ней д'Абрантес.

   Бальзак - герцогине д'Абрантес, 11 августа 1825 года:
   "Бедная моя сестра отмучилась. Только что прибыл нарочный; я  уезжаю  и
не могу даже  сказать,  сколько  времени  отнимет  у  меня  эта  горестная
церемония и все, что с нею связано. Затем я возвращусь в Версаль. Проявите
же хоть немного сострадания, раз уж вы не питаете ко мне иного чувства,  и
не огорчайте меня в минуту,  когда  столько  горестей  обрушилось  на  мою
голову. Прощайте. Молю вас, сохраните свою дружбу ко мне. Она послужит мне
поддержкой в этих новых испытаниях.
   Сестра ни о чем не знает. Не  выдавайте  же  ей  печальную  тайну  этой
трагической смерти. Я уезжаю вместе с Сюрвилем. Прощайте, прощайте".

   То, что в августе было еще дружбой, в сентябре превратилось в любовь. В
письме, отправленном из Саше, Бальзак обращается к  герцогине  на  "ты"  и
называет ее "дорогая Мари". Герцогиню д'Абрантес, как и  госпожу  Бальзак,
как и госпожу Сюрвиль, как и госпожу де Берни, звали Лора. Однако  Dilecta
[любимая, избранница (лат.)] (так Оноре именовал свою возлюбленную Лору де
Берни)  столько  раз  выслушивала  клятвы  в  верности   из   уст   своего
непостоянного любовника, что теперь ему было  неудобно,  адресуя  любовное
письмо другой женщине, называть ее  тем  же  именем.  Неспокойная  совесть
рождает причуды, которые не понятны верности.
   Герцогиня звала его в Версаль. Он обещал ей как можно  скорее  покинуть
Турень, чтобы вновь насладиться радостью встречи с нею.

   "Я прощаю тебе, любимый мой ангел, все недобрые упреки, которые вы  мне
адресовали, и надеюсь, что вскоре вновь буду  опьяняться  милым  взглядом,
любоваться дивным личиком. Я  не  уеду  отсюда  раньше  4  октября;  таким
образом, я еще надеюсь получить нежное письмо  от  моей  Мари,  но  не  от
недоброй Мари, а от Мари обожаемой. Мари, которую я  так  люблю.  Я  готов
лететь к тебе на крыльях, дорогая, но прежде хочу получить письмо,  полное
любви и примирения. Тогда я приеду, проникнутый благодарностью; теперь  ты
можешь полностью рассчитывать на мое возвращение".

   Стать любовником герцогини д'Абрантес,  обращаться  к  ней  на  "ты"...
Положительно, наш "бахвал Оноре" делает успехи  в  королевстве  женщин.  В
королевстве изящной словесности ему также улыбнулась надежда.  Выпустив  в
свет в сентябре 1825 года роман "Ванн-Клор", Юрбен Канель заговорил о  нем
с одним из своих постоянных авторов, Анри де Латушем, который  пользовался
определенным весом в газетах: "Вот книга мужественного молодого человека с
большим будущим; вы пользуетесь влиянием  и  должны  оказать  ему  услугу,
оказав о нем несколько одобрительных слов".
   Латуш, человек весьма образованный, пробовал себя в различных жанрах  -
он писал пьесы, романы, статьи, но так и не сумел "обуздать чудовище",  то
есть славу. Поэтому нрава он был довольно угрюмого,  быстро  обижался,  но
критиком   слыл   компетентным.   "Я   создал   больше   авторов,   нежели
произведений", - с горечью говаривал Латуш. Этот  доброжелательный  ворчун
прочел роман "Ванн-Клор" и наряду с серьезными погрешностями  обнаружил  в
нем  большие  достоинства.  Особенно  понравилась  ему   та   сцена,   где
провинциальная дама, перезрелая кокетка, заслышав звонок  гостя,  отсылает
дочь в другую комнату играть на фортепьяно, чтобы избавиться от соперницы.
Эта стрела была предназначена матери Бальзака.

   "Среди потока книг, обрушивающегося на нас, - писал Латуш, - эта  книга
достойна быть отмеченной. Быстро развивающееся и  захватывающее  действие,
драматические сцены, яркие, сильно  написанные  картины  -  все  привлечет
читателей, а особенно читательниц, которые  любят  обнаруживать  в  романе
верные наблюдения и занимательность действия".

   Через несколько дней Латуша посетил бледный,  худой  и  щуплый  молодой
человек, черноволосый, с пронзительным взглядом; на  нем  был  редингот  с
пелериной и короткие панталоны - штрипки тщетно пытались  притянуть  их  к
земле. Шляпа лоснилась от дождя. То был Бальзак,  пришедший  поблагодарить
критика: в знак  признательности  он  пообещал  Латушу  чудесную  лошадку,
объезженную индийским заклинателем змей.
   Этот великолепный дао существовал только  в  воображении  дарителя;  но
Бальзак понравился Латушу, и тот написал о нем вторую статью: "Драма  Гете
- с трогательным сюжетом и красочными, а порою забавными  подробностями  -
послужила,  без  сомнения,  первоисточником   романа   "Ванн-Клор"...   Вы
испытываете живой, своеобразный интерес при чтении этой книги, детища  ума
изысканного и руки порой талантливой, но зачастую  небрежной.  К  тому  же
роман  "Ванн-Клор"  уже  завоевал  репутацию  книги  весьма  трогательной,
готовится его второе издание. Латуш возвещал об успехе, чтобы вызвать его.
В действительности же книга без движения лежала на складе  Юрбена  Канеля.
Бальзак впал в уныние.  В  глазах  близких  он  становился  "неудачником",
автором романов, на которые нет спроса. Время от времени родные из жалости
приглашали его погостить в Вильпаризи.

   Бернар-Франсуа Бальзак - Лоре Сюрвиль, 14 января 1826 года:
   "Оноре приехал сюда на прошлой неделе, я ничего ему не  стал  говорить,
но, по-моему, он в полном изнеможении, дошел до крайности; за  четыре  дня
он немного оправился, но не мог сочинить ни  строчки;  на  пятый  день  он
принялся за работу, написал страниц сорок и в среду снова уехал  в  Париж,
чтобы через день вернуться и потрудиться как следует.  Мы  с  твоей  мамой
заплатили за  его  жилье;  я  вручил  ему  расписку  домовладельца  вместо
новогоднего подарка. Сообщаю это  только  тебе  одной.  Вернется  ли  сюда
Оноре? Что он собирается делать? Что будет делать? Об  этом  я  ничего  не
знаю и понимаю только одно: ему двадцать  семь  лет,  а  он  уже  потратил
столько сил и способностей, сколько иной не потратит и к сорока годам,  но
ничего толком не добился".

   Деловые начинания Бальзака, все его грандиозные замыслы также  пока  не
принесли ожидаемого успеха. Лафонтен начал выходить отдельными выпусками -
по три тысячи экземпляров, но продажа шла очень туго. Компаньоны  уступили
Оноре свою долю: они были  довольны,  что  могут  от  нее  избавиться.  Он
остался единственным владельцем дела, но, для того чтобы  довести  издание
до конца, надо было вновь залезать в долги. Книгопродавец Бодуэн  приобрел
у него весь тираж Лафонтена за  24000  франков;  расходы  составили  16741
франк; судя  по  цифрам,  Бальзак  даже  получил  прибыль,  однако  Бодуэн
заплатил векселями фирм, потерпевших банкротство. В те  времена  это  было
распространенной мошеннической проделкой:  слишком  доверчивому  кредитору
подсовывали сомнительные векселя, которые дисконтеры учитывали  только  из
тридцати процентов.
   Дассонвиль  посоветовал  Бальзаку  стать  типографом,   чтобы   покрыть
понесенные убытки. Такая возможность прельстила Оноре. Подумать  только  -
ведь  так  выгодно  быть  собственным  типографом!  Он  издаст  не  только
сочинения Мольера, но и сочинения Корнеля, Расина. Фактор Барбье предложил
Бальзаку  приобрести  типографию  Лорана  со   всем   оборудованием;   она
помещалась на улице Марэ-Сен-Жермен в доме номер  семнадцать.  Требовалось
60000 франков, у Бальзака  не  было  и  сотой  доли  этой  суммы.  Госпожа
Делануа,  неизменная  покровительница  семьи,  согласилась  ссудить  30000
франков под поручительство родителей Оноре. Госпожа де Берни знала  о  его
связи с герцогиней д'Абрантес (возможно, ее  осведомила  об  этом  госпожа
Бальзак, которая, будучи в гостях у  Сюрвилей,  узнала  о  новом  любовном
приключении сына и, видимо, не без задней  мысли  проявила  нескромность);
тем не менее она по-прежнему помогала своему юному другу, что  вызывало  у
Бернара-Франсуа чувство признательности к  ней.  Супруги  Бальзак  прощали
любовнице ее грехи, ибо  она  искупала  их,  вкладывая  деньги  в  деловые
начинания Оноре. Однако госпожа де Берни сильно страдала из-за  неверности
возлюбленного и запретила ему видеться впредь с другой Лорой. Неразрешимая
дилемма! Любовь герцогини льстила Бальзаку, отношения с ней могли быть ему
полезны.  Но  Dilecta  одержала  верх.  Поставленный  перед  выбором,   он
отдалился (на время) от второй  Лоры.  В  ответ  на  это  она  разразилась
яростным и презрительным посланием.

   Герцогиня д'Абрантес - Бальзаку, 1826 год:
   "Ваше упорное нежелание приехать более чем смешно. Чтобы успокоить ваши
опасения, говорю без всякого гнева:  полное  безразличие  сменило  в  моем
сердце все, что было в нем прежде. Говоря безразличие, я именно это и имею
в виду, так что не страшитесь ни сцен, ни упреков. Однако  мне  необходимо
вас увидеть; как ни странно, но так оно  и  есть.  Если  бы  тут  не  были
затронуты интересы моей семьи, моего будущего, да и ваши, поверьте,  я  бы
согласилась считать недействительными все отношения между нами -  прошлые,
настоящие и грядущие.
   А посему соблаговолите вспомнить в последний  раз,  что  я  женщина,  и
проявите ко мне хотя бы ту простую и необходимую вежливость, какую  всякий
мужчина проявляет к самой последней из нас. Неужели  вы  настолько  слабы,
что боитесь ее ослушаться, бедняга! В таком случае это еще более  достойно
сожаления, чем я думала.
   Соблаговолите прислать мне книги, которые вам выдавали по моей просьбе:
библиотекарь Версаля напоминал мне о них уже по крайней мере раз десять".

   Чтобы  приобрести  патент  типографа,  требовалось   свидетельство   из
полиции.  Оно  было  вполне  благоприятным.  Господин  Оноре  де   Бальзак
аттестовался в нем как "благонравный и благомыслящий  молодой  человек  из
зажиточной семьи, окончивший юридический факультет и в довершение ко всему
литератор". Четвертого июня 1826  года  Бальзак  покинул  улицу  Турнон  и
поселился в доме номер семнадцать по улице Марэ-Сен-Жермен (в наши дни она
называется  улицей  Висконти).  То  была  скорее  не  улица,   а   улочка,
расположенная в живописном уголке Парижа, где в XVIII веке обитали главным
образом сочинители и комедианты. В нижнем этаже дома  помещалась  довольно
большая типография,  ее  окна  выходили  на  улицу.  Винтовая  лестница  с
железными перилами вела в жилище самого Бальзака, состоявшее из  прихожей,
столовой и  спальни  с  альковом.  Латуш,  обладавший  вкусом  и  любивший
старину, помог Оноре обставить эту спальню, обтянутую  прелестным  голубым
перкалем. Получилась очаровательная холостяцкая квартирка, где можно  было
принимать госпожу де Берни.
   Только ежедневные ее визиты позволяли Оноре  сносить  тягостную  жизнь,
адский шум машин, неотвязные мысли  о  неотвратимо  приближавшихся  сроках
платежей. Когда Бальзак еще жил на улице Ледигьер, он бросил вызов  Парижу
("А теперь - кто победит: я или ты!"), ему нравилось мечтать о том, как  в
один прекрасный день благодаря своему гению он будет царить здесь; ныне же
"ему приходилось  дышать  запахом  бумаги  и  типографской  краски,  вести
конторские  книги,  выписывать  счета",  замечает   Аригон.   Он   печатал
исторические мемуары для  Канеля  и  Сотле;  коммерческие  проспекты,  где
рекламировались "отхаркивающие пилюли - залог долголетия" (идея долголетия
просто преследовала его), "Словарь вывесок города Парижа",  "Романтические
анналы" на 1828 год, "Избранные сочинения" Вильмена, "Театр Клары  Гасуль"
(то есть пьесы Мериме) и сотни различных  брошюр,  объявлений,  памфлетов.
Он, между прочим, выпустил третье издание  романа  "Сен-Мар"  Альфреда  де
Виньи, который так описал своего типографа:

   "То был молодой человек, грязный, худой,  необыкновенно  болтливый,  не
умевший досказать ни одной фразы до конца и брызгавший  при  этом  слюной,
ибо в его слишком влажном рту недоставало чуть ли не всех верхних зубов".

   Но Dilecta не покидала своего Оноре.

   "В этой ужасной борьбе меня поддерживал ангел, - напишет он десять  лет
спустя Эвелиме Ганской. -  Госпожа  де  Берии  стала  для  меня  настоящим
Божеством.  Она  была  одновременно  матерью,  подругой,  семьей,  другом,
советчицей; она создала  писателя;  она  утешала  молодого  человека;  она
плакала, как  сестра;  она  смеялась,  она  являлась  каждый  день,  точно
благодатная дремота, и усыпляла все горести" [переписка Бальзака с Ганской
цитируется по изданию: Balzac. Lettres a L'Etrangere, Calmann-Levy, Paris,
1899].

   Ибо горести терзали его. Заказчики в типографию обращались  нечасто,  и
платили они плохо. Предприятие не окупало  себя.  Бальзак  не  умел  точно
исчислить стоимость работ, ему не удавалось предупредить "утечку", которая
неизменно бывает очень велика, когда хозяин не сведущ в деле и не способен
следить за подчиненными. У него обнаружилась досадная  привычка  смешивать
собственные расходы с расходами типографии. И  все  же  в  1827  году  ему
пришла в голову мысль расширить фирму. В свое время ради того, чтобы стать
издателем, он вздумал  сделаться  типографом,  а  теперь,  чтобы  остаться
типографом,  он  решил  обзавестись  словолитней.   Акционерное   общество
"Бальзак и Барбье" обогатилось третьим компаньоном, Жаном-Франсуа Лораном;
на средства, которые и на сей раз  ссудила  госпожа  де  Берни,  приобрели
словолитню. Совладельцы объявили  о  выпуске  великолепного  альбома,  где
будут представлены образцы всех типографских литер,  виньеток  и  заставок
новой фирмы. Крах не дал им времени даже издать этот альбом.
   В феврале 1820 года Барбье, почуяв, что банкротство неизбежно,  покинул
приходившую в упадок типографию, и  вся  ответственность  легла  на  плечи
Бальзака. Акционерное общество "Бальзак и Барбье" распалось;  вместо  него
было создано новое акционерное общество "Лоран, Бальзак и де  Берни".  Это
произошло в ту пору, когда  пылкие  страсти  слишком  молодого  любовника,
брыкавшегося в оглоблях  верности,  заставили  глубоко  страдать  Лору  де
Берни. Тем не менее она всегда готова была прийти на помощь Оноре.

   Госпожа де Берни - Бальзаку:
   "Если бы ты хоть раз в жизни испытал на миг те муки, какие терзают меня
со вчерашнего дня, ты не выказал бы столь суровой и ненужной жестокости. Я
не совсем понимаю смысл твоего негодующего восклицания по  адресу  женщин,
но если ты думаешь, что может  существовать  сердце,  которое  поклоняется
тебе, как богу, и пои этом не испытывает мук, разлучаясь с  тобой,  то  ты
ищешь новый философский камень, о котором мечтают все эгоисты... Дело наше
улаживай так, как собирался с самого начала; я вовсе не претендую  на  то,
чтобы мое имя упоминалось в названии акционерного общества".

   Она внесла 9000 франков  наличными;  общая  сумма  капитала  составляла
36000 франков, из них 18000 франков  стоило  оборудование,  принадлежавшее
Жану-Франсуа Лорану.
   Великодушная женщина вела себя весьма отважно, ибо финансовое положение
Бальзака становилось все более угрожающим. Он сам должен был  акционерному
обществу 4500 франков. Почему? Да потому,  что  слишком  много  тратил  на
портного, на сапожника, на обойщика. От  одного  из  самых  крупных  своих
заказчиков, книгопродавца из Реймса, Оноре принимал в  уплату  книги:  они
пополняли его личную библиотеку, но от этого денег в кассе  типографии  не
прибавлялось. Окончательная катастрофа казалась  неотвратимой.  Между  тем
Бернар-Франсуа, обладавший столь же богатым воображением, как и  его  сын,
трубил победу.

   "Оноре  продвигается  вперед  с  быстротой  молнии;   за   каких-нибудь
пятнадцать  месяцев  он  обзавелся  типографией  с  пятнадцатью  печатными
станками,  получил  патент   как   владелец   книгоиздательства,   которое
помещается рядом с типографией, и  уже  приобрел  словолитню,  куда  будут
обращаться  со  своими  заказами  другие  типографы.  Если  только  он  не
заболеет, то за пять-шесть лет сколотит  себе  состояние;  он  будет  этим
обязан своему таланту, своей несравненной энергии и тому, что я ссудил ему
50000 франков. Уже одно это скажет вам, что я иду на все ради детей".

   Однако факты - упрямая вещь.

   Бальзак - Теодору Дабленд, март 1828 года:
   "Я  пропал,  милый  дядюшка,  если  только   вы   не   выручите   меня.
Тысячефранковый кредитный билет - последняя моя надежда -  уплыл  из  моих
рук нынче утром, когда пришлось  произвести  неожиданный  платеж.  Сейчас,
когда  я  вам  пишу,  я  благополучно  заканчиваю  месяц,  но  завтра  мне
рассчитываться уже нечем. Я располагаю отсрочкой до восьми вечера, а потом
все будет кончено. Прошу вас, подумайте обо мне; не найдете ли  вы  способ
раздобыть эти  проклятые  полторы  тысячи  франков;  правда,  они  -  лишь
половина того, что мне нужно, но доставьте хотя бы их.  Вчера  я  исчерпал
все свои возможности. Я снова зайду вечером в половине  седьмого;  ведь  у
вас так много друзей и знакомых, может быть, вам удастся найти эту сумму".

   Вскоре Бальзак, неотступно преследуемый кредиторами и рабочими, которым
не  платят  жалованье,  спасается  бегством   к   Латушу.   Словолитня   -
единственное стоящее предприятие фирмы - была перепродана. Бальзака сменил
в качестве ее владельца сын его возлюбленной Александр  де  Берни,  а  она
выдала Оноре расписку  в  погашении  15000  франков  долга.  Что  касается
типографии, то с ней пришлось распрощаться. Родители Бальзака желали любой
ценой спасти своего старшего сына от банкротства. Точнее, госпожа Бальзак,
иногда  проявлявшая  к  нему  ледяную  холодность"  но  в  трудную  минуту
неизменно приходившая на помощь,  попросила  (без  ведома  мужа,  которому
исполнилось уже восемьдесят два года) своего кузена Шарля Седийо, человека
волевого и опытного, взять на  себя  это  нелегкое  дело,  чтобы  избежать
бесчестья. Седийо уговорил Барбье стать единоличным владельцем типографии,
которая была оценена в 67000 франков; Барбье обязался уплатить  эту  сумму
кредиторам. Родители Оноре приняли на  себя  все  остальные  долги.  Таким
образом, у Бальзака, после того как он на три  года  окунулся  в  реальный
мир, теперь не было ни словолитни,  ни  типографии,  ни  книгоиздательской
фирмы - ничего, да он еще задолжал родным 45000 франков  -  сумму  по  тем
временам  огромную,  особенно  для  людей  его  круга.  Зато  он  приобрел
бесценный опыт: понял, что такое денежные операции,  какие  смертные  муки
испытывает затравленный, разорившийся коммерсант, понял,  что  такое  крах
всех  начинаний.  Профессия  определяет  образ  мыслей  человека;  контора
стряпчего  и  фирма,  потерпевшая   банкротство,   наложили   неизгладимый
отпечаток на творчество Бальзака.
   Тем  временем  в  "небесном  семействе"  разразилась  другая  драма.  В
Вильпаризи распространился слух, будто одна из местных девиц  забеременела
от  восьмидесятидвухлетнего  Бернара-Франсуа.  Она  по  крайней  мере  так
утверждала, и  госпожа  Бальзак,  которую  сам  факт  очень  мало  трогал,
опасалась, как бы слишком прыткий старец не  стал  предметом  шантажа.  За
несколько лет до этого Бернар-Франсуа с присущей Бальзакам  откровенностью
писал своей дочери Лоре:

   "У меня молодая, красивая и пылкая любовница, к которой я  привык,  она
для меня источник радости... Я не чувствую своих семидесяти семи лет;  вот
каковы мои любовные дела". Надо  сказать,  что  и  они  входили  в  рецепт
долголетия. Вспоминал ли Бернар-Франсуа о  том,  что  он  некогда  сочинил
"Памятную записку о  постыдном  распутстве,  причиной  коего  служат  юные
девицы, обманутые и брошенные в жестокой нужде"?

   Госпожа Бальзак просила поддержки у Лоры Сюрвиль.

   "С большими предосторожностями я хлопочу о продаже дома (в Вильпаризи),
однако ваш отец полностью  изменил  свое  решение.  Потребуется  вся  ваша
ловкость, чтобы вновь заманить его в Версаль. Надо запугать  его,  сделать
так, чтобы он боялся вернуться в Вильпаризи, отбить у  него  всякую  охоту
даже показываться там. Очень было бы кстати  умно  составленное  анонимное
письмецо из Мелена или Мо. Но должен ли он получить его до своей поездки в
Версаль? Думаю, что да. В Версале такое  письмо  уже  н