аются возле меня,  охваченные тем  возбуждением,
которое приходит, когда кого-то из твоих знакомых выбирают для
совершения важного дела.  Я никак не могу понять,  завидуют ли
они мне, или же сочувствуют. Би Джи меня обнимает, Дэнни тыка-
ет в плечо,  Пол отстукивает нечто веселое на барабане.  Марти
извлекает  из  своего мешка зловеще острый каменный нож дюймов
девяти длиной и вкладывает его мне в руку.
     -- Вот. Держи. Он может тебе пригодиться.
     Я смотрю на нож так, словно у меня в руке живая граната.
     -- Слушай,  -- говорю я.  -- Я понятия не имею, как нужно
выслеживать и ловить людей.
     -- Ерунда, -- вставляет Би Джи. -- Разве это трудно?
     Би Джи -- архитектор. Пол -- поэт. Марти поет лучше Пава-
ротти.  Дэнни  рисует  и вырезает статуэтки.  Я считаю их всех
своими закадычными приятелями.  Всех их с натяжкой можно  наз-
вать кроманьонцами. Но не меня. Тем не менее, они относятся ко
мне как к соплеменнику. Мы пятеро -- одна шайка-лейка. Без них
я давно бы свихнулся.  Потерявший все,  отрезанный от всего, к
чему я привык и что знал.
     -- Ты сильный и быстрый, -- говорит Марти. -- Справишься.
     -- И очень умный.  Правда, по-своему, -- поддакивает Пол.
-- Умнее е_г_о. Мы совсем за тебя не боимся.
     Иногда они говорят со мной снисходительно,  как с  ребен-
ком.  Полагаю,  я этого заслуживаю.  В конце концов, каждый из
них -- умелая и талантливая личность,  гордая  плодами  своего
труда. Я в их глазах слегка слабоумный, и до сих пор не могу к
такому отношению привыкнуть,  потому что дома -- там, откуда я
прибыл -- меня тоже считали умелым и опытным.
     -- Идите со мной,  -- говорю я Марти. -- Ты и Пол. Я сде-
лаю все, что полагается, но хочу, чтобы вы были рядом.
     -- Нет, -- отвечает Марти. -- Ты пойдешь один.
     -- Би Джи? Дэнни?
     -- Нет, -- отвечают они. И их улыбки становятся натянуты-
ми,  а глаза ледяными. Внезапно мне перестает здесь нравиться.
Быть может,  мы и приятели,  но идти я должен один. А может, я
вообще  неправильно  понял ситуацию,  и мы вовсе не такие уж и
большие приятели. Как бы то ни было, мне предстоит пройти сво-
его рода тест. Или ритуал посвящения, инициацию. Не знаю. Сто-
ило мне начать думать,  что  они,  за  исключением  нескольких
пустяковых  различий в обычаях и языках,  точно такие же люди,
как и мы,  как я осознал, насколько они, в сущности, чужие. Не
дикари,  вовсе нет. Но они даже отдаленно не напоминают совре-
менных людей.  Они нечто совершенно другое.  Их тела и умы  --
чистейшие  Homo sapiens,  но их и наши души разделяют двадцать
тысяч лет.
     -- Расскажи мне о людях-стервятниках, -- прошу я Сэлли.
     -- Они как животные, -- отвечает она. -- Они умеют разго-
варивать,  но уханьем и хмыканьем.  Они плохие охотники и едят
всякую падаль, если найдут, или же крадут добычу у других.
     -- От них воняет отбросами, -- добавляет Дэнни. -- Как от
старой кучи мусора,  где все сгнило.  И они не умеют  рисовать
или вырезать фигурки.
     -- А трахаются они вот так,  --  говорит  Марти,  хватает
ближайшую женщину, ставит ее на четвереньки и изображает, буд-
то заходит в нее сзади. Все смеются, гикают и притоптывают.
     -- Вот как они ходят, -- продолжает урок Би Джи, горбится
по-обезьяньи, шаркает ногами и бьет себя кулаками в грудь.
     Мне еще много чего рассказывают об уродливых, грубых, ту-
пых,  вонючих и отвратительных людях-стервятниках.  Какие  они
грязные,  какие  примитивные.  Как их беременные женщины носят
ребенка в животе двенадцать или  тринадцать  месяцев,  и  дети
рождаются уже покрытые шерстью и с полным ртом зубов.  Все это
древние байки, передаваемые из поколения в поколение племенны-
ми бардами вроде Пола. Никто из них не видел Стервятника свои-
ми глазами, но все дружно ненавидят.
     -- Они все мертвы,  -- поясняет Пол. -- Мы убили их очень
давно, когда перебрались сюда.  Должно быть,  возле нас бродит
дух.
     Конечно, я уже догадался,  кто он такой. Я никакой не ар-
хеолог.  Я четвертый в нашей семье, закончивший военную акаде-
мию Вест-Пойнт. Моя область -- электроника, компьютеры, физика
перемещений во времени. Археологи развели такую запутанную по-
литическую возню из-за права побывать в прошлом, что в резуль-
тате никто из них не добился успеха, а отдуваться пришлось во-
енным.  Все же меня успели накачать сведениями по археологии в
достаточной мере,  чтобы я понял -- Стервятники есть те,  кого
мы называем неандертальцами,  раса неудачников, проигравшая на
скачках эволюции.
     Выходит, здесь,  в Европе эпохи ледникового периода,  и в
самом  деле прошла война на уничтожение между тугодумами-стер-
вятниками и умными Homo  sapiens.  Но  несколько  проигравших,
должно  быть,  уцелело,  и один из них Бог знает почему бродит
теперь возле нашего поселка.
     Теперь мне предстоит найти этого уродливого чужака и пой-
мать его.  Или,  не исключено,  убить.  Этого ли от меня хочет
Зевс? Обагрить мою голову кровью чужака? Да, они очень цивили-
зованное племя,  хотя охотятся на огромных мохнатых мамонтов и
строят дома из их костей. Настолько цивилизованное, что не хо-
тят убивать сами, а посылают на грязную работенку меня.
     -- А я не думаю,  что он стервятник, -- говорит Дэнни. --
Наверное, он пришел из Наз Глесима. У людей там серые глаза. К
тому же, зачем духу понадобилась рыба?
     Наз Глесимом они называют земли на  северо-востоке,  при-
мерно  в том месте,  где когда-нибудь построят Москву.  Даже в
палеолите мир разделен на тысячи маленьких наций. Дэнни однаж-
ды совершил в одиночку великое путешествие по окрестным землям
и приобрел репутацию местного Марко Поло.
     -- Смотри,  чтобы тебя не услышал вождь, -- предупреждает
его Би Джи.  -- Он тебе яйца оторвет.  К тому же в Наз Глесиме
люди не уродливые.  Они такие же,  как мы,  только глаза у них
серые.
     -- Да, это так, -- признает Дэнни. -- Но все же я думаю...
     Пол качает головой. Этот жест тоже очень древний.
     -- Это дух Стервятника, -- настаивает он.
     Би Джи смотрит на меня.
     -- А ты как думаешь,  Пумангиап?  -- Таким именем он меня
называет.
     -- Я? Что я могу об этом знать?
     -- Ты пришел издалека. Видел когда-нибудь таких людей?
     -- Да, я видел много уродливых людей. -- Люди в этом пле-
мени все высокие,  худощавые,  с темными волосами и такими  же
глазами,  широкими лицами и крепкими скулами.  Будь у них зубы
получше, получились бы просто красавцы. -- Но о таких я ничего
не знаю. Мне нужно его увидеть.
     Сэлли приносит новую миску жареной рыбы.  Я нежно провожу
ладонью  по ее обнаженному бедру.  В доме из мамонтовых костей
никто не носит лишней одежды, потому что вся конструкция хоро-
шо изолирована и в ней тепло даже в разгар зимы. В моих глазах
Сэлли самая красивая женщина в племени: высокие крепкие груди,
длинные гладкие ноги,  живое любознательное лицо. Она была же-
ной человека,  которого прошлым летом пришлось убить из-за то-
го,  что  в него вселились духи.  Дэнни,  Би Джи и двое других
проломили ему голову,  убив быстро и милосердно,  а потом  все
племя шесть дней бодрствовало возле тела,  приплясывая и завы-
вая.  От нее отвернулась удача,  поэтому племя и  отдало  меня
Сэлли (или наоборот), рассудив, что на блаженном дурачке вроде
меня наверняка лежит благословение богов.  Мы с Сэлли воистину
обрели друг друга.  Когда нас свели, мы были двумя потерянными
душами,  и каждый из нас помог другому не погрузиться во  мрак
еще глубже.
     -- Все будет в порядке, -- говорит Би Джи. -- Справишься.
Боги тебя любят.
     -- Надеюсь, -- отвечаю я.
     Ночью мы  с Сэлли обнимаем друг друга так,  словно каждый
из нас понимает -- эта ночь может оказаться  нашей  последней.
Сэлли  ласкает меня,  горячая и нетерпеливая.  В костяном доме
уединение невозможно,  и нас слышат остальные -- четыре других
пары  и  множество детей,  но нам все равно.  В доме темно,  и
постель из лисьих шкур становится нашим маленьким миром.
     Кстати, нет ничего особенного и в том, как эти люди зани-
маются любовью. Число возможных способов соединения мужского и
женского  тела не так уж и велико,  и все они,  кажется,  были
изобретены еще в ледниковую эпоху.
     На рассвете  с первыми лучами солнца я отправляюсь в оди-
ночную охоту на человека-стервятника.  Выхожу из костяного до-
ма,  провожу для удачи ладонью по его странной шершавой стене,
и делаю первый шаг.

                          *   *   *

     Поселок протянулся на несколько сотен ярдов вдоль  берега
холодной  быстрой реки.  Три круглых костяных дома,  где живет
большинство из нас,  стоят рядком,  а чуть в отдалении -- чет-
вертый, продолговатый, в котором обитает Зевс со своей семьей.
Он также служит святилищем и местным парламентом.  Еще  дальше
виден новый,  пятый дом,  он строится уже целую неделю. Следом
расположены мастерские,  где делают  орудия  и  инструменты  и
скребут шкуры,  затем бойня для разделки туш, а рядом с ней --
гигантская мусорная куча и целая гора  мамонтовых  костей  для
будущих строительных проектов.
     На восток от поселка стоит редкий хвойный лес,  а за  ним
начинаются холмы и равнины,  где пасутся мамонты и носороги. В
реку никто не заходит, потому что вода слишком холодная, а те-
чение  очень быстрое,  так что река не хуже стены служит нашей
западной границей.  У меня есть желание  когда-нибудь  научить
соплеменников  делать  каяки,  а заодно попробовать научить их
плавать.  А еще через пару лет попытаюсь уговорить их  срубить
несколько деревьев и сделать мост. Интересно, не свалятся ли у
них штаны от удивления, когда я предложу все эти полезные шту-
ковины?  Они держат меня за идиота, потому что я не разбираюсь
в свойствах грязи и замерзшей земли,  в оттенках черноты  дре-
весного угля и понятия не имею о применении и качестве оленьих
рогов,  костей, жира, шкур и камня. Они жалеют меня, убогого и
ограниченного, но в то же время и любят. Да и боги меня любят.
Так, по крайней мере, думает Би Джи.
     Я начал  поиски,  отправившись  вниз по реке,  потому что
именно там Джинни вчера видела Стервятника.  Утреннее солнце в
этот  осенний  день ледниковой эпохи грустным лимончиком висит
где-то далеко на небе,  но ветра почти нет.  Оттаявшая за лето
земля  еще мягкая,  и я начинаю искать следы.  Вечная мерзлота
сковала все на глубину пять футов,  но верхний слой уже в  мае
становится упругим,  превращаясь к июлю в грязевое месиво. По-
том он снова каменеет и к октябрю твердеет не хуже стали. Но в
октябре мы уже почти не выходим из домов.
     На берегу множество отпечатков ног.  Мы ходим  в  кожаных
сандалиях,  но многие предпочитают ходить босиком даже сейчас,
накануне заморозков. У людей из племени пятки длинные и узкие,
с  высоким  подъемом  стопы,  но  у  самой  воды возле сетей я
отыскал и другие следы -- короткие, широкие, почти плоскостоп-
ные,  с поджатыми кончиками пальцев.  Должно быть,  это и есть
мой неандерталец. Я улыбаюсь и чувствую себя Шерлоком Холмсом.
     -- Эй, Марти, посмотри, -- обращаюсь я к спящему поселку.
-- Я отыскал след старого уродца.  Би Джи? Пол? Дэнни? Посмот-
рите-ка на меня. Я отыщу его быстрее, чем вам думается.

                          *   *   *

     Все их  имена не настоящие.  Я просто зову их так -- Пол,
Марти,  Би Джи,  Дэнни.  Здесь каждый дает другому свой личный
набор  имен.  Марти  называет Би Джи Унгклава.  Дэнни он зовет
Тисбалалаком, а Пола -- Шипгамоном. Пол называет Марти Долибо-
гом, а Би Джи -- Каламоком. И так далее во всем племени, тонны
имен,  сотни и сотни всего для сорока или пятидесяти  человек.
Запутанная система, но у них есть для этого удовлетворяющие их
причины. Постепенно к ней привыкаешь.
     Человек никогда  не  открывает другому свое истинное имя,
то,  которое мать прошептала ему на ухо при рождении.  Его  не
знает  даже отец или жена.  Можете положить человеку между ног
раскаленные камни,  и он все равно не  выдаст  свое  настоящее
имя, потому что в противном случае на него сразу накинутся все
до единого духи от Корнуолла  до  Владивостока.  В  мире  пол-
ным-полно  злых духов,  которые ненавидят живых людей и готовы
прыгнуть на любого,  кто приоткроет им щелочку,  и терзать его
подобно  пиявкам,  клопам и любому другому злобному и отврати-
тельному кровососущему паразиту.
     Судя по ландшафту, мы живем где-то на территории западной
России,  возможно, в Польше: плоская, унылая и холодная травя-
нистая степь с редкими дубами, березами и соснами. Разумеется,
в ледниковую эпоху так выглядела почти вся Европа,  но главное
в том,  что эти люди строят дома из мамонтовых костей. Это де-
лали только в Восточной Европе, по крайней мере, так утвержда-
ют специалисты.  Возможно, это древнейшие в мире настоящие до-
ма.
     Меня глубоко  поразила  протяженность этой доисторической
эпохи,  ее растянутость во времени. Для нас отправиться в Анг-
лию и полюбоваться на собор, которому тысяча лет -- событие. А
люди охотились в этой степи в тридцать раз дольше.  Вы  можете
представить себе тридцать тысяч лет?  Для вас Джордж Вашингтон
жил невероятно давно, и скоро исполнится триста лет со дня его
рождения.  Сложите книги стопкой в фут высотой и скажите себе,
что эта стопка соответствует времени, прошедшему со дня рожде-
ния Вашингтона в 1732 году.  Теперь начинайте класть на стопку
новые книги. Когда у вас получится стопа высотой с десятиэтаж-
ный дом, это и будет тридцать тысяч лет.
     Меня от  вас в эту самую минуту отделяет стопка лет почти
такой же высоты.  Когда мне плохо,  когда одиночество,  страх,
боль и  воспоминания  обо всем утраченном начинают меня одоле-
вать, мне кажется,  что эта стопа лет давит на меня и весит не
меньше горы. Я сопротивляюсь, не даю ей меня раздавить. Но вес
дьявольски велик,  и время от времени он вдавливает меня прямо
в промерзшую землю.

                          *   *   *

     Цепочка плоскостопных следов ведет меня на север, в обход
мусорной  кучи и дальше в сторону леса.  Потом я теряю след --
он начинает кружить вокруг поселка,  возвращается  к  мусорной
куче, потом к бойне, потом вновь к лесу, затем выводит к реке.
Я не могу уловить смысла в перемещениях.  Кажется,  несчастный
тупица попросту бродит поблизости,  роется в мусоре, отыскивая
что-нибудь съедобное, потом вновь уходит, но недалеко, возвра-
щается в надежде поживиться рыбой,  украденной из сети,  и так
далее.  Где же он спит?  Полагаю,  под открытым небом.  Что ж,
если верно то,  что я вчера узнал, то он волосат, как горилла.
Наверное, холод ему нипочем.
     Теперь, потеряв след,  я получил возможность поразмыслить
о своей миссии, и мне становится все тоскливее и тоскливее.
     У меня большой каменный нож.  Я вышел,  чтобы убить. Про-
фессию военного я выбрал давным-давно, но вовсе не из-за жела-
ния кого-либо убивать, и уж тем более не в драке лицом к лицу.
Наверное,  я воображал себя представителем цивилизации, ее за-
щитником, но уж никак не убийцей, крадущимся по лесу с намере-
нием вонзить острый кремневый нож в жалкого бродягу-одиночку.
     Но убитым вполне могу оказаться и я.  Он дикий, он голод-
ный,  испуганный,  примитивный. Возможно, он не очень-то умен,
но,  по крайней мере,  оказался достаточно умен, чтобы не уме-
реть молодым, а сюда он явился разодобыть пропитание хитростью
и силой.  Это его мир,  не мой.  Я выслеживаю его,  а он в это
время,  возможно,  выслеживает меня, и когда мы столкнемся, он
станет драться,  не соблюдая никаких привычных мне правил. Хо-
роший аргумент, чтобы немедленно вернуться.
     С другой  стороны,  если я вернусь целым и невредимым,  а
Стервятник будет по-прежнему бродить вокруг,  Зевс за непослу-
шание  повесит мою шкуру на стену костяного дома.  Да,  мы тут
все закадычные приятели,  но когда вождь приказывает,  следует
выполнять приказ,  иначе будет хуже.  Так было с самого начала
истории,  и у меня  нет  причин  сомневаться,  что  здесь  все
по-другому.
     Я просто должен убить стервятника. Выбора у меня нет.
     Я не хочу,  чтобы меня прикончил в лесу дикарь, равно как
не хочу, чтобы меня казнили по решению племенного суда. Я хочу
остаться в живых и вернуться в родную эпоху.  Я все еще цепля-
юсь за слабый шанс и надеюсь, что радуга когда-нибудь вернется
за  мной,  вытянет отсюда и предоставит возможность поведать о
своих приключениях в те времена, которые я уже привык мысленно
называть будущим. Мне хочется написать отчет.
     А вам, людям будущего, я хочу сообщить новость о том, что
эти обитатели ледниковой эпохи вовсе не считают себя примитив-
ными.  Они знают,  и знают абсолютно т_о_ч_н_о, что они и есть
венец творения.  У них есть язык -- фактически,  два языка, --
есть история, музыка, поэзия, технология, искусство и архитек-
тура. Есть религия. Есть законы. Есть образ жизни, оправдавший
себя за тысячи лет,  и который будет оправдан еще тысячи. Если
вы  думаете,  что здесь только рычат и дерутся,  то вы ошибае-
тесь.  Я могу сделать этот мир реальным для вас -- если  сумею
вернуться.
     Но даже если мне это не суждено,  дел у меня  здесь  пре-
достаточно.  Я хочу выучить их эпосы и записать тексты,  чтобы
вы когда-нибудь их прочитали.  Хочу научить их делать каяки  и
мосты, а может, и еще что-нибудь. Хочу завершить строительство
костяного дома, которое мы начали на прошлой неделе. Хочу бро-
дить по лесам с моиими приятелями Би Джи,  Дэнни,  Марти и По-
лом.  Хочу Сэлли.  Господи, да ведь у нее от меня могут быть и
дети,  и  тогда  я  волью свои футуристические гены в генофонд
ледниковой эпохи.
     И я не хочу умереть сегодня в холодном и унылом доистори-
ческом лесу, пытаясь выполнить дурацкий приказ об убийстве.


                           *   *   *

     Воздух становится  теплее,  но все же теплым его не назо-
вешь.  Я вновь отыскиваю след,  или думаю,  что отыскал его, и
иду на северо-восток,  в лес. За спиной слышатся смех, крики и
песни -- там строят новый дом,  но вскоре я ухожу далеко и пе-
рестаю их слышать.  Нож я теперь держу в руке, готовый ко все-
му.  Здесь есть волки, а также испуганный получеловек, который
может попытаться убить меня прежде, чем я убью его.
Я начинаю гадать,    какова вероятность того,  что я его оты-
щу. А заодно и о том,  сколько времени мне отведено на  поиски
-- несколько часов,  день,  неделя? Чем я должен питаться? Как
не отморозить ночью задницу? Что скажет или сделает Зевс, если
я вернусь с пустыми руками?
     Сейчас я брожу наугад.  Больше я не считаю себя  Шерлоком
Холмсом.

                          *   *   *

     Сейчас я с удовольствием помог бы строить  костяной  дом.
Наступает  зима,  а  племя  стало слишком большим,  чтобы раз-
меститься в четырех имеющихся домах.  Би Джи руководит  строи-
тельством,  Марти с Полом поют, читают стихи и играют на бара-
бане и флейте, а еще человек семь выполняют тяжелую работу.
     -- Складывай челюсти подбородками вниз! -- кричит Би Джи,
когда я пытаюсь положить челюсть в фундамент,  но неправильно.
-- Подбородком в_н_и_з, тупица! Так-то лучше.
     Пол отбивает на барабане радостную дробь,  аплодируя  мне
за вторую,  удачную попытку. Марти начинает сочинять балладу о
моей тупости. Все смеются, но смех доброжелательный.
     -- А  теперь клади туда хребет!  -- кричит мне Би Джи.  Я
вытягиваю из огромной кучи длинное бревно мамонтова  позвоноч-
ника.  Кости  в куче старые и белые,  они пролежали уже немало
лет и стали плотными и тяжелыми. -- Ну-ка, вставь его туда, да
покрепче! Плотнее! Плотнее!
     Я пыхчу и отдуваюсь под весом тяжеленной кости, даже нем-
ного  пошатываюсь,  но  все же ухитряюсь вставить ее на нужное
место и вовремя отскочить -- Дэнни и двое  других  мужчин  уже
подносят гиганский череп.
     Зимние дома -- хитроумные и  сложные  конструкции,  и  их
проектирование и возведение требует истинной гениальности.  Не
исключено,  что Би Джи в эту эпоху  --  лучший  архитектор  из
всех,  каких  только  зн