через пустыню. Я была очень взволнована.  Через  четыре-пять  дней  я
получу визы и все прочее - и буду в пути!
   - Совсем одна? - с некоторым сомнением спросила Карло. - Одна на  Ближний
Восток? Разве вы не знаете, что это небезопасно?
   - Ах, все будет в порядке, - ответила я. - В конце концов, каждому иногда
бывает полезно что-то предпринять в одиночку.
   Прежде мне не приходилось - да и охоты не было - но  теперь  я  подумала:
"Сейчас или никогда. Или я буду вечно привязана лишь к тому, что  надежно  и
хорошо известно, или проявлю инициативу и стану более самостоятельной".
   Вот так, спустя пять дней, я отправилась в Багдад. Конечно,  завораживало
само название. Думаю, у меня не было четкого представления о том, как должен
выглядеть Багдад. Безусловно, я не ожидала увидеть  город  Гарун-аль-Рашида.
Просто это было место, где я никогда не предполагала побывать, и для меня  в
нем таилось все очарование неизвестности.
   Я путешествовала с Арчи вокруг  света;  я  была  на  Канарах  с  Карло  и
Розалиндой; нынче я ехала совершенно одна. Вот теперь-то и станет ясно,  что
я за человек - не слишком ли зависима от других, чего  всегда  опасалась.  Я
могла дать волю своей  страсти  к  путешествиям  по  новым  местам  -  какие
приглянутся. Я могла в любой момент изменить любое свое решение так же,  как
в один вечер променяла Вест-Индию на Багдад. Мне ни с кем,  кроме  себя,  не
нужно считаться. Посмотрим, как мне это понравится. Я ведь знала, что у меня
характер, как у собаки: пока кто-нибудь не поведет, сама  гулять  не  пойду.
Может, такой мне и суждено навсегда остаться? Я надеялась, что это не так.

   Часть восьмая
   ВТОРАЯ ВЕСНА
   Глава первая
   Я всегда очень любила поезда. Жаль, что сегодня уже никто не относится  к
паровозу как к другу.
   Поездка в Дувр и утомительное морское плавание были позади, в Кале я села
в wagon lit*  поезда  моей  мечты.  И  именно  тогда  меня  настигла  первая
опасность, подстерегающая путешественника не так уж редко. Со  мной  в  купе
ехала женщина средних лет, хорошо одетая, видимо, бывалая путешественница, с
огромным количеством чемоданов и шляпных коробок -  да,  в  те  времена  еще
путешествовали со шляпными коробками - и она  тут  же  вступила  со  мной  в
беседу. Ничего удивительного:  нам  предстояло  ехать  вместе  -  в  вагонах
второго класса все купе были двухместными. В каком-то  смысле  второй  класс
был  даже  предпочтительней  первого,  поскольку  здесь  купе  были  намного
просторнее, и это позволяло двигаться.
   Куда я еду, спросила моя попутчица, в Италию? Нет,  ответила  я,  дальше.
Куда же? В Багдад. Ее это привело в восторг: она сама жила в Багдаде.  Какое
совпадение! Если я  еду  туда  к  друзьям,  как  она  предполагала,  то  она
наверняка их знает. Я сказала, что еду не к друзьям.
   - А где же в таком случае вы собираетесь жить? Не остановитесь  же  вы  в
отеле!
   Почему бы нет, удивилась я. Для чего-то ведь существуют отели?  Последнее
замечание я, впрочем, оставила при себе.
   - О, нет, это совершенно невозможно! Вам не следует этого делать. Я научу
вас, как поступить: вы должны остановиться у нас!
   Я немного испугалась.
   - Да, да, никаких отказов я не приму. Сколько вы намерены пробыть там?
   - О, совсем недолго, - ответила я.
   - Ну, во всяком случае, для начала вы должны пожить у  нас,  а  потом  мы
передадим вас кому-нибудь еще.
   Это было очень любезно, но во мне сразу же что-то восстало  против  этого
приглашения. Я начинала понимать, что  имел  в  виду  командор  Хауи,  когда
предостерегал, чтобы я не  попадалась  в  капкан  гостеприимства  английской
колонии. Я уже видела себя связанной по рукам и ногам. Довольно  сбивчиво  я
попыталась рассказать, что собираюсь посмотреть, но миссис С. - она  назвала
свое имя и сообщила, что муж ее уже в Багдаде и что она - одна из  старейшин
тамошней английской колонии, - тут же отмела все мои планы.
   - О, когда вы попадете в Багдад, вы поймете, что там все не так,  как  вы
себе представляли. Там можно жить в свое удовольствие: сколько угодно играть
в теннис, совершать дальние  прогулки.  Вам  понравится,  вот  увидите.  Все
говорят, что Багдад ужасен, а я не согласна. Там есть  дивные  сады,  знаете
ли.
   Я вежливо соглашалась со всем, что она говорила.
   - Надеюсь, вы едете до Триеста, а оттуда на пароходе в Бейрут?
   Я ответила, что собираюсь проделать весь путь на Восточном экспрессе.
   Она сокрушенно покачала головой.
   - Не думаю, что это разумно, вряд ли вам понравится дорога. Но теперь уже
ничего не поделаешь. Однако в Багдаде мы встретимся обязательно. Я  дам  вам
свою визитную карточку. Если вы позвоните нам из Бейрута перед  отправлением
поезда, мой муж встретит вас на вокзале и привезет к нам домой.
   Что я могла сказать в ответ, кроме: "Большое спасибо, но мои  планы  пока
так неопределенны..."  К  счастью,  миссис  С.  не  всю  дорогу  будет  моей
попутчицей, подумала я с облегчением. Слава богу, а то у меня не было бы  ни
минуты покоя, похоже, эта женщина не закрывала рта  никогда.  Она  выйдет  в
Триесте и поплывет пароходом в Бейрут. Я предусмотрительно умолчала  о  том,
что собираюсь сделать остановки в Дамаске и Стамбуле, даст бог,  она  решит,
что я передумала ехать в  Багдад.  На  следующий  день  мы  самым  дружеским
образом распрощались в Триесте, и я твердо решила хорошо провести время.
   Путешествие оправдывало все мои ожидания. После Триеста поезд  шел  через
Балканы, по Югославии. Я с восторгом наблюдала из окна совершенно новый  для
меня мир: горные ущелья, по которым  двигался  поезд,  запряженные  осликами
тележки и живописные фургончики, группы людей  на  вокзальных  платформах...
Иногда я выходила из вагона на станции - где-нибудь в Нише или Белграде -  и
наблюдала, как отцепляют от нашего состава огромный локомотив и заменяют его
на нового монстра с совершенно другими надписями и  эмблемами.  Естественно,
en route* я познакомилась еще с  несколькими  людьми,  но,  к  моей  великой
радости, никто из них не проявил обо мне такой заботы, как первая попутчица.
Днем   я   приятно   проводила   время    с    американской    миссионеркой,
инженером-голландцем  и  двумя  турецкими  дамами.  С  последними   особенно
разговориться  было  мудрено,  так  как  мы  общались  на  весьма   условном
французском языке. Однако удалось выяснить,  что  положение  мое  достаточно
унизительно, поскольку я имею всего одного ребенка, к тому же еще и девочку.
У лучезарной турчанки, если я правильно ее поняла, было тринадцать  детей  -
пятеро из них, правда,  умерли  и  еще  три,  если  не  четыре,  погибли  до
рождения. Она гордилась общей суммой своих достижений и не теряла,  судя  по
всему, надежды  побить  собственный  рекорд  плодовитости.  Дама  настойчиво
рекомендовала мне всевозможные  рецепты  увеличения  численности  семейства:
отвары из листьев, из  трав,  всевозможные  способы  употребления,  кажется,
чеснока и наконец адрес "совершенно чудесного" парижского доктора.
   Пока не окажешься в дороге одна,  не  осознаешь,  насколько  внешний  мир
заботлив и дружелюбен, - хоть  порой  это  и  утомительно.  Дама-миссионерка
назвала  мне  несколько  лекарств  против  желудочно-кишечных   недугов,   в
частности, превосходный набор слабительных  солей.  Голландский  инженер  со
всей  серьезностью   наставлял   меня   относительно   того,   где   следует
останавливаться в Стамбуле, и предостерегал от опасностей, уготованных  даме
в этом городе.
   - Вы должны быть осторожны, - вразумлял он меня.  -  Вы  благовоспитанная
дама, всегда жили а Англии под защитой мужа и родственников. Не  доверяйтесь
никому: не ходите ни в какие увеселительные заведения, если точно не знаете,
что это за место.
   Он обращался  со  мной,  как  с  невинной  семнадцатилетней  девушкой.  Я
поблагодарила и заверила его, что буду постоянно начеку.
   Чтобы защитить от непрятностей в первый день приезда, он  пригласил  меня
поужинать.
   - "Токатлиан" - очень хороший отель, - сказал  он.  -  Там  вы  будете  в
безопасности. Я  позвоню  вам  около  девяти,  заеду  и  повезу  в  чудесный
ресторан. Его содержат две русские дамы благородного  происхождения.  У  них
прекрасная кухня и безупречное обслуживание.
   Я с благодарностью приняла приглашение, и все было  именно  так,  как  он
обещал.
   На следующий день, закончив  дела,  он  снова  заехал  за  мной,  немного
повозил по Стамбулу, а затем приставил ко мне гида.
   - Вам не нужен гид от Кука, -  сказал  он.  -  Это  слишком  дорого.  Что
касается этого, то за него я ручаюсь.
   В  конце  вечера,  приятно  проведенного  среди  русских  дам,  грациозно
плававших между столиками, расточавших аристократические улыбки  и  всячески
опекавших  моего  инженера,  он  показал  мне  еще  несколько   стамбульских
достопримечательностей и в последний раз доставил в отель "Токатлиан".
   - Хотел бы я  знать...  -  начал  он,  когда  мы  прощались  у  входа,  и
вопросительно взглянул на меня, - хотел бы я знать сейчас... -  повторил  он
свой вопрос, и взгляд его стал настойчивей. Потом вздохнул и добавил: - Нет,
думаю, благоразумнее не спрашивать.
   - Вы очень благоразумны, - ответила я, - и очень добры.
   Он снова вздохнул.
   - Я бы предпочел, чтобы все оказалось  иначе,  но  вижу,  что  так  будет
правильней.
   Он взял мою руку, прижал ее к губам  и  навсегда  исчез  из  мoeй  жизни.
Милейший человек - сама доброта - именно ему я обязана тем, что знакомство с
Константинополем оказалось для меня столь приятным.
   На следующий  день  представитель  Кука,  щеголяя  изысканными  манерами,
доставил меня на вокзал Хайдар-паша по другую сторону  Босфора,  откуда  мне
предстояло продолжить путешествие в Восточном  экспрессе.  Счастье,  что  он
провожал меня, ибо ничто не напоминало сумасшедший дом  больше,  чем  вокзал
Хайдар-паша. Все  кричали,  толкались,  размахивали  руками  и  наседали  на
таможенников. Именно  тогда  я  познакомилась  с  одним  из  методов  работы
переводчиков Кука.
   - Дайте мне один фунт, - велел мой гид.
   Я дала. Он тут же вскочил на таможенную стойку  и,  размахивая  банкнотой
над головой,  закричал:  "Сюда,  сюда!"  Его  действия  увенчались  успехом.
Таможенник,  весь  оплетенный  золотыми  галунами,  поспешил  к  нам,  мелом
поставил кресты на всех моих  чемоданах,  пожелал  мне  счастливого  пути  и
отправился терзать тех, кто не овладел еще однофунтовым методом Кука.
   - Ну, а... - я не знала сколько.  Но  пока  я  перебирала  свои  турецкие
деньги - какую-то мелочь,  которую  мне  поменяли  еще  в  поезде,  мой  гид
уверенно произнес:
   - Оставьте это себе, может пригодиться. А мне дайте еще один фунт.
   С большими сомнениями, но понимая, что учиться  приходится  на  опыте,  я
послушно протянула ему банкноту, и он покинул меня.
   При переезде из Европы в Азию  произошла  какая-то  неуловимая  перемена.
Словно время перестало играть сколько-нибудь  важную  роль.  Поезд  двигался
теперь неторопливо - вдоль берега Мраморного моря, вверх по  склонам  гор  -
дорога  была  сказочно  красива.  Другими  стали  и  пассажиры,  хотя  точно
определить,  чем  нынешние  отличались  от  прежних,  я  бы  не  взялась.  Я
чувствовала себя отрезанной от привычного мне окружения, но  тем  интереснее
становилось путешествие. Мне доставляло огромное удовольствие  рассматривать
на остановках людей в пестрых одеждах, толпившихся на  перронах  крестьян  и
неведомые кушанья, которые они  предлагали  пассажирам  через  окна:  что-то
нанизанное на вертелы или завернутое в виноградные листья, яйца, выкрашенные
в разные цвета, и тому подобное. По мере продвижения на Восток, правда,  еда
становилась все более неприятной - все более горячей, жирной и безвкусной.
   На второй вечер поезд сделал остановку, и пассажиры высыпали полюбоваться
Киликийскими воротами. Перед нами предстала картина фантастической  красоты,
никогда ее не забуду. Впоследствии я проезжала по тому пути туда  и  обратно
множество раз и, поскольку расписание менялось,  оказывалась  там  в  разное
время дня и ночи: иногда рано утром, когда  вид  был  удивительно  красивым,
иногда, как впервые, около шести часов вечера; иногда, к сожалению, глубокой
ночью. В тот первый раз мне повезло. Выйдя из поезда  вместе  с  другими,  я
увидела неописуемую красоту. На горизонте медленно заходило солнце.  Я  была
так рада и благодарна судьбе, занесшей меня сюда! Затем раздался свисток, мы
разошлись по своим вагонам, и поезд стал  медленно  спускаться  по  длинному
склону ущелья, чтобы, переехав через текущую по его дну реку, перебраться на
противоположный склон - мы покидали Турцию и въезжали в Сирию через Алеппо.
   Прежде чем мы добрались до Алеппо,  со  мной  случилась  неприятность:  я
обнаружила у  себя  на  плечах,  на  затылке,  щиколотках  и  коленях  следы
множества укусов и подумала, что  меня  искусали  москиты.  Но  то  были  не
москиты. По своей тогдашней неискушенности я не знала, что это были клопы. У
меня на всю жизнь сохранилась  особая  чувствительность  к  их  укусам.  Они
выползали из всех щелей старомодных деревянных вагонов и жадно набрасывались
на сочных пассажиров.  Температура  у  меня  подскочила  до  37,8°,  и  руки
вздулись. Наконец, при любезной помощи  французского  коммивояжера,  удалось
разрезать рукава моего пальто и блузки - руки внутри них так  распухли,  что
ничего другого не оставалось. У меня был жар, болела голова, я отвратительно
себя  чувствовала  и  думала  про  себя:  "Ах,  зачем  я  пустилась  в   это
путешествие!" Мой новый французский друг был  незаменим;  где-то  купил  для
меня виноград - сладкий мелкий виноград, который растет только в том  уголке
земли.
   - С такой высокой температурой вам не захочется  есть,  -  сказал  он.  -
Сосите этот виноград.
   Хоть мама и Бабушка учили  меня  никогда  не  есть  за  границей  немытых
фруктов и ягод, я пренебрегла их советом. Каждые четверть часа  я  понемногу
ела виноград, и это облегчало мое состояние. Разумеется, больше  мне  ничего
не хотелось. Мой добрый француз распрощался со  мной  в  Алеппо.  В  течение
следующего дня отек на руках уменьшился, и я почувствовала себя лучше.
   После изнурительного дня,  проведенного  в  поезде,  который  тащился  со
скоростью не более пяти  миль  в  час  и  постоянно  останавливался  на  так
называемых станциях, ничем, впрочем, не  выделявшихся  на  фоне  окружающего
пейзажа, мы наконец прибыли в Дамаск. Я очутилась посреди толпы - носильщики
вырывали вещи у меня из рук, крича и  завывая,  другие  носильщики,  в  свою
очередь, вырывали мои вещи у них - кто  сильнее,  тот  побеждал.  Наконец  я
разглядела стоявший у вокзала красивый автобус с  табличкой  "Отель  "Ориент
палас" на ветровом стекле. Величественная фигура в ливрее приняла мой багаж;
вместе с еще двумя обалдевшими путешественниками нас посадили  в  автобус  и
доставили в отель, где меня ждал номер.  Это  был  великолепнейший  отель  с
огромными мерцающими мраморными холлами, правда, так слабо освещенными,  что
разглядеть почти ничего было невозможно. Меня торжественно  препроводили  по
мраморной  лестнице  наверх,  в  необозримо  обширные   апартаменты,   и   я
попробовала обсудить вопрос о ванне с явившейся на  мой  звонок  добродушной
женщиной, которая знала несколько слов по-французски.
   - Мужчина устроить, - произнесла она и пояснила, - un homme, un type - il
va arranger*. - Она приветливо поклонилась и исчезла.
   Я слабо представляла себе, что это  за  "un  type",  но  в  конце  концов
выяснилось, что это банщик - коротышка, завернутый  во  множество  полосатых
хлопчатобумажных одежд. Он отвел меня,  облаченную  в  пеньюар,  в  какой-то
подвал, где стал откручивать какие-то  краны  и  вентили.  На  каменный  пол
отовсюду потек кипяток, и пар заполнил все  помещение  так,  что  ничего  не
стало видно. Банщик кивал, улыбался, жестикулировал, давая понять,  что  все
идет хорошо, а потом ушел. Перед уходом он все краны закрутил, и вода стекла
в отверстия, устроенные в полу. Я не знала, что делать дальше. Снова пустить
горячую воду не рисковала. По стенам вокруг располагались восемь или  девять
вентилей и рычажков, у каждого из которых, видимо, было свое предназначение,
- что если, тронув один из них, я получу душ из кипятка себе  на  голову?  В
конце концов я сняла тапочки и все остальное и  побродила  немного  по  этой
бане, ополаскиваясь в клубах пара, - включить воду я так и не  решилась.  На
мгновение я ощутила тоску по дому, по своей светлой квартире, по  нормальной
фарфоровой ванне с двумя кранами, на которых написано - "хол."  и  "гор."  и
которыми можно регулировать температуру воды по своему усмотрению.
   Помнится,   я   провела   в   Дамаске   три   дня   и    осмотрела    все
достопримечательности   под   неусыпной   опекой   бесценного   Кука.    Мне
предоставилась возможность совершить поездку в замок крестоносцев в компании
инженера-американца   (ближневосточная   нива,   видимо,    густо    засеяна
иностранными инженерами) и весьма пожилого священника.  Впервые  мы  увидели
друг друга, когда садились в машину в 8.30  утра.  Престарелый  священник  -
сама доброта - почему-то решил, что мы с инженером - муж и жена.  Так  он  с
нами и обращался. "Надеюсь, вы  не  возражаете?"  -  спросил  меня  инженер.
"Ничуть, - ответила я, -  жаль,  что  он  считает  вас  моим  мужем".  Фраза
прозвучала несколько двусмысленно, и мы оба рассмеялись.
   Старик священник постоянно  рассуждал  о  преимуществах  семейной  жизни,
воспитывающей умение давать и  принимать  даяние,  и  желал  нам  всяческого
счастья. Мы отказались от попыток объяснить ему что бы то ни  было,  увидев,
как он огорчился, когда американец прокричал ему в ухо, что мы не  женаты  и
что, может быть, хватит об этом. "Но вы должны пожениться, -  настаивал  он,
тряся головой, - нельзя жить в грехе, воистину нельзя!"
   Я побывала в чудесном Баальбеке, на базарах, на улице, которая называлась
Прямой, купила много симпатичных медных тарелок, которые  там  чеканят.  Все
они - ручной работы, и у каждой семьи, делающей их, -  свой  почерк.  Иногда
это  был  орнамент,  напоминающий  рыб,   украшенный   серебряными   нитями.
Удивительно, как каждая семья ремесленников передает свой  узор  от  отца  к
сыну, от сына к внуку, и никто другой никогда не копирует его,  и  никто  не
пытается наладить  массовое  производство.  Впрочем,  боюсь,  что  теперь  в
Дамаске немного осталось таких мастеров и семейных промыслов: на  их  месте,
скорее  всего,  выросли  фабрики.  Уже  и  в  те  времена   инкрустированные
деревянные столики и шкатулки стали стереотипными  и  утратили  штучность  -
хоть их еще и делали вручную, но по общему рисунку.
   Купила я еще комод - огромный, инкрустированный перламутром  и  серебром.
Такая  мебель  вызывает  в  воображении  картины  некой  волшебной   страны.
Сопровождавший меня переводчик отнесся к покупке презрительно.
   - Нестоящая вещь, - сказал он. - Старая, ей лет пятьдесят - шестьдесят, а
то и больше. Немодная, знаете ли. Совсем не модная. Не новая.
   Я возразила: то-то и хорошо, что не новая,  таких  осталось  мало.  Может
быть, никогда никто уже и не сделает такого комода.
   - Да, их уже не делают. Вот  посмотрите  лучше  на  этот.  Видите?  Очень
хорошая вещь. Взгляните, сколько  сортов  дерева  использовано!  Восемьдесят
пять сортов!
   Его уговоры возымели прямо противоположный результат -  я  желала  только
свой перламутровый со слоновой костью и серебром комод.
   Единственное, что меня беспокоило, - как доставить его домой,  в  Англию.
Но оказалось, что это как раз очень просто. В конторе Кука мне указали некую
транспортно-морскую фирму, представитель которой имелся в отеле.  Я  сделала
необходимые распоряжения, они подсчитали,  во  что  обойдется  перевозка,  и
спустя девять или десять месяцев перламутрово-серебряный комод, о котором  я
по