты просто
трус. Ни стона, ни смеха не должно быть слышно подле обломков крушения.
   -  Ваша  правда,  сэр,  -  подхватил,  приблизившись,  Старбек,   -   это
возвышенное  зрелище.  Это  -  предзнаменование,  сэр,  и   предзнаменование
недоброе.
   - Предзнаменование? Дайте мне  словарь,  я  посмотрю,  что  означает  это
слово! Если боги сочтут  нужным  поговорить  с  человеком,  пусть  соизволят
говорить прямо, а не трясут головами и не  морочат  его  бабьими  приметами.
Ступайте! Вы двое точно два полюса у единого целого.  Старбек  -  это  Стабб
наоборот, а Стабб - это Старбек; и вдвоем вы представляете весь род людской;
но Ахав стоит одиноко среди миллионов этой населенной планеты, и  ни  богов,
ни людей нет подле него! Холодно, холодно! я дрожу. Ну, так как же? Эй, там,
наверху! Видите его? Подавайте голос на каждый фонтан, хотя бы он пускал  их
по десять в секунду!
   День был уже на исходе; еле слышно шуршала лишь золотая кайма его мантии.
Скоро наступила полная тьма, но дозорных с мачт все еще не спускали.
   - Фонтан больше не виден, сэр, слишком темно! - прозвучал крик с вышины.
   - Каким курсом он шел, когда вы его видели в последний раз?
   - Как и раньше, сэр: прямо по ветру.
   - Хорошо! ночью он сбавит скорость.  Спустить  бом-брамсели  и  брамсели,
мистер Старбек. Мы не должны нагонять его до света; он, может быть,  устроит
во время ночного перехода стоянку. Эй, на штурвале!  держать  все  время  по
ветру! На топ-мачтах! вниз! Мистер Стабб,  послать  смену  на  фок-мачту,  и
пусть там до рассвета стоит дозорный, - затем он шагнул вперед и остановился
перед золотым дублоном на грот-мачте. - Люди, это  золото  принадлежит  мне,
ибо я заслужил его; но я оставляю его здесь до тех пор, пока  Белый  Кит  не
будет мертв; тому из вас, кто первый заметит его в тот день, когда он  будет
убит, достанется этот дублон; если же и в тот  день  первым  замечу  его  я,
десятикратная стоимость  этой  монеты  будет  разделена  между  всеми  вами!
Разойтись! - судно в твоем распоряжении, сэр.
   С этими словами он прошел по палубе, стал  у  себя  на  пороге  и,  низко
надвинув шляпу,  неподвижно  простоял  там  до  самого  утра,  лишь  изредка
поднимая голову, чтобы прислушаться к течению ночи.

   Глава CXXXIV

   ПОГОНЯ, ДЕНЬ ВТОРОЙ

   На рассвете дозорные снова заняли посты на верхушках мачт.
   - Видите его? - крикнул Ахав, как  только  довольно  света  разлилось  по
волнам.
   - Ничего нет, сэр!
   - Вызвать всех наверх и ставить  все  паруса.  Он  идет  быстрее,  чем  я
предполагал. Брамсели! Да, надо было не спускать их на ночь. Но  все  равно,
теперь, после передышки, мы его живо нагоним.
   Тут надобно сказать, что подобную упорную погоню  за  одним  определенным
китом, которая длится день и ночь и еще один день, ни в коем  случае  нельзя
считать  явлением   беспримерным.   Ибо   таковы   удивительное   искусство,
порожденная опытом сила  предвидения  и  непобедимая  уверенность  природных
нантакетских гениев кораблевождения, что им довольно  бывает  при  некоторых
обстоятельствах одного  взгляда  на  плывущего  кита,  чтобы  предсказать  с
необыкновенной точностью