и  никто
пока не пробует. Или пробует, но не может. Да, очень складно все у  тебя
получается,  товарищ  Лебедев.   Чертовски   детализированная   бредовая
концепция. Хотя я точно знаю, что ты, Лебедев, не псих. Потому что  если
и ты больной, то кто же тогда я?!"
   Тим снова нажал клавишу.  Он  отметил,  что  Лебедев  начал  выходить
из-под  контроля  раньше,  чем  Эфа,  -  уже  на  второй  год.  Но   Эфа
существовала в замкнутом мире. А  в  повседневной  жизни  Лебедева  было
множество  внешних  раздражителей,  факторов,  позволяющих  сохранить  с
реальностью связь и критически оценивать происходящее.
   Он начал ломаться,  когда  ему  усложнили  задачу.  Сначала  пришлось
воровать  документы.  Потом  организовывать  мелкие  провокации.   Агент
становился опытнее. Но одновременно все ближе знакомился с теми, за  кем
следил. И когда его подключили к новому,  более  значительному  проекту,
начал сомневаться в том, что дело "хозяев" - правое.
   "Они разрабатывали в то время систему устранения неугодных  им  людей
через постепенное разрушение организма.  Конкретно  в  Новосибирске  они
планировали убрать лидера ДС Сорокина,  за  ним  должна  была  наступить
очередь Котова, Ольшанского  и  Колесникова.  На  сегодняшний  день  они
вывели из строя Сорокина.
   Физически-то он еще жив...  -  тут  Лебедев  на  секунду  замялся.  -
Марченко говорил мне, что им легко на небольшой период, одну-две недели,
создать  человеку  иллюзию  психического   расстройства.   Человек   сам
обратится к психиатру, а остальное - дело врачей. Несколько инъекций - и
ты станешь действительно болен... Их методы  воздействия  позволяют  как
мгновенно умертвить человека, так и постепенно разрушить  его  организм.
Если вы пьете хоть  чуть-чуть,  вам  могут  внушить  устойчивую  тягу  к
алкоголю (Тим отвлекся и уставился на бутылку пива у себя в руке)...  Но
это делается редко. Чаще  людей  принуждают  травить  себя  неумеренными
дозами безобидных на первый  взгляд  лекарств,  например,  болеутоляющих
препаратов.
   Мои "подопечные" быстро утомлялись, плохо себя чувствовали, буквально
валились с ног..." Как Лебедев понял  из  объяснений  "хозяев",  они  не
нуждались в полном устранении неугодных. Достаточно было  просто  выбить
человека из колеи, расшатать нервы, подорвать здоровье, сделать так, что
он сам отойдет от активных действий.
   Больной - не боец. Место психа - в психушке.
   Тим кивнул и принялся было размышлять. Но тут  Лебедев  понес  такое,
что Тим подскочил в кресле и весь обратился в слух.
   "Саму аппаратуру я не видел. Но я недаром три года был вхож в систему
КГБ. При мне обсуждались многие вопросы, и я многое впоследствии испытал
на себе, когда решил порвать с этой страшной организацией. А они  давали
мне большие возможности, очень  большие...  Иногда  они  раскрывали  мою
психику до такого состояния... Не знаю,  как  объяснить  (Тим  заскрипел
зубами)... Я был сверхчеловеком. Гением. Пробуждались,  как  я  понимаю,
какие-то "спящие" участки мозга. Эйфория. Разве что не летал. Я этого не
понимаю,  мне  трудно  об  этом  говорить,  но  я  слышал,  что  ведется
постоянное "отслеживание" одаренных людей,  чуть  ли  не  с  детства.  И
кому-то его талант, что называется, "глушат".  А  некоторым  -  своим  -
состояние "сверхчеловека" дают извне..." Тим с размаху ударил ладонью по
клавишам. Магнитофон замолк. И в наступившей тишине Тим услышал,  что  в
комнате громко, отчетливо бьется сердце. Его сердце.
 
*** 
 
   Он ласкал ее губами, а она кончиками пальцев гладила свои напрягшиеся
соски, и их тела содрогались  в  едином  ритме.  Несмотря  на  всю  свою
раскованность, они долго и осторожно шли к самым  тонким  удовольствиям,
стараясь не смутить, не сделать больно, не шокировать. Но теперь они уже
знали друг друга до мелочей и могли  при  желании  за  считанные  минуты
достичь того, что в книгах  называли  "поистине  неземным  блаженством".
Походя Тим раскрыл небольшую тайну - раньше он всегда удивлялся,  почему
авторы, даже самые раскованные, описывая сексуальные переживания героев,
пользуются  туманными  и  расплывчатыми  формулировками.  Все  оказалось
просто - если ты сам никогда не испытывал настоящей радости в постели, у
тебя не найдется подходящих слов. А если испытывал - тем  более  никаких
слов не хватит... Сначала Тим ничего не услышал. Он наслаждался  Ольгой,
он пил сочащийся из нее сок, и голова его кружилась от  неведомой  ранее
возможности совершенно ни о чем не думать. Его разум был  весь  поглощен
ощущениями, чувственным восприятием происходящего.  Кристальная  ясность
сознания и посреди - восторженная, абсолютная пустота.
   Видимо, этой-то пустоты голос и ждал.
   - Так он, оказывается, п...лиз! - радостно заявил голос.
   - Может, он еще и х...сос? - предположил другой. Женский.
   Язык Тима остановил  свой  бег,  а  руки,  нежно  оглаживавшие  бедра
любимой, задрожали.
   Ольга качалась на мягких волнах. Каждая следующая подбрасывала ее все
выше и выше, в самое небо, и это было неописуемо. Она пыталась  немножко
придерживать взлеты,  чтобы  продлить  удовольствие,  почувствовать  его
глубже и ярче, но  сил  терпеть  не  было,  и  очередная  волна  грозила
захлестнуть  ее  с  головой.  Тело  девушки  изогнулось,  и  в   сладком
мурлыкающем стоне зазвенел приближающийся крик, но...  Волна  ослабла  и
плавно опустила ее на землю.  Окажись  с  ней  другой  мужчина,  она  бы
обиделась. Но с другим мужчиной ничего подобного  не  было  и  не  могло
быть.
   Оказывается, когда приходит любовь, ты уже не можешь быть эгоистом  в
сексе.
   "Какая интересная мысль. Да, я уже могу о чем-то думать.  Жалко,  что
не вышло... Но не каждый же раз должно быть так хорошо, верно, подруга?"
Тяжело дыша, она попыталась открыть глаза. Уффф...  Тим,  скручиваясь  в
комок, медленно боком сползал на пол. Когда его тело глухо  ударилось  о
ковер, Ольга от неожиданности вскрикнула и села на  кровати.  И  прижала
руки к лицу. Потому что ее мужчина лежал на  полу,  скрючившись  в  позе
эмбриона, и не шевелился.
   Она била его по щекам, целовала,  обнимала,  прижимала  к  груди  его
безвольно мотающуюся голову. Потом догадалась принести воды и побрызгать
ему в лицо. Тогда он открыл глаза, и от его взгляда  Ольга  задохнулась.
Огромные, с невероятно расширенными зрачками, глаза Тима были совершенно
пусты. Она снова прижала его голову к груди, чтобы только не видеть этих
глаз,  и,  борясь  с  желанием  закричать  во  весь   голос,   принялась
раскачиваться из стороны в сторону, что-то монотонно напевая,  убаюкивая
его, потому что ничего лучше придумать не могла.
   И через несколько минут сквозь ватную тишину услышала его шепот:
   - Я люблю тебя...
   В постели Тим был очень легкий - во время любви, даже когда он  давил
ее всем своим весом, она этого просто не чувствовала. Но на  самом  деле
он весил не так уж мало, и затащить его  обратно  на  кровать  оказалось
совсем не просто. На полпути Тим вдруг уперся и сказал: "Нет, не  надо".
Она отпустила его, и он, согнувшись в три погибели,  держась  за  стену,
пополз из спальни.
   - Ты в ванную хочешь? - спросила  она,  подхватывая  его.  -  Пойдем,
милый, держись за меня.
   Тим что-то утвердительно хмыкнул. Он на глазах распрямлялся  и  через
порог ванной шагнул уже довольно уверенно. Пошарив рукой, открыл кран  и
стал плескать в лицо холодную  воду.  Ольга  бросила  на  себя  короткий
взгляд в зеркало и тут же отвернулась.
   Тим сделал из-под крана несколько жадных глотков, выпрямился,  мазнул
по лицу полотенцем и обернулся к девушке. Глаза у него были  уже  совсем
нормальные, только левое веко нервно дергалось.
   - Шок, - сказал он хрипло. - Ты чудо, спасибо тебе. Я тебя люблю.
   И тогда Ольга бросилась ему на грудь  и  с  наслаждением  разрыдалась
так, что уже Тиму пришлось ее убаюкивать.
   - Ты мне когда-нибудь потом  расскажешь?  -  осторожно  спросила  она
через полчаса, когда они сидели на кухне.
   - Нет, - отрезал Тим и в который раз жадно  присосался  к  стакану  с
мартини. До этого он залпом проглотил несколько рюмок водки, а потом уже
со словами "Ну и пусть голова болит" принялся смешивать коктейли.
   Тим поставил опустевший стакан на стол, отдышался и сказал:
   - Ну, может быть, много лет спустя.
   Глаза у него слегка остекленели, но это Ольге было знакомо. Тим много
пил в последнее время. Сказать ему напрямую, что  такое  безостановочное
пьянство ее пугает, Ольга не решалась. Было в этом человеке  нечто,  что
отбивало всякую охоту на него давить. Он был мягок и ласков,  дружелюбен
и спокоен, но под этой внешней оболочкой Ольга уже не раз  нащупывала  в
разговорах и делах несгибаемый стержень.
   Тим был доверчив к людям, но не позволял им собой управлять. Это  она
уже поняла.
   - А ты веришь в то, что у нас много лет впереди? - вдруг спросил Тим,
хитро прищурившись.
   - Не знаю, - честно ответила она, слегка опуская глаза.
   - А хочется?
   Ольга молча кивнула.
   - Значит, будет, - сказал Тим. - Все будет хорошо, я тебе обещаю.
   - Ты же не знаешь... - вырвалось у нее. Если бы она успела, то зажала
бы себе рот. Но это вырвалось.
   - Ну почему же? Знаю. Хочу, чтобы ты поняла: в этой жизни все  всегда
бывает так, как я хочу. Всегда  все  будет  по-моему.  Пусть  не  сразу,
постепенно, но все получится. А когда получается по-моему, это значит  -
лучшим образом для нас обоих. Потому что во всех моих планах на  будущее
есть место для тебя. И только для тебя. Я действительно тебя люблю. И  я
постараюсь, - на этом слове он сделал ударение, - чтобы  все  было  так,
как нужно нам.
   Она протянула руку  через  стол  и  погладила  его  пальцы.  И  опять
сморозила глупость.
   - Это были ОНИ?
   Тим прикрыл глаза и чмокнул губами.
   - Забудь ты мою трепотню, - сказал он ласково. И Ольга почувствовала,
что у нее дрожат колени.
 
*** 
 
   Мягкими короткими шажками Тим двигался по комнате. Он работал  сейчас
на самом глубоком уровне пси, и окружающий мир был настолько сложен, что
Тиму время от времени становилось просто неприятно. "Никогда я  все  это
до конца не пойму.
   Никогда я в  одиночку  всего  не  разгадаю.  Как  все  эти  излучения
взаимодействуют, как  уживаются  друг  с  другом,  такие  разные,  такие
непохожие? И все-таки их природа едина. Ладно. Вот еще черное пятно. Это
с меня ночью сыпался шлак.
   Сможем мы это пятно стереть? А сможем, сможем... Вот так, получается.
Отлично.
   Дальше".
   Тим осторожно прошел сквозь линию глобального поля Хартмана - голубые
стенки толщиной сантиметров в двадцать разбили комнату на прямоугольники
сумасшедшей трехмерной шахматной доски. В углу - слава Богу, что в углу,
- ярко светилось одно из пересечений. "Где-то в  земле  прямо  под  этой
крестовиной лежит центральная зона водоносной жилы. Говорят,  достаточно
пару лет  поспать  в  таком  уголке,  чтобы  схлопотать  рак.  А  вот  и
диагональная сеть Карри... Она с большой ячеёй и  задевает  мою  спальню
только в  двух  местах.  А  сеть  Виттмана,  ромбическая,  вообще  такая
здоровенная, что мы с ней только один раз  встречаемся.  Ну  и  ладушки.
Н-да. Ничего интересного у нас в спальне нет".
   Тим медленно вернулся в "человеческое" состояние и  пошел  на  кухню.
Открыв  холодильник,  достал  початую  бутылку  пива,  уселся,  закурил,
отхлебнул из горлышка и с недоверием покосился на два рулона алюминиевой
фольги, лежащие на столе.
   "Вот уж не думал, что до этого дойдет. Но если эти гады и в следующий
раз сунутся ко мне в такой момент..." Тим закрыл глаза и откинул  голову
на спинку  кресла.  Ему  вдруг  захотелось  снова  "щелкнуть".  Ныряя  в
призрачный мир экстрасенсорного восприятия, он чувствовал  себя  гораздо
увереннее, чем на  банальной,  холодной,  неуютной,  жестокой  Земле.  И
шарик, и бублик,  и  грушу,  и  даже  голубую  молнию  он  мог  запросто
размазать по стене. А что делать, если против тебя - люди? "Драться?  Не
умею и не люблю.
   Сколько раз получал по морде и сдачи давал - каждый раз прикосновение
к другому человеку было для меня словно удар током. И  безумное  чувство
стыда от того, что я причинил  вред  человеческому  существу.  Ненавижу.
Хотя, судя по всему, дело в физическом контакте.  Не  исключено,  что  я
запросто смогу продырявить врага из огнестрельного оружия и даже ухом не
поведу. Только вот стрелять мне не из чего.
   И это, наверное, хорошо".
   Тим допил пиво и сунул бутылку под стол. "Сволочи! Вот  скоты!  -  Он
покачал головой. - Нашли-таки они мою "кнопку". Уинстон Смит боялся крыс
- и возлюбил Большого Брата. А мой отец боится тараканов. До судорог.  А
я боюсь змей. Хотя если придется... Справлюсь, наверное. Я со всем  могу
справиться. Но сейчас они меня взяли за самое больное место.
   Сколько уже было этих раз, днями и ночами, в постели  и  не  в  самых
подходящих местах, когда я думал, что я урод? Не так чтоб  очень  много,
но и не мало.
   Все-таки мне уже двадцать два. Но только месяц назад  оказалось,  что
проклятый компьютер в моей голове  можно-таки  ненадолго  выключить.  До
чего же было всегда обидно - задыхаясь и потея, слушать,  как  стонет  и
рычит от восторга твоя девушка,  и  о  чем-то  в  это  время  напряженно
размышлять... А может, я просто им всем  не  доверял?  Не  знаю.  Оля...
Милая.  Бесконечно  милая.  Умница,  красавица,  такая   женственная   и
одновременно сильная... Да, Тим, старина, это  любовь.  И  настигла  она
тебя в самый неподходящий момент".
   Тим рывком поднялся, взял фольгу  и  отправился  в  спальню.  Там  он
небрежно смахнул с кровати белье,  спихнул  на  пол  матрас  и  принялся
раскатывать  фольгу  по  пружинной  сетке  дивана.  Он   работал   очень
аккуратно, надежно фиксируя блестящие полосы скотчем, и  не  успокоился,
пока экран не стал на вид совершенно непробиваемым. Тогда Тим "щелкнул".
Некоторое  время  он  стоял,  рассматривая  экран   сверху   -   гладкое
иссиня-черное поле. А потом вспомнил, как это было десять лет  назад,  и
ударил по экрану изо всех сил. Отдача сбила его с  ног.  Тим  отлетел  к
стене, больно  ударился  затылком,  съехал  на  пол  и,  схватившись  за
ушибленное место, принялся злорадно  хохотать.  А  потом  встал,  заново
соорудил постель, даже попрыгал на ней - не шуршит  ли-и  отправился  на
кухню, где дожидалось пиво.
 
*** 
 
   -  Здравствуй,  Тима,  -  сказал   Гульнов   и   машинально   почесал
намечающуюся бородку.
   Тим пожал ему руку и плюхнулся в кресло.
   - В жизни каждого мужчины наступает момент, - сообщил он, - когда ему
хочется отпустить бороду. Понимаю и сочувствую.
   Гульнов улыбнулся и  принялся  копаться  в  груде  бумаги,  полностью
скрывавшей его рабочий стол.
   Тим улыбнулся в ответ. Ему нравилось смотреть на Гульнова -  человека
подкупающе мягкого в интонациях, манерах и движениях.  Эта  мягкость  не
была кажущейся -  когда  Тим  "щелкал",  то  видел  Гульнова  светлым  и
пушистым. Гульнов создавал вокруг себя уют. Тим очень любил по поводу  и
без повода заглядывать к нему в отдел науки и  просто  сидеть,  хотя  бы
просто сидеть в уголке.
   - А мне нельзя с бородой, - вздохнул Тим.  -  К  сожалению,  я  знаю,
какое это  будет  душераздирающее  зрелище.  Меня  однажды  забросили  в
черниговские леса на командно-штабные учения. И я там  суток  десять  не
брился. Когда потом добрался до зеркала, чуть  заикой  не  стал  на  всю
жизнь.
   Гульнов хмыкнул. Он что-то зацепил в своей куче и  теперь  осторожно,
чтобы не рассыпать остальное, тянул на себя.
   - Смотри, - сказал он, протягивая Тиму макет газетной полосы.
   Тим жадно схватил макет, посмотрел и тут же переменился в лице.
   - Это же сегодняшний номер, - процедил он сквозь зубы.
   - Сняли, - Гульнов печально кивнул. - Видишь, три абзаца отчеркнуто.
   Тим пригляделся. Треть забракованной полосы, которую раз в две недели
выпускал отдел  науки,  занимал  репортаж  из  лаборатории  Полынина.  И
репортаж был весь исчеркан синей ручкой.
   - Что ж мне Заяц не сказал... - пробормотал Тим. - Я и не знал.
   - Порадовать тебя хотели. Вот, сами радуемся теперь. Ты читай, читай.
Скажешь потом, что думаешь по этому поводу.
   Для начала  Тим  охватил  взглядом  материал  целиком,  прыгая  через
строки. Репортаж был хорош. Полынинскую теорию строения  биополя  Зайцев
расписал простым, доступным языком, комментарии к фотографиям  оказались
такими, какие сделал бы сам Тим. Тон репортажа был легкий, ненавязчивый,
но и без оговорок типа "может быть" и "похоже на правду". Интонация была
скорее "хотите верьте, хотите нет, а вот мы это видели".
   - Классно, - сказал Тим. Углубился в зачеркнутые  абзацы  и  отдельно
помеченные места. До боли стиснул челюсти. И из интервью с Полыниным,  и
из комментариев Зайцева было с мясом, по живому, вырвано все то, что Тим
так хотел рассказать людям. На первый взгляд в забракованных  фразах  не
было ничего криминального. Там просто говорилось,  что  при  современном
уровне развития науки полынинские технологии легко воспроизводимы  и  не
представляют  собой  ничего  сверхъестественного.  И  превращение  их  в
технологии боевые тоже возможно. Заяц деликатно расспрашивал Полынина  о
том, какие негативные воздействия может испытать человек,  попавший  под
излучение микроволнового генератора. А Полынин в ответ мямлил и юлил.  С
помощью знаков препинания хитрый Зайцев ловко воспроизвел  все  паузы  и
закатывания глаз к потолку. Даже самый тупой  читатель  увидел  бы,  что
Полынин, мягко говоря, зажимает информацию. Это была хорошая работа.
   - Зайчик умница, - сказал Тим, разглаживая макет на коленях.
   Гульнов кивнул.
   - И кто эту полосу зарезал? - спросил Тим, стараясь не  злиться.  Ему
очень не хотелось думать, что Гульнов все-таки слабак и не смог отстоять
материал. Еще ему очень не хотелось даже  предполагать,  что  Гульнов  в
информацию о психотронном оружии не поверил. Это  означало,  что  он  не
верит самому Тиму.  "А  кто  же  тогда  мне  вообще  способен  поверить,
мать-перемать?!"
   - Главный ее зарезал, - вздохнул Гульнов. И Тиму полегчало. С главным
редактором Гульнов справиться не мог по определению.
   - Вот уж не думал, что он  посмотрит  эту  полосу...  -  А  он  и  не
смотрел. Пока ему не позвонили.
   - Е-мое... - пробормотал Тим.
   - Цензура позвонила, - уточнил  Гульнов.  -  Цензура,  которой  якобы
больше нет.
   - Но ее же действительно больше нет...
   - Как ни странно, главный тоже так думал. Если бы он думал иначе,  он
бы мне не рассказал о том, что случилось. Верно?
   - Вот уж не знал, что у нас главный - хороший человек.
   - Ну, может быть, не очень хороший, но довольно порядочный. Так  вот,
он сказал, что ему позвонили и мягко сообщили: хотите садиться,  ребята,
- печатайте этот материал. А не хотите - давайте  выкидывайте  все,  что
касается создания оружия.
   - Черт возьми... - протянул Тим.  -  Там  ведь  всего-навсего  боевые
аспекты применения СВЧ... Представляю, какой поднялся бы  хай,  пропихни
ты мою статью об Эфе.
   Гульнов снова кивнул. Он глядел на Тима виновато и очень мягко.
   - Понимаешь, они очень грамотно высказались.  Мол,  мы  вам,  ребята,
запретить ничего не можем. Но если хотите садиться... Н-да.
   Тим встряхнул головой и бросил макет на стол.
   -  Что  ж,  -  сказал  он  жестко.  -  Теперь  у  нас   есть   четкое
доказательство того, что это правда. Во всяком случае, мне хватает.
   Гульнов поморщился. Он очень не любил категоричных высказываний.
   - Будешь работать с нами? - спросил он.
   - А вы будете копать дальше? - прищурился Тим.  В  душе  у  него  все
кипело. Он был чертовски разочарован тем, что сделанный по  его  наводке
материал сняли. Кроме того, ему было немного стыдно, что из-за  этого  у
Гульнова "слетела" полоса.
   И в то же время Тим получил главное. Ему поверили. Проклятая  цензура
сделала так, что именно те люди, которых  он  уважал  и  которые  раньше
сомневались в его сло