иналов.   Так   мы,   музыканты,
зарабатывали себе на жизнь. Я их очаровываю, они слушают мою игру и  сразу
видят, что перед ними гений. Все остальное просто. Я буду очень богат.
   Спустя три недели после начала его рок-форсажной фазы ко мне обратилась
Нелла Брандон.
   - Дейв, он принимает слайс.
   Странно, что меня это удивило. Но ведь удивило же.
   - Ты уверена?
   Она кивнула.
   - Это уже заметно по анализам крови, мочи и  графикам  обмена  веществ.
Возможно, он делает это каждый раз,  когда  играет  с  группой.  Вес  стал
меньше, формирование красных кровяных телец замедляется,  сопротивляемость
организма падает. Ты должен с ним поговорить.
   Я отправился к нему немедленно.
   - Джанни, я уже давно бросил переживать из-за  того,  какую  музыку  ты
играешь, но раз дело дошло до  сильнодействующих  препаратов,  я  вынужден
вмешаться.  Тебе  еще  далеко  до  полного  выздоровления.  И  не  следует
забывать,  что  всего  несколько  месяцев  назад  по  тому  времени,   что
отсчитывает твой организм, ты был на грани смерти. Я  не  хочу,  чтобы  ты
угробил себя.
   - Я тебе не принадлежу, - снова произнес он угрюмо.
   - Но у тебя есть передо мной кое-какие обязательства. Я хочу, чтобы  ты
продолжал жить.
   - Слайс меня не убьет.
   - Слайс убил уже очень многих.
   - Но не Перголези! - отрезал он. Потом улыбнулся, взял меня за  руку  и
принялся уговаривать. - Дейв, ну послушай. Я уже один раз умер, и,  уверяю
тебя, мне совершенно не хочется делать это на бис. Но слайс...  Он  важен,
просто необходим здесь. Ты знаком с его действием? Слайс  отделяет  каждый
момент времени от последующего... Ты его не принимал? Нет? Тогда  тебе  не
понять. Он вкладывает в протяженность времени огромное пространство, и это
позволяет мне постичь сложнейшую ритмику, потому что  со  слайсом  хватает
времени на все. Мир замедляет свой бег, а разум ускоряется. Capisce? Слайс
нужен мне для моей музыки.
   - Ты сумел написать "Стабат Матер" без всякого слайса!
   - Там другое. А для этой музыки мне нужен слайс. - Он погладил меня  по
руке. - Не беспокойся, ладно? Я буду осторожен.
   Что тут можно было ему ответить? Я ворчал, бормотал недовольно, пожимал
плечами. Распорядился, чтобы  Нелла  усилила  наблюдение  за  телеметрией.
Попросил Мелиссу проводить с ним как можно больше времени и, если удастся,
удерживать от слайса.
   В конце месяца Джанни объявил, что в  следующую  субботу  дебютирует  в
"Квонче". Большой концерт,  сразу  пять  групп.  "Святые  духи"  выступают
четвертым номером, а завершает концерт - кто бы  вы  думали?  -  настоящий
гвоздь программы - "Уилкс Бут Джон". Надо полагать,  зал  просто  рехнулся
бы, узнав, что одному из "Духов" более трехсот лет, но, разумеется,  никто
им об этом сказать не мог. Поэтому мы решили, что они просто сочтут Джанни
новой временной заменой в группе, и никто не  обратит  на  него  внимания.
Планировалось, что позже Джанни объявит себя Перголези. Они  с  Сэмом  уже
работали над новым сценарием для средств массовой информации. Я чувствовал
себя потерянным, отставшим, одним словом, не у дел. Но обстоятельства  уже
вышли из-под моего контроля. Джанни, хрупкий и  болезненный  Джанни,  стал
человеком-ураганом, обретшим силу природного явления.
   На форсажный дебют Джанни мы отправились все вместе,  и  более  десятка
вроде бы вполне взрослых людей уселись  среди  визжащих  подростков.  Дым,
вспышки,  цветовые  эффекты,  жужжание  оснащенной  сенсорами   одежды   и
бижутерии, люди, впадающие в экстаз, и люди, теряющие сознание, - все  это
сумасшествие наводило на мысли о Вавилоне перед его концом, но  мы  упорно
продолжали ждать. Среди нас то и дело  появлялись  подростки,  продававшие
слайс, марихуану и кокаин. Сам я ничего не покупал, но,  кажется,  кое-кто
из моих сотрудников "приобщился". Я закрыл глаза, пытаясь уйти в  себя  от
всех этих ритмов, воздействующих на подсознание эффектов  и  ультразвуков,
которые обрушивали на нас одна группа за другой. Признаться, я даже не мог
отличить их друг от друга. Наконец, после многочасового ожидания  объявили
выход "Святых духов".
   Но перерыв затягивался. Время шло.
   Подростки, по уши напичканные всякой  дурью  и  обалдевшие  от  музыки,
сначала не обращали  на  это  внимания.  Однако  когда  прошло  уже  более
получаса, они принялись свистеть, бросаться всем, что попадало под руки, и
топать.  Я  посмотрел  на  Сэма,  Сэм  на  меня.  Нелла   Брандон   что-то
обеспокоенно бормотала.
   Потом откуда-то вынырнула Мелисса, потянула меня за рукав и зашептала:
   - Доктор Ливис, вам нужно пройти за сцену. Мистер Хоугланд, вам тоже. И
вам, доктор Брандон.
   Говорят, когда боишься самого худшего, правильнее всего не давать своим
страхам волю. Но пробираясь  по  переходам  "Квонча"  к  зоне,  отведенной
музыкантам, я невольно представлял себе, что обвешанный аппаратурой Джанни
лежит где-то там за  кулисами,  раскинув  руки,  высунув  язык  и  закатив
неподвижные глаза. Что он умер от слишком большой дозы слайса. И весь  наш
сказочный проект рушится в одно  это  безумное  мгновение...  Наконец,  мы
оказались на месте.  Метались  "Духи",  лихорадочно  о  чем-то  совещались
служащие "Квонча", подростки в  полной  боевой  раскраске  заглядывали  за
кулисы,  пытаясь  просочиться  мимо  кордона  охранников.   Джанни,   весь
увешанный  аппаратурой,  действительно  лежал  на   полу:   без   рубашки,
неподвижные глаза навыкате, язык высунут, на  коже,  покрывшейся  матовыми
багровыми пятнами, капельки пота. Нелла Брандон, растолкав всех, упала  на
колени перед Джанни. Один из "Духов" произнес, ни к кому не обращаясь:
   - Он здорово нервничал... Ну и слайсовал  все  больше  и  больше...  Мы
никак не могли его остановить...
   Нелла взглянула на меня. Лицо ее стало совсем бледным.
   - Мертв? - спросил я.
   Она кивнула, все еще прижимая к  обмякшей  руке  Джанни  пневмошприц  и
надеясь с помощью инъекции вернуть его к жизни.
   Но даже в 2008 году "мертв" означает мертв.


   Позже Мелисса сказала сквозь слезы:
   - Разве вы не видите? Умереть молодым - это его судьба. Если он не смог
умереть в 1736, ему ничего не оставалось, как быстро умереть здесь. У него
просто не было выбора.
   А я думал о биографическом исследовании, где  про  Джанни  среди  всего
прочего  говорилось:  "Слабое  здоровье  и  ранняя   кончина   композитора
объясняются, возможно, его  пресловутым  распутством".  И  в  памяти  моей
звучал голос Сэма Хоугланда: "Никому не дано выйти из характера надолго, и
настоящий Перголези возьмет верх". Да. Теперь я вижу,  что  Джанни  так  и
остался на пересекающемся со смертью курсе: выхватив его из восемнадцатого
века, мы только  оттянули  кончину  на  несколько  месяцев.  Стремление  к
саморазрушению осталось прежним, и перемена окружения ничего не изменила.
   Но если это  действительно  так  -  если,  как  сказала  Мелисса,  всем
управляет судьба, - стоит ли пытаться еще раз? Стоит  ли  протягиваться  в
прошлое за еще одним молодым гением, умершим слишком  рано  -  за  По  или
Караваджо, или Рембо, или Китсом, чтобы дать ему второй шанс,  который  мы
надеялись  дать  Джанни?  А  затем  наблюдать,  как  он   возвращается   к
уготованной ему судьбе, умирая второй раз? Взять из прошлого Моцарта,  как
предлагал Сэм? Или  Бенвенуто  Челлини?  У  нашего  невода  неограниченные
возможности. Нам подвластно все прошлое. Но если  мы  перенесем  сюда  еще
кого-нибудь,  а  он  столь  же  своенравно  и  беспечно  отправит  себя  в
уготованную судьбой  пропасть,  что  мы  приобретем?  Чего  добьемся?  Чем
обернется это для нас и для него? Я думаю о Джанни, который  мечтал  стать
наконец известным и богатым, и вижу его  распростертым  на  полу.  Неужели
Шелли снова утонет? А Ван Гог прямо у нас на глазах  отрежет  себе  второе
ухо?
   Возможно, кто-то более зрелый окажется не столь  подвержен  риску?  Эль
Греко, например, Сервантес,  Шекспир?  Но  не  исключено,  что  тогда  нам
доведется  увидеть  Шекспира,  продающегося   в   Голливуд,   Эль   Греко,
окопавшегося в какой-нибудь  доходной  картинной  галерее,  и  Сервантеса,
который обсуждает со своим литературным  агентом  наиболее  ловкий  способ
добиться скидки с налогов. Да или нет? Я смотрю на "временнОй  ковш".  Мое
отражение смотрит на меня. Сейчас уже слишком поздно рассуждать  обо  всем
этом, друзья мои. Затрачены  годы  жизни  и  миллиарды  долларов,  сорваны
печати с тайн времени, а странная одиссея  молодого  гения  оборвалась  на
полу за кулисами "Квонча". Ради чего? Ради чего? Ради чего? Однако  теперь
мы просто не сможем забросить эксперимент, верно?
   Верно?
   Я смотрю на "ковш". Мое отражение смотрит на меня.



   Роберт Силверберг.
   Рукою владыки

   -----------------------------------------------------------------------
   Robert Silverberg. The Overlord's Thumb (1966). Пер. - Н.Галь.
   Авт.сб. "На дальних мирах". М., "Мир", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Накануне вечером закат был  кроваво-красен,  и  потому  полковник  Джон
Диволл провел прескверную ночь. Атмосфера планеты Маркин  не  способствует
красным закатам, но изредка, если свет голубого солнца  рассеивался  лучше
обычного, они все же случались. А жители  планеты  считают  красный  закат
предвестием    беды.    Полковник    Диволл    возглавлял    на    Маркине
научно-просветительное и военное представительство  Земли  и,  сам  скорее
человек науки, чем военный, склонен  был  согласиться  с  маркинцами,  что
красный закат сулит неприятности.
   Диволл  -  высокий,   ладно   скроенный,   статный,   у   него   ясный,
проницательный взгляд и четкие движения заправского военного. Он усердно и
не без успеха изображает властного командира, и  подчиненные  верят  этому
обличью, уважают его и побаиваются.
   Его научная  специальность  -  антропология.  Получить  еще  и  военное
образование он надумал позже, но это была удачная мысль:  потому-то  он  и
стал начальником миссии  на  планете  Маркин.  Департамент  Внеземных  Дел
требовал,  чтобы  все  миссии  на  планетах  со  сравнительно   неразвитой
цивилизацией состояли из военных и возглавлялись военными - но,  рассуждал
Диволл, пока я играю роль бравого вояки, кто распознает, что на самом деле
я не такой? Маркин - довольно  мирная  планета.  Здешние  жители  -  народ
разумный, технология у них  не  бог  весть  какая,  но  культура  довольно
высокая, и с ними совсем не трудно поддерживать отношения на равных.
   Вот потому-то Диволл  и  спал  плохо  в  ночь  после  красного  заката.
Несмотря на всю свою выправку и безупречную манеру  держаться,  он  считал
себя книжником, человеком глубоко штатским. И вовсе  не  уверен  был,  как
поведет себя в критическую минуту. Он  знал:  случись  непредвиденное,  от
маски закаленного командира, пожалуй, и следа не останется.
   Под утро, сбросив на пол одеяло и смяв в  комок  простыни,  он  все  же
задремал. Ночь была теплая, как почти всегда на этой  планете,  но  Диволл
продрог.
   Проснулся он поздно, за  считанные  минуты  до  завтрака,  и  торопливо
оделся, чтобы явиться  в  офицерскую  столовую  вовремя.  Разумеется,  как
старший по чину он вправе спать сколько угодно, но подниматься  тогда  же,
когда все, - это входит в роль, которую он  себе  сам  навязал.  Он  надел
легкую  летнюю  форму,  поспешно   снял   бритвенной   эссенцией   щетину,
пробившуюся со  вчерашнего  дня  на  смуглых  щеках,  нацепил  портупею  с
неизбежным лучевым пистолетом и подал  вестовому  знак,  что  он  встал  и
приступает к своим обязанностям.
   Миссия землян размещалась на пространстве десяти акров в получасе  езды
от одного из крупнейших поселений планеты.  Вездеход  уже  стоял  наготове
подле отдельного  командирского  домика;  Диволл  уселся,  коротко  кивнул
вестовому:
   - Здравствуйте, Харрис.
   - Доброе утро, сэр. Хорошо спали?
   - Прекрасно, - машинально ответил Диволл.
   Обычный обмен приветствиями.  Тотчас  загудели  двигатели  и  маленький
вездеход помчался через всю территорию  миссии  к  столовой.  К  соседнему
сиденью, как всегда по  утрам,  приколот  был  листок  -  распорядок  дня,
заготовленный  дежурным  офицером,  пока   начальник   спал.   Сегодняшний
распорядок подписал Дадли,  на  редкость  энергичный  майор  -  образцовый
космический служака, будто созданный для военной карьеры  и  ни  для  чего
другого. Диволл  вникал  в  распорядок  на  утро,  старательно  выписанный
угловатым почерком Дадли:
   Келли,  Дорфмен,  Мэллорс,   Стебер   -   как   обычно,   подразделение
лингвистики. Маршрут вчерашний - в город.
   Хаскел - медицинская служба. Анализы крови и мочи.
   Мацуоко - ремонтные работы (до среды включительно).
   Джолли - зоопарк.
   Леонардс, Мейер, Родригес  -  предусмотренный  выезд  на  два  дня  для
ботанических исследований в полевых условиях. Придается запасной  вездеход
для образцов.
   Диволл изучил список до конца,  но,  как  и  следовало  ожидать,  Дадли
распределил обязанности безупречно, каждого человека  направил  туда,  где
тот будет всего полезней и получит наибольшее удовлетворение. Только  одно
заставило чуть задуматься - Леонардс  направлен  на  ботанические  полевые
исследования. Двухдневная поездка -  пожалуй,  придется  пересечь  опасный
дождевой лес  на  юге;  Диволла  кольнула  тревога.  Этот  мальчик  -  его
племянник, сын родной сестры,  вполне  толковый  свежеиспеченный  ботаник,
только-только получивший это звание. Он  впервые  направлен  во  внеземную
экспедицию и в отряд Диволла попал случайно, как новичок. Диволл скрыл  от
подчиненных, что они с Леонардсом родня, ведь это могло поставить юношу  в
неловкое положение, а все-таки поневоле хотелось бы его поберечь.
   К черту, подумал он, малыш вполне самостоятелен; нацарапал внизу  листа
свои инициалы и приколол на прежнее  место;  пока  рядовые  убирают  жилые
помещения, а командиры завтракают, распорядок будет доведен  до  всеобщего
сведения и к  девяти  утра  каждый  займется  своим  делом.  Столько  надо
сделать, подумал Диволл, а времени так  мало.  Так  много  неисследованных
миров...
   Он соскочил с  вездехода  и  вошел  в  офицерскую  столовую.  Это  была
небольшая ярко освещенная ниша слева от общего зала; когда  вошел  Диволл,
семь человек, встречая его, уже вытянулись по стойке "смирно".
   Конечно же, они не простояли так все утро, они вскочили  и  вытянулись,
когда кто-то, стоявший на страже - скорее всего  самый  молодой  из  всех,
младший лейтенант Леонардс, - подал знак о приближении начальства.
   Ладно, пустяки, подумалось Диволлу. Лишь бы соблюсти видимость. Форму.
   - Доброе утро, джентльмены, - отчеканил он и занял свое место во  главе
стола.


   Поначалу казалось, день пойдет, как  по  маслу.  Солнце  поднималось  в
безоблачном  небе,  и  термометр,  прикрепленный  к  флагштоку,  показывал
девяносто три. На Маркине уж если жара, так жара. Диволл по опыту знал:  к
полудню дойдет этак до ста десяти  в  тени,  а  потом  температура  станет
медленно снижаться до восьмидесяти - восьмидесяти двух в полночь.
   Группа ботаников отбыла вовремя - с  грохотом  покатили  прочь  их  два
вездехода, Диволл постоял на крыльце столовой, глядя им вслед,  посмотрел,
как расходятся по местам остальные. Бородатый сержант Джолли на ходу отдал
ему честь и рысцой направился к "зоопарку" - здесь, в небольшом  зверинце,
на его попечении содержится  кое-какая  местная  живность;  возвращаясь  с
Маркина, экспедиция захватит ее на Землю. Прошел мимо  жилистый  маленький
Мацуоко, нагруженный плотницким инструментом. Группа лингвистов  забралась
в вездеход и направилась в город продолжать изучение маркинского языка.
   Все заняты по горло. Экспедиция провела на Маркине ровно четыре месяца,
остается еще восемь. Если срок не продлят, они вернутся на Землю,  полгода
отведено на отчет и отдых, а потом предстоит прожить год  на  какой-нибудь
другой планете.
   Диволлу совсем не хотелось улетать  с  Маркина.  Вполне  приятный  мир;
правда, здесь жарковато, но кто знает, каков окажется мир, куда попадешь в
следующий раз. Быть может, ледяной шар замерзшего  метана,  где  весь  год
будешь ходить, упакованный в  скафандр  с  кислородным  баллоном,  пытаясь
вступить   в   контакт   с   какими-нибудь   моллюсками,   которые   дышат
сероводородом. Диволл предпочитал уже знакомую чертовщину неизвестной.
   Однако не сидеть же на одном месте. Маркин - его одиннадцатая  планета,
а впереди ждут другие. На Земле  едва  хватает  специалистов,  чтобы  хоть
как-то обследовать десять  тысяч  миров,  а  жизнь  изобилует  на  десятке
миллионов! Надо будет  сохранить  тех  участников  нынешней  команды,  чья
работа его удовлетворяет, заменить неподходящих  и  через  восемь  месяцев
возглавить новую экспедицию.
   Диволл включил в своем кабинете вентилятор и достал  вахтенный  журнал;
раскрыл папку, вложил первый чистый лист в печатающий автомат; на сей  раз
он избежал привычной  ошибки:  сперва  откашлялся,  а  уже  потом  включил
автомат и тем самым не заставил машинку опять и опять  тщетно  подыскивать
слово, которым можно передать его вечное "эгр-хмм!".
   Мягко засветилась красная лампочка, и Диволл заговорил:
   - Четвертое апреля две тысячи  семьсот  пятого.  Докладывает  полковник
Джон Диволл. Сто девятнадцатый день нашего пребывания на Маркине,  седьмой
планете системы тысяча сто семь-а.
   Температура в девять утра девяносто три градуса, ветер южный, слабый...
   Он диктовал еще долго, как всегда по  утрам.  Покончив  с  необходимыми
подробностями,  взял  пачку  отчетов,  оставленных  для  него   с   вечера
специалистами отдельных служб, и начал  диктовать  данные  для  вахтенного
журнала; машинка весело пощелкивала, и где-то в Рио-де-Жанейро  в  подвале
высоченного здания Департамента Внеземных Дел подключенная к ней по  радио
машина воспроизводила каждое его слово.
   Нудная это была работа; Диволлу нередко думалось  -  быть  может,  куда
больше  радости  он  получал  бы,   занимаясь,   как   когда-то,   прямыми
антропологическими изысканиями, вместо того чтобы нести бремя  текучки,  к
которой обязывает положение администратора. _Но должен же кто-то нести это
бремя_!
   _Бремя землянина. Мы опередили всех на пути цивилизации  -  и  помогаем
другим. Но ведь никто не заставляет нас  из-под  палки  лететь  к  далеким
мирам  и  делиться  тем,  что  у  нас   есть.   Назовем   это   внутренней
потребностью_.
   Он собирался работать  до  полудня;  позднее  к  нему  явится  один  из
маркинских верховных жрецов и скорее всего беседа затянется почти дотемна.
   Но около одиннадцати Диволла прервал грохот  неожиданно  возвратившихся
вездеходов и громкие голоса: кричали наперебой земляне и маркинцы. Похоже,
кипел яростный спор, но были спорщики еще далеко, и  Диволл  не  настолько
хорошо знал маркинский язык, чтобы  разобрать,  из-за  чего  шум.  Не  без
досады он выключил печатающий аппарат, встал, подошел к окну и выглянул во
двор.
   Вернулись два вездехода - группа ботаников, а  ведь  и  двух  часов  не
прошло, как они  уехали.  Трех  землян  обступили  четыре  маркинца.  Двое
сжимают в руках копья с  зазубренными  наконечниками.  Третья  -  женщина,
четвертый - старик. Все горячо что-то доказывают.
   Диволл нахмурился;  люди  в  джипах  бледны,  лица  и  встревоженные  и
подавленные, совершенно ясно - что-то стряслось. Тот кроваво-красный закат
не зря предвещал недоброе, подумал Диволл, выскочил из кабинета  и  сбежал
по лестнице.
   Широким шагом он направился к спорящим, и семь пар глаз  обратились  на
него: блестящие глаза маркинцев цвета расплавленного золота  и  смущенные,
неуверенные взгляды землян.
   - Что здесь происходит? - властно спросил Диволл.
   Туземцы заговорили все сразу, сбивчиво,  торопливо,  застрекотали,  как
белки. Никогда еще Диволл не видел жите