ться теперь? - сказала  я  Реджи.  -
Почему вы не сказали  мне  об  этом  раньше,  чтобы  у  нас  было  время  на
приготовления?
   - Да, конечно, вам же нужны все эти невестины подружки, шикарная  свадьба
и все такое. Но я и не мечтал о том, что вы сразу согласитесь выйти за меня.
Предоставляю вам возможность попытать судьбу.
   Я страшно рассердилась, и мы чуть не поссорились. Я сказала, что не очень
любезно с его стороны так решительно отказывать  мне  в  желании  немедленно
стать его женой. Но Реджи был во власти навязчивой идеи в отношении  любимой
им особы и вбил в свою длинную узкую голову, что  для  меня  было  бы  лучше
всего соединить свою жизнь с человеком, занимающим определенное положение  в
обществе, имеющим деньги и все прочее. Несмотря на все споры, мы были  очень
счастливы. Льюси тоже радовались и говорили:
   - Мы уже заметили, Эгги, что Реджи "положил на вас глаз".  Обычно  он  не
обращал никакого внимания на наших подруг. Все равно спешить тут нечего. Все
в свое время.
   Один или два раза то, чем я постоянно восхищалась в этом семействе, -  их
непоколебимая уверенность, что  спешить  некуда,  все  и  так  устроится,  -
вызвало во мне протест. Как  особе  романтической,  мне  бы  гораздо  больше
понравилось, если бы Реджи заявил, что он совершенно не  в  состоянии  ждать
два года и хочет  жениться  немедленно.  К  сожалению,  на  это  можно  было
надеяться в последнюю очередь - Реджи был самым  неэгоистичным  мужчиной  на
свете, он нисколько не заботился о себе.
   Думаю, мама была очень рада.
   - Он всегда нравился мне, - сказала она. -  Может  быть,  он  даже  самый
симпатичный из всех, кого я знала. Ты  будешь  счастлива  с  ним.  Он  такой
добрый и милый, он никогда не причинит тебе боли  и  хлопот.  Вы  не  будете
слишком богаты, это верно, но раз у него  есть  звание  майора,  вам  хватит
денег. Ты ведь не из тех, кто не может жить без денег,  балов  и  всей  этой
веселой жизни. Да, я просто уверена, что это будет счастливый брак. - Потом,
после небольшой паузы, она добавила:
   - Мне только жаль, что он не сказал тебе о своих намерениях раньше, чтобы
вы могли сразу пожениться.
   Она думала так же, как я. Десять дней спустя Реджи вернулся в свой  полк,
а я осталась ждать его.
   Разрешите мне теперь добавить нечто вроде постскриптума к  моим  любовным
приключениям.
   Я описала на этих страницах моих поклонников, но  довольно-таки  нечестно
не поведала ничего о собственных  сердечных  увлечениях.  Сначала  предметом
моей любви стал высокий юный солдат, с которым  я  встретилась  в  Йоркшире.
Стоило бы ему предложить мне стать его женой, как я согласилась бы,  не  дав
ему закончить фразу! Очень мудро с его стороны было не сделать этого.  Всего
лишь младший офицер, без гроша в кармане,  отправлявшийся  вместе  со  своим
полком в Индию. Думаю, и он был немного влюблен в меня - его выдавал бараний
взгляд. Приходилось довольствоваться хоть  этим.  Он  уехал  в  Индию,  и  я
страдала по нему месяцев шесть.
   Потом, примерно год спустя, я  снова  влюбилась.  Вместе  с  друзьями  мы
поставили в Торки музыкальную  комедию  по  "Синей  Бороде",  текст  которой
сочинили сами, придав ему злободневный характер. Я  играла  Сестру  Анну,  а
объектом  моих  воздыханий  стал  не  кто  иной,  как  будущий  вице-маршал*
военно-воздушных сил. Тогда он был молод, только еще начинал карьеру. У меня
была отвратительная привычка напевать модную тогда песенку о медвежонке:

   Тедди, медвежонок мой,
   Приди ко мне скорей,
   Расстаться не могу с тобой,
   Прижму к себе сильней.

   В свое оправдание могу сказать только  одно  -  тогда  все  девушки  были
такими и имели успех.
   Позднґее знакомство можно было возобновить - и не  раз.  Он  был  кузеном
моих друзей. Но мне всегда удавалось избегать этих встреч.  У  меня  все  же
есть какое-никакое самолюбие.
   Я надеялась, что останусь в его памяти прелестной  девушкой,  которую  он
увидел во время пикника  при  лунном  свете  в  Энсти-Ков,  накануне  своего
отъезда. Мы сидели на скале, смотрели на море, ничего не говорили  и  только
держались за руки.
   После этого он прислал мне маленькую золотую брошку в виде медвежонка.
   Я прилагала все старания к тому, чтобы запечатлеться в его памяти  такой,
какой была тогда, и не шокировать его видом дамы  весом  в  восемьдесят  два
килограмма, про которую можно было только сказать: ах, какое у нее  приятное
лицо.
   - Эмиас постоянно спрашивает о вас, - передавали мне друзья. - Ему бы так
хотелось снова встретиться с вами.
   Встретиться с моими зрелыми шестьюдесятью годами?  Речи  быть  не  может!
Предпочитаю, чтобы остался хоть кто-нибудь, питающий иллюзии на мой счет.
   Глава седьмая
   У счастливых людей нет истории - так, кажется, говорят? Ну что ж, значит,
я была счастлива тогда. Все шло как обычно: я встречалась с друзьями,  время
от времени ездила погостить к ним на несколько дней. Меня беспокоило  только
одно: у мамы стремительно ухудшалось зрение. Она уже едва могла читать и  не
переносила яркого света. Очки не  помогали.  Бабушка  в  Илинге  тоже  почти
ослепла. С  возрастом,  как  это  часто  бывает,  в  ней  проснулась  и  все
усиливалась подозрительность по отношению чуть ли не ко всем окружающим. Она
подозревала слуг, водопроводчиков, настройщиков и так далее. Не могу забыть,
как Бабушка, перегнувшись через обеденный стол, свистящим шепотом обращалась
ко мне или сестре:
   - Т-с-с! Только тихо! Где твоя сумка?
   - У меня в комнате, Бабушка.
   - Ты оставила ее?! Этого ни в коем случае нельзя  делать!  Я  слышу,  что
горничная ходит там наверху, как раз сейчас.
   - Да, конечно, ну и что здесь такого?
   - Никогда нельзя знать, дорогая, никогда.
   Тогда же мама моей мамы, Бабушка Б. упала в омнибусе. Она привыкла ездить
на империале, а ей, пожалуй что, было тогда все восемьдесят.  Омнибус  резко
дернулся, когда она спускалась, и Бабушка Б.  упала;  она  сломала  ребро  и
руку. Бабушка так этого не оставила - в ярости она предъявила компании иск и
получила солидную компенсацию. Доктор строжайше запретил ей впредь ездить на
империале. Само собой разумеется, что Бабушка  Б.  не  изменила  себе  и  не
подчинилась. Бабушка Б. до конца своих дней не сдавала позиций.  Примерно  в
то же время она перенесла операцию по поводу  рака  матки.  Операция  прошла
успешно, без всяких осложнений. Но Бабушка Б. была оскорблена в своих лучших
чувствах. Она надеялась, что удаление этой "опухоли" или  чего-то  там  еще,
гнездившегося у нее внутри, приведет к значительной потере веса и вернет  ей
стройность и изящество. К тому времени она достигла грандиозных  размеров  и
превзошла в полноте даже  Тетушку-Бабушку.  К  ней  можно  было  без  всяких
колебаний отнести знаменитую шутку по поводу толстых женщин:
   - Мадам, - обращается к толстухе водитель омнибуса, в дверях которого она
застряла, - будьте так любезны, повернитесь боком!
   И слышит в ответ:
   - Но, молодой человек, у меня нет бока!
   Хотя сестры, ухаживавшие за ней  в  послеоперационный  период,  строжайше
запретили ей вставать с постели, она, стоило им  только,  уложив  ее  спать,
покинуть палату, немедленно слезала с кровати и на  цыпочках  подбиралась  к
зеркалу. Какое разочарование: она едва ли не стала еще толще!
   - Никогда не забуду этого разочарования, Клара, - делилась она с мамой. -
Никогда. Я так надеялась! Только эта надежда помогла мне перенести весь этот
наркоз и прочее. И что ж, посмотри на меня: все на месте.
   Примерно тогда у нас с Мэдж состоялась дискуссия, которой суждено было  в
дальнейшем принести плоды. Мы прочитали какой-то детективный роман; думаю, -
я говорю "думаю", потому что мои воспоминания не слишком точны, - речь шла о
"Тайне желтой комнаты", только что вышедшей книге, принадлежащей перу нового
автора Гастона Леру, где в качестве детектива выступал  симпатичный  молодой
репортер по имени Рулетбилл. Нам  с  Мэдж  нравились  тщательно  запрятанная
тайна, богатая  фантазия,  великолепная  композиция;  иные  называли  прием,
примененный автором, "нечестным", но если и так, то  не  совсем:  с  помощью
искусно введенного в текст намека, "ключика", можно было разгадать тайну.
   Мы с сестрой бесконечно обсуждали книгу, обменивались  точками  зрения  и
сошлись на том, что "Тайна желтой комнаты" - лучший  из  последних  романов.
Нас можно было считать  настоящими  знатоками  детективов:  еще  девочкой  я
слышала от Мэдж рассказы о Шерлоке Холмсе и с замиранием сердца перечитывала
их. Существовал еще Арсен Люпен, но я никогда  не  считала  его  приключения
настоящими полицейскими романами, хотя и читала их с большим  удовольствием.
Мы были в восторге от Пола Бека, "Хроники Марка Хьюитта", а теперь появилась
и "Тайна желтой комнаты". Увлеченная всеми этими  книгами,  я  сказала,  что
сама хотела бы попытаться написать детективный роман.
   - Не думаю, что у тебя получится, - сказала Мэдж. - Это слишком трудно. Я
уже думала об этом.
   - А мне бы все-таки хотелось попробовать.
   - Держу пари, что ты не сможешь, - сказала Мэдж.
   На этом мы и остановились. Мы не заключили настоящего пари, но слова были
произнесены.  С  этого  момента   я   воспламенилась   решимостью   написать
детективный роман. Дальше этого дело не пошло. Я не  начала  ни  писать,  ни
обдумывать мой будущий роман, но семя было брошено. В тайниках  подсознания,
где книги, которые я собираюсь написать, поселяются  задолго  до  того,  как
зерно прорастает, прочно укоренилась идея: в один прекрасный день  я  напишу
детективный роман.
   Глава восьмая
   Мы с Реджи регулярно переписывались. Я сообщала  ему  местные  новости  и
отчаянно старалась писать как можно интереснее - письма никогда не были моим
коньком. Примером мастерства в эпистолярном жанре, конечно же,  были  письма
Мэдж - образцы этого искусства. Она могла сочинить великолепную  историю  на
ровном месте. Всегда ей завидовала.
   Письма  моего  дорогого  Реджи  ничуть  не  отличались  от   его   манеры
разговаривать, приятной и ободряющей. Он постоянно настаивал на том, чтобы я
побольше развлекалась.

   "Умоляю вас, Агата, не сидите  дома,  предаваясь  черной  меланхолии.  Не
думайте, что мне этого хочется,  совсем  нет;  вы  должны  выходить,  видеть
людей. Ездить на танцы, приемы, балы. Я  хочу,  чтобы  вы  использовали  все
шансы, которые пошлет вам судьба, прежде чем мы поженимся".
   Задним числом я ловлю себя на мысли, не была  ли  я  слегка  разочарована
такими советами. Не думаю, чтобы я сознавала это тогда; но приятно ли это  в
действительности, когда вас буквально выгоняют иэ дома, заставляют  видеться
с другими людьми, "думать только о себе" (каков совет!). Разве любая женщина
не предпочла бы на моем месте хоть какие-нибудь признаки ревности?
   Например: "Что это за тип такой-то и такой-то, о котором  вы  то  и  дело
пишете? Вы не слишком симпатизируете ему, я надеюсь?"
   Не входит ли ревность в понятие секса? Можем ли мы проявлять себя в  этой
сфере совершенно лишенными эгоизма? Или чужая душа потемки и мы вкладываем в
нее нечто несуществующее?
   Я не часто ходила на танцы,  потому  что  без  машины  бессмысленно  было
принимать приглашения в дома, находившиеся дальше  мили  или  двух  от  нас.
Наемные кэб или машина стоили  слишком  дорого  -  эту  роскошь  можно  было
позволить себе только в исключительных случаях. Но бывало,  что  девушек  не
хватало, и тогда за мной приезжали, а потом отвозили домой.
   Однажды в Чадли для членов Эксетерского гарнизона давали  бал  Клиффорды.
Они попросили кое-кого из  своих  друзей  привезти  на  бал  одну  или  двух
подходящих девушек. Мой стародавний недруг капитан Трейверс, вышедший теперь
в отставку и живший со своей женой в Чадли, предложил им пригласить меня.
   Служивший в детстве моей любимой мишенью, он  со  временем  стал  близким
другом моей  семьи.  Я  очень  обрадовалась,  когда  позвонила  его  жена  и
пригласила  меня  приехать  к  ним,  чтобы  потом  отправиться  на  танцы  к
Клиффордам.
   Я только что получила письмо от Артура Гриффитса, с которым встречалась у
Мэтьюзов в Торп Арч-Холл в Йоркшире. Сын местного священника,  он  служил  в
артиллерии. Мы очень подружились. Артур писал, что его гарнизон стоит сейчас
в Эксетере, но, к сожалению, он не попал в число офицеров,  приглашенных  на
танцы, и очень огорчен, потому что мечтал бы потанцевать  со  мной.  "Но,  -
писал Артур, - один из наших, парень по фамилии Кристи, заменит  меня,  если
вы не возражаете. Он прекрасно танцует".
   Не успел начаться бал, как я  повстречалась  с  Кристи,  высоким  молодым
человеком, с копной вьющихся светлых волос и  слегка  вздернутым  носом;  он
распространял  вокруг  себя  атмосферу  беззаботности   и   самоуверенности.
Представленный мне, Кристи пригласил меня на два танца  и  сказал,  что  его
друг Гриффитс поручил ему присматривать за мной. У нас  сразу  стало  хорошо
получаться: он танцевал великолепно и приглашал меня еще много раз. Я была в
упоении от этого бала. На другой день Трейверсы поблагодарили меня и отвезли
в Ньютон-Эббот; я села на поезд и благополучно возвратилась домой.
   Прошли неделя или десять дней: я пила чай у наших соседей Меллоров. Мы  с
Максом продолжали тренироваться в  бальных  танцах,  хотя  вальсирование  на
лестнице, к счастью, уже вышло из моды. Помню, мы упражнялись в танго, когда
меня позвали к телефону. Это была мама.
   - Немедленно возвращайся домой, Агата, -  сказала  она.  -  Тут  какой-то
молодой человек, я его не знаю - никогда в жизни не видела. Я дала ему  чай,
но, по-видимому, он решил дождаться тебя.
   Мама  обычно  страшно  раздражалась,  если  должна  была  принимать  моих
поклонников: она считала, что занимать их - это мое дело.
   Мне вовсе не хотелось идти домой. Тем более что я догадывалась, кто  этот
неожиданный посетитель, - скорее всего,  довольно  скучный  молодой  морской
офицер, имевший обыкновение читать мне свои стихи.  Надувшись,  я  поплелась
домой с постной миной на лице.
   Когда я вошла в гостиную, мне навстречу с  видимым  облегчением  поднялся
молодой человек. Краснея и  смущаясь,  он  начал  объяснять  причину  своего
визита. Он даже избегал встретиться со мной взглядом, - думаю, не был уверен
в том, что я его узнаю. Но я узнала его тотчас, хотя очень удивилась. Мне  и
в голову не приходило, что я снова увижу друга Гриффитса, молодого  человека
по фамилии Кристи. Он  пустился  в  довольно  туманные  разъяснения,  будто,
проезжая через Торки на мотоцикле, подумал, что заодно мог бы повидать меня.
Ему пришлось  все  же  сознаться,  что  он  потратил  немало  усилий,  чтобы
раздобыть  у  Гриффитса  мой  адрес.  Через   несколько   минут   обстановка
разрядилась. Мама успокоилась. Арчи  Кристи  явно  повеселел,  пройдя  через
трудный этап объяснений, а я почувствовала себя польщенной.
   Время шло, а мы все не переставали болтать. Подавая друг  другу  понятные
только женщинам  секретные  знаки,  мы  с  мамой  советовались,  следует  ли
пригласить к обеду нежданного гостя, а если приглашать, то есть ли, чем  его
кормить. Только что прошло  Рождество,  поэтому  я  знала,  что  в  кладовой
хранится холодная индейка, и просигналила маме согласие: мама спросила Арчи,
не пожелает ли он задержаться и  пообедать  с  нами.  Он  не  заставил  себя
уговаривать. Мы покончили с холодной индейкой, съели салат и, по-моему,  сыр
и провели прекрасный вечер. Потом Арчи сел на свой мотоцикл и, несколько раз
взревев мотором, умчался в Эксетер.
   В последующие десять дней он неоднократно наведывался к  нам  без  всяких
предупреждений.
   В первый вечер он пригласил меня на концерт в  Эксетер  -  еще  когда  мы
танцевали с ним на балу, я упомянула, что люблю музыку, - а  после  концерта
предложил отправиться в отель "Редклифф" выпить чаю. Я сказала,  что  охотно
пошла бы. Возникла явная неловкость, так как мама ясно дала понять,  что  ее
дочь не принимает приглашения в Эксетер без  сопровождения  взрослых.  Такой
поворот несколько обескуражил Арчи, но он тут  же  сообразил  распространить
свое приглашение и на маму. Пересмотрев  свое  решение,  мама  сказала,  что
вполне одобрительно относится к тому, чтобы я пошла  на  концерт,  но,  увы,
никак не может согласиться, чтобы я пошла пить с ним чай  в  отель.  (Должна
сказать, что с  нынешней  точки  зрения  такие  правила  выглядят  несколько
странно. С молодым человеком дозволялось играть в  гольф,  кататься  верхом,
кататься на коньках, но вот пить чай в  отеле  в  обществе  юноши  считалось
risquґe* хорошие матери не позволяли этого своим дочерям.)  В  конце  концов
было  принято  компромиссное  решение:  мы  можем  выпить   чай   в   буфете
эксетерского вокзала - не самое романтическое место. Потом я спросила  Арчи,
хочется ли ему пойти на концерт из произведений Вагнера, который должен  был
состояться в Торки через несколько дней. Арчи горячо согласился.
   Он рассказал мне все о себе, о своем горячем желании поступить в как  раз
тогда формировавшиеся Королевские воздушные силы. Я была потрясена. Впрочем,
авиация потрясала всех. Но Арчи смотрел на это совершенно трезво. Он сказал,
что авиация - это оружие будущего: если разразится война, то исход ее  будут
решать самолеты. Так что дело было не в том,  что  он  хотел  летать,  -  он
рассматривал авиацию как шанс сделать карьеру.  Арчи  не  видел  будущего  у
сухопутных войск. В артиллерии путь к успеху был слишком долгим.  Он  сделал
все возможное, чтобы лишить в моих глазах авиацию всяческого  романтического
ореола, но у него ничего не получилось. В то же время это был первый случай,
когда мой романтизм столкнулся с трезвым практическим  взглядом  на  мир.  В
1912 году это слово - "романтизм" - еще имело под собой почву. Люди называли
себя  "бесчувственными",  но  и  представления  не  имели  о  том,  что  это
обозначает в действительности. Девушки были полны романтизма в отношениях  с
молодыми людьми, а молодые люди имели самые идеалистические представления  о
юных особах. Однако  и  мы  уже  проделали  большой  путь  по  сравнению  со
взглядами Бабушки.
   - Знаешь, я в восторге от Эмброуза, - сказала мне  Бабушка  об  одном  из
ухажеров Мэдж. - На днях я видела, как Мэдж  вышла  прогуляться,  а  Эмброуз
вскочил и побежал за ней вслед, -  он  набрал  целую  пригоршню  камней,  по
которым  ступали  ее  ноги,  и  положил  их  к  себе  в  карман.  Это  очень
трогательно, очень. Так поступали молодые люди во времена моей молодости.
   Бедная дорогая  Бабушка.  Мы  вынуждены  были  разочаровать  ее.  Эмброуз
увлекался геологией, и с этой  точки  зрения  гравий  представлял  для  него
определенный и немалый интерес.
   Мы с Арчи имели совершенно  противоположные  взгляды  буквально  на  все.
Думаю, именно это с самого  начала  привлекало  нас  друг  к  другу.  Вечная
притягательность "незнакомца". Я пригласила его на новогодний бал. В ту ночь
он находился во власти совершенно особого настроения: едва  разговаривал  со
мной. Нас было пятеро или шестеро, и после каждого танца он провожал меня на
место, мы садились, и он не произносил ни слова. Если я заговаривала с  ним,
он отвечал рассеянно, не вкладывая в свои  ответы  ни  малейшего  смысла.  Я
почувствовала себя озадаченной и несколько раз вопросительно  посмотрела  на
него, пытаясь понять, что с ним происходит. Складывалось впечатление, что он
потерял ко мне всякий интерес.
   На самом деле, конечно, я была страшно глупа. Теперь-то я точно знаю, что
когда мужчина смотрит на вас как больной барашек, с отсутствующим видом,  не
слышит ни  одного  вашего  слова,  полностью  погружен  в  себя,  ничего  не
соображает, это означает, вульгарно выражаясь, что он попался на крючок.
   А что я чувствовала? Понимала ли, что  со  мной  происходит?  Помню,  как
отложила только что полученное письмо от Реджи.
   - Потом прочитаю, - сказала я себе и быстро засунула  письмо  в  один  из