м,  разворачивая  парня  лицом  к  себе  и
чувствительно втыкая кончик лезвия ему в шею.
   - Н-никто, - пролепетал тот. - Н-никто, клянусь. Я п-п-просто научный
сотрудник... - Плохо, - сообщил Тим, с отвращением рассматривая научного
сотрудника. Тот был как минимум килограммов на десять  тяжелее  Тима  и,
похоже, раза  в  полтора  сильнее.  Но  сейчас  это  не  имело  никакого
значения,  потому  что  научный  сотрудник  с  перепугу  разве  что   не
обкакался. Из-под руки Тима по шее парня стекала кровь.
   Тим его понимал, но не жалел.
   - Кто старший? - спросил Тим. Научный сотрудник тяжело сглотнул.
   - Доктор Самохин, - с трудом выговорил он.
   - Где?
   - Сейчас придет. Он за мной должен... Не надо, не убивай меня. Только
не убивай... Зачем тебе это? Тебе все равно отсюда не выйти.
   - Это почему же мне не выйти? - усмехнулся Тим.
   - А перекрыты  этажи!  -  чуть  ли  не  радостно  воскликнул  научный
сотрудник. - С тех пор, как тебя привезли! В каждом проходе по мужику  с
автоматом! С тобой человек двадцать приехало! Слушай,  мой  тебе  совет,
договорись ты с ними по-хорошему, а?
   Ну зачем тебе...
   - Не выйдет,  -  вздохнул  Тим  и  дернул  лезвие  на  себя.  Научный
сотрудник рванулся в сторону и сам завершил дело. Хватаясь  за  шею,  он
завертелся волчком, поскользнулся в луже крови и укатился под стол.
   Тим брезгливо стер со щеки красные брызги. С сомнением  посмотрел  на
зажатое в пальцах лезвие и осмотрелся в поисках  оружия  посолиднее,  но
ничего подходящего на заметил.
   По коридору снова кто-то шел. Мысленно Тим перекрестился. Он не знал,
насколько доктору Самохину  удалось  продвинуться  в  "форсировании"  за
последнее время.
   Оставалось только надеяться, что привычки "щелкать"  на  ходу  доктор
еще не приобрел.
   Так же как и его научный сотрудник, доктор Самохин на пороге в  ужасе
застыл.
   Челюсть у него отпала, а когда  захлопнулась  дверь  и  крепкая  рука
бесцеремонно ухватила доктора за гениталии, чуть не отвалилась совсем.
   - Привет!  -  Тим  воткнул  лезвие  доктору  в  подбородок  и  слегка
повернул, чтобы метка осталась посерьезнее. - Это я, твой п...ц!
   Доктор, вылупив глаза, смотрел на Тима в немом изумлении.
   - Или тебе яйца отрезать? -  спросил  Тим.  -  Отрезать  и  в  карман
положить... На долгую память. Пожалуй,  так  и  сделаем.  Дочку  ты  уже
родил. И хватит с тебя.
   Он вырвал острие у Самохина из подбородка и воткнул ему в шею. Доктор
наконец смог закрыть рот.
   - Давай рассказывай, как ты меня отсюда вытащишь! - потребовал Тим. -
Только быстро рассказывай.
   - Тима... - прохрипел Самохин.
   - Я и без твоей помощи выберусь, - пообещал Тим. - Только крови будет
по колено.
   Давай, спасай людей, Гиппократ х...ев.
   Самохин  очень  медленно  поднял  руку  и  ощупал  свой   разрезанный
подбородок. В глазах у него при этом стояла такая •безумная  тоска,  что
Тиму стало противно. Он отнял лезвие от шеи  доктора,  вытер  его  полой
самохинского халата, отошел в сторону и уселся  на  какой-то  громоздкий
прибор.
   Самохин, не отпуская подбородка, привалился к стене.
   - И как это мы с  тобой,  папаша,  не  породнились?  -  издевательски
заметил Тим. - Дочурку-то твою я имел возможность  изнасиловать  во  все
дырки. Так нет, пожалел... Ты хоть в  курсе,  мудак,  что  Нина  твоя  -
зомби?
   Самохин, кряхтя, отошел в угол комнаты, где стоял письменный стол,  и
принялся копаться  в  ящиках.  Тим  ему  не  мешал.  Доктор  и  так  был
совершенно раздавлен Проектом, а тут  на  него  еще  свалился  глумливый
молодец с острым режущим предметом.
   Самохин добыл из стола клок ваты, пластырь  и  склянку  с  прозрачной
жидкостью.
   Шипя, он промыл рану на подбородке, зубами оторвал кусок  пластыря  и
криво залепил распоротую челюсть.
   - Н-ну? - поинтересовался Тим. - Есть идеи? Доктор  уселся  за  стол,
положил на него руки и уронил голову поверх них.
   - Что делать-то будем? - спросил Тим.
   - У нас в запасе два часа,  -  глухо  ответил  Самохин.  -  Придумаем
что-нибудь.
   - Так ты в курсе насчет Нины?
   - Когда вы ее видели, Тим? - спросил доктор, по-прежнему не  поднимая
головы.
   - Не помню. Дней десять назад. В принципе, вы не беспокойтесь. С  ней
порядок, она просто под гипнозом. Психотронного зомбирования не было.
   - А я ее не видел три недели, - проговорил Самохин. Он поднял на Тима
глаза, и тот отвернулся. - Они  забрали  ее,  Тим.  Жену  забрали,  Нину
забрали... Я в ногах у них валялся.
   На коленях стоял...
   - И теперь эта шарашка, - Тим обвел рукой вокруг, - часть Проекта.
   Доктор утвердительно вздохнул.
   - А что они сказали делать со мной? - спросил Тим.
   - Пока ничего. Только привести в чувство и... и нейтрализовать,  если
вы включите пси на поражение.
   - У меня больше нет пси.
   - Что? - встрепенулся Самохин.
   - Не знаю, почему я это вам говорю, - помотал головой Тим. - Но  факт
остается фактом. Батарейки у меня сели.
   Такие вот дела, милый доктор.
   - Так все-таки, что было с Ниной? - спросил доктор.
   - Да так... В засаду ее поставили.  Нацепили  на  руку  излучатель  и
отправили меня караулить... Кстати, доктор, это вы ее инициировали?
   - Нет, - вздохнул Самохин. - Она начала  развиваться  спонтанно,  год
назад.
   - Так я и думал, - кивнул  Тим.  -  Вам  рассказать  вообще,  дорогой
ученый, что в мире творится? Или вам  на  это  насрать  с  высоких  стен
фундаментальной науки?
   - Не надо, - вздохнул доктор. - Мне все объяснили. В подробностях,  -
голос его был слаб и бесцветен, как у тяжело больного человека.
   - Да ладно, расслабьтесь, - хмыкнул Тим. - Не все так плохо. Хананова
больше нет. И ведущих операторов, во  всяком  случае  здесь,  в  Москве,
тоже... почти нет.
   Вы теперь, доктор, первая скрипка в оркестре. Так что не  стесняйтесь
выставлять Проекту условия.
   - Я? - удивился Самохин. - Почему я?
   - А потому, - сказал Тим, спрыгивая с насеста и  подходя  к  Самохину
вплотную. - Нет больше премьер-оператора, понимаете? И как минимум трети
ведущих операторов тоже нет. Да и те, что остались, без Хананова  далеко
не уедут. Мелюзга на городских подстанциях вообще не в счет.  Слабенькие
бездарные сенсы. И вы,  доктор,  с  вашей  системой  форсирования  нужны
теперь Проекту до зарезу. Им понадобится в  кратчайшие  сроки  подтянуть
кучу народа до очень высокого уровня.
   Иначе Проекту  каюк.  Зомби  разбегутся,  контроль  ослабнет,  Москва
пойдет вразнос и встанет на уши. Без вас Проект с треском проваливается.
   - О господи... - пробормотал Самохин, хватаясь за голову.
   - Радоваться надо! Будете вертеть  Проектом,  как  захочется.  Только
смелее надо, и все. Есть, правда, одна загвоздка... Самохин из-под  руки
опасливо глянул на Тима.
   - Правильно, - кивнул Тим.  -  Для  того  чтобы  вы  могли  диктовать
условия, нужно, чтобы исчез я. Как только я испарюсь, вы сможете выйти к
Проекту с широкой улыбкой и спросить, а где, собственно, ваша семья.
   Самохин вздохнул так душераздирающе,  что  Тиму  даже  стало  немного
смешно. Он понял, что пора  брать  инициативу  в  свои  руки.  Терзаемый
страхами доктор мог переживать сколько угодно, а у Тима  оставалось  все
меньше времени для маневра.
   - В каком состоянии ваша разработка? - жестко спросил он.
   - Конца края не видать... - пробурчал Самохин.
   - Отлично! Вот и делайте ее потихоньку. А параллельно тренируйте свое
пси.
   Учитесь подчинять себе людей. И к тому моменту, когда  Проект  начнет
давить, вы сами его возьмете к ногтю. Да он и  так  долго  не  протянет.
Вопрос только в одном - сдохнет он до того,  как  вам  придется  кого-то
убить, или нет.
   Самохин тихо застонал.
   - Еще один великий гуманист, - фыркнул  Тим.  -  Ничего,  привыкнете.
Детей годовалых бросать вы умеете. Так  что  и  человека  придавить  вам
труда не составит.
   - Тима... - простонал Самохин. - Я же с восемнадцати лет  у  КГБ  вот
где, - он протянул вперед сжатый кулак.
   - А я с рождения! - заорал Тим, но осекся, боясь, что  услышат.  Лужа
крови на полу уже приближалась к его ногам, и он уселся на стол рядом  с
доктором. - Во! - показал он на тела молодых людей. - Сидите в  комнате,
где два трупа и кровищей воняет так, что не продохнуть, - и хоть бы что!
   При этих его словах доктор издал такой звук,  как  будто  его  сейчас
вырвет, и зажал рот  руками.  Некоторое  время  он,  давясь,  боролся  с
тошнотой.
   - Я привык, - заметил Тим философски. - И вы  привыкнете.  Борьба  за
существование, доктор. Итак, вы все поняли, что я вам сказал?
   Самохин, не отнимая рук ото рта, кивнул.
   - Это ваш единственный шанс, - сказал  Тим.  -  Либо  вы  перехватите
инициативу, либо они вас съедят. Будем сотрудничать? Еще кивок.
   - Успеете за час меня подзарядить?
   Пожатие плечами.
   Тим обошел кровавую лужу по краю и уселся на стол под сканером.
   - Вперед! - приказал он.
   Доктор выбрался из своего угла и  осторожно,  по  стенке,  прошел  за
пульт перед столом.
   - Окно нельзя открыть? - просил Тим. - Задохнуться можно. Ах да,  нет
же окон... - Тима, - подал голос  доктор.  -  Простите...  Мне  это  так
запало в душу... Так что, неужели моя Нина должна была вас убить?
   - Ну почему сразу убить... - Тим лег и расслабился. Лезвие он воткнул
в мягкое покрытие стола. -  Мертвый  я  Проекту  не  нужен.  Потерял  бы
сознание, и все. А они бы меня скрутили и привезли сюда. К вам-с.
   - Ох... - только и сказал доктор, чем-то щелкая на пульте.  Кронштейн
сканера чуть подвинулся, и  рядом  с  ним  развернулась  телескопическая
штанга с цилиндрическим телом из тонкой металлической сетки. Тим  ощутил
легкое жжение в переносице.
   - Между прочим, - заметил Тим, - мы  уже  полчаса  болтаем,  а  дверь
запереть так и не догадались.
   - Там нет замка, - сказал доктор. - Не беспокойтесь, Тим, чужие  сюда
не ходят.
   Опасаются. А этим... Во-первых, я запретил,  а  во-вторых,  если  кто
психотроники и боится, так это они.
   - Меченых среди моего эскорта не видели?
   - Это с черным пятнышком? Нет.
   - А вы делаете успехи, доктор...
   - Как она выглядела? - спросил доктор внезапно.
   - Потрясающе. Она совсем еще  девчонка  и  категорически  не  в  моем
вкусе, но... - начал было Тим и  вдруг  замолчал.  Жжение  в  переносице
усилилось.
   - Простите, - сказал  Тим  очень  тихо.  -  Я  вспомнил...  Извините,
доктор, мне сейчас тяжело говорить... - Ничего, - пробормотал Самохин. -
Главное - расслабьтесь.
   - Я постараюсь, - выдавил Тим сквозь рыдания, сотрясающие его.
   Самохин вышел из-за пульта и, не обращая внимания на то, что  ступает
по крови, подошел к столу. Он склонился над Тимом и положил ему на виски
мягкие горячие руки.
   - Бедный мой, - прошептал он. - Что же они с вами сделали...
   - А-а, н-ничего... - выдохнул Тим, содрогаясь всем телом. - А-а,  они
меня у-уб-били...
 
*** 
 
   Молодой человек вышел из лесной чащи и остановился на высоком откосе,
глядя вниз. Перед ним была небольшая котловина, на дне которой  блестело
густо заросшее по краям озерцо.
   Легкий ветерок перебирал  седые  пряди,  спадавшие  на  высокий  лоб.
Молодой человек сбросил с плеч рюкзак, уселся на сухую траву  и  прикрыл
глаза. Он вышел к цели, и ему больше некуда было торопиться.
   Пару недель тому назад, почувствовав за собой погоню, он был вынужден
прибавить темп. До этого  он  шел  через  страну  неспешно,  раздумчиво,
стараясь впитать в себя как можно больше ощущений. Жадно подставлял лицо
ветрам, ловил носом запахи,  прикасался  руками  к  зданиям  и  машинам,
перебирал в пальцах дорожную пыль.
   Вставал на колени перед цветами и нагибал к себе ветви деревьев.  Пил
из множества озер и рек.
   Только к людям он  был  равнодушен,  используя  их,  когда  требовала
необходимость, и не замечая, когда они были ему не нужны. Он  долго  шел
пешком через села, городки и города,  но  не  увидел  в  них  ни  одного
человека. Даже когда заходил в  людские  дома,  чтобы  переночевать  или
привести себя в порядок, самих людей он не видел.
   И еще он закрывал глаза, склоняясь над водной  гладью.  И  брился  на
ощупь, почти не глядя в зеркало. Бриться он никогда не любил, но  щетина
не шла ему, а он почему-то хотел быть красивым, хотя и не позволял людям
замечать себя и запоминать свой облик.
   Только однажды он случайно увидел свое отражение в  зеркальном  окне.
На него смотрело  жесткое  волевое  лицо,  на  котором  ярко  выделялись
серо-стальные глаза.  А  корни  волос  в  густой  пепельной  гриве  были
почему-то окрашены в темно-коричневый цвет. Он долго рассматривал  себя,
не понимая, что это означает, пока не сообразил - к  его  волосам  скоро
вернется их прежний цвет. На душе стало горько,  потому  что  -  он  это
точно  знал  -  никогда  не  станут  прежними  его  глаза.  И  вряд   ли
когда-нибудь отогреется сердце.
   Иногда вечерами на привалах он разжигал костер и вызывал  из  небытия
образ женщины, которую  потерял.  Сотканная  из  призрачной  голубоватой
дымки, она садилась рядом, клала полупрозрачную  руку  ему  на  плечо  и
разговаривала с ним, пока он не засыпал.
   А иногда он не засыпал и беседовал с ней  всю  ночь,  как  это  часто
случалось, когда они были вместе во плоти.
   Потом какое-то время он не мог говорить с ней. Погоня настигала  его,
и он спешил увести преследователей как можно глубже в  тайгу,  чтобы  не
пострадали невиновные.
   Сначала он отвадил от следа собак, которых ему было особенно жаль. Он
всегда хорошо относился к собакам и обрадовался, когда они  ушли.  Затем
попытался образумить людей. Но люди  его  не  послушались,  и  тогда  он
избавил их от своего общества. А вчера он попрощался со  своей  любимой.
Молодой человек открыл глаза и посмотрел вниз. В  котловине,  на  берегу
озера,  уютно  расположился,  подмяв   под   себя   камыши,   диковинный
летательный аппарат. Больше всего он был похож  на  земной  "шаттл".  Но
внимательный глаз  обнаружил  бы  в  его  архитектуре  нечто  чужое,  не
свойственное человеческим представлениям об аэродинамике. Этот маленький
тупоносый самолетик конструировал иной разум и строила нездешняя рука.
   На крыле самолетика, болтая короткими задними лапами,  сидело  нечто,
отдаленно напоминающее исхудавшего медведя. С ног до остро торчащих ушей
оно  было  покрыто  ярко-рыжей  шерстью.  Кончик  его  носа,  ладони   и
внутренняя  поверхность  пальцев,   заканчивающихся   короткими   тупыми
коготками, отливали черным. Карие  бусинки  глаз  задорно  поблескивали.
Существо было одето в пухлый черный жилет со множеством карманов.  Рядом
с ним на крыле стояло некое  подобие  корзинки,  наполненное  оранжевыми
шарами, в которых без  труда  можно  было  узнать  апельсины.  Еще  один
апельсин был у существа в руках,  и  оно,  удовлетворенно  ворча,  ловко
снимало с него кожуру.
   Молодой человек рассмеялся. Существо подняло на него глаза,  склонило
голову  набок,  приоткрыло  наполненную  белоснежными  зубками  пасть  и
по-собачьи  вывалило  на  сторону  розовый   язык.   Высоко   подбросило
наполовину очищенный апельсин и ловко поймало его. И похлопало лапой  по
крылу рядом с собой.
   Молодой человек встал, подобрал рюкзак и начал спускаться вниз.
 
*** 
 
   Из Института нейрохирургии Проект вывез пятнадцать трупов  и  столько
же еще живых, но в глубокой энергетической коме. Ни  один  из  "раненых"
так и не пришел в себя,  и  все  они  впоследствии  скончались.  Научный
персонал Института покинул здание самостоятельно и возвращаться  в  него
отказался. Лаборатория Самохина была переведена в  отдельный  корпус  на
территории  научного  центра,  остальным   посоветовали   заткнуться   и
выкручиваться, как знают.
   След Тимофея Костенко (наблюдаемая группа "Дети",  файл  028,  объект
"Стальное  Сердце")  был  обнаружен  далеко  за   Уралом,   и   в   ходе
оперативно-розыскной работы удалось вычислить направление его  движения.
Однако группа захвата, отправленная за  Костенко,  назад  не  вернулась.
Розыски пропавших в тайге оперативников тоже оказались безуспешны.
   Полковнику Леонову присвоили  внеочередное  звание  генерал-майора  и
оформили  переводом  на  должность  начальника  сектора   "А"   Проекта.
Подразделение доктора Самохина было серьезно укрупнено и получило статус
отдельного сектора "Ц". Но было упущено главное - время. В течение почти
трех месяцев  Проект  не  выполнял  своей  главной  задачи.  Он  потерял
контроль над ситуацией в стране.
   Восполнить потери или хотя  бы  свести  их  к  минимуму  не  удалось.
События развивались стремительно, а Проект все еще оставался "без  рук".
Провал августовского путча в Москве поставил Государственную Контрольную
Службу СССР на грань полного краха. Ввиду угрозы раскрытия Проект  отдал
приказ на самоуничтожение ряду ответственных партийных работников,  сжег
архивы  и  встал  на  консервацию.  Положение   усугубляли   перебои   с
финансированием. К концу  1991  года  численность  активных  сотрудников
Проекта упала до  ста  человек.  Основным  их  занятием  было  заметание
следов.
   Владимир Владимирович Рябцев был помещен в психиатрическую клинику  с
диагнозом "шизофрения" и грифом "нецелесообразность переписки".
   Федор Алексеевич Полынин скончался от обширного инфаркта.
   Иван  Иванович  Гаршин  успешно   продолжал   работу   на   должности
заведующего отделом науки одной из авторитетнейших газет.
   Нина  Андреевна  Самохина  получила  годовую  оценку   по   поведению
"неудовлетворительно", но тем не менее была переведена в десятый класс.
   Трагически погибшая в возрасте двадцати  двух  лет  Ольга  Викторовна
Астахова, случайная жертва бандитской  "разборки",  была  похоронена  на
Хованском кладбище города Москвы.
   Сергей Тимофеевич Костенко покончил жизнь самоубийством  выстрелом  в
голову из охотничьего ружья.
   Личные дела наблюдаемой группы "Дети" не  были  уничтожены  чисто  по
инерции, из-за своей особой ценности. Что делать с  оставшимися  Детьми,
никто  в  управлении  Проекта   не   понимал.   Эти   четверо   мутантов
паранормальных способностей  никогда  не  проявляли.  Но  за  ними  было
положено следить. А теперь их бросили на произвол судьбы  -  пусть  себе
живут. И они жили, не зная, что невидимая петля, с детства  лежавшая  на
их шеях, впервые слегка распустилась.
   Файл 105, объект "Мастер", был отчислен со второго  курса  факультета
журналистики  МГУ  за  академические  задолженности  и   систематическое
непосещение занятий.
   Файл 116, объект "Волк", поступил на факультет  международного  права
МГИМО.
   Файл 117, объект "Лариса", поступил в Литературный институт.
   Файл    200,    объект    "Малыш",    перешел    на    второй    курс
физико-математического факультета МГУ.
 
ЭПИЛОГ 
 
23 апреля 1992 года. 
 
Москва, ул. Моховая, 20 
 
   Зайцев и Смолянинов вышли с факультета  журналистики  и  остановились
чуть левее от дверей под темным пятном на стене. Они достали сигареты  и
Смолянинов дал Зайцеву прикурить. Тот благодарно кивнул, задрал  голову,
осмотрел пятно и цыкнул зубом.
   - Как время летит, а? - заметил он.
   Смолянинов тоже посмотрел наверх  и  понимающе  хмыкнул.  Еще  совсем
недавно на месте пятна красовалась белая с золотом мемориальная доска  в
честь товарища Суслова. В первый раз ее облили чернилами еще задолго  до
августовского путча, развала страны, КПСС и КГБ. Тогда доску отмыли.  Но
акты вандализма приняли хроническую форму, и доску заколотили фанерой. А
теперь и вовсе сняли.
   - Н-да... - Зайцев обвел  тоскливым  взглядом  факультетский  двор  и
вздохнул. - Что-то здесь не так, а?
   - Гниет факультет, - кивнул Смолянинов. -  Эх,  помню  старые  добрые
времена... Когда с пятого курса уходили в "академку"  люди  с  тридцатью
шестью "хвостами".
   Абсолютный рекорд университета. А обмывать  дипломы  шли  в  зоопарк.
Представляешь, каково  -  напоить  моржа  портвейном,  кидаться  пустыми
бутылка