дшествующим  годам.
Я не отрицаю, что женщины влюблялись в воображаемого Бальзака и  приходили
к тучному и толстощекому солдафону, который имеет честь отвечать  вам.  Но
все женщины (как самые знатные, так и самые простенькие,  и  герцогини,  и
гризетки) хотят, чтобы занимались  только  ими;  они  взбунтуются,  они  и
десять дней не потерпят мужчину, поглощенного великим  делом.  Вот  почему
женщины любят дураков. Дурак отдает им все свое время,  занимается  только
ими, тем самым доказывая своим дамам, что  они  любимы.  Пусть  гениальный
человек отдаст им свое сердце, свое состояние, но если он не посвящает  им
все свое время, самая благородная женщина не поверит, что он любит ее".

   Да, "самый нежный человек на свете" жил после смерти Лоры де  Берни  "в
одиночестве сердца и чувств". Правда, на  короткое  время  пришла  надежда
найти немного покоя и ласки близ госпожи Висконти, но тут его ожидало (как
он заявлял) разочарование не менее жестокое, чем то, которое доставила ему
маркиза де Кастри. Впрочем, он и  не  желал  заводить  себе  любовниц,  он
стремился к браку, к надежному, нерасторжимому союзу, к уверенности жить и
умереть вместе. "Умоляю вас, подумайте  об  этом,  у  вас  еще  вся  жизнь
впереди".
   В ту пору он писал Ганской прекраснейшие письма, искренне уверяя  ее  в
своей любви. Великий романист увлекся своей игрой. Могла ли она поверить в
его искренность?  Она  знала,  что  вера  и  постоянство  не  всегда  были
"краеугольными камнями характера"  Бальзака.  Лишившись  всякой  поддержки
после смерти мужа, она должна была считаться с мнением  родни,  восставшей
против "неравного брака", и главное - Чужестранка боялась, что,  если  она
вступит во второй брак, у нее отнимут дочь, а эта  насильственная  разлука
убьет ее; наконец, она постарела со времени свидания в Вене, и через  семь
лет не была уверена,  что  будет  еще  нравиться  возлюбленному,  который,
казалось, по-прежнему был исполнен пылкой чувственности.  Из  осторожности
она послала ему  сделанный  карандашом  портрет,  где  была  нарисована  в
профиль. "Право же, - отвечает Бальзак, -  присылка  этого  портрета,  моя
дорогая, обожаемая Ева, просто кокетство - ведь можно подумать, что видишь
перед собою молодую девушку".
   Весьма  важная  причина  недоразумений:  Бальзак,  так  хорошо  знавший
французское  общество,  плохо  представлял  себе  сложную   обстановку   в
славянском мире. Поляки на Украине испытывали на себе тяжелый гнет - и как
мятежные подданные  царя,  и  как  католики.  Киевский  генерал-губернатор
действовал как властелин и мог в случае  конфликта  простым  распоряжением
наложить арест  на  все  имущество,  оставленное  Ганской  мужем.  А  ведь
Киевская судебная палата  отказалась  признать  действительным  завещание,
столь выгодное для вдовы. Ганская подала апелляцию в Сенат, а через него -
и  самому  императору.  Совсем  растерявшись  и  зная,   что   она   может
рассчитывать только на поддержку своего брата, генерала Адама Ржевусского,
который состоял адъютантом царя и жил при дворе, она  решилась  поехать  в
Санкт-Петербург и защищать там свои права. Бальзак одобрил  в  письме  это
путешествие: "Поезжайте в Санкт-Петербург, направьте весь свой  ум  и  все
усилия  на  то,  чтобы  выиграть   процесс.   Употребите   все   средства,
постарайтесь увидеться с императором, воспользуйтесь, если  это  возможно,
влиянием вашего брата и вашей невестки. Все, что вы мне написали по  этому
поводу,  весьма  разумно".  Что  касается  его  самого,  то  он  готов  ее
поддержать. "Я стану русским, если вы не возражаете против этого, и приеду
просить у царя необходимое разрешение на наш брак. Это не так уж глупо".
   Стать русским! Почему  французскому  писателю,  французскому  до  мозга
костей, пришла в голову эта новая и странная химера? Во Франции он  только
что потерпел серьезнейшую неудачу. Уже два года он лелеял  надежду  быстро
составить себе состояние с помощью театра. Гюго любезно перечислил ему  "с
вкрадчивостью  старика  Гранде  и  уверенностью   чиновника   казначейства
финансовые преимущества  драматургии".  Бальзак  слушал  с  жадностью.  Он
представил  в  театр  Одеон  комедию  в  испанском  духе,  полную  больших
достоинств, - "Надежды Кинолы". В ней  были  показаны  страдания  Альфонсо
Фонтанареса (испанца,  который  задолго  до  Фултона  изобрел  пароход)  и
хитрости его лакея Кинолы, некоего подобия Фигаро.  Бальзак  прочел  пьесу
актерам, вернее, превосходно прочел четыре первых акта.  Затем  он  сказал
будущим ее исполнителям, что пятый акт еще не написан, но  он  сейчас  его
расскажет. Импровизация не удалась, усталый автор спотыкался. Лишь  только
он кончил. Мари Дорваль, на которую он рассчитывал, заявила, что не  видит
тут роли для себя.

   Бальзак - Мари Дорваль:
   "Когда я написал вам об  условиях,  которые  я  вырвал  у  товарищества
Второго театра, моя дорогая Фаустина [Фаустина Бранкадори - героиня  пьесы
"Надежды Кинолы", роль  которой  Бальзак  предназначал  для  Мари  Дорваль
(прим.авт.)], Мерль [Жан-Туссэн Мерль  -  муж  Мари  Дорваль  (прим.авт.)]
сказал мне несколько слов, из-за которых я  и  пишу  вам.  "Я  полагаю,  -
заявил Мерль, - что госпожа Дорваль не даст согласия, пока не прочтет  всю
роль!" Следовательно, окончательное решение должно быть отложено до вашего
возвращения, то есть на десять дней. Если у вас нет такого доверия ко мне,
как у меня к вам, откладывать бесполезно, потому что  в  Одеоне  ждать  не
могут...
   Итак, я прошу вас написать мне, что вы принимаете мои условия и  что  в
случае успеха вы непременно будете играть роль Фаустины до тех  пор,  пока
длится этот успех. Будьте верны мне! Если б речь шла о вашем сердце, я  не
позволил бы себе сказать  такую  глупость,  но  ведь  речь  идет  о  вашем
таланте.
   В общем вы получите в случае успеха около  10000  франков,  если  будем
иметь в среднем сбор в 2500 тысяч франков в течение ста  представлений.  А
если мы провалимся, вы вернетесь к голландцам,  о  которых  Мерль  говорил
мне. Дело это больше не  может  висеть  в  воздухе.  Поэтому  жду  от  вас
записки. Напишите мне на улицу Ришелье, 112.
   Вы сказали мне: "Я  пойду  с  вами  повсюду,  куда  вы  пойдете",  и  я
рассчитывал на ваше слово - не какой-нибудь светской дамы, а цыганки, и вы
сами видите, что я  добился  для  вас  превосходных  условий.  Шлю  тысячу
поклонов".

   Несмотря на неудачную читку пьесы, несмотря  на  измену  Мари  Дорваль,
Лире, директор Одеона, принял пьесу к постановке, расхвалил ее, говорил  о
Кальдероне, о Лопе де Вега и заявил, что  тотчас  же  начнутся  репетиции.
Бальзак выставил свои требования, они оказались  необычайными.  Отказаться
от наемных клакеров. Все места на три первых представления предоставить  в
его распоряжение, он сам их продаст. Гозлан так описывает этот разговор:

   "- В партере  пусть  сидят  только  кавалеры  ордена  св.Людовика...  В
креслах - только пэры Франции. Посланники - в литерных ложах,  депутаты  и
крупные чиновники - а бенуаре.
   - А в бельэтаже?
   - Видные финансисты.
   - А в третьем ярусе?
   - Богатая, избранная буржуазия.
   - Ну, а журналистов вы куда посадите?
   - Пусть платят за свои места, если  билеты  останутся.  Но  билетов  не
останется".

   Между журналистами и Бальзаком  со  времени  "Утраченных  иллюзий"  шла
беспощадная война. "Они хотят снять с меня скальп, - говорил Бальзак, -  а
я хочу  пить  вино  из  их  черепов".  Премьера  пьесы  рисовалась  в  его
воображении как сцена из романа: ослепительный зал, какого  Париж  еще  не
видел, триумф сценический, светский, денежный  успех.  Он  не  только  сам
распродавал билеты, но и бесцеремонно спекулировал ими.

   "Если кто-нибудь приходил купить ложу бенуара, -  пишет  Гозлан,  -  он
отвечал сквозь  решетчатое  окошечко:  "Слишком  поздно!  Слишком  поздно!
Последнюю ложу  продали  княгине  Агустино  Агустини  Моденской".  -  "Но,
господин Бальзак, мы готовы заплатить бешеную цену!.." -  "Да  хотя  бы  и
бешеную, все равно ложу в бенуаре вы не  получите  -  все  распроданы!"  И
покупатель удалялся, не получив ложи. В первые  дни  продажи  билетов  эта
игра удавалась, платили очень дорого за  места,  достававшиеся  с  большим
трудом. Но затем горячка утихла. Все успокаивается в этом мире,  помехи  в
приобретении билетов надоели, и в последнюю перед премьерой неделю Бальзак
рад был отдавать билеты по номинальной  цене,  тогда  как  вначале  мечтал
распродать все по сказочным ценам, взвинченным его могучей фантазией".

   19 марта 1842 года пьеса была наконец сыграна, но  почти  перед  пустым
залом.  Рассерженные  необычными  маневрами  парижане  не  пожаловали   на
спектакль. Немногие явившиеся  зрители  награждали  пьесу  лаем,  свистом,
ржанием. Это было крушение. "Напрасно господин де Бальзак отдал  избранной
им публике (за весьма высокую цену) большую часть  зала,  общим  для  всех
чувством было возмущение и обида  за  литературу,  оскорбленную  одним  из
самых видных писателей", - негодовал в своей рецензии Ипполит Люкас, но  в
действительности оскорблена была не литература, а сам рецензент.

   Бальзак - Ганской, 8 апреля 1842 года:
   "Кинола" стал предметом достопамятного сражения, подобного тому,  какое
происходило  на  представлении  "Эрнани".  Семь  спектаклей  подряд  пьесу
освистывали от начала  и  до  конца,  не  желая  слушать  ее.  Нынче  идет
семнадцатое представление, и Одеон делает сборы... Сборы очень  маленькие.
"Кинола" не даст мне и пяти тысяч. Все мои враги, а их на спектаклях  было
большинство, обрушились  на  меня...  Все  газеты,  за  исключением  двух,
принялись оскорблять меня и на все лады поносить пьесу".

   Положительно театр совсем ему не подходил, и, быть может,  этот  провал
был уготован самим Провидением. Бальзак вновь  принялся  за  обычную  свою
работу - "для того чтобы жить, чтобы выполнять договоры",  -  как  говорил
он, а в действительности потому, что для него создавать прекрасные  романы
было так же естественно, как яблоне приносить яблоки. "Словом, буду делать
то, что делаю уже пятнадцать лет: погружусь в  бездну  труда  и  замыслов,
которые имеют то преимущество, что, всячески  мучая  человека,  заставляют
его забыть обо всех прочих муках. Мне нужно в  течение  ближайшего  месяца
заработать  пером  тринадцать  тысяч  франков".  Он  не  признается,   что
искусство  приносит  ему  радость,   напротив,   изображает   себя   сущим
каторжником: "Творить, всегда творить! А ведь сам Бог и то  творил  только
шесть дней!" - пишет он Ганской.
   Он  мечтает,  и  притом  совершенно   искренне,   расстаться   с   этим
существованием затравленного-писателя и жить где-нибудь в тихом  уголке  в
России или во Франции вместе со своей любимой,  не  слышать  больше  ни  о
кредиторах, ни об издателях, ото подлинный крик отчаяния, но  что  Бальзак
стал бы делать в "тихом уголке"? Все равно продолжал бы творить. Однако же
темп работы был даже для него  чересчур  напряженным.  "Вчера  я  закончил
"Путешествие на кукушке"... Дописываю "Альбера Саварюса"; от меня неистово
требуют "Крестьян", а "Ла Пресс"  просит  дать  конец  "Двух  братьев",  -
начало  романа  напечатано  два  года  тому  назад.  Просто  голову  можно
потерять..."
   Но он не терял головы и не бросал  начатую  вещь  незаконченней.  Сюжет
"Путешествия на кукушке" ("Первые шаги в  жизни")  ему  подсказала  сестра
Лора, вернее даже, его племянницы - Софи и Валентина  Сюрвиль.  Он  всегда
интересовался, как идут их занятия,  просил  показывать  ему  их  школьные
сочинения. Иногда он хвалил их  и  говорил  тогда,  что  одобрение  такого
знаменитого человека, как он, должно вполне вознаградить обеих девочек  за
труды. А еще будет больше чести для них, если он  обработает  какую-нибудь
тему их сочинений. Сюжет "Первых шагов в  жизни"  был  взят  из  маленькой
новеллы, написанной Лорой по рассказу дочерей  (позднее  она  опубликовала
первоначальный ее вариант).
   В рассказе говорится о молодых  людях,  пассажирах  дилижанса,  которые
думают, что в  дороге  позволительно  безнаказанно  мистифицировать  своих
спутников;  не  зная,  что  один  из  путешественников  -   могущественный
сановник, который может разбить все их будущее, они обращают его в  мишень
своих неосторожных шуточек.  Первые  шаги  в  жизни  делает  Оскар  Юссон,
хвастливый молокосос, он по глупости  и  из  тщеславия  сразу  губит  свою
карьеру. Черты Оскара были в юности и у Бальзака, да они есть и во  всяком
юнце.  Этому  нравоучительному  рассказу  для  школьников  Бальзак  придал
глубину, расширил его и включил в  число  действующих  лиц  новые  фигуры,
судьбы которых нам известны: графа  де  Серизи,  пэра  Франции,  стряпчего
Дероша,  художника  Жозефа  Бридо.  Тусклый  анекдот  Лоры  приобрел  вес,
обогатился  связями  с  прежними  произведениями  Бальзака.  Кроме   того,
писатель ввел туда историю. Все эти жизни оказались спаяны друг  с  другом
благодаря важным историческим событиям. Бальзаку сослужило большую  службу
то обстоятельство, что он родился в 1799 году.  Его  тесное  знакомство  с
тремя политическими режимами  не  раз  позволяло  ему  внезапно  освещать,
словно лучом прожектора, то будущее, то прошлое страны. Услуги,  оказанные
в трудные времена, оправдывают  (как  это  прекрасно  знал  Бернар-Франсуа
Бальзак) поразительную снисходительность. Отец  управителя  Моро  спас  во
время  Революции  родовое  имение  графа  Серизи.  Воспоминание  об   этом
позволяет сыну Моро почти безнаказанно обкрадывать  графа.  Позднее  Оскар
Юссон  примет  участие  в  июльских  баррикадных  боях  1830  года,  а   в
дальнейшем, воюя в Алжире, он лишится  руки.  Герой  заставляет  забыть  о
лгунишке; романист привлек к своей игре музу истории Клио.
   Бальзак посвятил рассказ  Лоре:  "Должен  воздать  честь  блестящему  и
скромному уму той, которая дала мне сюжет этой "Сцены"! Ее брат".
   В сущности, этот короткий рассказ имел ценность лишь как один из камней
воздвигавшегося монумента. Но  его  можно  назвать  любопытной,  прекрасно
отделанной капителью колонны, вдобавок тут заключен  кодекс  бальзаковской
морали:  "Труд,  честность,  скромность".  Оскар  Юссон  несколько  поздно
узнает, что в трех этих словах секрет всякого успеха. В работе Бальзак мог
поспорить с кем угодно; на честность у  него  были  свои  особые  взгляды;
скромностью природа его не наделила.
   Если  в  Оскаре  Юссоне  есть  некоторые  черты  Бальзака-юноши,  часто
делавшего промахи в доме Лоры де Берни, то в "Альбере Саварюсе" выведен на
сцену Бальзак зрелых лет. Тут (так же как и  в  "Луи  Ламбере",  в  "Лилии
долины" и в нескольких новеллах) вымысел  тесно  связан  с  личной  жизнью
автора. Зодчий воздвигал свой храм, не имея иных  законов,  кроме  законов
искусства, но порой ему случалось оставить потомкам в дар свое изображение
на одном из витражей. Право же, Альбер Саварюс - это сам Бальзак, каким он
был в 1842 году, с отчаянием взывавший тогда к Чужестранке: "Среди  тысячи
мук, порожденных вновь разгоревшимся сражением, сердце мое пронзила мысль:
"А что, если она устала!" -  и  от  этой  мысли  мне  стало  больно,  куда
больнее, чем от всех камней, которые бросают в меня... В жизни  моей  есть
иная, чудесная жизнь, но у меня нет иного наперсника, кроме листа бумаги".
Нет наперсника? Это ошибка,  наперсник  есть,  и  притом  самый  покорный:
создаваемый роман.
   "А что, если она устала!.."  -  вот  сюжет  "Альбера  Саварюса".  Некий
гениальный и честолюбивый человек после горьких разочарований поселяется в
Безансоне, замкнутом городе, который Бальзак  благодаря  своему  чудесному
дару проникновения разгадал за несколько часов, когда  приезжал  туда  для
покупки бумаги 24 сентября 1833 года. Портрет Саварюса - это облик  самого
автора в сорок три года, каким он видел себя тогда:

   "...у него необычное лицо: черные, кое-где подернутые  сединой  волосы,
как у апостолов Петра и Павла на картинах, ниспадающие густыми  блестящими
прядями, но жесткие, точно конские; шея белая и круглая,  как  у  женщины;
великолепный лоб, прорезанный той мощной складкой, какую оставляют на челе
незаурядных  людей   грандиозные   планы,   великие   мысли   и   глубокие
размышления".

   Альбер любит, безумно  любит  знатную  итальянку,  герцогиню  Аргайоло,
урожденную княгиню Содерини. Чтобы создать  любимой  достойное  положение,
Альбер хочет добиться триумфа на политическом  поприще.  Он  замечательный
адвокат и завоевывает Безансон; он понимает  всю  сложность  обстановки  в
городе, получает поддержку со стороны главного викария,  мудрого  старика,
другом  которого  он  стал,  и,   несомненно,   восторжествовал   бы   над
соперниками, если б, на свою беду, не внушил чисто головную любовь молодой
жительнице  Безансона  Розали  де  Ватвиль,   заинтересовавшейся   тайнами
загадочной жизни Альбера Саварюса. Альбер  даже  не  замечает  ее,  Розали
отвергнута,  и  тогда  эта  злая,  упрямая,  скрытная  девица  мстит  ему,
перехватывает его письма и подделывает его почерк, чтобы рассорить  с  ним
итальянку, уже ставшую вдовой. Разгневанная красавица вдруг выходит  замуж
за герцога де Реторе. Саварюс в отчаянии идет  в  монахи;  постригается  в
монастыре Гранд-Шартрез, в царстве безмолвия. Он слишком устал, у него уже
нет желаний, нет воли, он  отрекается  от  всего  и  отдает  себя  в  руки
настоятеля. Fuge, tace, late [беги, молчи, терпи  (лат.)].  Бальзак  любит
рисовать внезапные крушения, когда человек вдруг  губит  всю  свою  жизнь.
Сколько раз в минуты отчаяния он сам желал для себя такого конца!
   Роман  о  Саварюсе  -  это  зашифрованное  послание,  адресованное  Еве
Ганской, и его нетрудно расшифровать: "Силы  мои  иссякают,  если  вы  мне
измените, я так или иначе погибну". В письмах  к  Эвелине  Ганской  он  не
скрывает своего духовного родства с  героем  этого  романа.  Начало  любви
разыгрывается в Швейцарии - автор чтит дорогие ему воспоминания. Любовники
встречаются  в  Женеве,  но  "я  не  хочу,   чтобы   княгиня   Гандольфини
останавливалась в доме Мирабо, на свете найдутся люди, которые вменили  бы
нам это в преступление", - пишет он Ганской. Еще менее  возможно  поселить
ее у Диодати. Это было бы Слишком прозрачно, а ведь до сих пор, стоит  ему
услышать эти четыре слога - Ди-о-да-ти, у него  сильно  колотится  сердце.
Так же как у  Бальзака,  у  Саварюса  всегда  перед  глазами  портрет  его
Чужестранки и вид, где изображен ее замок.  Жестокую  девицу  де  Ватвиль,
разлучившую любовников, зовут Розали, как и  роковую  тетушку  Ржевусскую.
Все в этой книге помогает  заклятиям,  которыми  автор  отгоняет  от  себя
черных дьяволов. В романе есть и второй план, и Бальзак  обратил  на  него
внимание Ганской:

   "Я намереваюсь дать в первом томе "Человеческой  комедии"  важный  урок
для мужчин, не примешивая к нему  урока  для  женщин,  я  собираюсь  также
показать, как, придавая сначала слишком большое значение жизни в обществе,
утомляя в ней и ум и сердце, люди в конце  концов  приходят  к  отказу  от
того, что им казалось некогда смыслом жизни. То будет "Луи Ламбер", однако
в другой оболочке".

   Наставление годится не только для Альбера Саварюса, но и для Бальзака -
ведь он и сам иной раз Корит себя за то,  что  намечает  слишком  обширную
программу жизни. Зачем желать всего? "Моих сил и способностей хватит  лишь
на то, чтобы быть счастливым; и если мне не удастся  возложить  на  голову
венок из роз, то я перестану существовать... Достигнуть цели  умирая,  как
античный гонец! Не быть в силах наслаждаться, когда право быть  счастливым
наконец приобретено!.. Это было уделом уже стольких  людей".  Так  говорит
Альбер Саварюс. И человек, создавший этот роман, вторит ему: "Боюсь, что я
буду совсем опустошен, когда ко мне придет счастье".
   Это предупреждение Чужестранке,  но  она,  По-видимому,  не  поняла  ни
наставления, ни романа.
   "Удивляюсь,