песка  поминутно  меняет  свою  нежную
окраску  -  абрикосовую  на  розовую,  розовую  на   голубую,   голубую   на
розовато-лиловую.  Я   восхищалась   рабочими,   десятниками,   мальчишками,
таскавшими корзины с землей, землекопами - восхищалась  их  профессиональным
умением и обычной житейской привлекательностью. Очарование старины захватило
меня. Удивительно романтично наблюдать, как из-под песка медленно появляется
кинжал, сверкая золотом на солнце. А видя, с какой  осторожностью  от  земли
освобождают глиняные горшки и другие предметы  древности,  я  сама  захотела
стать археологом. Жаль, что прежде я жила так легкомысленно, упрекала я себя
и со стыдом вспоминала, как в юности, в Каире, мама тащила меня в  Луксор  и
Асуан посмотреть на знаменитые египетские древности, а я желала лишь одного:
встречаться с молодыми людьми и танцевать до рассвета.  Ну  что  ж,  видимо,
всему свое время.
   Кэтрин Вули и ее  муж  уговаривали  меня  остаться  еще  на  день,  чтобы
посмотреть новые находки, и я с восторгом согласилась. Носильщик, навязанный
мне миссис С., был совершенно не нужен. Кэтрин Вули отправила его обратно  в
Багдад и велела  передать,  что  пока  неизвестно,  когда  я  приеду.  Таким
образом,  я  надеялась  вернуться  незаметно  для  своих  прежних  хозяев  и
поселиться в отеле "Тигрис палас" (если он так тогда назывался - его столько
раз переименовывали, что я уж и забыла первое название).
   План не прошел: несчастный муж миссис С. каждый день высылался  встречать
меня к поезду из Ура. И все же мне удалось от него  отделаться.  Я  от  всей
души поблагодарила его, сказала, что его жена исключительно любезна, но  мне
действительно  лучше  поехать  в  отель,  тем  более  что  я   уже   сделала
соответствующие распоряжения. Ему ничего не  оставалось,  как  отвезти  меня
туда. Я устроилась, еще  раз  горячо  поблагодарила  мистера  С.  и  приняла
приглашение  поиграть  в  теннис  дня  через  три-четыре.  Так  мне  удалось
вырваться из рабства светской жизни на английский манер.  Я  перестала  быть
мем-саиб, я стала обыкновенной туристкой.
   Отель оказался вовсе не плох. Большая гостиная и столовая на первом этаже
утопали в полумраке, шторы там были всегда опущены. На  втором  этаже  вдоль
спален  тянулась  сплошная  веранда,  и  каждый  проходящий  по   ней   имел
возможность  заглянуть  внутрь  и  понаблюдать  за  раскинувшимся   во   сне
постояльцем. Одной своей стороной отель выходил на  Тигр  -  река  с  самыми
разными лодками на  ней  выглядела  сказочно.  Ели  мы  на  первом  этаже  в
затемненном зале-сирабе, слабо освещенном лишь электрическим светом.  Обеды,
завтраки и ужины были странным образом похожи друг на друга: в  любое  время
дня подавали  множество  блюд  -  огромные  куски  жареного  мяса  с  рисом,
маленькие твердые картофелины,  омлет  с  кожистыми  помидорами,  необъятных
размеров головки цветной капусты и тому подобное, ad lib*.
   Мистер  и  миссис  Хауи,  милая  супружеская  пара,   руководившая   моей
туристской программой, познакомили меня с несколькими людьми. Я  ценила  эти
знакомства как "несветские": это были люди, которых  сами  мистер  и  миссис
Хауи считали весьма полезными - они показали нам кое-какие интересные  места
в городе. Если оставить в стороне английский стиль жизни Альвии, Багдад  был
первым истинно восточным городом, который мне довелось увидеть - да, это был
Восток. Свернув с улицы Рашида и пройдя по маленьким узким  переулочкам,  вы
попадали  на  разные   суки:   сук   медников,   где   стучали   молоточками
кузнецы-ювелиры, или сук пряностей, где возвышались на прилавках горы разных
специй.
   Англо-индийский приятель супругов Хауи Морис Викерс, который  вел  весьма
уединенный образ жизни, стал и моим добрым другом. Он возил меня смотреть на
золотой купол мечети Кадхимен с высокой точки  обзора,  показывал  потаенные
уголки суков - те, что скрыты от  глаз  обычных  туристов,  -  познакомил  с
кварталом гончаров и многими другими местами. Мы совершали прогулки  к  реке
через рощи финиковых пальм. Но для меня то, что  он  рассказывал,  было  еще
интереснее, чем то, что  он  показывал.  Именно  Морис  Викерс  научил  меня
размышлять о времени -  чего  я  никогда  прежде  не  делала,  -  размышлять
отстраненно и безлично. Для него время и взаимодействие времен имели  особое
значение.
   - Когда вы думаете о времени, о  его  бесконечности,  личные  переживания
отходят на задний план. Печаль, страдания, все события здешней, земной жизни
в перспективе вечности обретают иной смысл.
   Он спросил меня, читала ли я "Опыт со временем" Данна. Я  не  читала.  Он
дал мне книгу, и с этого момента что-то во мне  переменилось  -  не  в  моих
чувствах, не во взглядах, но мир представился мне более пропорциональным:  я
уже была не центром Вселенной, а лишь фрагментом целого,  одной  ниточкой  в
необъятном сплетении мироздания. Я поняла, что порой человек может взглянуть
на собственную жизнь как бы со стороны, с  другого  уровня  бытия.  Поначалу
рассуждения  мои  были  примитивными  и  любительскими,  но  со  временем  я
научилась находить в них огромное утешение и  ощущение  безмятежного  покоя,
коего не знала прежде. Морису Викерсу я обязана более  широким  взглядом  на
человеческое существование. У него  была  обширная  библиотека  -  книги  по
философии и иные -  этот  молодой  человек,  несомненно,  представлял  собой
весьма незаурядную личность. Иногда, позднее, мне хотелось снова  повидаться
с ним, но, думаю,  то,  что  этого  не  случилось,  -  к  лучшему.  Мы  были
встречными кораблями, разошедшимися в ночи. Он вручил  мне  дар,  который  я
приняла с признательность, дар, неведомый мне дотоле, дар не только  сердца,
но и ума.
   Я не могла дольше задерживаться в  Багдаде,  поскольку  хотела  вернуться
домой и успеть подготовиться к Рождеству. Мне советовали побывать в Басре  и
особенно в Мосуле - поездку в Мосул рекомендовал Морис Викерс, и я попросила
его свозить меня туда, если он найдет время. Больше всего  меня  удивляло  в
Багдаде, да и в Ираке вообще, то, что здесь всегда находился кто-нибудь, кто
готов повезти вас в интересное место. Женщины, если это не  были  знаменитые
путешественницы, редко ездили по стране без  сопровождения.  Как  только  вы
сообщали, что хотите куда-то отправиться, тут же находился приятель,  кузен,
муж или дядя приятельницы, который  выкраивал  время,  чтобы  составить  вам
компанию.
   В отеле я познакомилась с  полковником  Дуайером  из  Африканского  полка
королевских стрелков. Он объездил весь мир. Не было такого, чего бы не  знал
о Ближнем Востоке этот пожилой человек. Как-то разговор у нас зашел о  Кении
и Уганде, и я упомянула, что мой брат прожил там много лет. Он спросил,  как
его фамилия, я сказала - Миллер. Он уставился на меня с хорошо знакомым  мне
выражением сомнения и даже недоверия.
   - Вы хотите сказать, что вы сестра Миллера? Индюка Миллера?
   Я пропустила "индюка" мимо ушей.
   - Сумасшедшего, как Шляпник*? - добавил он вопросительно.
   - Да, - ответила я искренне, - он всегда был безумцем вроде Шляпника.
   - И вы - его сестра?! Значит, вам приходилось терпеть его выходки?
   Я ответила, что это было справедливой данью.
   - Один  из  самых  замечательных  персонажей,  с  какими  мне  доводилось
встречаться. Его, знаете ли, с толку не собьешь. Уж если он что вбил себе  в
голову... Упрямый как осел, но его нельзя было не  уважать.  Один  из  самых
отчаянных храбрецов, каких я только видел.
   Подумав, я признала, что это похоже на Монти.
   - Во время войны немудрено прослыть храбрецом, - продолжал  полковник,  -
но я, заметьте, командовал этим полком уже после войны, и  сразу  же  оценил
Миллера. Мне доводилось встречать людей  его  типа,  они  часто  в  одиночку
путешествуют по  миру.  Эксцентричны,  упрямы,  весьма  одарены,  но  обычно
оказываются неудачниками.  Лучшие  в  мире  собеседники  -  но  только  если
расположены разговаривать, заметьте. Если нет, они вам  даже  на  вопрос  не
ответят, будут просто молчать.
   Каждое слово полковника было правдой.
   - Вы, кажется, намного моложе его?
   - На десять лет.
   - Он уехал за границу, когда вы были еще ребенком, правда?
   - Да, я даже не очень хорошо его помнила. Но он наезжал домой в отпуски.
   - Как сложилась его жизнь? Последнее, что я о нем слышал, что он болен  и
лежит в госпитале.
   Я рассказала ему о Монти, о том, как его привезли  домой  умирать,  а  он
выжил, вопреки всем предсказаниям докторов.
   - Естественно, - сказал полковник, - такие парни не  умирают,  пока  сами
того не захотят. Помню, как его, раненного, с перевязанной  рукой  сажали  в
санитарный поезд... А ему стукнуло в  голову,  что  он  не  желает  ехать  в
госпиталь. Его заталкивали в вагон с одной стороны, а он тут же выскакивал с
другой. Работенка была, доложу  я  вам!  Наконец  его  все  же  притащили  в
госпиталь, но на третий день он сбежал  оттуда,  да  так,  что  никто  и  не
заметил. В его честь даже была названа одна битва - вы знаете об этом?
   Я ответила, что смутно.
   - Он поссорился со своим  командиром.  Это,  конечно,  было  для  него  в
порядке  вещей.  Тот  был  воспитанный  человек,  но  вообще-то   напыщенное
ничтожество - совсем не такой, как Миллер. А Миллер в  ту  пору  отвечал  за
мулов - и прекрасно с ними управлялся! Ну так  вот,  он  вдруг  заявил,  что
некое место,  где  они  находились,  -  замечательная  позиция,  чтобы  дать
сражение немцам, и его мулы  встали  как  вкопанные.  Командир  заявил,  что
отдаст его под суд за невыполнение приказа - он обязан повиноваться, а то...
Тогда Миллер просто сел на землю и заявил, что не двинется с  места  и  мулы
тоже. Насчет мулов он был совершенно прав - они шагу не делали без  Миллера.
Как бы то ни было, ему грозил военный  трибунал.  Но  в  этот  момент  немцы
начали массированное наступление.
   - И они приняли бой? - спросила я.
   - Разумеется, приняли - и одержали победу!  Самую  решительную  с  начала
войны. Ну, безусловно, полковник, старина Как-Там-Его -  Раш  или  что-то  в
этом роде - обезумел от ярости. Он выиграл сражение  благодаря  непослушанию
подчиненного,  которого  собирался  отдать  под  трибунал!  А  теперь   дело
обернулось так, что он не мог отдать его под трибунал. Положеньице, скажу  я
вам! Короче говоря, чего  только  он  не  предпринимал,  чтобы  спасти  свою
репутацию! А сражение это так все и называли потом "битва Миллера".  Вы  его
любили? - спросил меня полковник совершенно неожиданно.
   Трудный вопрос.
   - Было время, когда любила, - ответила я. - Дело в том,  что  мы  слишком
мало жили вместе, чтобы я могла  испытывать  то,  что  называют  родственной
привязанностью. Иногда он приводил меня в отчаяние, иногда я безумно на него
сердилась, иногда - да, должна признать, что иногда я восхищалась  им,  была
очарована.
   - Он запросто очаровывал женщин, - сказал полковник Дуайер. - Они ели  из
его рук. И обычно мечтали выйти за него  замуж.  Выйти,  знаете  ли,  замуж,
изменить его, приручить и заставить заняться каким-нибудь  спокойным  делом.
Наверное, его уже нет в живых?
   - Да, он умер несколько лет назад.
   - Жаль. Считаете, жизнь его не удалась?
   - Откуда мне знать?!
   Действительно, кто знает, где проходит граница между неудавшейся жизнью и
счастливой? Внешне жизнь моего брата Монти была полным провалом. Ни  в  чем,
за что  брался,  он  не  преуспел.  Но,  быть  может,  это  касалось  только
материальной стороны?  Нельзя  не  признать,  что,  несмотря  на  финансовые
неудачи, большую часть жизни он прожил с удовольствием.
   Однажды он мне сказал:
   - Наверное, я дурно прожил жизнь. По всему  миру  остался  должен  разным
людям. Нарушал законы во множестве стран. Из Африки  тайно  вывез  небольшую
коллекцию прелест-ных вещиц из слоновой кости. И ведь знали, что она у меня,
а найти не смогли! Бедной маме и Мэдж доставлял массу хлопот. Думаю,  святые
отцы  меня  бы  не  одобрили.  Но  клянусь,  детка,  я  получал   от   жизни
удовольствие. Я чертовски хорошо провел время на этом свете. Довольствовался
только самым лучшим.
   В чем Монти действительно везло, так это  в  том,  что  всегда  в  нужный
момент находилась женщина, которая брала  на  себя  заботу  о  нем.  Включая
миссис Тейлор. Они мирно жили с ней в Дартмуре. Потом она подхватила тяжелый
бронхит, состояние ее никак не улучшалось, и у доктора были большие сомнения
насчет  того,  что  она  сможет  пережить  следующую  зиму  в  Дартмуре.  Ей
рекомендовали сменить климат, переехать туда, где  теплее,  например  на  юг
Франции.
   Монти был в восторге. Он собрал  всевозможные  путеводители.  Мы  с  Мэдж
понимали, что было бы жестоко просить миссис  Тейлор  не  покидать  Дартмур,
хоть сама она ничуть не возражала и охотно осталась бы:
   - Не могу же я сейчас бросить капитана Миллера!
   Итак, чтобы всем было хорошо,  мы  решительно  отмели  грандиозные  планы
Монти и сняли для них с миссис Тейлор несколько комнат в небольшом  пансионе
на юге Франции. Я продала его дом и посадила их на Голубой экспресс. Они оба
светились радостью, но, увы, миссис Тейлор  простудилась  в  дороге,  у  нее
развилось воспаление легких и через несколько дней она умерла в больнице.
   Монти тоже попал в больницу в Марселе - смерть  миссис  Тейлор  подкосила
его. Мэдж, понимая, что нужно что-то предпринять, но не  зная,  что  именно,
отправилась к нему. Медсестра, присматривавшая  за  Монти,  оказалась  очень
славной женщиной и вызвалась что-нибудь придумать.
   Неделей позже мы получили телеграмму от банковского поверенного, которому
было поручено вести все финансовые дела Монти.  Он  сообщал,  что,  как  ему
кажется, выход найден. Мэдж была занята, поэтому  на  встречу  с  поверенным
отправилась я. Он пригласил меня  пообедать,  был  исключительно  любезен  и
готов к услугам, однако его явно что-то смущало.  Я  не  могла  понять,  что
именно. Но в конце концов причина его замешательства открылась: он не  знал,
как сестры Монти отнесутся  к  тому,  что  он  должен  сообщить.  Медсестра,
Шарлотта, предложила забрать Монти к себе и ухаживать  за  ним.  Поверенный,
видимо, опасался взрыва ханжеского негодования с нашей стороны - как мало он
нас знал! Мы с Мэдж готовы были в порыве благодарности броситься Шарлотте на
шею. Мэдж, познакомившись, сразу же к ней  привязалась.  Шарлотта  прекрасно
справлялась с Монти - и ему она тоже нравилась. Ей удавалось  контролировать
даже его расходы, тактично выслушивая и пропуская мимо ушей  его  авантюрные
планы, например, поселиться на большой яхте и прочим в том же роде.
   Умер он совершенно  неожиданно,  от  кровоизлияния  в  мозг,  в  кафе  на
набережной, и Мэдж  с  Шарлоттой  вместе  плакали  на  его  погребении.  Его
похоронили на Военном кладбище в Марселе.
   Думаю, Монти до самого конца наслаждался жизнью.
   Воспоминания о Монти сблизили  нас  с  полковником  Дуайером.  Бывало,  я
ужинала у него. Иногда он  приходил  поужинать  со  мной  в  отеле,  и  наши
разговоры  всегда  вертелись  вокруг  Кении,  Килиманджаро,  Уганды,   озера
Виктория и, конечно, моего брата.
   Решительно, по-военному, полковник Дуайер  строил  планы  моей  следующей
заграничной поездки.
   - Я организую для вас три отличных сафари, -  говорил  он.  -  Мы  должны
определить время, удобное для нас обоих. Думаю, я встречу вас  где-нибудь  в
Египте, затем с караваном, на верблюдах, мы пройдем через  Северную  Африку.
Это займет два месяца, но путешествие будет великолепным - вы его никогда не
забудете. Я поведу вас в такие места, о которых все эти  хвастливые  гиды  и
слыхом не слыхивали, - мне в этой стране известен каждый  уголок.  Потом  мы
отправимся в глубь страны.
   И он продолжал описывать маршруты наших путешествий,  преимущественно  на
воловьих упряжках.
   Иногда  меня  одолевали  сомнения:  смогу  ли  я   выдержать   все,   что
предначертал полковник. Быть может, оба мы догадывались, что это скорее лишь
грезы. Думаю, он был одинок.  Полковник  Дуайер  вышел  из  рядовых,  сделал
блестящую военную карьеру, постепенно отдалился от жены, которая  не  желала
покидать Англию; единственное, чего она хотела, рассказывал он, это  жить  в
уютном маленьком домике на уютной маленькой  улочке.  А  когда  он  приезжал
домой в отпуск, дети не обращали на него никакого внимания.  Его  страсть  к
путешествиям по диким местам они считали блажью и идиотизмом.
   - В конце концов, я послал ей столько денег, сколько она хотела, и  детям
на образование. Ну а я не могу жить без всего этого -  без  Африки,  Египта,
Северной Африки, Ирака, Саудовской Аравии... В них - моя жизнь.
   Однако, полагаю, одиночество его не тяготило. У него было чувство  юмора,
и он рассказал  мне  несколько  очень  забавных  историй  о  разных  местных
интригах. В то же время, в известном смысле, он был весьма светский человек.
Набожен, сторонник строгой дисциплины, имел весьма суровые  понятия  о  том,
что  хорошо  и  что  плохо.  Ему  очень  подошло  бы  определение  -  старый
шотландский пуританин.

   Наступил ноябрь, погода начала  портиться.  Не  было  больше  томительных
жарких, солнечных дней, иногда даже шли дожди. Я заказала билет  домой  и  с
сожалением прощалась с Багдадом - но  я  не  очень  грустила,  так  как  уже
строила планы возвращения. Супруги Вули намекнули, что были бы рады  принять
меня на будущий год, а  на  обратном  пути  мы  могли  бы  вместе  совершить
увлекательное путешествие; получила я и другие предложения.
   И вот пришел день, когда я снова  погрузилась  в  шестиколесный  автобус,
позаботившись на сей раз о том, чтобы сидеть впереди и не опозориться снова.
Мы отъехали, но вскоре мне пришлось  познакомиться  с  некоторыми  гримасами
пустыни.  Прошел  дождь,  и,  как  обычно  бывает  в  этой  стране,  твердая
поверхность дороги за пару часов превратилась в трясину. Стоило  сделать  по
ней один шаг - и к ноге прилипал  огромный  ком  грязи,  весивший  не  менее
двадцати фунтов. Что же касается автобуса, то он без конца скользил, вилял и
в конце концов застрял. Водители выскочили, схватили лопаты, достали  доски,
подложили их под колеса и начали выкатывать автобус.  Минут  через  сорок  -
через час сделали первую попытку сдвинуться с  места.  Автобус  содрогнулся,
приподнялся  и  опять  сел  на  днище.  В  конце  концов,  поскольку   дождь
усиливался, мы вынуждены были повернуть назад, и я снова приехала в  Багдад.
На следующий день попытка оказалась более удачной. Пару раз все же  пришлось
откапываться, но наконец мы миновали Рамади, а когда  подъехали  к  крепости
Рутба, перед нами снова была чистая сухая  пустыня,  трудности  передвижения
кончились.
   Глава третья
   Один  из  самых  приятных  моментов  путешествия  -  возвращение   домой.
Розалинда, Карло, Москитик и вся ее семья стали мне теперь еще дороже.
   На Рождество мы поехали к Москитику в Чешир. Потом вернулись в Лондон - у
Розалинды должна была гостить подруга, Пэм Дрюс,  с  родителями  которой  мы
познакомились  на  Канарских  островах.  Мы  собирались  посмотреть  детское
рождественское представление, а затем вместе отправиться до конца каникул  в
Девоншир.
   Встретив Пэм, мы чудесно провели вечер, но перед рассветом меня  разбудил
голос девочки:
   - Миссис Кристи, вы не позволите мне  лечь  с  вами?  Мне  снится  что-то
странное.
   - Ну конечно, Пэм, - ответила я и включила свет. Она нырнула  в  кровать,
улеглась и вздохнула. Я была немного удивлена, потому что Пэм не производила
впечатления  нервного  ребенка.  Тем  не  менее  я  видела,  как  она  сразу
успокоилась, и мы проспали вместе до утра.
   Когда утром мне принесли чай и раздвинули шторы, я  взглянула  на  Пэм  и
опешила. Никогда не видела, чтобы лицо так густо было покрыто  пятнами.  Она
заметила мое удивление и сказала:
   - Вы на меня так странно смотрите.
   - Да, - ответила я, - да.
   - Я тоже удивляюсь