к доктору Картеру, - я полностью
отказываюсь от своего прежнего решения. Вашей колонии не пустить  глубоких
корней на Марсе.
   Картер побледнел.
   - Но мы построим новый купол. Ведь вы говорили...
   - Я хорошо помню все, что говорил, - жестко  отрезал  инспектор.  -  Но
марсотрясение перечеркнуло мои доводы. Вы  с  вашей  колонией  всего  лишь
гости на Марсе, это  мне  ясно  сказал  в  одну  из  наших  встреч  доктор
Эчеварра. Вы целиком  зависите  от  здешней  природы  и  рано  или  поздно
пострадаете от ее  капризов.  Нельзя,  отдавая  себя  во  власть  хрупкого
купола, полагать, что вы построите жизнеспособную колонию.
   Картер, казалось уйдя в свои мысли, опустил голову.
   - Да, я ошибался,  -  признался  он.  -  Марсотрясение  опрокинуло  мои
доводы.
   Колючие глазки Эчеварры зажглись.
   - Значит, я все-таки вас убедил, мистер Ахерн?
   - Не совсем, - охладил его инспектор. - Я с вами согласен лишь отчасти.
Ваши индейцы действительно так приспособлены к здешней жизни, что уцелеют,
даже если обрушится  их  купол;  сменится  два  поколения,  и  они  вообще
спокойно обойдутся без  него.  Только  им  не  построить  достойное  новое
общество.  Это  выносливые,  но   малоинтеллигентные,   невежественные   и
ограниченные люди.
   Он повернулся к Картеру; впервые после приезда на  Марс  инспектор  был
убежден в правильности своей позиции.
   -  Вот  вам,  мистер  Картер,  и   оборотная   сторона   медали.   Ваши
высокоразвитые колонисты проиграли сражение с природой.  Все  у  вас  было
замечательно, но при первой же трещине в куполе  колония  рассыпалась  как
карточный домик.
   - Мы это и сами увидели, - мрачно кивнул Картер.
   - Ну, и какой же напрашивается вывод? - подался вперед Ахерн.
   - А не построить ли нам общий купол? - нерешительно предложил Картер.
   - Вот именно. Общий купол. Ассимилироваться. Смешаться. Соединить ваших
жизнестойких перуанцев, доктор Эчеварра, с блестящими колонистами Картера.
Создать новое поколение людей! - торжествующе  заключил  Ахерн.  -  Людей,
способных жить на Марсе!
   - Давление... - вмешался Эчеварра.
   -  Поддерживайте  его  пока  на  уровне  десяти  фунтов.  Это  причинит
неудобство обеим группам, но ненадолго. В конце  концов  колонисты  станут
такими же выносливыми, как и перуанцы. Возможно, на это уйдут  жизни  двух
поколений, но наша цель будет достигнута, непременно!
   Лица ученых посветлели.
   - Вы сообщите об этом в ООН? - спросил Картер.
   - Если вы не возражаете, - ответил Ахерн.
   Оба руководителя согласно кивнули.
   - Ну что ж, тогда вернемся в зал и объявим о нашем решении, - предложил
Ахерн. - Не тяните со строительством нового  купола.  Вы  же  знаете,  как
утомительно подолгу жить в скафандрах.
   - Конечно, - согласился Картер.
   Они направились в зал, где их с нетерпением ожидали колонисты.
   Ахерн опять присел в стороне. Здесь распоряжались Картер и Эчеварра,  а
он был лишь гостем с Земли.
   Пока Картер излагал перспективы развития  колонии,  Ахерн  рассматривал
собравшихся. Зал был битком набит колонистами ООН, с лиц  которых  еще  не
сошла тревога, и невозмутимыми перуанцами в ярких скафандрах.
   У Ахерна в голове уже созрел доклад для ООН, меморандум, в  котором  он
изложит план освоения человеком других  планет.  Хорошо,  что  он  нащупал
единственно верный путь; откинувшись на спинку сиденья, он отдыхал, слушая
голос Картера, торжественно звучавший в притихшем зале.
   Ахерн огляделся. В первом  ряду  он  увидел  перуанского  мальчика  лет
девяти-десяти, круглого, неуклюжего, в скафандре лимонно-желтого цвета,  и
хорошенькую золотоволосую малышку, четырехлетнюю дочь колонистов ООН.  Они
с робким любопытством разглядывали друг друга.
   Ахерн наблюдал за ними. Вот они -  родоначальники,  прародители  нового
поколения землян на Марсе.
   _Нет, не землян - земляне живут на Земле. Не нового поколения_...
   А будущих марсиан.



   Роберт Силверберг.
   Пляска

   -----------------------------------------------------------------------
   Robert Silverberg. Sundance (1967). Пер. - Д.Вознякевич.
   Авт.сб. "На дальних мирах". М., "Мир", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Сегодня вы уничтожили в секторе А тысяч пятьдесят поедателей, и  теперь
ты не можешь  уснуть.  С  рассветом  Хэрндон  и  ты  полетели  на  восток,
зелено-золотистое  солнце  всходило  у   вас   за   спиной,   и   рассеяли
нервнопоражающие гранулы почти над тысячей  гектаров  вдоль  Разветвленной
реки. Потом приземлились в прерии за рекой, где поедатели уже  истреблены,
улеглись на  мягкой  траве,  на  территории,  где  будет  первый  поселок,
перекусили. Хэрндон сорвал несколько дурманных  цветов,  и  вы  с  полчаса
подремали. А когда  пошли  к  коптеру,  чтобы  снова  рассеивать  гранулы,
Хэрндон ни с того ни с сего сказал:
   - Том, как бы ты отнесся к тому, что мы делаем, окажись поедатели вовсе
не  вредными  животными,  а  _гуманоидами_,  со  своим  языком,  обрядами,
историей и всем прочим?
   Тебе вспомнилось, как в давние времена расправлялись с твоим народом.
   - Это не гуманоиды, - ответил ты.
   - А вдруг оказались бы гуманоидами? А что, если поедатели...
   - Это не гуманоиды. Оставь.
   Хэрндон  жесток  по  натуре,  потому   и   задает   подобные   вопросы.
Развлекается тем, что бьет по больным местам. И теперь в голове у тебя всю
ночь вертится его небрежное замечание. А что,  если  поедатели...  А  что,
если поедатели... А вдруг... А вдруг...
   Ты ненадолго заснул и во сне плыл по рекам крови.
   Глупость. Возбужденное  воображение.  Ты  знаешь,  что  скоро  прибудут
поселенцы, и поедателей необходимо истребить. Это животные,  и  притом  не
совсем   безвредные;   поедая    растения-оксигенаторы,    они    нарушают
экологическое  равновесие,  потому  участь  их  предрешена.  Часть  особей
оставлена для изучения. Остальные должны быть уничтожены. Старая-престарая
история - искоренение нежелательных существ. Но давай  не  осложнять  себе
работу нравственными терзаниями, говоришь ты себе. Давай не видеть во  сне
кровавых рек.
   Да у поедателей и крови нет, по крайней  мере  способной  течь  реками.
Вместо крови у них что-то вроде лимфы,  которая  питает  все  ткани  тела.
Удаление из организма отработанных веществ происходит  таким  же  образом,
осмотически. Функционально -  это  аналог  твоей  системы  кровообращения,
только у них нет сосудов, сообщающихся с главным насосом. Жидкость  просто
сочится в их телах, как у амеб, губок и прочих низкофилумных  форм  жизни.
Однако  нервная  система,  пищеварительный  тракт,  строение   органов   и
конечностей у них  определенно  высокофилумные.  Странно,  думаешь  ты.  И
говоришь себе, уже не в первый раз, что чужаки - это прежде всего чужаки.
   Для тебя и твоих товарищей  главное  в  том,  что  биология  поедателей
позволяет уничтожать их бесследно.
   Ты летишь над их пастбищами  и  рассеиваешь  нервнопоражающие  гранулы.
Поедатели находят их и поглощают. Через час яд распространяется  по  всему
телу. Жизнь прекращается, и происходит быстрый распад клеток. Поедатели  в
буквальном смысле разлагаются  на  молекулы;  похожее  на  лимфу  вещество
действует подобно кислоте, растворяя не только плоть, но  и  хрящеподобные
кости. Через два часа на земле остается лужа.  Через  четыре  не  остается
ничего. Поедателей миллионы, какая удача, что их  трупы  самоуничтожаются!
Иначе в какую покойницкую превратилась бы эта планета!
   А что, если поедатели...
   Проклятый  Хэрндон.  У  тебя  даже  появляется  желание  пройти  наутро
обработку памяти. Удалить эти нелепые мысли из  головы.  Но  на  обработку
нужно решиться. Нужно решиться.


   Наутро он не решается. Обработка памяти страшит его; надо как-то самому
избавляться от этого внезапного чувства вины. Поедатели, уверяет он  себя,
бессмысленные травоядные, несчастные  жертвы  человеческой  экспансии,  но
пылкой защиты они вовсе не заслуживают. Их ликвидация не трагична,  просто
очень  неприятна.  Однако  если  земляне  хотят  владеть  этой   планетой,
поедатели должны исчезнуть.  Есть  же  разница,  говорит  он  себе,  между
изгнанием  индейцев  из  американских  прерий  в  девятнадцатом   веке   и
уничтожением бизонов в тех же самых прериях. Да, немного грустно при мысли
об уничтожении громадных стад; жаль, что миллионы бурых мохнатых  животных
были истреблены. Но когда подумаешь о том, что было  сделано  с  индейцами
сиу, испытываешь не грусть и не жалость, а негодование.  Разница  есть.  И
прибереги свой пыл для подходящего случая.
   Он  выходит  из  своего  полусферического  домика  на  краю  лагеря   и
направляется к центру. Мощеная дорожка  поблескивает  от  влаги.  Утренний
туман еще не поднялся, и все деревца согнулись под  тяжестью  росы,  капли
которой покрывают  их  длинные  зубчатые  листья.  Он  останавливается  и,
нагнувшись,  разглядывает   паучка,   плетущего   асимметричную   паутину.
Неподалеку маленькая нежно-бирюзовая амфибия осторожно крадется по мшистой
земле. Но все же он замечает крошечное существо, осторожно берет и  сажает
на тыльную сторону ладони. Жабры и бока амфибии трепещут от  страха.  Цвет
ее медленно меняется, пока не становится таким  же,  как  и  медный  загар
руки. Мимикрия маленького существа совершенна. Он опускает руку, и амфибия
поспешно спрыгивает в лужу. Он идет дальше.
   Ему сорок лет, он пониже большинства членов экспедиции, у него  широкие
плечи, крепкая грудь, черные блестящие волосы и  прямой  широкий  нос.  Он
биолог. Это третья его профессия - он не добился успеха как  антрополог  и
не удался как строитель-подрядчик. Зовут его Том Две-Ленты. Он был  дважды
женат, но детей у него нет. Прадед его спился и умер, дед пристрастился  к
галлюциногенам, отец  был  вынужден  посещать  дешевые  клиники  обработки
памяти. Том сознает, что нарушает  родовую  традицию,  но  своего  способа
саморазрушения пока не нашел.
   В главном здании он находит Хэрндона,  Джулию,  Эллен,  Шварца,  Чанга,
Майклсона и Николса. Они  завтракают,  остальные  уже  за  работой.  Эллен
поднимается, подходит к нему и целует.  Ее  короткие  волосы  щекочут  ему
щеку.
   - Я люблю тебя, - шепчет она.
   Ночь Эллен провела в домике Майклсона.
   - Я люблю тебя, - отвечает Том и в  знак  особой  привязанности  быстро
проводит пальцем вертикальную черту меж ее грудей. Подмигивает  Майклсону,
тот кивает, подносит кончики пальцев к губам и шлет поцелуй. Мы все  здесь
друзья, думает Том Две-Ленты.
   - Кто сегодня рассеивает гранулы? - спрашивает он.
   - Майк с Чангом, - отвечает Джулия. - В секторе С.
   - Еще одиннадцать дней, - говорит Шварц,  -  и  весь  полуостров  будет
очищен. Тогда можно двигаться на материк.
   - Только бы хватило гранул, - замечает Чанг.
   - Хорошо спал, Том? - спрашивает Хэрндон.
   - Нет.
   Том садится и, нажимая кнопки, заказывает себе завтрак. На западе туман
начинает заволакивать горы. В затылке у Тома что-то пульсирует. За  девять
недель, проведенных им на этой планете, произошла единственная здесь смена
времен года - кончилась сушь и начались туманы. Продержатся они еще  много
месяцев.  Не  успеют  равнины  пересохнуть  снова,  как  поедатели   будут
уничтожены и начнут прибывать поселенцы. По лотку  скользит  завтрак.  Том
берет его. Подсаживается Эллен. Ей двадцать с  небольшим,  это  ее  первая
экспедиция. Эллен ведет документацию, но умеет и обрабатывать память.
   - Тебя что-то гнетет, - говорит она. - Могу я помочь?
   - Нет. Спасибо.
   - Не люблю, когда ты хмурый.
   - Это расовая особенность, - говорит Том Две-Ленты.
   - Весьма сомневаюсь.
   - Наверно, восстановление моей личности кончается. Травма была  слишком
близка к поверхности. Я, знаешь ли, просто ходячая оболочка.
   Эллен мелодично смеется. На ней только  короткая  спрейоновая  накидка.
Кожа у нее влажная, на рассвете они с Майклсоном купались. По  возвращении
на Землю  Том  хочет  сделать  ей  предложение.  После  крушения  дела  со
строительным подрядом он стал холостяком. Врач предложил развод  как  одну
из мер по восстановлению личности. Иногда Тому становится  любопытно,  где
теперь живет Терри и с кем.
   - По-моему, ты вполне стабилен, - говорит Эллен.
   - Спасибо, - отвечает Том. Она молода. Ей не понять.
   - Если это только мрачные воспоминания, могу удалить их в одну минуту.
   - Нет, благодарю.
   - Я и забыла. Тебе ненавистна обработка памяти.
   - Мой отец...
   - Продолжай.
   - В пятьдесят лет он перестал быть собой. Его заставили забыть предков,
традиции, религию, жену, сыновей и в конце концов  имя.  Потом  он  целыми
днями сидел и улыбался. Нет, благодарю, никакой обработки.
   - Где сегодня трудишься? - спрашивает Эллен.
   - В загоне, провожу исследования.
   - Составить компанию? До полудня я свободна.
   - Нет-нет, спасибо, -  слишком  поспешно  отвечает  Том.  Эллен  строит
обиженную гримасу. Он пытается исправить свою  невольную  грубость,  легко
касается ее руки и говорит:
   - Может, во второй половине дня? Мне нужно немного пообщаться. Ладно?
   - Ладно, - отвечает она, улыбается и шлет воздушный поцелуй.
   Позавтракав, Том идет в загон. Территория его занимает тысячу  гектаров
к востоку от базы; по периметру через каждые восемьсот метров  установлены
прожекторы  нервновоздействующего  поля,  этого   достаточно,   чтобы   не
разбрелись согнанные сюда двести поедателей.  Их  оставили  для  изучения,
остальные  будут  уничтожены.  В  юго-западном   углу   загона   находится
лабораторный  домик,   там   ведутся   эксперименты   -   метаболического,
психологического, физиологического,  экологического  характера.  Загон  по
диагонали пересекает ручей. На восточном  его  берегу  -  небольшая  гряда
зеленых холмов. Кое-где густые луга сменяют рощицы тесно растущих деревьев
с ланцетовидными листьями. В  траве  почти  скрыты  растения-оксигенаторы,
выступают лишь их высокие, в три-четыре метра, фотосинтезирующие стебли  и
дыхательные органы, которые находятся на высоте груди; от  выдыхаемых  ими
ароматных газов кружится голова. По лугам в беспорядке  бродят  поедатели,
они объедают именно дыхательные органы.
   Том Две-Ленты замечает стадо у ручья и направляется к нему. Спотыкается
о скрытый в траве оксигенатор, но ловко сохраняет равновесие,  подносит  к
лицу складчатое отверстие дыхательного  органа  и  делает  глубокий  вдох.
Настроение его поднимается.  Он  подходит  к  поедателям.  Это  неуклюжие,
медлительные  животные  сферической  формы,   покрытые   густым,   жестким
оранжевым мехом. Похожие  на  блюдца  глаза  выкачены  над  узкими,  будто
резиновыми губами. Ноги тонкие, чешуйчатые, как у  цыплят,  короткие  руки
прилегают к телу. Поедатели разглядывают Тома без малейшего любопытства.
   - Доброе утро, братья, - приветствует он их, и сам удивляется почему.


   Сегодня я заметил нечто странное. Может, слишком надышался  кислородом,
может,  поддался  предположению  Хэрндона,  а  может,  дает   себя   знать
наследственный мазохизм. Но когда я наблюдал за поедателями в загоне,  мне
впервые показалось, что они  ведут  себя  осмысленно,  действуют  согласно
какому-то ритуалу.
   Я  ходил  за  ними  три  часа.  За  это  время  они   нашли   полдюжины
кустов-оксигенаторов. И в каждом случае совершали определенный обряд.
   Окружали растение кольцом.
   Глядели на солнце.
   Глядели на соседей справа и слева.
   _Только_ после этого издавали что-то похожее на ржанье.
   Снова глядели на солнце.
   Приближались к растению и ели.
   Что это, как не благодарственная молитва перед едой? А если они духовно
настолько развиты, чтобы возносить  молитвы,  не  совершаем  ли  мы  здесь
геноцид? Разве шимпанзе молятся? Черт, да мы и не стали бы уничтожать  их,
как поедателей! Конечно, шимпанзе не трогают урожай на полях,  и  какое-то
сосуществование было бы возможно, а с поедателями аграрии просто не  могут
жить  на  одной  планете.  Однако  тут  возникает  нравственная  проблема.
Уничтожение поедателей основано на предпосылке, что в умственном отношении
они на уровне устрицы или в лучшем случае овцы. Наша совесть  чиста  -  яд
действует безболезненно и быстро, поедатели, умирая, разлагаются, избавляя
нас от уничтожения множества трупов. Но если они молятся...
   Остальным  пока  ничего  не  скажу.  Нужно  побольше  данных,   четких,
объективных. Киносъемка, звукозапись, выкладки. Тогда  поглядим.  В  конце
концов нашему роду кое-что известно о геноциде, мы подвергались ему  всего
несколько веков назад. Вряд ли мне удастся остановить то,  что  происходит
здесь. Но в самом  крайнем  случае  я  мог  бы  выйти  из  этой  операции.
Вернуться на Землю и возбудить общественное негодование.
   Надеюсь, мне это показалось.


   Вовсе не показалось. Они  образуют  круг;  глядят  на  солнце;  ржут  и
молятся. Кажется, эти большие круглые глаза  смотрят  на  меня  обвиняюще.
Наше прирученное стадо знает, что происходит здесь: мы спустились со звезд
для уничтожения их вида, только они и будут оставлены. Дать отпор или хотя
бы выразить недовольство они не могут, но они _знают_.  И  ненавидят  нас.
Черт возьми, мы убили уже два миллиона поедателей, и, образно выражаясь, я
весь запятнан кровью, но что я сделаю? Что я могу сделать?
   Нужно действовать очень  осторожно,  иначе  меня  усыпят  и  обработают
память.
   Нельзя показаться маньяком, хитрецом, агитатором.
   Я не могу встать и  _разоблачить_!  Нужно  найти  союзников.  Первый  -
Хэрндон. Несомненно, он знает истину; он навел меня на  эту  мысль  в  тот
день, когда мы рассеивали гранулы. А я решил, что он по своему обыкновению
просто злобствует.
   Вечером поговорю с ним.


   - Я думал о твоем предположении, - говорит Том.  -  Насчет  поедателей.
Очевидно, наши психологические исследования были недостаточно глубокими. И
если поедатели действительно разумны...
   Хэрндон, рослый, густобородый, скуластый брюнет, хлопает глазами.
   - Том, кто говорит, что они разумны?
   - Ты. Сам же сказал на том берегу Разветвленной реки...
   - Это было всего  лишь  предположение,  никак  не  обоснованное.  Чтобы
завязать разговор.
   - Я думаю, не только. Ты всерьез верил в это.
   Хэрндон настораживается.
   - Том, не знаю, что ты хочешь затеять, но лучше не  затевай.  Поверь  я
хоть на секунду, что мы уничтожаем разумных существ, тут же  со  всех  ног
помчался бы на обработку памяти.
   - Тогда зачем же спрашивал об этом?
   - Просто так.
   - Развлекался, вызывая в другом чувство вины? Гад ты,  Хэрндон.  Это  я
всерьез.
   - Послушай, Том,  я  не  знал,  что  тебя  так  заденет  необоснованное
предположение... - Хэрндон трясет  головой.  -  Поедатели  не  могут  быть
разумными существами. Это очевидно. Иначе бы нам не поручили ликвидировать
их.
   - Наверно, - соглашается Том Две-Ленты.
   - Нет, я не знаю, что у Тома на уме,  -  говорит  Эллен.  -  Но  твердо
уверена, что ему нужен отдых. После восстановления личности  прошло  всего
полтора года, а у него был тяжелый срыв.
   Майклсон разглядывает какой-то документ.
   - Он трижды подряд отказывался рассеивать гранулы. Утверждает,  что  не
может отрывать время от своих исследований. Черт, мы в состоянии подменить
его, но меня беспокоит мысль, что он чурается этой работы.
   - А что за исследования он проводит? - интересуется Николс.
   - Только не биологические, - говорит Джулия. - Он все  время  торчит  в
загоне, но  я  не  замечала,  чтобы  он  делал  какие-то  анализы.  Просто
наблюдает за поедателями.
   - И разговаривает с ними, - добавляет Чанг.
   - Да, и разговаривает, - подтверждает Джулия.
   - Кто узнает, в чем дело?
   Все глядят на Эллен.
   - Ты ближе всех к нему, - говорит Майклсон. - Можешь повлиять на него?
   - Сперва нужно узнать, что с ним творится, - отвечает Эллен. - От  него
не добьешься ни слова.


   Нужно бы