задумался.
   - Интересный человек, - неожиданно выдал он фразу, которой Тим совсем
не ожидал.
   - Его идеи... подчас неожиданны. Но  всегда  интересны.  Я  не  знаю,
Тимофей. Он заходил на той  неделе.  Но  не  говорил  мне,  что  куда-то
собирается.
   Тим кивнул.
   - Хорошо, - сказал он. - Спасибо. Я зайду, как только  у  меня  будет
для вас обнадеживающая информация.
   По такому поводу Полынин даже встал и лениво протянул Тиму широченную
ладонь.
   Взяв ее в руку, Тим чуть было не "щелкнул", настолько  она  оказалась
теплая.
   Мелкий с Тимом попрощался без сожаления. Тим явно не произвел на него
впечатления понимающего собеседника. Он был просто вежлив и внимателен -
а таких мелкий мог найти сколько  угодно  в  ближайшей  психбольнице.  И
наверняка успел немало повидать к сегодняшнему дню.
   Тим "щелкнул" - таки, выйдя на улицу. Полынинская лаборатория долбила
в небо рыжим  светом,  что  твой  вулкан.  На  фоне  нулевой  активности
пятиэтажного жилого дома, подвал  которого  занимали  ученые,  это  было
очень красиво.
   Тим "щелкнул" глубже, потом еще глубже, потом до  упора.  Но  силовых
линий на почве не разглядел.  "Похоже,  мое  восприятие  активнее  всего
ночью, - подумал он.
   - Может  быть,  ведь  я  "сова".  Ярко  выраженная.  А  Полынин  ярко
выраженный сенс. И тем не менее никогда свой  дар  не  обнаруживает  при
посторонних. Только однажды я его застукал, когда он  ладонью  обшаривал
какой-то датчик. Но это я, сенс, мог определить, что  он  его  "нюхает".
Конечно, вряд ли бы Полынин многого  добился,  если  бы  при  разработке
приборов себя не использовал в первую очередь как прибор".
   Тим закурил и двинулся к метро. На ходу он размышлял  о  том,  какая,
наверное, у Полынина была  непростая  жизнь.  Сильному  экстрасенсу  для
того, чтобы дослужиться в науке до докторской степени, нужно быть  очень
сдержанным и волевым человеком.
   Природа сенса такая - он хочет использовать  свой  талант,  постоянно
тренировать и развивать его. А значит - время от времени  его  будут  на
этом Деле засекать посторонние. И тут же пойдет нехороший слушок...  "Но
ведь он нашел выход", - подумал  Тим.  Действительно,  Полынин  оказался
достаточно умен, хитер и расчетлив. Он работал в той области  знания,  в
которой, как ему казалось, были корни его  паранормальных  способностей.
Работал успешно. И  в  итоге  получил  собственную  лабораторию.  Собрал
вокруг таких же сенсов, только послабее, и начал сооружать  технику  для
локализации подземных аномалий. На радость якобы  геологам.  "Хотя  я-то
уверен, - мысленно усмехнулся Тим, - что этот его Институт  минералогии,
и еще какой-то логии, и чего-то еще - только прикрытие.  На  военных  ты
работаешь, Полынин. Не на ГБ, не такой ты человек,  я-то  знаю,  я  ведь
тоже сенс. Но что-то ты делаешь для генералов,  это  уж  сто  процентов.
Умница ты, Полынин.
   Я только одного не понимаю - зачем ты пошел на контакт с журналистом.
Журналисты  не  любят  недосказанностей.  А  ты   постоянно   о   чем-то
умалчиваешь. И на многое намекаешь. Допустим, ты хочешь предупредить  об
опасности. Но кто мне даст опубликовать твое предостережение? У меня нет
доказательств. Я мог бы их привести, опираясь на свои возможности сенса.
Но стоит мне в редакции произнести это проклятое слово - "экстрасенс", и
каюк. Ребята видели достаточно шарлатанов и психов для того,  чтобы  над
словом этим хохотать до упаду. И предложат они мне сходить  подлечиться.
А показать им красивый фокус я не смогу. Я не фокусник. Я  биоэнергетик.
Я лечу некоторые болезни, стабилизирую давление и работу сердца, провожу
то, что я называю "балансировкой  организма  в  целом".  Но  я  не  умею
смотреть через стену, внушать мысли  на  расстоянии  и  угадывать  карты
Зенера.
   Может быть, пока не умею. А может, и никогда не смогу. И что же мне -
как Полынин, всю жизнь прятать свой дар от людей? Вот уж фигушки. Но как
именно действовать, я еще не придумал".
   Тим остановился у винного магазина и глубоко  задумался.  В  магазине
было  хоть  шаром  покати,  но  у  входа  околачивались  бутлегеры.  Тим
почувствовал мелкие, с гаденькой пеной, волны интереса, идущие от них.
   "Я получил информацию,  которая  может  перевернуть  мир.  Хуже,  чем
перевернуть,  -  сломать,  изуродовать.  Интересно  -  окажись  в   моих
обстоятельствах  не  сенс,  а   обычный   человек,   просто   нормальный
журналист... Посмеялся бы.  Или  постарался  бы  как  можно  скорее  все
забыть. Как ни крути, а тема - гроб. Такой материал в редакции не просто
задавят, а даже затопчут. Вместе с автором.
   Но главное - пусть даже спустится  с  неба  архангел  и  откроет  мне
"зеленую улицу", - я вообще не уверен в том, что это стоит публиковать.
   Сейчас народ газетам верит как  никогда.  Но  информация,  которой  я
собираюсь с ним поделиться, не уместится в головах. И меня  поднимет  на
смех вся страна. А потом тысяч десять-двадцать психов бросится на улицы,
крича, что ими  манипулируют.  Это  будет  очень  закономерно.  Это  уже
начинается. В девятнадцатом веке модно было косить под  Наполеона.  А  в
двадцатом  модно  воображать,  что  у  тебя  в   голове   радиоприемник,
принимающий сигналы от Фиделя Кастро.
   Выходит - я ничего не могу сказать людям. Но как же мне дальше жить?"
   Тим закусил губу, повернулся на каблуках  и  решительно  двинулся  за
водкой.
 
*** 
 
   Выставив перед собой топор, мягкими неслышными шагами Тим продвигался
вперед по тускло освещенному узкому коридору. Он плохо  видел,  в  глаза
текло что-то скользкое и липкое, но не хватало сил утереть лоб.  Страшно
было даже на секунду отпустить рукоятку тяжелой железяки, которая давала
Тиму единственный шанс отбиться от кошмара, прячущегося за углом.
   Кошмар не заставил себя ждать - издалека, отражаясь от стен,  донесся
хриплый утробный рык вервольфа. Тим похолодел. Он уже  знал,  что  будет
дальше. Помнил развитие событий до мельчайших подробностей  и  не  хотел
услышать еще раз свой безумный предсмертный  вопль.  Тим  остановился  и
замотал головой, пытаясь стряхнуть  наваждение.  Не  открывая  глаз,  он
бился на кровати, как выброшенная на берег рыба.
   Из-за угла показалась оскаленная морда, то ли волчья, то ли медвежья.
И взгляд ее желтых глаз был настолько ужасен, что Тим заорал, рванулся и
проснулся. Весь в поту, судорожно вцепившись в одеяло, он лежал, глядя в
потолок, напрочь парализованный страхом.
   - Как дела? - спросил голос.
   Тима  словно  ударило  током.  Он   скрутился   на   кровати   узлом,
инстинктивно пряча голову под подушку. "Опять этот голос на грани яви  и
сна! Все тот же голос". И на этот раз Тим  поймал  самое  главное.  Этот
голос пришел извне. Его не вытолкнуло  наружу  подсознание,  он  не  был
сгенерирован где-то в мозгу. Нет, он появился из-за стены и пронзил Тима
насквозь, как пронзает голубая молния. Тим почувствовал,  что  на  глаза
наворачиваются  слезы.  Слезы  беспомощности   перед   чем-то   сильным,
неведомым, страшным.
   В ванной  Тим  долго  смотрел  в  зеркало.  Его  била  мелкая  дрожь.
Безошибочный инстинкт сенса твердил:  проваливаясь  в  сон,  он  испытал
какое-то воздействие со стороны. "Что происходит? Это  не  сумасшествие,
точно. Я слишком много читал по  психологии  и  общался  с  психологами,
чтобы не распознать первые ростки душевной болезни. Нет во мне  безумия.
Давным-давно я разложил себя по полочкам,  отнес  к  шизоидному  типу  и
успокоился. Я нормален. Тогда что со мной?" Толкая себя, как бревно, Тим
доплелся до кухни. Он снова полз по стене и зажигал везде свет. Ему было
страшно.
   Он  долго  пил  водку  из  горлышка  и  приходил  в  себя,  калачиком
свернувшись в кресле. Потом сделал бесконтактный массаж и  наткнулся  на
несколько "вмятин" в ауре. "Кто-то чужой ударил меня. Не могу  поверить.
Не могу-у-у-у..." - Алкашом меня сделаете, уроды! - громко сказал  он  в
пространство. И снова припал к горлышку.
   Потом он жадно глотал воду  из  чайника.  А  потом  "щелкнул",  очень
сильно, почти до обморока. И впервые в жизни  увидел  мир  во  всем  его
многообразии.
   И упал,  обессиленный  и  потрясенный  открывшейся  ему  красотой,  в
кресло. И заснул мертвым, непробиваемым сном.
   - Я не знаю, имеет ли смысл об этом говорить,  -  сказал  Тим,  рисуя
сигаретой в воздухе причудливый узор. Он был  уже  здорово  пьян.  -  Но
понимаешь, солнышко, мне очень хочется с кем-то поделиться. Конечно, это
глупо до крайности - рассказывать ужастики дорогому тебе человеку... - А
ты не думай, - предложила Ольга. - Ты просто возьми и расскажи.
   Был уже третий час ночи, и они  сидели  у  Тима,  по  разные  стороны
кухонного стола,  глядя  друг  другу  в  глаза.  Пепельница  была  полна
окурков, закуски съедены, бутылки пусты, и они занимались любимым  делом
- разговаривали.
   Ольга была платиновая блондинка таких насыщенных тонов, что ее  часто
принимали за крашеную. Высокая, с отличной, даже на привередливый взгляд
Тима, фигурой, она привлекала внимание мужчин всех возрастов и достатков
Но сидела она на кухне у безработного ровесника  и  вглядывалась  в  его
лицо так, будто собиралась писать с него портрет.  Впрочем,  это-то  она
уже пыталась сделать однажды, но задача оказалась ей явно не по плечу.
   - Понимаешь... - сказал Тим и глубоко задумался. Протянул назад руку,
не глядя,  открыл  дверцу  холодильника  и  вытащил  очередную  бутылку.
Уверенными движениями, не пролив ни капли, смешал водку пополам с  белым
вермутом, добавил тоника, бросил льда в бокалы, один подвинул Ольге, а к
другому припал сам и долго,  с  наслаждением,  тянул  чудесный  напиток,
приносящий уверенность и покой. Ольга  рассеянно  перекатывала  бокал  в
пальцах, слушая, как шуршит о стенки лед.
   - В общем, такое дело, -  пробормотал  Тим,  с  трудом  отрываясь  от
коктейля. - Я наткнулся на тему, о которой думать-то  неприятно,  не  то
что говорить. Но я почти на сто процентов уверен: сегодня в нашей стране
очень активно идет разработка принципиально нового оружия.
   - Что-то по твоей части?
   - Да, - кивнул Тим. - Если бы я был не я... Очень уж сложно  в  такую
штуку  поверить.  Она  словно  из  фантастического  романа.  Ты   читала
"Обитаемый остров" Стругацких?
   Ольга слегка присвистнула и взяла сигареты. Тим протянул ей огня.
   - Разумеется, пока эта разработка в стадии эксперимента.  Но  у  меня
есть информация, вполне  достоверная,  о  том,  что  они  ведут  полевые
испытания. Склепают образец - и тут же в  дело  его...  -  Тим  взял  из
пепельницы  окурок,  увидел,  что  тот  потух,  и  потянулся  за   новой
сигаретой.
   Ольга смотрела на него очень внимательно  и  ждала  продолжения.  Она
была единственным из близких Тиму людей, который  спокойно  относился  к
тому, что Тим - сенс. Год назад по совету подруги она обратилась к  Тиму
с пустяковой, но жутко неприятной мигренью. Тим нашел,  что  это  чистой
воды  психосоматика,  и  искренне   посоветовал   девушке   в   качестве
радикального средства как следует влюбиться.
   Впрочем, мигрень-то он ей вылечил. Но не более того.  Он  никогда  не
шел на тесные контакты с пациентами. Старался их даже не жалеть. Смотрел
на человека просто как на разладившийся прибор. И чинил.
   А потом они столкнулись на улице. И их притянуло словно магнитом. Они
сидели у Тима на кухне, пили мартини и говорили,  говорили,  говорили...
Потом чуть не каждый день встречались, ходили на  выставки  и  концерты,
опять сидели на кухне, пили и боролись с желанием кинуться друг другу на
шею. У обоих было слишком трудное личное прошлое, они стали осторожны  и
внимательны и искали в партнере что-то большее, чем обычно ищут люди. Им
обоим сейчас был особенно нужен не любовник, но друг.
   И все-таки они еще не были по-настоящему друзьями, когда в лифте, где
совершенно невозможно было сохранять  дистанцию,  Тим  протянул  руку  и
мягко-мягко погладил ее волосы. Лифт стоял на этаже уже  минуту,  а  они
все не могли разомкнуть объятья, и губы их сливались в мягком и  плавном
движении. Они слишком давно хотели друг друга и были совершенно  уверены
в том, что так и будет. И этот поцелуй стал не бешеной вспышкой страсти,
а лаской, близкой к священнодействию. И они  опять  прошли  на  кухню  и
привычно сели по разные стороны стола. Но теперь они держались за  руки.
И Тим говорил, а она слушала, а потом говорила она, и слушал он. А потом
он сказал, что это нужно отметить, и опять смешивал коктейли.
   И еще они долго-долго шли по коридору в спальню, роняя на пол одежду,
то прижимаясь друг к другу, то отстраняясь,  чтобы  получше  рассмотреть
свое новое приобретение и убедиться, что все  у  него  именно  так,  как
хочется. Все происходило будто в  сказке,  совсем  не  так,  как  в  дни
пугливой и суетливой юности, когда то, что "это со мной  было",  гораздо
важнее, чем "это было так...".
   Видимо, они стали взрослыми. И их предыдущий опыт, глубокий и богатый
механически, но совершенно  бездарный  по  сути,  теперь  дал  им  очень
важное. Они не стеснялись любоваться и не боялись ласкать.  Для  них  не
было движений стыдных или неловких, им  ничто  не  мешало,  и  ничто  не
торопило их.  Когда  упругие  молодые  груди,  освободившись  от  тесной
материи, прижались к груди Тима, у него закружилась голова.  И  когда  в
белизне чистых простынь - будто знал он, что все случится именно сегодня
(а ведь не знал, не знал), -  к  ее  бедру  прижалась  его  вздыбившаяся
плоть, она протянула руку и осторожно погладила  его  и  прошептала  "О,
какой ты красивый..." - он понял, что она имеет в виду. И вошел в нее, и
уже через минуту ее тело выгнулось дугой, и с громким криком она впервые
в жизни потеряла сознание.
   Тим даже испугался. Он не "щелкал", ничего специально не  придумывал,
он просто любил ее. А она, вернувшись секунд через  десять  из  сладкого
небытия, долго не могла опомниться. Но когда они немного успокоились, то
решили сделать вид, что ничего еще и не было, и попробовать снова. И они
попробовали  снова,  и  это  получилось   совсем   безумно,   совершенно
невозможно, и когда она вновь расслабленно уронила  руки,  а  ее  голова
безвольно откинулась вбок, Тим с глухим стоном вышел  из  нее,  и  тугая
молочно-белая струя разбилась об ее упруго торчащий сосок.
   Потом они долго удивлялись, отчего все у них получилось  именно  так.
Почти никому с первого раза не удается достичь полной  гармонии  тел.  А
многим это бывает недоступно и в сотый  раз.  Умные  люди  редко  меняют
партнеров, ведь только с тем, кто знает тебя наизусть,  можно,  двигаясь
день ото дня туда,  куда  хочется,  достичь  настоящих  высот.  А  новый
партнер - это всегда недоверие, пусть даже на уровне бессознательного.
   Потом они вместе радостно смеялись, когда Тим  сказал,  что  это  все
ерунда и к ним не относится. Они с самого начала были удивительно близки
- с того самого  дня,  когда  Тим  угрюмо,  руки  в  карманы,  топал  по
Кузнецкому и чуть не сбил с  ног  красивую  девчонку,  за  которой  двое
кавалеров волокли планшеты с эскизами.
   А теперь он пытался рассказать ей о своих страхах.
 
*** 
 
   Тим вставил кассету и опустил палец на кнопку. Подумал,  убрал  руку,
встал и подошел к холодильнику. Потоптался немного перед соблазнительной
дверцей, за которой, он точно помнил, спряталась бутылка. И  вернулся  в
кресло. Закурил и включил магнитофон.
   Голос человека был  нервный,  срывающийся  -  интервьюируемый  сильно
волновался. Не так, как волнуются "чайники" перед микрофоном, нет.  Этот
деятель трясся, потому что принял серьезное решение, но страх перед этим
решением до конца преодолеть не смог.
   Он мямлил, терялся, подбирал слова. Но говорил. Тим курил,  слушал  и
все  больше  убеждался,  что  история  правдоподобна.  Этот  Лебедев  из
Новосибирска  был  классическим   образцом   неудачника   и   мечтателя.
Нормальный рядовой дурачок.
   Бесталанный, глуповатый, но, кажется, порядочный, хороший человек.  С
глубоко  подавленным  комплексом   супермена.   Работал   кем-то   вроде
массовика-затейника  и  всю  жизнь  мечтал  послужить  Родине  и  спасти
человечество.
   Когда беднягу вызвали в КГБ и сказали, что давно за ним  наблюдают  и
решили дать ему настоящее дело, он прыгать готов был  от  восторга.  "Не
согласны ли вы, товарищ Лебедев, поработать в дипломатической службе  за
рубежом?  Не  согласитесь  ли  вы  сначала  пройти  обучение  здесь,   в
Новосибирске?.." Еще бы он  не  был  согласен!  И  тут  началось  что-то
непонятное. "Да, интересная история, - подумал Тим. - Это будет  покруче
всего,  что  я  слышал  до  сих  пор.   Потому   что   остальные   зомби
использовались как расходный  материал,  подопытные  крысы.  А  этот..."
"Сначала я был очень удивлен, - говорил Лебедев. - Например, сидим мы  с
Марченко, и вдруг у меня в голове раздается его голос: "Возьми со  стола
карандаш, дай мне". Губы при этом не шевелятся. Это не был  гипноз,  это
была самая настоящая телепатия. Как мне  потом  объяснили,  КГБ  глубоко
изучил  возможности  человека,  знакомые  нам  только  по   статьям   об
экстрасенсах.
   Разработанные КГБ технологии позволяют наделить такими  способностями
кого угодно.
   Марченко уверял меня, что  в  перспективе  я  буду  обучен  работе  с
аппаратурой, которая даст мне огромные возможности.  Меня  уверяли,  что
мои индивидуальные  качества  подходят  для  такой  работы  и  я  должен
послужить Родине в нынешние трудные времена..." Сначала он был  напуган.
Но ему объяснили, что контрразведка дело сложное и здесь не обойтись без
таких  вещей,  как  "внеречевая  связь".  Эти  методы  сверхсекретны   и
применяются всего лишь  несколько  лет,  они  еще  в  стадии  доработки.
Давайте, товарищ Лебедев, помогите нам их совершенствовать. Новоявленный
сексот дал подписку. И только через три года узнал, что  в  тот  момент,
когда  он   ставил   подпись,   такую   же   бумажку   о   неразглашении
государственной тайны подписывала его жена.
   "Но  получилось  так,  -  запинаясь,  бормотал  Лебедев,  -  что  они
приспособили меня для выполнения совершенно другой работы. И я долго  не
понимал, зачем я это делаю и вообще, что со мной происходит. Они  сумели
коренным образом изменить мою психику. Управляли мной,  как  машиной,  и
противостоять этому я не мог, моя воля была сломлена. Я принадлежал себе
только во сне.
   В шесть утра меня будили. Я слышал: "Вставай,  быстро,  умывайся,  не
задерживайся, собери бумаги..." Они командовали, что мне  надеть,  какой
взять портфель, как  сегодня  выглядеть...  Особенно  я  пугался,  когда
приказ шел не в виде голосовой команды.  Иногда  я  просто  ощущал,  что
должен сделать то-то и то-то. И быстро. Я  спрашивал  Марченко,  что  со
мной происходит, но он говорил: "Не волнуйся, это новый метод  работы  с
агентами, мы и тебя обучим, и ты сможешь управлять не  только  отдельным
человеком, но и коллективами". Постепенно я вроде бы привык.
   КГБ, по моим представлениям, был организацией чуть ли не святой. И  я
слепо им подчинялся. Иду по городу, слышу голос: "Стой! Достань записную
книжку! Запиши телефон..." И я уже не думал о  голосах  в  моей  голове,
меня волновали только люди, которым я позвоню, войду к ним в  доверие  и
буду затем вести наблюдение. А  люди  под  моим  надзором  были  разные.
Главное - лидеры демократических организаций. Уже  через  год  работы  я
знал в лицо не менее пятисот человек.
   Понятия не имею, как  такой  объем  информации  уместился  у  меня  в
памяти. Я работал не меньше двадцати часов в сутки и не уставал.  Только
в девять утра мне приходилось отмечаться  в  Доме  культуры,  куда  меня
устроили  "органы".  Все  остальное   время   я   проводил   с   людьми,
интересовавшими КГБ..." Тим не удержался,  остановил  ленту  и  пошел  к
холодильнику. Поразмыслив, достал не водку, а пиво. "Значит,  голоса?  И
немотивированные желания. Ну, положим, управлять моими  желаниям