цветочным  узором,  и
Бальзак подтвердил получение посылки.

   3 июля 1839 года:
   "Мадемуазель! Я еще не могу ходить, и  этим  плачевным  обстоятельством
объясняется запоздание в присылке моих жалких цветов риторики взамен ваших
прелестных  букетов,  которые  стоят  безумного  труда  и  прекрасны,  как
творение волшебницы, заточенной в темницу.
   Чувства, выраженные в вашем письме, конечно, извинят меня за то, что  я
бегу из Парижа в деревню, ибо Париж губителен для некоторых душ.  В  конце
недели я вышлю книги, если  они  к  тому  времени  будут  переплетены,  по
адресу, указанному вами.
   Поскольку вы подражаете Господу Богу и дарите смертным свои щедроты, не
показываясь им, я выражу в письме то, что хотел бы сказать вам устно: меня
растрогали чувства, которым я обязан вашим письмом, и я  ответил  на  него
лишь потому, что чувства эти отличаются, на мой  взгляд,  от  любопытства,
которому дают волю авторы других посланий ко мне.
   То, что вы говорите на прощанье, показывает, какая  у  вас  поэтическая
душа. Искренние порывы сердца всегда красноречивы, и, когда  я  думаю  обо
всем, что мне пришлось потерять, я нахожу, что вы  поступаете  хорошо.  Но
смею уверить вас, не увидев вашего таинственного личика, я больше и думать
не стану ни о Бретани, Ни о тех прекрасных краях, где вы живете.
   Я подал повод к некоторым сплетням  обо  мне,  но  если  ваша  крестная
мамаша, может быть, и права в своих утверждениях, умоляю вас поверить мне,
мадемуазель, что не только среди писателей, но и  вообще  среди  мужчин  я
принадлежу к числу тех, кто может лишь бескорыстно восхищаться вами,  даже
если  б  я  не  оказался  предметом,  как   вы   говорите,   романтической
направленности вашего ума. Наш брат больше, чем все прочие вместе  взятые,
знает,  как  редко  встречается  это  благородное  чистосердечие,  которое
выгодно отличается от пошлых условностей. Прошу вас, гоните от себя мысль,
которая была  бы  для  меня  горькой.  Позвольте  мне  выразить  вам  свою
признательность и поблагодарить за все ваши знаки внимания..."

   Письма этой новой незнакомки представляли собой весьма любопытную смесь
подлинных фактов и бесстыдной лжи. Хвастаясь тем, что  она  принадлежит  к
старинному дворянству, Элен-Мари-Фелисите де Валет говорила правду. И  тут
же она лгала, сообщая, что мать ее "жива и находится при ней". Госпожа  де
Валет умерла за двадцать один год до этого.
   Элен называла себя бретонкой  и  говорила,  что  она  не  замужем.  Она
действительно по происхождению бретонка, так как родилась в Рошфор-сюр-Мер
и воспитывалась в монастырском пансионе в Ванне. Но то, что она никогда не
была замужем, - чистейшая ложь. Она  была  единственной  дочерью  морского
офицера, который, овдовев, постригся в  монахи,  и  вышла  замуж  рано,  в
семнадцать лет, за  пятидесятилетнего  вдовца-нотариуса,  у  которого  был
юноша сын. В 1839 году, когда Элен задумала завоевать  Бальзака,  ей  было
тридцать лет, она заказывала гравировать на своей почтовой бумаге графскую
корону и больше уж не желала, чтобы ее называли "вдова Гужона".
   Ее супружеская жизнь была недолгой: замуж  она  вышла  18  января  1826
года, а 25 ноября 1827 года овдовела. По завещанию покойный муж оставил ей
в полную собственность четвертую часть своего движимого имущества, которую
она могла передавать и по наследству. Он  оставил  ей  также,  но  лишь  в
пользование, четвертую часть недвижимого имущества; все остальное ваннский
нотариус назначил своему сыну от первого брака. Особым  пунктом  завещания
оговаривалось, что молодая вдова, достигшая всего лишь  девятнадцати  лет,
теряет право на  пользование  недвижимым  имуществом,  если  выйдет  замуж
второй раз. Элен Гужон не хотела признаваться Бальзаку ни в том,  что  она
вдова, ни в том, что у нее есть любовник и внебрачный сын. Она состояла  в
постоянной связи с дворянином, владельцем замка на  берегах  Шера,  графом
Мулине д'Ардемаром,  и  от  него  у  нее  в  1831  году  родился  мальчик,
нареченный Эженом. С графом она обращалась, как с супругом, то есть питала
к нему больше уважения, чем любви, и бессовестно изменяла ему.
   В ее жизни был еще и второй покровитель - барон Ипполит  Ларэ,  военный
врач (так же как его знаменитый отец)  и  "самый  обаятельный  человек  на
свете" питал к ней глубокую привязанность, длившуюся всю его жизнь. В 1839
году Прекрасная Солеварка жила то в Бретани, то в Париже, где у  нее  было
пристанище - "простая  мансарда  художника"  в  доме  номер  12  по  улице
Кастильон. В конце осени она получила от Бальзака разрешение посетить  его
в Виль д'Авре. Когда она явилась туда, писателя не было в Жарди. Она смело
проникла в дом и даже дерзнула взять  там  какую-то  вещь  на  память.  "Я
чувствовала все неприличие воровства, которое я позволила себе совершить у
вас. Но я была как безумная, да, я как безумная  плакала  от  радости,  от
счастья, что я  вдруг  оказалась  в  тех  местах,  которые  вам  нравилось
устраивать по своему вкусу,  которые  вы  любили.  Простите  же  мне,  как
прощают безумцам..."
   Должно быть, Элен  присвоила  себе  чернильницу  Бальзака,  потому  что
"взамен" подарила ему ту чернильницу,  которую  ей  завещала  ее  крестная
мать, госпожа де Ламуаньон.  Из  письма  в  письмо  смелая  мистификаторша
продолжала сочинять историю своей  жизни.  Вот  она  сообщает,  что  вышла
замуж. Ей приходится расстаться с Бретанью, и на  прощание  она  раздарила
приятельницам "все свои  девичьи  безделушки"...  "Буду  ли  я  счастлива?
Одному Богу это ведомо! Мне жаль расставаться с родным краем, и, однако ж,
единственная радость, которую я там изведала, исходила от вас. Я найду  ее
повсюду..." Такое восторженное  поклонение,  предметом  которого  оказался
Бальзак, не могло не соблазнить его. В начале 1840  года  Элен  явилась  к
нему собственной персоной, великодушно предложила  денежную  помощь  и  не
проявила неприступной добродетели. В марте Бальзак уже  называет  ее  "моя
дорогая Мари" (симптом безошибочный), занимает у нее десять тысяч  франков
- тоже разоблачающая  примета;  обещает  вернуть  деньги  после  торжества
"Вотрена" и, так как не может расплатиться, дарит ей корректурные  оттиски
"Беатрисы", собственноручно правленные им.

   "Моя дорогая Мари! Вот отработанные  корректурные  оттиски  "Беатрисы",
книги, к которой я благодаря вам питаю такую привязанность, какой  никогда
не чувствовал  ни  к  одному  своему  произведению,  и  которая  оказалась
связующим звеном, породившим нашу дружбу. Я дарю такие  вещи  только  тем,
кто любит меня... и среди тех, кому я  дарил  их,  не  знаю  сердца  более
чистого, более благородного,  чем  ваше...  Шлю  тысячу  поцелуев.  Addio,
cara".

   Эти излияния, это подношение рукописей  составляют  в  глазах  Бальзака
доказательство любви. И они ни к чему не  обязывают.  Однако  ему  приятно
было думать, что его любит ангел чистоты, дочь первобытной Бретани.  Через
месяц он сообщает Элен, что пишет новую пьесу, "Меркаде", и из доходов  за
нее заплатит долги, которые не мог погасить "Вотрен". "В октябре я заплачу
по своей театральной закладной... Пишу об  этом  наспех,  чтобы  успокоить
вас, бесценное мое сокровище. Спасибо за письмо, милая душечка..."
   Но "очень скоро бретонскому ангелу  подрезали  крылышки".  Некий  Эдмон
Кадор (кажется, это был не  кто  иной,  как  Роже  де  Бовуар,  журналист,
писавший  под  разными  псевдонимами)  сделал   Бальзаку   неоспоримые   и
неприятные разоблачения: Элен де Валет - вдова, фамилия ее по мужу  Гужон;
она признала своим  незаконного  ребенка,  рожденного  ею  вне  брака;  ее
открыто содержат  два  богатых  человека;  у  нее  было  много  мимолетных
увлечений, и в числе ее любовников состоял и сам доносчик. Бальзак, жертва
мистификации,  написал  мистификаторше  (которая  проводила  то   лето   в
Бретани), потребовал от нее объяснений. Она потеряла самообладание.

   Элен де Валет - Бальзаку, Бати, 29 июля 1840 года:
   "После вашего письма моя жизнь  стала  сплошным  кошмаром,  и  когда  я
отвечала вам, то сама не знала, что делаю! Мне важна  было  одно:  уверить
вас, что я никогда не любила господина  Кадора.  Теперь  вы  просите  меня
рассказать подробно и правдиво обо всем... Я никогда не принадлежала этому
человеку... Он забавлял меня, я терпела его возле  себя  из  страха  и  из
кокетства. В первый же день, как мы познакомились, он мне заявил, что  был
любовником Жорж Санд и что он  стегал  ее  хлыстом!  Это  привело  меня  в
ужас... Дорогой, вот и все, больше мне нечего об этом сказать...  Кадор  -
тщеславное существо. Вы могли бы вырвать у него мои письма, но  не  можете
помешать ему болтать. Он почитал бы счастьем для себя оказаться замешанным
в приключении, где его имя будет связано с именем такого человека, как вы.
А  мне  этого  совсем  не  хочется,  я  готова  нести  последствия  своего
преступного  легкомыслия,  но  вы,  мой  любимый,  должны   оставаться   в
стороне..."

   Элен де Валет, мистификаторша, опьяневшая  от  своей  поэтической  лжи,
продолжала сочинять себе подкрашенную жизнь.

   Элен де Валет - Бальзаку, август 1840 года:
   "Мне следовало понять вас и питать к вам  больше  доверия.  Мы  с  вами
побеседуем, раз вы так добры, что проявляете интерес к моему положению.  Я
буду благоразумна...  Я  хотела  сохранить  свою  независимость.  Я  бываю
свободна десять месяцев в году. Я живу одна... Мне приходится иметь дело с
честнейшим в мире человеком; ради меня он принес огромные  жертвы  как  по
части состояния,  так  и  своего  положения  в  обществе...  У  меня  есть
обязательства по отношению к нему. Ни за что на свете я не согласилась  бы
причинить ему хоть малейшее горе, и  поэтому  я  трепетала,  как  бы  этот
гнусный Э.К. не скомпрометировал меня!.. У меня нет к  графу  тех  чувств,
которые я так желала бы иметь, но я  знаю,  что  мне  нужно  окружать  его
доказательствами моей нежности к нему. Я хотела молчать обо  всем  и  быть
для вас видением,  навсегда  остаться  для  вас  дикаркой,  дочерью  дикой
Бретани... Но вот явился некий Кадор, назвал вам мое имя, рассказал о моем
ребенке, и вы пожелали, чтобы я все открыла вам. Теперь вы все знаете  обо
мне - и хорошее, и дурное..."

   В конце концов и сам Бальзак никогда не  был  образцом  верности  и  не
выказывал чрезмерного уважения к добродетели. Два актера нуждались друг  в
друге - для реплик. Элен была приятной  подругой  в  путешествии,  Бальзак
должен был ей деньги. Зачем разрывать? В апреле 1841  года  он  съездил  с
Элен в Бретань, чтобы еще раз посмотреть на Геранду, на  Круазик  и  Батц,
которые осматривал когда-то с госпожой  де  Берни.  Он  задумал  закончить
роман "Беатриса", последняя часть которого еще не была написана.  16  июля
1841 года Бальзак писал Ганской: "Душевная и телесная усталость  заставили
меня совершить маленькое путешествие по Бретани,  занявшее  две  недели  в
апреле и несколько дней в мае. Я вернулся совсем больным. Весь  конец  мая
провел в ванной, ежедневно сидел в  ванне  по  три  часа,  чтобы  избежать
воспаления". Тогда ходили неприятные слухи о состоянии  здоровья  Элен  де
Валет.
   В последней части романа "Беатриса" в  образе  героини  гораздо  больше
воплощена Элен де Валет, чем Мари д'Агу. Бальзак  рисует  неуравновешенную
особу, обезумевшую от жажды мести, женщину, у которой жестокость  внезапно
берет верх над кокетством. "И может быть, Элен де Валет имеет отношение  к
этой метаморфозе", - пишет Морис Регар в своем предисловии  к  "Беатрисе".
Она талантливо умела играть комедию любви,  и  слова  Максима  де  Трай  в
беседе с  герцогиней  де  Гранлье  выражают  собственные  мысли  Бальзака:
"Подлинная любовь говорит: "Я люблю ее, пусть она низкое  существо,  пусть
обманывает меня и будет обманывать впредь, пусть она  видала  виды,  пусть
она прошла огонь и воду!" И все-таки бежит к ней  и  видит  синеву  небес,
райские цветы..." В 1841  году  Бальзак  посвятил  "Сельского  священника"
Элен. Но в рабочем экземпляре, по которому он в 1845 году готовил роман  к
переизданию, он вычеркнул это посвящение. Любовники поссорились, и госпожа
де Валет весьма резко требовала, чтобы Бальзак возвратил ей  с  процентами
десять тысяч франков, которые она ему дала в  долг.  Жалкое  и  некрасивое
любовное приключение!
   А благородная Зюльма Карро, казалось, совсем была  принесена  в  жертву
новым увлечениям. Оноре не только не приезжал больше во Фрапель, но,  даже
когда госпожа Карро жила в Версале - так близко от Жарди, - он не  находил
времени  хоть  на  минутку  заглянуть  к  ней.  Высокими   душами   всегда
пренебрегают, потому что они никогда не жалуются, им противно плакаться.

   "Вы, конечно,  понимаете,  что,  если  я  не  мог  приехать  в  Версаль
повидаться с вами, значит, я был связан неотложной работой; я  едва  сумел
вырваться посмотреть диву. У меня в моих  кампаниях  нет  ни  времени,  ни
места для привалов и бивуаков.  Вот  я  и  тружусь.  Написал  "Дочь  Евы",
"Беатрису", "Провинциальную знаменитость" - всего пять томов in octavo  [в
восьмую долю листа (лат.)] -  и  печатаю  сейчас  "Сельского  священника".
Судите сами, какова моя жизнь..."

   Зюльма Карро больше винила любовные интриги Бальзака, чем его труд.

   "My dear, - писала она, - вы счастливы, я это знаю  и  не  хочу,  чтобы
какие-нибудь  посторонние  мысли  примешивались   к   теперешнему   вашему
блаженству... Узнав, что "Провинциальная знаменитость"  вышла  в  свет,  я
раздобыла книгу. Это произведение, целиком продиктованное  умом,  но  умом
очень здравым, простое, без претензий. Давно уже ни одна из ваших книг  не
доставляла мне такого удовольствия... Мы идем с вами разными  дорогами,  и
неудивительно, что нам не удается протянуть друг другу руку..."

   Бальзак - Зюльме Карро, ноября 1839 года:
   "Вы считаете меня счастливым? Боже мой! А ко мне пришло  горе,  тайное,
глубокое горе, о котором  и  сказать  нельзя.  Что  касается  материальной
стороны жизни, то написанных шестнадцати томов и  созданных  в  этом  году
двадцати актов театральных  пьес  оказалось  недостаточно!  Сто  пятьдесят
тысяч франков, заработанные мною, не принесли спокойствия!.. Жарди  должно
было составить мое счастье во многих  отношениях,  а  оно  разорило  меня.
Больше не хочу  иметь  сердце.  Поэтому  я  весьма  серьезно  подумываю  о
женитьбе. Если вам встретится девушка лет двадцати двух, богатая невеста с
приданым в двести тысяч или хотя бы  в  сто  тысяч  франков,  лишь  бы  ее
приданое можно было употребить для моих дел, вспомните обо  мне.  Я  хочу,
чтобы моя жена могла приноровиться к  любым  обстоятельствам  моей  жизни,
могла бы стать женою посла или усердной хозяйкой в  Жарди.  Но  никому  не
говорите - это секрет. Она должна быть девушкой честолюбивой и умной..."

   Зюльма Карро - Бальзаку, 2 декабря 1839 года:
   "Я не знаю ни одной девицы, отвечающей поставленным вами  условиям,  да
если бы и знала такую, то меня остановили бы ваши слова: "Больше  не  хочу
иметь сердце и поэтому подумываю о женитьбе". В моих глазах,  еще  больше,
чем  прежде,  брак  -  дело  серьезное.  Я  много  размышляла  над   вашей
"Физиологией брака", и как  же  мне  оказались  знакомы  все  несчастья  и
бедствия, которые мужья сами насаждают в семье.  И  у  меня  теперь  слезы
подступают к горлу, всякий раз как я бываю на свадьбах. Позвольте  же  мне
не принимать никакого участия в деле, которое, может быть, станет для  вас
мучением всей жизни".

   Как могла госпожа Карро, прекрасно зная своего друга, принимать всерьез
его мимолетные настроения? Он больше и не думал об этом  "деле",  так  как
весь был поглощен "Сельским священником" и многими рассказами. Бальзак уже
давно обещал Ганской написать роман "Католический священник". И теперь  он
исполнил обещание, но  действие  романа  развертывалось  на  мрачном  фоне
трагической любви и преступления (воспоминание о деле Пейтеля), о  котором
проницательный священник Бонне догадывается только во второй части романа.
Первая часть - это история Вероники Граслен, жены  богатейшего  лиможского
банкира, которой противен ее муж, человек отталкивающей внешности и грубый
деспот; от всех скрыта ее любовная  связь  с  рабочим  фарфорового  завода
Жаном-Франсуа  Ташероном.   Любовь   приводит   его   к   тому,   что   он
непредумышленно совершает убийство. Он арестован,  приговорен  к  смертной
казни и, боясь скомпрометировать  Веронику,  притворяется  сумасшедшим  до
того дня, когда аббату Бонне, приходскому священнику  вымышленной  деревни
Монтеньяк, удается тронуть его суровую душу. Ташерон идет  на  казнь,  как
христианин.
   Читателю ничего не известно об этой трагически завершившейся связи,  он
только становится свидетелем раскаяния Вероники. Овдовев, она удаляется  в
Монтеньяк, феодальное владение,  проданное  герцогом  Наваренским  банкиру
Граслену. Из окон замка она  видит  могилу  своего  казненного  любовника.
Руководимая аббатом Бонне Вероника пытается добрыми делами  искупить  свою
вину. Край гибнет из-за отсутствия воды и стародавних  способов  обработки
земли. Вероника заручается содействием молодого инженера Грегуара  Жерара,
окончившего Политехническое училище, человека, которому  надоели  парадные
мундиры студентов училища и высокое  начальство  и  который  счастлив  был
посвятить себя великому начинанию (в образе Жерара  есть  черты  Сюрвиля).
Католицизм и деятельность спасут Веронику, а на смертном  своем  одре  она
всенародно покается в своем грехе.  Ни  один  из  романов  Бальзака,  даже
"Лилия долины" и "Сельский врач", не показывает так  ясно,  чем  была  для
него религия. Он не верит в формальные истины  догматов,  но  думает,  что
милосердие таких священников, как аббат Бонне, возрождает надежду в людях,
которые считают себя бесповоротно погибшими  и  потому  бывают  озлоблены.
Душа священнослужителя - смиренная душа, полная любви и самоотверженности,
- может возродить к новой жизни даже преступников при том  условии,  чтобы
"они тоже участвовали в жертвоприношении".
   Эту  возвышенную  идею  Бальзак  проводит  в  "Сельском  священнике"  с
неослабной ясностью мысли и слога.  Лесные  пейзажи,  каменистые  пустоши,
картины сельских красот чередуются с удивительными техническими  докладами
о совместных благих делах аббата Бонне и инженера Жерара. В  длиннейших  и
скучных тирадах Бальзак подробно излагает способы распашки целины и методы
ирригации: "Это "Георгики" молодого инженера". Сельский священник, так  же
как и сельский врач,  верит  в  спасительное  воздействие  труда.  "Вашими
молитвами должны быть труды ваши", - говорит Бонне. Здесь Бальзак  недалек
от заключительной мысли второй части "Фауста",  где  превозносятся  те  же
моральные принципы, какие выдвигает  инженер  Жерар.  Бальзак  всегда  был
ближе к Гете, чем он думал.
   Еще  раз  он  пустился  в  практическую  деятельность,  основав   "Ревю
паризьен". Как будто уж достаточным уроком должен был оказаться  для  него
крах "Кроник де Пари", но вот в 1839  году  Альфонс  Карр  основал  боевой
политический и литературный ежемесячный журнал "Ле Геп"; первый номер  его
тотчас был распродан в количестве двадцати тысяч экземпляров, а затем  его
стали раскупать и по тридцать тысяч экземпляров. У  Бальзака  было  больше
таланта, чем у Карра,  больше  работоспособности  и  не  меньше  смелости.
Почему же ему одному не взяться за  журнал?  Во  вступительной  статье  он
определил свои задачи: описывать  "комедию  управления",  показывать,  что
делается  за  кулисами  политической  жизни,  говорить  правду  в  области
литературы, где критике  зачастую  "недостает  искренности",  и,  наконец,
публиковать фрагменты своих собственных романов.  "Журнал  не  ограничится
обещанием привлечь самых знаменитых  писателей.  Он  уже  привлек  их".  В
действительности же к услугам журнала имелось перо лишь  одного  писателя,
зато отточенное на славу.
   Журна