все это сейчас. Конечно, с тех пор прошла целая вечность. Тогда он был
гораздо моложе, жил совсем другой жизнью.  Морисси  собирался  побывать  в
Дальнем, хотел сказать формальное прости ученому, которым он когда-то был,
но передумал. Зачем? Он уже и так со многим простился. Морисси повернул на
юг и долетел до Северного Мыса,  расположенного  на  восточном  побережье,
облетел дивный по своей красоте изгиб Больших Каскадов  и  приземлился  на
посадочной полосе в Чонге. До землетрясения оставалось  полтора  месяца  и
два  дня.  В  этих  высоких  широтах  близнецы-солнца  казались  тусклыми,
бледными, несмотря на Воскресенье. Даже  гигантский  Арго  казался  отсюда
каким-то сморщенным. Проведя десять лет в тропиках, Морисси  почти  совсем
забыл вид северного неба. Но разве не  было  трех  десятков  лет  жизни  в
Чонге? Однако теперь, когда время сжалось до  предела,  эти  тридцать  лет
казались мигом.
     Вид Чонга тяжело подействовал  на  него:  слишком  много  ассоциаций,
слишком печальны воспоминания. Но он держался как мог до тех пор, пока  не
увидел всего этого... Ресторан, в который они с Надей  пригласили  Поля  и
Даниэля, чтобы отпраздновать их союз; дом на Владимирской, где  они  жили;
геофизическую лабораторию и павильон для лыж сразу за Каскадами.  На  всем
лежал отпечаток его переживаний.
     Город и его  окрестности  были  совершенно  пустынны.  День  за  днем
Морисси бродил взад и вперед, оживляя в памяти  время,  когда  Медея  жила
такой  полной  жизнью.  Славное  времечко!  О   том,   что   землетрясение
произойдет, знали  все,  вплоть  до  часа,  но  никто  не  придавал  этому
значения, кроме разных чудаков и невротиков, никто о нем не вспоминал.  Но
вдруг все сразу вспомнили. И вокруг все резко изменилось.
     В Чонге Морисси не стал смотреть кубы. Сам город, каскады серебристых
горячих  крыш  которого  излучали  сияние,  казался  ему  огромным  кубом,
буквально кричащим о том, что с ним здесь когда-то происходило.
     Когда стало совсем невмоготу, он решил продолжить полет и  отправился
дальше на юг, огибая  по  кривой  восточное  побережье.  До  землетрясения
оставалось четыре недели и один день.
     Его первой остановкой был Остров  Медитации,  служивший  своеобразным
трамплином для тех, кто хотел повидать расположенные в Дальнем причудливые
и постоянно обновляющиеся ледяные скульптуры Вирджила Оддума. Миллиард лет
назад прибыли сюда четверо новобрачных и уехали, смеясь  и  обнимаясь,  на
аэросанях, чтобы увидеть  одно  из  чудес  искусства,  которыми  славилась
Медея. Морисси нашел будку, где они останавливались. Она  совсем  потеряла
вид, крыша ее покосилась. Он подумал было провести  на  Острове  Медитации
ночь, однако через час уже покинул его.
     Пролетая над тропиками, он снова видел  десятки  шаров,  плывущих  по
воздуху в сторону океана, и фэксов, влекомых в глубь  материка  непонятным
ему ритуальным чувством.
     Три недели, два дня, пять часов.
     Он летел теперь совсем низко.  Фэксы  спаривались  прямо  у  него  на
глазах. Это поразило его: какая,  однако,  похоть  перед  лицом  грядущего
бедствия!  Была  ли  это  непреодолимая   сила   гона,   заставлявшая   их
спариваться? Был ли у новорожденных какой-либо шанс выжить?  Не  лучше  ли
было их матерям в столь опасное время иметь пустые чрева? О  землетрясении
знали все и тем не менее... Морисси это казалось безумием.
     Но вдруг его осенило. Вид этих  фэксов  помог  ему  увидеть  туземное
население изнутри, и он, хотя бы на первое время, нашел  объяснение  тому,
что  они  творили.  Морисси  по-новому  взглянул  на   их   терпение,   их
спокойствие, их терпимость ко всему, что им пришлось выносить. Да и как им
не спариваться! Они ожидали этого  землетрясения,  для  них  оно  не  было
катастрофой. Святой миг, момент очищения - вот чем это для них  было.  Как
бы он хотел обсудить это  сейчас  с  Дайнувом!  Он  внезапно  почувствовал
искушение вернуться в Дюны, разыскать старого фэкса  и  проверить  на  нем
версию, которая у него только что возникла. Но сначала в Порт-Медею.
     Восточное  побережье  осваивалось  самым  первым,  поэтому  плотность
заселения здесь была очень большой. Первые две колонии - Воздушная  Гавань
и сам город Медея - давно срослись в урбанистическое образование,  которое
радиально расходилось из Порт-Медеи. Приближаясь к нему с севера,  Морисси
еще издалека мог видеть гигантский полуостров, на котором во  все  стороны
раскинулись  и  Порт-Медея,  и  ее  пригороды.  Тропическая  жара  волнами
окутывала маленький флиттер Морисси, направляющийся  к  этому  ужасающему,
отвратительному бетонному спруту.
     Дайнув оказался прав.  В  Порт-Медее  действительно  стояли  звездные
корабли,  целых  четыре  -  безумное   расточительство!   Почему   их   не
использовали при эвакуации? Были ли они оставлены для эмигрантов,  которые
не решились уйти с похотливыми фэксами или предаться душою шарам? Об  этом
он никогда не узнает. Он поднялся в один из кораблей и сказал:
     - Распорядительную дирекцию.
     - К вашим услугам, - ответил бесплотный голос.
     - Пожалуйста, рапорт о состоянии корабля. Можете совершить  полет  на
Землю?
     - Горючим заправлены, техника в порядке.
     - А экипировка для усыпления?
     - Все в рабочем состоянии.
     Морисси прикинул свои возможные последующие действия.  Это  ведь  так
легко, подумал он, улечься, заснуть, а корабль пусть несет тебя  к  Земле.
Так легко, так просто и так бесполезно.
     - Сколько вам потребуется времени для обеспечения взлета?  -  спросил
он.
     - Сто шестьдесят минут после приказания.
     - Считайте, что приказание вы получили. Сделайте отметку и взлетайте.
Пункт назначения Земля, и примите следующие сообщения: "Медея  говорит  до
свидания. Надеюсь,  этот  корабль  еще  пригодится.  Искренне  ваш  Дэниэл
Ф.Морисси. Дата: День Землетрясения минус две недели,  один  день  и  семь
часов".
     - Подтверждаю. Подготовка к отправке началась.
     - Хорошего полета, - сказал Морисси звездолету.
     Он поднялся во второй корабль и отдал ему точно такое же  приказание.
То же самое сделал в третьем. Помедлил перед тем, как войти  в  последний,
гадая, не осталось ли кого из колонистов, кто, быть может,  именно  сейчас
отчаянно спешит  к  Порт-Медее,  чтобы  взойти  на  борт  одного  из  этих
кораблей, прежде чем разразится катастрофа. "Да ну их всех  к  дьяволу,  -
подумал Морисси. - Надо было раньше решаться".  И  четвертому  кораблю  он
тоже велел лететь к Земле.
     На обратном пути в город он увидел,  как  с  интервалом  в  несколько
минут четыре яркие полосы света  прочертили  небесную  вышину,  как,  чуть
помедлив и резко  выделяясь  на  темном  фоне  громады  Арго,  они  быстро
устремились в окрашенные утреннею зарею небеса. Через шестьдесят один  год
они опустятся на изумленную Землю с грузом в ноль  человек.  Будет  о  чем
потолковать любителям загадочных историй. Как же! Еще одна  великая  тайна
космоса - Полет Пустых Кораблей.
     Со странным чувством  выполненного  долга  он  покинул  Порт-Медею  и
полетел вдоль побережья к прилизанному  курорту  Мадагозар,  где  когда-то
развлекалась элита Медеи, наслаждаясь тропической роскошью. Морисси всегда
посмеивался над этим теплым местечком. Но поскольку все там было в целости
и сохранности, все действовало с безукоризненной точностью, Морисси  решил
немного  побаловать  себя.  Он  обходил  винные  подвалы  лучших   отелей,
завтракал на бочках  с  охлажденным  кавьяром,  нежился  в  лучах  солнца,
купался в соке гвоздики и почти ни о чем не думал.
     За день до землетрясения он полетел обратно, на Дюны-под-Арго.
     - Значит, ты решил не возвращаться? - сказал Дайнув.
     Морисси решительно тряхнул головой.
     - Земля никогда не была моим домом. Медея - вот мой дом. В него  я  и
вернулся. А  потом  сюда,  потому  что  это  место  стало  моим  последним
пристанищем. Я рад, что ты все еще здесь, Дайнув.
     - А куда мне деваться? - ответил фэкс.
     - Все ваши движутся сейчас в глубь  материка.  По-моему,  чтобы  быть
ближе к священной горе, когда наступит конец. Это так?
     - Так.
     - А ты почему не с ними?
     - Это ведь и мой дом. Времени осталось так  мало,  что  мне  уже  все
равно, где я буду, когда начнет трясти. Но скажи мне лучше, друг  Морисси,
летал ты не зря?
     - Не зря.
     - Что ты видел? Что узнал?
     - Я видел  Медею,  всю  целиком,  -  сказал  Морисси.  -  Я  даже  не
подозревал, как много мы у вас отхватили. Под конец мы  осели  всюду,  где
только было можно, скажи? А  вы  не  произнесли  ни  слова.  Вы  стояли  и
смотрели, как мы распространяемся по всей стране.
     Фэкс молчал.
     -  Теперь  я  все  понимаю,  -  сказал  Морисси.  -  Вы  ждали  этого
землетрясения, разве нет? Вы знали о его приближении задолго до того,  как
мы наконец собрались сделать расчеты. Сколько  раз  оно  случалось  за  то
время, как фэксы появились на Медее? Каждые семь тысяч сто шестьдесят  лет
фэксы начинают двигаться к возвышенности, а  шары  -  лететь  к  Дальнему,
происходит землетрясение, и все рушится. Потом снова появляются выжившие с
потомством в чреве, и все начинается  сначала.  Вы  уже  знали,  когда  мы
пришли сюда, когда строили повсюду свои городки, превращавшиеся постепенно
в большие города, а вас сгоняли, как скот,  заставляли  работать  на  нас,
когда мы смешивали свои гены с вашими и заменяли микробов в воздухе, чтобы
лучше приспособиться к здешней жизни. Вы знали - то,  что  мы  делаем,  не
будет длиться вечно, так? Это была ваша тайна, ваше скрытое утешение,  что
все пройдет. И вот оно прошло. Нас  не  стало,  счастливые  молодые  фэксы
снова спариваются. Я единственный, кто остался, не считая нескольких голых
психов в кустах.
     Он заметил, что  глаза  фэкса  блеснули.  Что  это  было?  Удивление?
Презрение? Сочувствие? Поди пойми этих фэксов.
     - Все время вы только и ждали землетрясения, - продолжал  Морисси.  -
Верно ведь? Землетрясения, которое снова сделает всех цельными. И  вот-вот
оно начнется. Я буду стоять рядом с тобой и ждать, когда оно наступит. Это
мой вклад в межвидовую гармонию. Я буду человеческой  жертвой,  буду  тем,
кто один искупит вину за все,  что  мы  тут  понаделали.  Что  ты  на  это
скажешь, Дайнув?
     - Я хочу, - медленно проговорил фэкс, -  чтобы  ты  сел  на  один  из
кораблей и отправился на Землю. Твоя смерть не доставит мне удовольствия.
     Морисси кивнул.
     - Я минут через пять вернусь, - сказал он и направился в свой домик.
     Кубы Нади, Поля и Даниэля лежали рядом с экраном.  Он  годами  их  не
трогал, но сейчас опустил в прорезь, и на экране появились  три  человека,
которые были ему дороже всего во всей  вселенной.  Они  улыбались  ему,  и
Даниэль радушно поздоровался, Поль подмигнул,  а  Надя  послала  воздушный
поцелуй.
     - Здесь почти  все  закончено,  -  сказал  Морисси.  -  Сегодня  день
землетрясения. Я только хотел попрощаться. Я хотел лишь сказать, что люблю
вас и скоро буду вместе с вами.
     - Дэн... - сказала Надя.
     - Не надо ничего говорить. Я знаю, что  вас  здесь  нет.  Мне  просто
хотелось увидеть всех напоследок. И я счастлив.
     Он вынул кубы, вынес их в сад и осторожно зарыл в мягкую сырую землю.
Фэкс невозмутимо наблюдал за ним.
     - Дайнув, - сказал Морисси, - еще один вопрос, последний.
     - Я слушаю.
     - Все те годы, что мы  прожили  на  Медее,  нам  никак  не  удавалось
узнать, как вы называете ваш мир.  Как  бы  мы  ни  пытались,  нам  всегда
отвечали, что это табу,  и  даже  если  удавалось  кого-нибудь  уговорить,
другие начисто опровергали сказанное. Но сейчас,  когда  конец  близок,  я
прошу тебя как о последней милости - скажи мне, как вы называете ваш  мир.
Пожалуйста, мне нужно это знать.
     - Мы зовем его Санун, - сказал старый фэкс.
     - Санун? В самом деле?
     - В самом деле, - подтвердил фэкс.
     - Что это означает?
     - Да просто мир, - сказал Дайнув. - Что еще!
     До землетрясения оставалось около тридцати минут. Морисси не заметил,
как в течение последнего часа белые солнца исчезли за массивом Арго. Вдруг
он услышал далекое громыхание и ощутил, что землю начало трясти  так,  как
будто что-то мощное  сонно  зашевелилось  у  него  под  ногами  и  вот-вот
проснется, вырвется наружу. На берег с ужасающим ревом обрушились волны.
     - Вот оно, - хладнокровно сказал Морисси.
     Прямо над головой, словно подпрыгивая в танце,  слабо  поблескивающие
шары поднимались ввысь - это было очень похоже на танец триумфа.
     Воздух сотрясал гром. Еще миг - и землетрясение обрушится на них всей
своей мощью. Кора планеты задрожит, страшные толчки будут разрывать ее  на
куски, а море выйдет из берегов и затопит землю. Морисси заплакал,  но  не
от страха. Однако взял себя в руки:
     - Цикл закончен, Дайнув, - криво улыбнулся  он.  -  На  руинах  Медеи
возникает Санун. Эта страна снова стала вашей.




                            Роберт СИЛВЕРБЕРГ

                          ЖИВОПИСЕЦ И ОБОРОТЕНЬ




     Художник Терион Нисмайл занимался психогенной живописью в королевстве
Кристальных  городов.  Почувствовав  однажды  отвращение  к   собственному
творчеству, он перебрался в темные леса восточного континента.  Всю  жизнь
он прожил на родной земле, путешествуя по ее чудесным городам, меняя время
от времени, как того  требовали  особенности  его  профессии,  великолепие
одного места на роскошь другого. Он родился в  Дандилмире,  здесь  написал
свои  первые  полотна.  Это  были  пейзажи  Огненной  долины,  в   которых
отразилась вся его юношеская пылкость и неуемная энергия. Затем он  провел
несколько лет в изумительном Канцилоне, а позже переехал в Сти - огромный,
совершенно неповторимый город. Он помнил время, проведенное  в  прекрасном
Халанксе неподалеку от  королевского  замка,  и  те  последние  пять  лет,
которые прожил в самом замке, работая при дворе короля Трейма. Его полотна
отличались изысканным совершенным стилем и отражали такую же изысканную  и
совершенную  натуру.  Но  именно  безупречность,  красота  и   великолепие
окружающего вызывают со временем оцепенение души,  притупляют  способности
художника. К сорока годам Нисмайл почувствовал,  что  зашел  в  тупик.  Он
возненавидел свои знаменитые картины, а  собственное  совершенство  начало
казаться ему просто-напросто профессиональным застоем.  Все  его  существо
стремилось к чему-то новому, необычному.
     Душевный кризис художник почувствовал во время  работы  в  прекрасных
садах королевского замка. Король  попросил  его  написать  здесь  картины,
которые украсят строящуюся на окраине перголу.
     Нисмайл с радостью  согласился  выполнить  просьбу.  Он  стоял  перед
холстом и глубоко вдыхал воздух, стараясь  войти  в  то  состояние,  когда
душа, отделившись от дремлющего разума, запечатлит на  психочувствительном
полотне возникшее перед ним видение  во  всей  его  неповторимой  глубине.
Художник  окинул  взором  холмы,  прекрасно  разбитые  аллеи  и  аккуратно
подстриженные кусты, и вдруг волна яростного протеста нахлынула  на  него.
Он вздрогнул, покачнулся и чуть не  упал.  Этот  неподвижный  пейзаж,  эта
стерильная красота, все эти сады, с любовью  ухоженные  и  прекрасные,  не
нуждались в нем -  художнике.  Они  сами  были  произведениями  искусства,
талантливо выполненными, но абсолютно безжизненными. Как это все мерзко  и
отвратительно!  Нисмайл  опять  покачнулся,   почувствовав   внутри   себя
раздирающую боль. Он услышал удивленные  возгласы  находящихся  неподалеку
людей и, открыв глаза, увидел, что все они с ужасом и в полнейшем смятении
уставились на его почерневший  и  пузырящийся  холст.  "Закройте  это!"  -
закричал художник. Все бросились к холсту, а он  стоял  среди  обступивших
его людей, как  статуя.  Когда  к  нему  вернулся  дар  речи,  он  сказал:
"Передайте королю Трейму, что я не смогу выполнить его заказ".
     В  тот  же  день  Нисмайл  вернулся  в  Дандилмир,  и   закупив   все
необходимое, двинулся на восток. Он сел на судно,  отправлявшееся  в  порт
Пилиплок, расположенный на континенте Зимрол, внутренние  районы  которого
представляли собой дикую,  совершенно  безлюдную  местность,  куда  четыре
тысячелетия назад король Стиамот изгнал аборигенов-метаморфов, одержав над
ними окончательную победу.
     Нисмайл представлял себе Пилиплок грязным захолустьем, но,  к  своему
удивлению, обнаружил, что  это  огромный  древний  город  с  математически
строгой планировкой. Привлекательного в этом было, конечно,  мало,  но  на
лучшее надеяться не приходилось, и Нисмайл двинулся на небольшом суденышке
вверх по реке Зимр. В городе Верф он вдруг решил сойти на берег,  и  наняв
фургон, отправился в леса, расположенные  в  южной  части  континента.  Он
хотел забраться в  самую  глушь,  где  нельзя  обнаружить  никаких  следов
цивилизации. Наконец, ему удалось найти такое место недалеко  от  быстрой,
темной речушки. Здесь он и построил  себе  небольшую  хижину.  Прошло  три
года, как он  покинул  королевство  Кристальных  городов.  Все  это  время
Нисмайл путешествовал в одиночестве и совсем не занимался живописью.
     Нисмайл начал постепенно приходить в себя. Все здесь  было  для  него
непривычным  и  необычным.  На  его  родине   мягкий,   умеренный   климат
поддерживался  искусственно.   Там   всегда   была   весна.   Воздух   был
неестественно чист и свеж. Дожди шли в строго определенное  время.  И  вот
сейчас он вдруг оказался в этом влажном болотистом лесу,  где  небо  часто
покрывалось тяжелыми облаками и  нередки  были  густые  туманы,  а  иногда
целыми днями шли непрекращающиеся дожди, где жизнь растений развивалась по
каким-то своим законам, а вернее, не подчинялась никаким  законам  вообще.
Ничто не напоминало здесь тот порядок и симметрию, к которым он привык.
     Нисмайл почти отказался от одежды. Сам находил те  коренья,  ягоды  и
растения, которые могли сгодиться в  пищу;  а  на  реке  сделал  небольшую
запруду и ловил там какую-то шуструю,  темно-красную  рыбешку.  Он  часами
бродил по густым джунглям, наслаждаясь их необыкновенной красотой  и  даже
испытывая  своего  рода  удовольствие  от  напряженного  состояния,  когда
пытался найти в этой чаще дорогу к своей хижине. Часто он  пел,  громко  и
неумело, чего раньше не случалось никогда. Несколько раз начинал  готовить
холст, но всегда оставлял его нетронутым. Он  сочинял  совершенно  нелепые
стихи и с  чувством  декламировал  их  своей  необыкновенной  аудитории  -
высоким деревьям и причудливо сплетенным лианам. Иногда он вспоминал замок
короля Трейма. Размышлял, не нанял ли тот нового художника, чтобы все-таки
украсить перголу несколькими пейзажами, и старался представить  себе,  как
цветут сейчас вдоль дороги, ведущей в Хайморпин, прекрасные халатанги.  Но
такие мысли приходили к нему редко.
     Он потерял ощущение времени и  уже  не  мог  сказать  точно,  сколько
недель прожил в этом лесу, пока не встретил первого метаморфа.
     Он столкнулся с ним случайно на сыром, топком лугу в  двух  милях  от
своей хижины выше по течению реки. Сюда он пришел, чтобы собрать мясистые,
ярко-красные клубни болотной лилии, которые затем разминал и  пек  из  них
лепешки, заменяющие  ему  хлеб.  Клубни  росли  глубоко.  Ему  приходилось
ложиться на землю и, прижимаясь к ней  щекой,  вытаскивать  их  из  жидкой
грязи, засунув туда руку по самое плечо. И вот  он  встал,  весь  в  тине,
сжимая в руке мокрые, грязные  клубни,  и  неожиданно  заметил  фигуру  на
расстоянии чуть более десяти ярдов от себя.
     Он  никогда  не  видел  метаморфов.  Коренных  обитателей   Маджипура
навсегда изгнали из Аланрола - главного континента, где Нисмайл прожил всю
свою жизнь. Но он знал, как они выглядят, и сейчас был уверен,  что  перед
ним стоит один из них -  худощавое  существо  высокого  роста,  с  грубыми
чертами  лица,  раскосыми  глазами,