й капелле. Как бы  я  хотел
оказаться сейчас там! Какие  чудесные  таинства  совершаются  в  полумраке
этого великолепного зала! Каждый из князей церкви сидит на маленьком троне
под лиловым балдахином. На столах  перед  ними  мерцают  толстые  восковые
свечи. Через огромный зал церемониймейстеры торжественно несут  серебряные
чаши, в которых находятся чистые бюллетени. Чаши водружают на  стол  перед
алтарем, и один за другим кардиналы подходят к столу,  берут  бюллетени  и
возвращаются на свои места.  Теперь  они  начинают  писать:  "Я,  кардинал
.............  избираю  в  Высший   Понтификат   Высокочтимого   кардинала
............" Чье имя они вписывают? Карциофо? Асквиги? Или  какого-нибудь
никому неведомого высохшего прелата из Мадрида или Гейдельберга,  которого
в отчаянии предложила антироботная фракция? Или  они  вписывают  его  имя?
Громко скрипят и царапают перья в часовне. Кардиналы заполняют  бюллетени,
скрепляют подписью, складывают, перегибая снова  и  снова,  и  опускают  в
большой золотой потир. Так они делали каждое утро и каждый  полдень  много
дней подряд; но пока безуспешно.
   - Дня два назад я прочла в "Геральд трибюн", - говорит мисс  Харшоу,  -
что в аэропорту Де-Мойна  ожидают  новостей  о  выборах  двести  пятьдесят
молодых роботов-католиков из Айовы. У  них  наготове  заказанный  самолет.
Если их кандидат побеждает, они  собираются  просить  у  его  святейшества
первую публичную аудиенцию.
   - Без сомнения, - соглашается епископ Фитцпатрик, - эти выборы приведут
в лоно церкви великое множество людей синтетического происхождения.
   -  И  отвратят  множество  людей  из  плоти  и  крови!  -  пронзительно
восклицает мисс Харшоу.
   - Я в этом не уверен,  -  говорит  епископ  Фитцпатрик.  -  Безусловно,
кое-кто из нас поначалу будет  испытывать  некоторую  растерянность,  боль
потери.  Но  это  пройдет.  Присущие  новому  папе  благодетели,   о   чем
свидетельствовал  и  раввин  Мюллер,  возьмут  свое.  Я  верю  также,  что
повсеместно резко возрастает интерес к церкви у технически ориентированной
молодежи. Весь мир получит мощный религиозный импульс.
   - И вы можете себе представить, как 250 роботов с лязганьем вваливаются
в собор святого Петра? - стоит на своем мисс Харшоу.
   Я разглядываю далекий Ватикан.  Утреннее  солнце  сияет  и  слепит,  но
собравшиеся кардиналы, толстыми стенами отгороженные  от  мира,  не  могут
насладиться его веселым блеском. Сейчас они  все  уже  проголосовали.  Вот
поднимаются трое из них, избранные сегодня  утром  для  подсчета  голосов.
Один поднимает потир и встряхивает, перемешивая  бюллетени,  потом  ставит
его на стол перед  алтарем.  Второй  достает  бюллетени  и  пересчитывает,
подтверждая, что число их соответствует числу  присутствующих  кардиналов.
Теперь бюллетени перекладывают на дароносицу, используемую во время  мессы
для освященного хлеба. Первый кардинал достает бюллетень, разворачивает  и
читает, потом передает второму, который тоже читает, и  наконец  бюллетень
попадает в  руки  к  третьему,  который  зачитывает  имя  вслух.  Асквига?
Карциофо? Кто-то еще? _Он_?!
   Раввин Мюллер разглагольствует об ангелах:
   - ...есть еще ангелы престола.  Их  семьдесят,  и  все  они  отличаются
главным образом своей стойкостью. Например, Орифиель, Офаниель,  Забкиель,
Иофиель, Амбриель,  Тихагар,  Бараель,  Келамия,  Пасхар,  Боель  и  Раум.
Правда, не все они  сейчас  на  небесах:  некоторые  причислены  к  падшим
ангелам и находятся в аду...
   - За стойкость, видимо, - замечает Кеннет.
   Наверняка  они  уже  закончили  подсчет  бюллетеней.   Огромная   толпа
собралась на площади Святого Петра. Солнце отражается в сотнях, если не  в
тысячах стальных  черепов.  Видимо,  это  самый  необыкновенный  день  для
роботов - жителей Рима. Но все же большинство на  площади  -  создания  из
плоти   и   крови:   старые   женщины   в   черном,   долговязые   молодые
воры-карманники, мальчишки с собаками, упитанные продавцы сосисок,  поэты,
философы, генералы, законодатели, туристы,  рыбаки.  Как  прошел  подсчет?
Скоро узнаем. Если ни один из кандидатов не  набрал  большинства  голосов,
то, прежде чем бросить бюллетени в камин, они смешают их с мокрой соломой,
и из дымохода появится черный дым.  Если  же  папа  избран,  солома  будет
сухой, и пойдет белый дым.
   Вся эта процедура созвучна моей  душе.  Она  мне  импонирует.  Подобное
удовлетворение я получаю от всякого совершенного творения искусства - будь
то аккорды из "Тристана" или зубы лягушки в  "Искушении  святого  Антония"
Босха. С трепетом я жду исхода. Я уверен в результате, и уже чувствую, как
неодолимое чувство восторга просыпается во  мне.  Но  одновременно  я  еще
испытываю и какое-то ностальгическое чувство по тем временам,  когда  папа
был из плоти и крови. В завтрашних газетах не будет интервью с престарелой
матерью его святейшества, живущей на Сицилии, или с его тщеславным младшим
братом из Сан-Франциско. И повторится ли когда-нибудь еще эта великолепная
церемония избрания? Понадобится ли когда-нибудь другой  папа?  Ведь  того,
которого мы скоро получим, в случае чего легко будет отремонтировать.
   О! Белый дым! Настал момент откровения!
   На балконе, что на фасаде собора  святого  Петра,  появляется  какой-то
человек. Он расстилает золототканую дорожку и исчезает.  Она  ослепительно
сияет, напоминая мне лунную дорожку, застывшую в холодном поцелуе с  морем
в Кастелламаре. Или полуденное сияние, отражающееся в  карибских  водах  у
берегов Земли святого Иоанна.  На  балконе  появляется  второй  человек  в
одеждах из алой ткани и горностая.
   - Кардинал-архидиакон, - шепчет епископ Фитцпатрик.
   Кто-то падает в обморок. Рядом со мной стоит Луиджи и слушает  репортаж
о происходящем по крохотному радиоприемнику.
   - Все было подстроено заранее, - говорит Кеннет.
   Раввин  Мюллер  шикает  на  него.  Мисс  Харшоу  начинает  всхлипывать.
Беверли,  непрерывно  крестясь,   тихо   клянется   в   верности   церкви.
Великолепное  мгновение.  Думаю,  это  поистине   самое   впечатляющее   и
соответствующее времени событие, которое мне довелось пережить.
   Усиленный динамиками голос кардинала-архидиакона провозглашает:
   - Я объявляю вам великую радость. У нас есть папа!
   По мере того как кардинал-архидиакон сообщает миру, что вновь избранный
папа  является  именно  тем  кардиналом,  той  благородной  и   выдающейся
личностью, чьего восхождения на святейший престол мы ждали так долго  и  с
таким напряжением, на площади поднимается и растет ликование.
   - Он, - продолжает кардинал-архидиакон, - принял имя...
   Конец фразы заглушает восторженный  гул  толпы,  и  я  поворачиваюсь  к
Луиджи.
   - Кто? Какое имя?
   - Систо Сеттимо, - отвечает Луиджи.
   Да, вот он, папа Шестьдесят Седьмой, как мы должны его теперь называть.
На балконе появляется небольшая фигурка в золотом  одеянии  и  протягивает
руки к собравшимся. Да! Солнце блестит на щеках папы, на его высоком лбу -
и это блеск полированной стали! Луиджи уже на коленях. Я опускаюсь рядом с
ним. Мисс Харшоу, Беверли, Кеннет, даже раввин - все становятся на колени,
ибо несомненно произошло чудесное событие. Папа подходит к перилам. Сейчас
он произнесет традиционное апостольское благословение городу и миру.
   - Во имя господа, который  сотворил  небеса  и  землю,  труды  наши,  -
произносит он строго и включает реактивные левитаторы под мышками.
   Даже с такого расстояния я замечаю два маленьких  облачка  дыма.  Снова
белый дым! Папа начинает подниматься в воздух.
   - Да благословят вас всемогущий господь, отец,  сын  и  святой  дух!  -
провозглашает папа.
   Величественны раскаты его голоса. Тень папы уже падает на  площадь.  Он
поднимается выше и выше, пока совсем не исчезает из виду. Кеннет толкает в
бок Луиджи.
   - Всем повторить то же самое, - говорит он и сует в пухлую руку хозяина
кафе крупную купюру.
   Епископ Фитцпатрик плачет. Раввин Мюллер обнимает мисс Харшоу. Я думаю,
новый первосвященник начал свое правление на редкость удачно.



   Роберт Силверберг.
   В ожидании катастрофы

   -----------------------------------------------------------------------
   Robert Silverberg. Waiting for the Earthquake (1984). Пер. - И.Полоцк.
   Изд. "Мир", М., 1990. Сб. "На дальних мирах".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 16 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   До катастрофы,  которая  должна  была  уничтожить  планету,  оставалось
одиннадцать недель, два дня и три часа,  плюс-минус  несколько  минут,  но
неожиданно Мориси поймал себя на мысли, что, может,  землетрясения  вообще
не будет. Он даже остановился. Это пришло ему в голову, когда он бродил по
берегу Кольца-Океана, километрах в двенадцати от  коттеджа,  где  жил.  Он
повернулся к своему спутнику, старому факсу Динуву, и спросил с интересом:
   - А что если планета вообще не будет дрожать?
   - Но она будет, - спокойно ответил абориген.
   - А что если предсказание _ошибочно_?
   Небольшое существо, покрытое голубой шерстью, гладкой и  плотной,  факс
держался с холодноватым спокойствием - его давно  миновали  все  штормы  и
метаморфозы той одиссеи, которую на пути воспроизведения  рода  в  течение
жизни претерпевают факсы. Стоя на задних ногах, единственная пара  которых
у него осталась, он сказал:
   - Вам следовало бы накрывать голову, когда в жаркое время находитесь на
солнце, друг Мориси. Его сияние может вызвать некоторое смущение души.
   - Вы полагаете, Динув, что я схожу с ума?
   - Я полагаю, вы очень расстроены.
   Мориси едва  кивнул.  Он  отвернулся  и  посмотрел  на  запад,  словно,
прищурив глаза, мог увидеть за кроваво-красной  океанской  далью  льдистые
кристальные берега Дальнего Края, скрытого за горизонтом. В  полукилометре
от берега колыхались  блистающие  ярко-зеленые  пятна  -  в  разгаре  было
размножение шаров.  Высоко  над  этими  расплывающимися  пятнами  вереница
сияющих радужных воздушных созданий кружилась в легкой сарабанде  брачного
танца. Катастрофа их  не  затронет.  Когда  поверхность  Медеи  вспучится,
покроется трещинами и рассыплется в прах, они все так же безмятежно  будут
парить в вышине, погруженные в свои недоступные миру мечты.
   Однако, быть может, вовсе ничего и не произойдет, снова подумал Мориси.
   Но он обманывал себя.  Всю  жизнь  он  ждал  приближения  апокалипсиса,
который положит конец тысячелетнему обитанию людей на Медее, а  сейчас,  в
его преддверии, ощущал какое-то извращенное удовлетворение,  отворачиваясь
от правды, которая, он понимал,  неизбежна.  Землетрясения  не  будет!  Не
будет! Жизнь будет продолжаться и продолжаться. Мысли эти вызвали  у  него
острую, колющую боль.  Ощущая  твердый  грунт  под  ногами,  он  испытывал
странное чувство.
   Мориси представил, как он рассылает  веселые  радостные  послания  всем
тем,  кто  покинул  обреченный  мир:  "Возвращайтесь,   все   в   порядке,
землетрясения не произошло! Возвращайтесь снова на Медею!" И вот он видит,
как в небе кружит армада огромных сияющих кораблей,  которые  ныряют  вниз
подобно могучим дельфинам; их  иглы  сверкают  в  пурпурном  небе,  и  они
сотнями спускаются, высаживая исчезнувших обитателей  Чонга  и  Энрике,  и
Пеллуцидара, и Порт-Медеи, и Мадагоцара. Толпы людей, смех, слезы, объятия
старых друзей,  встречи  -  города  возрождаются  к  новой  жизни!  Мориси
вздрогнул. Закрыв глаза, он крепко обхватил руками плечи.  Мечты  обретали
силу галлюцинаций. Закружилась голова, бросило в жар, а  задубевшая  кожа,
покрытая пятнами от  ультрафиолетового  излучения  двух  солнц,  сделалась
влажной.   _Возвращайтесь,   возвращайтесь,   возвращайтесь!    Катастрофа
отменяется!_
   Он  упивался  этой  картиной,  представшей  перед  внутренним   взором,
старался сохранить ее подольше, но  она  стала  меркнуть,  яркость  красок
потускнела, и все исчезло.
   - Осталось одиннадцать недель, - сказал он факсу. - И  затем  все,  что
существует на Медее, погибнет. Отчего вы так спокойны, Динув?
   - А отчего быть неспокойным?
   - Неужели вас это _не волнует_?
   - А вас?
   - Я люблю этот мир. Я не в состоянии перенести зрелище его гибели.
   - Тогда почему вы не отправились домой на Землю вместе с остальными?
   - Домой? Домой? Мой дом здесь. Я несу в себе гены Медеи. Мы живем здесь
тысячу лет. Мои прапрадедушки родились на этой планете, так же  как  и  их
предки.
   - И другие могли бы сказать то же  самое.  Но  все  же  с  приближением
землетрясения они стали возвращаться домой. Почему вы остались?
   Мориси, возвышавшийся над хрупким маленьким существом, помолчал,  затем
хрипло засмеялся и сказал:
   - По той же причине, по которой и вы не обращаете внимания на  грядущую
гибель. Мы оба не можем вести себя иначе, не так ли? Я ничего  не  знаю  о
Земле. Это не мой мир. Я слишком стар, чтобы начинать все сначала.  А  вы?
Вы стоите на последних оставшихся ногах, разве это не так? Потомства у вас
больше не будет, страсти утихли, и вас ждет  существование  в  прекрасной,
тихой выжженной пустыне. - Мориси хмыкнул. - Мы в равном положении.  Будем
ждать конца вместе, две старые развалины.
   Факс посмотрел на Мориси блестящими бесстрастными глазами, в глубине их
скользнула усмешка. Затем он указал  вниз  по  склону,  на  мыс  метрах  в
трехстах от них, его песчаные откосы уже покрывал  плотный  ковер  режущих
мхов и заросли крючковатого кустарника с желтыми листьями.  Там  резвилась
пара факсов, их фигурки резко выделялись на фоне  сияющего  небосвода.  За
самкой, молодой, со всеми шестью  ногами,  готовой  принести  свой  первый
помет, покусывая ее за ляжки, прыгал на двух ногах самец,  и  даже  отсюда
Мориси видел, как он возбужден.
   - Вы видите, чем они заняты? - спросил Динув.
   Мориси пожал плечами:
   - Брачной игрой.
   - Да. А когда у них появятся малыши?
   - Через пятнадцать недель.
   - Неужели они должны погибнуть? - спросил факс. - Зачем тогда все?  Для
чего они произведут на свет малышей, если смерть их неизбежна?
   - Но они ничего не могут сделать и...
   Динув остановил Мориси передней лапой:
   - Сегодня для вас этот  вопрос  не  имеет  ответа.  Пока  вы  всего  не
поймете, не отвечайте на него. Пожалуйста.
   - Я не...
   - ...не понимаете. Конечно. - Динув  усмехнулся  неподражаемой  улыбкой
факсов. - Прогулка утомила вас. Идемте, я провожу вас до дома.
   Они  поднялись  по  тропинке,   которая   вилась   вдоль   обрыва   над
бледно-голубым песком пляжа, а потом, замедлив шаг, спустились к дороге  и
направились между покинутыми летними домиками к коттеджу Мориси.  Когда-то
здесь, на дюнах Арговью, размещалась шумная веселая прибрежная коммуна, но
это было очень давно. Сейчас Мориси предпочел бы жить в  более  отдаленном
месте,  где  не  так  ощущалось  вмешательство  тяжелой  руки  человека  в
естественную красоту пейзажа, но это было рискованно.  Даже  после  десяти
столетий колонизации Медея все еще была миром,  где  можно  столкнуться  с
любой   неожиданностью.   Неосвоенные    места    продолжали    оставаться
неосвоенными, и на то были свои  причины.  Оказавшись  после  эвакуации  в
одиночестве, он был вынужден держаться поближе к поселению с его  запасами
пищи и  материалов.  В  таких  обстоятельствах  было  не  до  безмятежного
любования живописными видами.
   Но  дикая  природа  уже  стала   стремительно   завоевывать   покинутое
пространство. В давние времена эти низкие берега влажных  тропиков  кишели
самыми  разными  созданиями.  Некоторые  из  них  исчезли   в   результате
систематического уничтожения, а некоторые покинули эти  места,  отпугнутые
близостью  человеческих  поселений.  Теперь   прежние   обитатели   начали
возвращаться.  Несколько  недель  назад  Мориси  наблюдал,  как  на  берег
выбралось  странное  создание  -  гигантское   колбасообразное   существо,
покрытое черными пятнами; помогая себе причудливо изогнутыми плавниками  и
вонзая в песок клыки, оно рывками продвигалось вперед. Его гнал неутомимый
инстинкт. Чудовищными усилиями оно выбралось на берег, протащив свое  тело
метров двадцать по лазурному песку, а через  несколько  часов  сотни  юных
созданий размером не больше руки Мориси появились из огромной  туши  и,  с
бешеной энергией буравя песок, устремились к волнам подступающего  прибоя.
Море снова становилось обителью чудовищ.  Мориси  ничего  не  имел  против
этого. Отдых на волнах давно его не привлекал.
   Уже десятилетие он жил сам по себе вблизи океана, в коттедже  с  низкой
крышей, типичной для старого  Аркана  ветрозащитной  конструкции,  которая
надежно противостояла дьявольским штормам Медеи. Во времена, когда он  был
женат и работал геофизиком, наносил на карту линии разломов, они с Надей и
Пол с Даниел  имели  дом  на  окраине  Чонга,  на  Северном  мысе,  откуда
открывался вид на Высокие Водопады, а сюда они приезжали только  на  зиму.
Но Надя ушла от него, чтобы слиться в космической гармонии  с  сообществом
серьезных, благородных и бесстрастных  шаров,  Даниел  на  Горячих  Землях
получила удар от двух солнц и не вернулась,  а  Пол,  старый,  грубоватый,
несгибаемый Пол впал в смятение от  мысли  о  грядущем  через  десятилетие
землетрясении. К рождеству он собрался и поднялся на борт  корабля  земной
линии. Все эти события произошли  в  течение  четырех  месяцев,  и  Мориси
понял, что его больше не тянет на свежий морозный воздух  Северного  мыса.
Поэтому он спустился к дюнам Арговью,  чтобы  провести  последние  годы  в
комфорте мягкого тропического  климата.  Ныне  он  остался  один  из  всей
береговой коммуны. Он взял с собой личные кубики Пола, Нади и  Даниел,  но
включать их было для него слишком мучительно, и давно уже его единственным
собеседником был старый Динув. Насколько он знал,  людей  не  осталось  на
Медее. Вокруг только факсы и шары. Да  морские  чудовища,  горные  демоны,
пальцы ветра и прочие исконные обитатели этой планеты.
   Мориси и Динув молча постояли возле дома, наблюдая заход солнца.  Вдали
вспыхивали желто-зеленые сполохи зарниц, которые постоянно дрожали в  небе
Медеи, и двойное солнце, Фрикс и Гелла, горящее  красно-оранжевым  пятном,
спускалось за горизонт. Через несколько часов оно исчезнет, и  его  сияние
прольется на пустыни сухого льда Дальнего Края. На обитаемой стороне Медеи
никогда не наступала  полная  темнота:  огромная  масса  Арго,  гигантской
газовой планеты, раскаленной  до  красного  сияния,  чьим  спутником  была
Медея, находилась всего лишь в миллионе километров. Медея, подчиняясь силе
тяготения Арго, все время была обращена к нему одной  стороной.  Исходящее
от Арго тепло позволяло существовать жизни на планете.
   Двойное солнце спустилось за горизонт, и на Небе проступили звезды.
   - Смотри, - сказал Динув, - Арго готов съесть белый огонь.
   Факсы предпочитали употреблять собственные астрономические термины,  но
Мориси понял, что тот хотел сказать. Фрикс и Гелла были  не  единственными
светилами на небосводе Медеи. Два красно-оранжевых карлика в свою  очередь
зависели от пары величественных бело-голубых звезд - Кастора А  и  Кастора
В. Хотя они находились в тысячу раз дальше от Медеи, чем  красно-оранжевые
карлики, их холодно-льдистый алмазный свет был виден и днем  и  ночью.  Но
сейчас они уходили за огромное тело Арго, чья тень падала на них, и  скоро
- через одиннадцать недель, два дня и один час плюс-минус несколько  минут
- должны были совсем исчезнуть за ним.
   И следовательно, землетрясение было неизбежно.
   Мориси  рассердился  на  самого  себя  из-за  необоснованных   слюнявых
фантазий, которые посетили  его  час  назад.  Землетрясения  не  будет?  В
последнюю  секунду  произойдет  чудо?  Ошибка  в  расчетах?  Ну,  конечно.
Конечно. Если бы да  кабы...  Катастрофа  неизбежна.  Придет  день,  когда
расположение небесных тел станет именно _таким_, Фрикс  и  Гелла  окажутся
_тут_, а Касторы А и В -  _там