даже  насморк  ты  не  схватишь,  потому  что
пьяный.
   Смолянинов рассмеялся. Видимо, со словом "пьяный" Тим попал в точку.
   -  И  ты  заметь,  Кир,  они  ведь  никогда  не  выдвигают  разумных,
компромиссных требований. Они намеренно  говорят  о  полном  запрещении,
полном закрытии, полном отказе от всего, что пачкает  мир.  А  значит  -
никогда им не удастся ничего ни закрыть, ни  запретить.  Ну  ладно,  они
балуются. А тебе-то что  делать  на  яхте  "Соло",  серьезному  русскому
журналисту?
   - Единственному русскому журналисту, - добавил Смолянинов.
   - В смысле?.. - не понял Тим.
   - Яхту выпрут в нейтральные воды, это точно, - объяснил Смолянинов. -
А вот меня вряд ли. Я буду на  яхте  единственный  человек  с  советским
паспортом. Серпастым и молоткастым.
   - Кир! - позвали из угла. - Где ты там?!
   - Сейчас, солнышко! - отмахнулся Смолянинов. - Момент!
   - Значит, нарочно в петлю лезешь...  -  протянул  Тим  без  малейшего
выражения.
   - Меня вытащат, -  сказал  Смолянинов  уверенно.  -  Но  шуму  вокруг
полигона будет гораздо больше, чем его смогла бы поднять нерусская  яхта
с нерусскими же, как ты выразился, обалдуями.  А  полигон  действительно
очень грязный. Перманентный Чернобыль, все, кто рядом живет, -  больные.
Местность отравлена на сотни километров. Гадкое место.
   Тим вздохнул и потупился.
   - Очень много интересных тем, - повторил Смолянинов.
   - Наверное, - пробормотал Тим. - Ладно, спасибо за совет.
   - Да не за что, Тим. Заходи в редакцию почаще.
   - Постараюсь. До свидания, Кир. И - удачи!
   - Хотелось бы, - улыбнулся Смолянинов, протягивая  Тиму  руку.  -  Не
падайте ухом, поручик Костенко.
   - Я младший сержант без классной квалификации. Счастливо, Кир.
   - Счастливо. - Смолянинов поднялся и ушел. Тим заглянул в  опустевшую
чашку кофе, посмотрел на часы и вздохнул. "Пора идти, через два  часа  у
меня клиент. И до чего же мне не хочется с ним работать!  Вообще  ничего
не хочется. Что со мной?
   Почему на душе так противно?!"
   - Я что-то сделал не так,  -  прошептал  Тим.  Встал,  сунул  руки  в
карманы и, сутулясь, вышел из бара.
 
*** 
 
   На доске объявлений висел  длинный  список  остепенившихся  негодяев.
Некогда  эти  двоечники   и   прогульщики   вовсю   позорили   факультет
журналистики, а теперь образумились и подали нижайшие прошения  о  сдаче
разницы  в  экзаменах  и  восстановлении.  Тим  рассматривал  список   с
удовольствием. Что за люди! Сливки  общества,  цвет  его  курса.  Кто-то
хочет восстановиться просто по инерции, кого-то родители  заставляют,  а
некоторые, возможно, поступили на работу в  хорошие  места,  где  диплом
рано или поздно будет нужен, чтобы пробиться в редакторы. "Интересно,  а
чего хочу я? Наверное, чтобы родители от меня  отстали.  Потихоньку  все
досдам,  до  весенней  сессии  времени  -  вагон.  Потом   на   "заочку"
переведусь... Ага, уже не переведусь".
   Тим хищно прищурился и с шумом вобрал в  себя  побольше  воздуха  для
матерного вопля. Подумал и выдохнул. Только сжал кулаки.
   В списке было человек  двадцать  отчисленных.  Против  одних  фамилий
стояла резолюция "восстановить",  против  других  -  "разрешить  сдавать
разницу". И только про бывшего студента Костенко написали коротко и ясно
- "отказ". Липовое ходатайство из  рекламного  агентства,  где  работала
Ольга, прошло все инстанции нормально. Почему же тогда отказ? Тим  круто
повернулся на каблуках и рванул на себя дверь учебной части.
   - Простите, Тимофей, но я вам ничего определенного сказать не могу, -
сообщила инспектор курса. - Учебная часть тут ни при  чем,  эти  вопросы
решает деканат.
   Сходите к замдекана, может быть, она...
   К заместителю  декана  Тим  попал  быстро,  уже  через  полчаса.  Это
оказалось  несложно  -  сначала  тонизировать  замученную   менструацией
секретаршу, а потом мощным  "щелчком"  сквозь  дверь  настроить  грозную
замдеканшу на миролюбивый лад.
   - А понятия не имею, - сказала замдеканша. -  Это  вы  сами,  молодой
человек, разбирайтесь в учебной части. Сказать по правде, я  так  думаю,
кому-то вы там крупно насолили... Круг  замкнулся.  Стоя  в  коридоре  с
глупой ухмылкой на губах, Тим  привычно  шарил  по  карманам  в  поисках
фляги. "А откуда ей взяться - я же теперь почти не пью".
   Тим свернул за угол, спустился по широкой мраморной лестнице и  вышел
на  улицу,   под   мокрый   снег.   "Похоже,   наклевываются   серьезные
неприятности. Отец меня  тупым  ножом  зарежет.  Больше  ему  ничего  не
остается. Выгнать меня из дома он не в состоянии, поскольку дома я и так
не живу. Наследства лишить тоже не получится - разве ж это наследство? А
вот в морду он мне даст. Бедный папа, здорово я его обломаю. Человек без
диплома по его понятиям - не человек".
   Дома Тим принялся бесцельно шататься по квартире, потом  затеял  было
стирку,  но  бросил  на  полпути.  Наконец,  перелопатив  книжный  шкаф,
раскопал давно спрятанный от себя литр водки и уединился с бутылками  на
кухне. Прошел уже месяц с тех пор, как  Тим  побывал  бесплотным  духом,
узнал о Проекте, убил оператора и принял решение поднять  лапки  кверху.
Для начала он разругался с Рябцевым, а на следующий день сказал Гульнову
и Зайцеву, что выходит из расследования.  Мотив  он  придумал  отменный:
"Мне страшно, я боюсь на этом деле сойти  с  ума.  Я  устал  общаться  с
зомби, они пугают меня. Про наведенный бред слышали? Вот так-то.
   Скоро я начну вам рассказывать про японскую разведку, а мне бы  этого
очень не хотелось".
   Ребята посмотрели на него сначала с интересом,  потом  с  жалостью  и
отвернулись. А Проект - исчез. Пропал, растворился в  воздухе,  перестал
беспокоить. Как будто и не было его. Никаких симптомов. И вот  тут  Тиму
действительно стало нехорошо.
   Во-первых,  он  действительно  обрубил  ниточку,  соединявшую  его  с
людьми, которых уважал и которые хорошо к  нему  относились.  Во-вторых,
чем больше времени проходило, тем  иллюзорнее  казались  все  его  былые
страхи. Факты, которые раньше  выглядели  неоспоримыми,  расплывались  и
таяли. Обжигавшие душу эмоции  подзабылись.  И  иногда,  вспоминая,  Тим
ловил себя на том, что действительно подозревает - а не  существовал  ли
Проект  исключительно  в   больном   воображении   нескольких   десятков
сумасшедших?
   Тем более что, интенсивно "раскручивая" свою энергетику,  Тим  вполне
мог переутомиться. Психика сенса -  чересчур  навороченная  система  для
того, чтобы быть совершенной. И она запросто могла дать временный  сбой.
"Но чем  же  я  тогда  занимался  добрых  полгода?  С  какими  ветряными
мельницами воевал? И почему тогда, уверенный в том, что меня травят, как
лисицу, и жизни моей угрожает опасность,  я  был  так  собран,  отважен,
неутомим... счастлив?
   И почему теперь мне так тоскливо и одиноко?
   Неужели ты был болен, Тим?!"
   Ему вдруг стало тяжело дышать. Тим перевернулся на спину и понял, что
плачет.
 
*** 
 
   - Тимофей, вы не могли бы зайти ко мне на минуточку? -  раздалось  за
спиной.
   Тим обернулся. Перед ним, мягко улыбаясь, стоял Гаршин.
   - Понимаете, Тимофей, я давно хотел с вами поговорить, но  вы  теперь
так редко  бываете  в  редакции...  Тим,  не  отвечая,  сверлил  Гаршина
взглядом. "До чего же он  мне  неприятен!  А  почему,  собственно?  Если
отбросить некоторые личные претензии, о которых знаем только мы  с  ним,
то почему? Да скользкий он, вот и все. Болезненно костлявый,  с  острыми
маленькими глазками. Взгляд бегает. И весь этот Гаршин какой-то жеваный,
помятый... Год назад, когда мы  встречались  по  его  личным  делам,  он
просто страшно выглядел, а сейчас, кажется, поздоровел, но ненамного".
   - Ну... - начал Тим глубокомысленно.
   - Прошу, - Гаршин распахнул дверь кабинета.
   Тим помялся, но вошел.  При  других  обстоятельствах  он  с  Гаршиным
разговаривать не стал бы. Но теперь, зная, что между  Гаршиным  и  отцом
имелся какой-то контакт, решил хотя бы послушать.
   В кабинете редактора отдела было непривычно пусто. Прежний  редактор,
Петя Половец, уволившись,  забрал  с  собой  все  те  маленькие  вещицы,
которыми обрастают с годами стены каждой редакционной комнаты.  Плакаты,
вымпелы, флажки какие-то, дружеские послания,  макеты  удачно  сделанных
полос. Вроде бы ерунда на булавках и кнопках болтается, а  сразу  видно,
кто в комнате хозяин, что он за человек.
   Половец  был  нормальный  мужик  и  не  мешал  отделу  работать.  Над
расследованием Тима и Зайцева  деликатно  хихикал,  но  не  более  того.
Копайте, ребята, а я тут ни при чем.
   Гаршин за отдел еще толком и не брался, а напряжение уже создал очень
серьезное.
   Самим фактом своего присутствия. Очень уж  у  него  были  характерные
замашки человека, делающего  карьеру.  И  при  этом  -  богатое  прошлое
"аномального" журналиста, еще в застойные  годы  успешно  публиковавшего
смелые материалы. Гаршин был свой человек  на  Байконуре  и  в  Звездном
городке, приятель многих космонавтов, автор нескольких  книг.  И  многих
статей по паранормальной тематике.
   Вроде бы в доску свой. А  морда  противная.  Тим  сел,  посмотрел  на
устраивающегося за столом Гаршина и поежился. "Надо бы сейчас "щелкнуть"
для большей уверенности, да не успею, он уже рот открыл. Придется в этот
рот смотреть".
   - Признаюсь, вы очень меня интересуете, - начал Гаршин без  обиняков.
Тим снисходительно кивнул. "Это ты молодец. Давай  продолжай  в  том  же
духе".
   - Мне удалось разузнать о вас немного, - продолжал Гаршин, - но  даже
это немногое впечатляет. Вот, давайте вместе посмотрим.  Вы  не  против,
Тимофей?
   - Ну отчего же. Кстати, я откликаюсь на имя Тим.
   -  Да?  Чудесно.  Так  вот.  Вы  интересный  молодой  человек,   Тим.
Публикуетесь с пятнадцати лет, причем сразу в солидных изданиях...  -  У
моих родителей много друзей, - ввернул Тим.
   - Это замечательно. В факультетской многотиражке у вас был ряд весьма
нестандартных статей... - До сих пор стыдно.
   - Это тоже замечательно. А в нашей  газете  вы  сотрудничаете  еще  с
семнадцати. И делаете очень разноплановые материалы.  Одно  начало  чего
стоит - репортаж на первую полосу... - А тут все пьяные лежали, - честно
объяснил Тим. - Некого оказалось послать. Я, правда,  тоже  был  малость
того... -  Судя  по  вашему  репортажу,  министр  образования  этого  не
заметил.
   - Вы меня пугаете, Иван Иванович, -  пробормотал  Тим.  Его  охватило
глухое раздражение. - По-моему, ваша осведомленность выходит за  границы
приличий. Вы за сколько лет архивы подняли?
   - Вы мне интересны, Тимофей, - повторил Гаршин.
   - А вы мне уже нет, - отрезал Тим.
   - Тимофей, зачем вы грубите?
   - У нас вооруженный нейтралитет.
   - С какого момента, хотел бы я знать?
   - С того самого, Иван Иванович, как я с вами последний раз поработал.
Кстати, что ваша язва? - спросил Тим брезгливо.
   - Великолепно. Как будто и не было ее никогда. Тим вздохнул.
   - Надо бы проверить.  Выглядите  вы  получше,  это  правда,  но...  -
Спасибо, у меня все в порядке, - быстро сказал Гаршин.
   Тим встал, сунул руки в карманы и прошелся по  кабинету.  Остановился
перед столом и, покачиваясь с  носков  на  пятки,  навис  над  Гаршиным,
который весь съежился и затих.
   - Год назад вы совершили очень большую ошибку, господин  Гершович,  -
тоном прокурора сообщил Тим. - Вы не пришли  ко  мне  на  два  последних
сеанса. А эти сеансы были очень важные, может быть, даже решающие. Я вам
это говорил. Тем не менее вы  не  пришли.  Догадываетесь,  какие  выводы
сделал я?
   Гаршин-Гершович потупился.
   - Я понял, что вы только делали вид, будто верите мне, - обвинил Тим.
- Вас рекомендовали надежные люди, у меня не было оснований отказать им,
я с вами интенсивно работал, тратил на вас свое здоровье.  А  вы  удрали
без объяснения причин. Мне на деньги наплевать, у меня их завались. Но я
понять не могу, отчего мой клиент  растворяется  в  воздухе.  Объяснение
только одно - он не верит, что я его вылечу.
   Гаршин отвернулся к окну, сложив руки на груди.
   - А вы  ведь  неплохо  писали  об  экстрасенсах,  господин  Гершович.
Объективно, честно. Почему вы попросились именно ко мне со своей  язвой?
А? Я ведь не знал, что в частной жизни вы язвенник Гершович, а на работе
- журналист Гаршин.
   - Тимофей, я тоже не знал, что ваша фамилия Костенко, -  сквозь  зубы
процедил Гаршин, поворачиваясь к Тиму лицом.  -  Я  бы  обязательно  вас
спросил, не тот ли вы Тим Костенко, который работает здесь у  Малининой.
Я же хорошо знаю ваши обзоры писем, я их все читал... Тим  ссутулился  и
отвел глаза.
   - Так что ж вы меня сразу не признали, увидев в редакции?  -  спросил
он устало, опускаясь в кресло. - Совесть заела?
   - Допустим, - ответил Гаршин, слегка расслабляясь.  -  Допустим,  мне
действительно было стыдно. Я совершенно не  знал,  что  сказать  вам.  И
признай я вас, ребята начали бы задавать  ненужные  вопросы...  Поймите,
Тимофей,  я  не  афиширую  то,  что  я  болен.  Некоторые  свои  болячки
выставляют напоказ,  а  я  вот  не  могу,  не  хочу...  Тим  внимательно
посмотрел на Гаршина. "Врет, не врет? Сейчас "щелкну", проверю.
   Нет, чуть погодя. Отвык я за последнее время от двойного  восприятия.
Могу случайно измениться в лице, он увидит, что я его "нюхаю",  обидится
еще. И так уж я достаточно ему нахамил".
   - Это надо так понимать, что язва все-таки беспокоит? - спросил Тим.
   - Слегка...
   - Тьфу, блин! Почему вы не пришли тогда?
   - Так вышло, Тимофей...
   - Знаете, Иван Иванович,  я  гораздо  моложе  вас,  но  меня  это  не
смущает. Сейчас я вам скажу, кто вы. Вы кретин!
   - Тимофей, перестаньте! - рявкнул Гаршин, ударяя кулаком по столу.
   - А что вы мне рот затыкаете?! Из-за вашего упрямства я допустил брак
в работе!
   И вдобавок вы уволокли с собой мой информационный фантом, который  до
сих пор от меня подпитывается! Поэтому и язва вас беспокоит  всего  лишь
слегка! Вы пришли ко мне в таком состоянии, что сейчас бы уже  лежали  в
гробу, если бы я не вмешался!.. - тут Тим осекся.
   - Действительно, хватит, Тимофей, - сказал Гаршин сухо.
   - У-у-у... - простонал Тим. До него окончательно дошло, что Гаршин не
верит в экстрасенсов. Как минимум, сенс  Тим  Костенко  не  произвел  на
Гаршина должного впечатления. Те самые два  сеанса,  которые  Гаршин  не
"добрал",  действительно  были  очень  важны.  А  у  Гаршина   сложилось
впечатление,  что  с  ним  просто  ничего  не  сделали.  То,   что   ему
действительно полегчало, он объяснил какими-то другими причинами.
   Тим закусил губу и  нахмурился.  "Надо  бы  встать  и  уйти,  хлопнув
дверью. Но я этот спектакль выдержу до  конца.  Нужно  все-таки  узнать,
чего эта сволочь от меня хотела.  И  нужно  действительно  "щелкнуть"  и
посмотреть, что там у него творится".
   - Хорошо, - сказал Тим, доставая сигареты. -  Оставим  эту  тему.  Вы
хотели со мной говорить - давайте разговаривайте. Если все еще хочется.
   Гаршин сунул палец за ворот  старомодной  водолазки  и  оттянул  его,
словно желая продышаться.
   - Да, - пробормотал он, - хочется.  Я  готов  этот  инцидент  считать
исчерпанным.
   Тим бросил на Гаршина косой взгляд, но ничего не сказал.
   - Так вот я что хотел узнать, - теперь интонации Гаршина были  сухими
и строгими.
   - Вы, Тимофей, застолбили отличное место в  отделе  Малининой.  Зачем
этот внезапный переход к Гульнову?
   - Я напал на "Программу "Зомби".
   - Очень странно, Тимофей. Человека, который вывел вас  на  эту  тему,
другие сотрудники отдела характеризуют вполне определенно... - Он просто
вывел меня на нее, и все.
   - Но и другие субъекты, с которыми вам приходилось встречаться, были,
мягко говоря, э-э... - Они не все больны. Далеко не все.
   - Но тем не менее это  довольно  странные  личности,  не  правда  ли,
Тимофей?
   - А вы что, мало работали со странными личностями?
   - Я  всегда  работал  со  специалистами,  Тимофей,  -  сказал  Гаршин
наставительно. - Да, в сфере моих интересов лежат и  аномальные  явления
тоже. Но  о  них  я  беседовал,  как  правило,  с  учеными,  которые  их
исследовали. А странные личности - это  не  тот  контингент,  с  которым
подобает  общаться  серьезному  журналисту.  Тем  более  что  наш  отдел
называется, кажется, отделом науки.
   - Вы сейчас говорите как функционер, - заметил Тим.
   - А я и есть функционер, - кивнул  Гаршин.  -  Я  теперь  в  какой-то
степени номенклатурный работник. И в мои обязанности входит  разъяснение
подчиненным их обязанностей.
   - Постановка задач и определение границ...
   - Совершенно верно.
   - Когда я служил в сто пятнадцатом артиллерийском  полку,  -  сообщил
Тим едко, - у нас в штабе дивизиона висел  плакат  с  таким  изречением.
"Там, где нет контроля исполнения, исполнительность равна нулю". Давайте
ближе к делу, Иван Иванович.
   Что вы хотите узнать? Что я тоже странный человек? Да, я странный. Но
пока еще не больной. В отличие от вас, например.
   - Перестаньте, Тимофей. У нас серьезный разговор.
   - Фигня! -  отрезал  Тим.  Он  почувствовал,  что  теряет  над  собой
контроль. Его так и распирало желание плюнуть Гаршину-Гершовичу в морду.
- У нас намечалась милая беседа, о которой вас просили  некие  уважаемые
вами люди. Только вот они не знали, что мы знакомы. А вы думали,  что  я
стесняюсь того, что я сенс, и сделаю вид, будто тоже ничего не помню.  А
я не стесняюсь! Я действительно сенс! И я не собираюсь быть  паинькой  и
язык в жопу прятать! Ясно?!
   - Выйдите, Тимофей, - попросил его Гаршин ровным голосом. - И  больше
не приходите. Кстати, кто вам заказывает пропуска  в  редакцию?  Гульнов
или Зайцев?
   Тим  достал  из  кармана   паспорт,   вытащил   из   него   временное
удостоверение,  служившее   одновременно   пропуском   в   редакцию,   и
демонстративно шлепнул его на стол.  Удостоверение  было  отпечатано  на
фирменном бланке, которых у Тима на квартире валялось штук  двадцать,  а
подпись Гульнова не подделал бы разве что сильно пьяный человек.
   -  Ах,  вот  у  вас  что...   -   пробормотал   Гаршин,   разглядывая
удостоверение. -  Хорошо.  Прощайте,  Тимофей.  Надеюсь,  больше  мы  не
увидимся.
   - Так о чем же вас просили со мной поговорить? - поинтересовался Тим,
не делая ни малейших попыток встать из глубокого кресла.
   - Я, кажется, сказал вам выйти, - процедил Гаршин.
   - Да ладно, рассказывайте. А то там обидятся, что вы не выполнили  их
приказ.
   Кончайте эту самодеятельность, давайте карты на стол.
   - Я сейчас позвоню на вахту, и вас  выдворят  из  редакции  силой,  -
предупредил Гаршин.
   - Это будет очень живописно, - кивнул Тим.
   - Посмотрим, - Гаршин снял трубку внутреннего телефона.
   - Положи, - лениво приказал Тим.
   - Что? - спросил Гаршин. И застыл с открытым ртом,  потому  что  Тим,
"щелкнув", блокировал его двигательные реакции. И тоже приоткрыл  рот  -
от удивления. Потому что над  головой  Гаршина  пульсировала  в  воздухе
черная метка.
   Тим вскочил и приблизился  к  Гаршину  вплотную.  Он  впервые  увидел
"меченого" так близко. Метка выглядела инородным телом в его  ауре,  она
свободно плавала в ней,  и  при  этом  была  как-то  связана  с  центром
контроля,   присущим   мозгу   каждого   человека.   Тим   вгляделся   в
энергетический рисунок Гаршина.
   Механизм взаимодействия метки и центра контроля был очень сложен. Тим
сразу понял, что просто взять и оторвать метку от Гаршина,  не  повредив
ему рассудок, не получится. Или попробовать? Тим вбросил в ауру  Гаршина
мягкое щупальце и попытался зацепить метку.  "Нет,  не  выходит,  плотно
сидит. Еще  кусается,  зараза!"  Тим  пихнул  Гаршина  от  себя,  и  тот
отвалился на спинку стула. "Что же мне  с  тобой  делать,  ты,  меченый?
Допросить я тебя, к сожалению, не смогу. Не умею пока. А интересно  было
бы... Например, хорошо было бы знать, имел ли ты эту метку год назад.  Я
тогда был сенс простенький, с