общественным благом.  А
то, что он имеет форму секретного агентства - что ж...
   Служба гуманна, и Волкову нужно это объяснить. А когда  он  поймет  -
уверяю вас, два против одного, что он вернется. И у нас на Службе  будет
единственный в мире форсированный сенс. Согласитесь, это совсем неплохо.
Откроются перспективы, о которых сейчас просто нет смысла  говорить.  Но
это будет серьезный прорыв. Как видите, я не взываю к  чувствам.  Насчет
чувств я с ним сам договорюсь, это наше личное дело.  А  в  целом  я  за
прагматический подход. В интересах Службы  и  человечества.  Спасибо,  у
меня все. Слушаю вас.
   ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Принимаются ли сейчас меры по локализации Костенко  и
Ларина?
   ОТВЕТ: За этими двумя до  сих  пор  гоняются,  похоже,  все  разведки
планеты. Дело в другом - нет четкой уверенности, что они живы.
   ВОПРОС: Правда ли, что рабочая версия по Костенко построена  на  том,
что он живет за пределами Земли?
   ОТВЕТ: Мы подозреваем, что инопланетный разум  существует...  (шум  в
зале, смех, аплодисменты) ...но у нас слишком много сомнений  для  того,
чтобы строить  подобные  рабочие  гипотезы.  Мы  исходим  из  того,  что
Костенко на Земле. Хотя околопланетное пространство  сканируется.  Но  с
другими целями, скорее оборонного характера.
   ВОПРОС: Не рассматривается ли возможность продолжения исследований по
психотронике?
   ОТВЕТ: Категорически нет. Эти исследования  потенциально  опасны  для
человечества.
   Вспомните кризис, разрешенный Лариным. Нельзя. Просто нельзя. ВОПРОС:
Что у зарубежных конкурентов? ОТВЕТ: Ничего. Во-первых, Россия в прошлом
- мировой лидер по разработке систем воздействия на массовое сознание. В
ближайшие двадцать-тридцать лет никто даже в  теории  не  приблизится  к
тому, что мы наворочали в период с 1980 по 1991 год. А во-вторых, они  и
не пытаются. Мы им не даем.
   ВОПРОС:  Аппаратура  для  "промывания  мозгов"   как-то   связана   с
пси-технологиями?
   ОТВЕТ:  Никоим  образом.  Повторяю:  пси-технологии  под   строжайшим
запретом. Даже простейшие  биоэнерготехнологии  развиваются  только  под
нашим контролем  и  для  наших  внутренних  нужд.  А  "промывка"  -  это
дистанционная нейро-хирургия.
   ВОПРОС: Почему вы так уверены, что Волков пойдет на контакт?
   ОТВЕТ: Я не уверен, что это будет просто. Но  у  нас  есть  для  него
очень хорошая приманка.
   Крепко сжав зубы, Игорь набрал на киборде длинную команду.  Несколько
секунд его палец висел над клавишей ввода.  Потом  Игорь  закрыл  глаза,
опустил палец и безвозвратно уничтожил документ. Вытащил  кляксу  из-под
рубашки, мягко сжал в кулаке и приложил к горячему лбу. Клякса  тепло  и
уютно пульсировала. Компьютер, перезагружаясь, тихо похрустывал.  Кто-то
совсем рядом неприятно сопел и шмыгал носом, и Игорь  вдруг  понял,  что
это он сам"
   Двадцать лет из своих двадцати семи Игорь  прожил  без  отца.  И  как
минимум десять лет целенаправленно собирал информацию о том, кто  же  он
был, этот Игорь Волков, почему разошелся с его матерью,  куда  пропал  и
при каких обстоятельствах впоследствии умер.
   Около  года  назад  Игорь  пришел  к  неожиданным  выводам.  У   него
зародилось подозрение, что его отец  скорее  всего  порвал  с  семьей  и
работой не по своей воле. И, вероятно, до сих пор жив.
   Для офицера Службы и сына офицера Службы это было не  самое  приятное
открытие.
   И целый ворох еще менее приятных открытий обрушил на Игоря ворованный
документ.
 
ГЛАВА 4 
 
ТРЕТЬЕ ИЮНЯ, УТРО 
 
   -  Как  жаль,  что  ты  уезжаешь  так  рано,  -  пробормотал   Томми,
сосредоточенно изучая меню. - Могли бы  завтра  выбраться  на  пикничок.
Выходной все-таки. Слушай, Алекс, у тебя бывают выходные? Знаешь, Сэмми,
наш  Алекс  настоящий  трудоголик.  Носится  по  планете  как  безумный,
оставляя за собой тысячи разбитых сердец.
   - Да? - Сэмми, его жена, обворожительно улыбнулась. - В это  нетрудно
поверить. Я имею в виду сердца.
   Вестгейт улыбнулся ей в ответ, мягко и чуточку смущенно.
   - Не обращайте внимания, милая Саманта, - сказал он.  -  Старина  Том
делает мне рекламу.  И  никакой  я  не  трудоголик.  Просто  Форин-Оффис
считает почему-то, что,  если  послать  меня  готовить  переговоры,  они
пройдут успешно для нашей стороны. У нас на Островах  все  еще  верят  в
приметы.
   - И правильно, - кивнул Томми. - В прошлый раз, Сэмми, он этих  ребят
в здешнем министерстве просто околдовал. Наш  Алекс  всех  околдовывает.
Даже секретаршу посла.
   - Не может быть! - рассмеялась Сэмми.
   - Может,  может,  -  Томми  небрежным  жестом  подозвал  официанта  и
заговорил с ним по-французски.
   - Сам он трудоголик, - сказала пренебрежительно  Сэмми.  -  Торчит  в
своем постпредстве все вечера напролет, приезжает чуть ли не к полуночи.
А я гуляю одна по Манхэттену. Смотрю и не могу  насмотреться.  Волшебный
остров. Эта архитектура, ее вид меня завораживает. Алекс,  вам  нравится
смотреть на Манхэттен?
   Вестгейта при упоминании  Манхэттена  чуть  не  передернуло.  Он  был
однажды у Томми дома и мог представить себе излюбленный  маршрут  Сэмми.
Впрочем,  Сэмми  была  неудавшимся  архитектором.  По  словам  Томми   -
закономерно неудавшимся. Эклектика Манхэттена наверняка ее восхищала.
   - Смотреть? Конечно, нравится, - сказал он. - Особенно издали.
   Вестгейт сделал глоток аперитива, расслабленно  откинулся  на  спинку
кресла и на секунду прикрыл глаза.  Он  устал.  Час  назад  он  закончил
работу здесь, в Нью-Йорке, и теперь без малейшего сожаления  прощался  с
этим безумным городом.
   Вестгейт  не  любил  Америку,   дешевую,   аляповатую   и   плебейски
самодовольную  в  своем  бескультурье.  Ему  в  Америке   не   нравилось
решительно все, и население в том числе. Он презрительно называл местных
"ковбоями" - за глаза, конечно. И от души жалел Тома, вынужденного  жить
среди них уже который год. По мнению Вестгейта, Америка в больших  дозах
на  любого  человека  действовала  отупляюще.  Том  деградировал   здесь
настолько, что даже женился на американке. Хотя Сэмми, нужно  отдать  ей
должное, была чертовски хороша.
   - А куда вы теперь, Алекс? -  спросила  она  вдруг.  Вестгейт  открыл
глаза. Да, Сэмми производила впечатление.
   - В Россию, Саманта. В Москву.
   - Ой! - воскликнула Сэмми. - Не может быть! Какая прелесть!
   Томми царственным жестом отпустил официанта и повернулся к Вестгейту.
   - Да, - сказал он. - Завидую. Мы давно уже собираемся,  да  вот  дела
все...
   Слушай, Алекс, ты же все-таки русский. Куда там...
   - Русский?! - перебила Сэмми,  глядя  на  Вестгейта  расширенными  от
восторга глазами. - Не может быть!
   - Смени пластинку,  радость  моя,  -  посоветовал  Томми.  -  Что  ты
заладила - "не может быть, не может быть". Русский он по  матери,  разве
не так?
   - Не только по матери, - улыбнулся Вестгейт. - Я и по  отцу  русский.
Но я был совсем еще ребенком, когда мама переехала в Лондон...
   - Вот она, русская культурная экспансия! - ввернул Томми.
   -  ...так  что  воспитывали  меня,  как  стопроцентного  англичанина.
Конечно, ничего из этого не  вышло.  Но  вот  парадокс,  Саманта,  -  на
Островах меня считают нормальным англичанином. А в России принимают  как
иностранца. Хотя в этом году я провел дома только два месяца, а в Москве
целых три.
   - Так вы, должно быть,  отлично  говорите  по-русски!  -  воскликнула
Сэмми. - Ой, Алекс, а скажите что-нибудь!
   - Какая же ты прелестная дурочка, - сказал Вестгейт по-русски,  глядя
Сэмми прямо в глаза. - Пожалуй, я тобой займусь.
   - А что он сказал? - спросила у мужа  Сэмми  громким  шепотом.  Томми
довольно заржал:
   - Готов поспорить, он сказал, какая  ты  прелесть!  Вестгейт  заметно
смутился  и  заговорщически  подмигнул  Сэмми.  Почти  не  желая   того,
машинально, он уже вводил себя  в  привычное  "рабочее"  состояние.  Эта
молодая женщина на самом деле понравилась ему. А Томми... Он  ничего  не
поймет.
   Обед удался  на  славу.  Они  вкусно  поели  и  основательно  выпили.
Разговор тек легко и непринужденно. Томми вынудил-таки гостя рассказать,
на что  в  России  нужно  посмотреть  в  первую  очередь.  Потом  беседа
автоматически перетекла на "русскую культурную экспансию".  Затем  Томми
начал  пространно  излагать  свое  видение  "русской   идеи".   Вестгейт
поддакивал. Сэмми откровенно забавлялась. Всем было хорошо.  Вестгейт  с
удовольствием выпил еще, потом еще, и ему стало просто замечательно.  Он
критически оглядел Сэмми с ног до головы и  тут  же  потерял  над  собой
контроль.
   Близкое  присутствие  хорошенькой  женщины,  как  всегда,   возбудило
какой-то  неведомый  центр  у  него  в   мозгу,   который   задействовал
профессиональные качества.
   И сейчас они были направлены  на  производство  маленького  чуда  для
себя. Старина Томми и сам не подозревал, насколько был близок к  истине,
говоря, что Вестгейт кого-то "околдовал". Каждый раз,  стоило  Вестгейту
разбудить в себе профессионала и привлечь немного  воображения...  Здесь
нужна была только уверенность в себе -  колдовство  начиналось,  и  чудо
случалось. И он  заполучал  любую  женщину,  чему  после  не  переставал
удивляться сам.
   Вот так и сейчас, слушая рассуждения ее  мужа,  сидящего  за  тем  же
самым столиком, он кивал в такт  головой,  вставлял  короткие  фразы,  и
одновременно рука с сигаретой уже покачивалась в соответствии с дыханием
Сэмми.  Так  начиналась  подстройка  к  ее  миру,  легкая   и   изящная,
направленная на зарождение в женщине  чувства  неосознанного  доверия  к
нему, Игорю Александру Вестгейту, красивому, стильно  одетому,  умеющему
очаровательно смущаться и прячущему за этим смущением какую-то  загадку.
Необычному человеку. Возбуждающе таинственному. Русскому, наконец.
   "Теперь надо привлечь ее внимание  к  разговору,  вовлечь  в  него  и
послушать, как она говорит и чем интересуется, - напомнил себе Вестгейт.
- А она отвлеклась, о своем задумалась.  Женщина!  Впрочем,  Томми  кого
хочешь  замучает  своими  разглагольствованиями.  Старый  добрый  верный
Томми. Прекрасный аналитик, толковый советчик, надежный партнер. А  жена
его просто чудо".
   - Я Не согласен, Томми, - сказал Вестгейт.  Сэмми  перевела  на  него
рассеянный взгляд-- Русская идея в своей основе  не  претерпела  никакой
ревизии. Ты пойми, это ведь идея не  о  чем-нибудь,  а  об  особенностях
русской души. Так что  какие  бы  социально-экономические  изменения  ни
происходили, идея остается прежней. И работает, Томми, работает! Я  тебе
сейчас это докажу. На примере выборки из социума...
   - Н-да? Это уже интереснее! И на какой же?
   - Да на какой угодно! Например, можно на женщинах! - слово  "женщины"
Вестгейт выделил интонацией, более мягкой, ласкающей, и реакция Сэмми не
замедлила явиться: взгляд ее стал осмыслен, лицо слегка напряглось.  Она
улыбнулась.  "Знает  свою   поло-ролевую   принадлежность",   -   слегка
позлорадствовал Вестгейт.
   - А вы как думаете, Саманта?
   Сэмми возвела глаза вверх  и  вправо.  Вестгейт  среагировал  на  это
движение мгновенно:
   - Вы уже смогли нарисовать русскую женщину в своем воображении?
   - Да, - лицо ее изобразило легкое недоумение. -  Я  представила  себе
русскую  женщину,  ясно  и  отчетливо.  Такую   круглолицую,   несколько
полноватую, очень  такую  домашнюю,  пахнущую  кухней...  И  американку,
подтянутую, спортивную, немного жесткую и очень уверенную.
   - Ну это  поверхностный  взгляд,  -  ласково  улыбнулся  Вестгейт.  -
Давайте, друзья  мои,  заглянем  внутрь  и  посмотрим,  что  нам  скажет
внутренний голос. Что он говорит, Том?
   - Он молчит, -  сказал  Томми  и  потянулся  к  бокалу.  -  И  нечего
смеяться. Как сказал ваш русский классик: "Чего  хочет  женщина  -  того
хочет Бог". И правильно.
   Пусть хочет, чего хочет, и нечего ей мешать. Женщина,  Алекс,  -  это
загадка. Во всяком случае, для меня. Я свою-то жену собственную не  могу
сказать, что знаю.
   Вот увлекается Сэмми розами. Сама их разводит, сажает, подстригает  и
черт знает еще что с ними делает, времени на это уходит уйма. Но ничего,
мне нравится - красиво...
   - Ну вот и пожалуйста, - сказал Вестгейт. -  Ты  хорошо  знаешь,  как
заботится Саманта о том, что ей нравится, что ее радует. А скажите  мне,
дорогая Саманта, что было бы, если б вы увидели,  как  кто-то  страшный,
огромный,  свирепый  бросается  и  начинает  топтать,  срывать  и  всеми
доступными способами уничтожать ваши розы?
   - О! - Глаза Сэмми изумленно расширились. - Ну... Я бы была  в  шоке.
Но я думаю, что я смогу убежать и  спрятаться.  Чтобы  не  видеть  этого
безобразия и остаться незамеченной.
   - Вот оно, разительное  отличие!  Русская  женщина  отстаивала  бы  в
подобной ситуации свое достояние, свое  сокровище,  отраду  своих  очей,
чего бы ей это ни стоило. Она бы кричала, производила бы столько шума  и
внешне настолько напоминала бы фурию в  своем  гневе,  что  повергла  бы
нападающего в бегство. Как сказал другой наш  классик:  "Коня  на  скаку
остановит, в горящую избу войдет".  Так  же  и  в  любви,  для  нее  нет
предела, если женщине понравился мужчина... - с этого  момента  Вестгейт
заговорил  медленнее,  плавнее,  в  его  речи  стали   возникать   почти
незаметные паузы,  а  интонация  зафиксировалась,  оставаясь  все  время
неизменной.
   Вестгейт работал. Колдовство уже творилось вовсю.
   - ...то когда она сидит напротив него... и видит...  его...  прямо...
перед собой... то слыша  его  голос...  взгляд  ее  туманится...  и  она
расцветает,  как  роза...  когда  ею  любуются...  Как  роза  тянется  к
солнцу... так и она  всеми  силами  стремится  преодолеть  расстояние...
чтобы прекрасное открылось ей  в  своей  первозданной  наготе...  и  мир
взорвался яркими красками... в соприкосновении и слиянии с неизведанным,
что долго и неосознанно  желалось...  и  непременно  завтра  же,  -  тут
Вестгейт под  столом  легонько  коснулся  бедром  платья  Сэмми.  Зрачки
женщины  были  по-прежнему  расширены,  а  дыхание  слегка   замедленно.
Вестгейт удовлетворенно отметил, что все идет как надо, и продолжил речь
все так же  плавно,  -  ...как  роза,  свежая  и  прекрасная,  и  только
вместе... и вы забываете все.
   Резкий, как бы  режущий  жест  руки  Вестгейта  сопроводил  последние
слова. Он перешел на другой темп речи, и голос его  стал  обычным,  чуть
более резким по тембру и разнообразным по интонациям.
   - И так же, как и женщины, любой тип человека  в  России  доведен  до
логического совершенства, - сказал он. - И любая поведенческая  реакция.
Если  ругаться,  то  с  упоением,  если  любить,  то  тоже  с  упоением.
Пресловутая  русская  душа  никогда  не  дает  русским  делать  что-либо
наполовину из того, что  хочется,  а  если  чего  не  хочется,  то  пиши
пропало. На Западе же все продумают,  взвесят  и  уже  потом  делают,  а
русский человек поступает обычно в порыве чувств. Делает  или  вовсе  не
делает, главное, что думает он  уже  потом,  и  себя  оправдывает  почти
всегда.
   - Черт возьми! - сказал Томми, глядя в опустевший бокал-- Что-то я...
Друзья мои, а час-то поздний! Не пора ли нам? Да?  Нет,  Алекс,  сегодня
плачу я. Банкет за счет принимающей стороны... Эй, гарсон!
   Вестгейт твердо рассчитывал на то, что Томми задержится в  ресторане,
и тут же вызвался проводить Сэмми до машины.
   На ступенях ресторана Вестгейт отдал служащему номерок от автомобиля.
Встал рядом с Сэмми. Точно так же, как и  тогда,  под  столом,  коснулся
бедром ее бедра и, увидев характерную реакцию замедлившегося  дыхания  и
расширившихся зрачков, твердо, в прежнем наработанном темпе, сказал:
   - Когда завтра в восемь вечера вы  пойдете  гулять...  будете  просто
идти, делая шаг за  шагом...  предчувствуя  радость...  выйдете  к  бару
"Джойс", войдете, закажете себе выпить и пробудете там до десяти,  -  он
снова резанул воздух ладонью, пронаблюдал ожидаемую реакцию и продолжил:
   - Жаль, что сегодняшний  вечер  закончен,  вы  такая  увлекающаяся  и
страстная женщина, Саманта, так вдохновенно рассказывали  о  розах,  что
увлекли даже и меня.
   Сэмми удивленно моргнула, но затем улыбнулась и произнесла:
   - Не знаю, много ли я успела наговорить сегодня, но в  следующий  раз
про розы я вам расскажу непременно,  -  она  снова  улыбнулась  странной
заигрывающей и слегка ошеломленной улыбкой.
   Служитель подогнал машину. Вестгейт дал ему на  чай,  открыл  дверцу,
усадил Сэмми и вздохнул.
   Он неожиданно протрезвел. И ему стало... не  стыдно,  нет.  Просто  в
душу заползла щемящая тоска одиночества. Привычное  ощущение  пустоты  и
бессмысленности всего на свете. Пустота была внутри и снаружи, и никакой
Сэмми не было дано ее заполнить.
   Завтра в  предвкушении  чуда,  помня  лишь,  что  она  для  Вестгейта
увлекающаяся и страстная женщина, Сэмми придет в бар "Джойс" чуть  позже
восьми. К сожалению, Вестгейт этим воспользоваться не сможет, а она лишь
поймет, что решила немного посидеть со стаканом мартини.
   И что-нибудь да произведет на нее неизгладимое впечатление.
   - Ты что, старина, перебрал? - спросил Томми,  подходя  к  машине.  -
Какой-то у тебя видок... Потусторонний. Точно говорю, последний бокал ты
выпил напрасно.
   Зря.
   - Да, - кивнул Вестгейт, но только не Томми, а своим  мыслям  о  том,
что произошло сейчас. - Понятия не имею, зачем я это сделал.
   - Эй! - сказал Томми обеспокоено. - Ты в порядке?  Садись  в  машину,
дружище.
   Поедем.
   Вестгейт поднял на Томми глаза, устремленные куда-то внутрь.
   - Странный я человек, Том, - сказал он горько. - Вечно мне чего-то не
хватает.
   Начинаю искать. И каждый раз, как доберусь до этого "чего-то",  гляжу
- а это совсем не то, что нужно.
   - Философ! - усмехнулся Томми. - Жениться тебе надо. Садись, поехали.
   - Дай-ка мне еще сигарету, -  попросил  Вестгейт.  -  И  поезжай.  Я,
пожалуй, немного пройдусь. А потом возьму такси.
   - Уверен? А то...
   - Уверен, -  сказал  Вестгейт.  Он  действительно  не  чувствовал  ни
малейших угрызений совести. Но сесть в машину рядом  с  Сэмми  почему-то
оказалось выше его сил.
 
*** 
 
   На работу Игорь прибыл в чрезвычайно дурном расположении духа. Он так
и не смог переварить до конца полученную вчера информацию  и  совершенно
не представлял, как ему теперь  себя  вести.  То  есть  держать  себя  с
окружающими нужно было по-прежнему. А вот что делать, чтобы новое знание
не прорвалось наружу, он пока не придумал. Очень уж это знание оказалось
неуместным. Игорь и сам не  предполагал,  что  будет  чувствовать,  если
подтвердятся давно возникшие у него подозрения.
   А почувствовал он только страх. Элементарный страх за свою жизнь.
   Глядя под  ноги,  Игорь  сунул  в  турникет  пластиковую  карточку  и
шаркающей походкой затащил неподатливое тело на Службу.
   - Игорь! - раздался из дежурки полный облегчения  возглас.  -  Доброе
утро!
   - Сомневаюсь, - ответил Игорь, с трудом поднимая глаза  на  знакомого
сержанта. - И чего в нем доброго?
   - Ты пришел, - объяснил сержант. - Давай сюда!
   - Что такое?! - Игорь машинально набычился и  привычно  упер  руки  в
бока.
   - А то, что тебя второй час ищут, вот что! У меня уже лычки  с  погон
сами отстреливаются... - проворчал  сержант,  нажимая  кнопки  на  своем
терминале. Про лычки он шутил. Игорь отлично знал, что сержант на  самом
деле  как  минимум  капитан,  а  его  помощник  с   погонами   рядового,
меланхолично кивающий в такт словам командира, - лейтенант.  Центральный
офис Службы упорно маскировался под статистическое управление.
   - О господи... - пробормотал Игорь, заходя в дежурку и стараясь унять
предательскую дрожь в ногах. Он все еще не  был  готов  разговаривать  с
людьми, которые знали, что он - сын  Волкова.  Когда  выходил  из  дома,
думал, что готов. А оказалось - нет.
   - Леночка, он пришел, - сообщил терминалу сержант-капитан. - Что  мне
ему сказать?
   - Ну-ка, пусть мне  по