и было, кроме случайного рассказа или стихотворения,
и мысль о том, что я  увижу  свою  книгу  напечатанной,  ошеломила  меня.  Я
подписала бы в этот момент что угодно. Договор предусматривал, что я  получу
гонорар только после реализации первых двух тысяч экземпляров, да и то более
чем скромный. Права на публикацию в периодике или  постановку  спектакля  по
этой вещи наполовину принадлежали  издателю.  Все  это  не  имело  для  меня
никакого значения, единственное, что было важно: моя книга будет издана!
   Я даже не заметила, что в договоре имелся крючок - пункт о том, что  пять
следующих своих вещей я обязана отдать  только  этому  издательству,  причем
гонорар за них увеличивался совсем незначительно. Мне все это представлялось
удачей и полной неожиданностью. Я с энтузиазмом подписала договор и взяла  с
собой рукопись, чтобы убрать имевшиеся в последней главе несуразности.  Надо
сказать, что справилась я с этим очень легко.
   Вот так началась моя долгая карьера; впрочем, тогда я и  не  подозревала,
что она будет долгой. Несмотря на крючок в договоре, касавшийся  последующих
пяти романов, я воспринимала публикацию этого  как  отдельный  и  совершенно
самостоятельный эпизод моей жизни. Я отважилась написать детектив; написала;
его приняли  и  собирались  издать.  Этим,  насколько  я  понимала,  дело  и
ограничивалось. В тот момент я, разумеется, и не помышляла продолжать писать
книги. Думаю, спроси меня кто-нибудь об этом тогда, я бы ответила, что, быть
может, время от времени буду писать рассказ-другой.  Я  была  совершеннейшим
любителем - ни о каком профессионализме говорить не  приходилось.  Для  меня
писательство служило развлечением.
   Я явилась домой с победным видом, рассказала все Арчи, и мы отправились в
Хаммерсмит, во Дворец танцев, отпраздновать это событие.
   С нами был, однако, еще кое-кто, хоть я об этом и не догадывалась. Эркюль
Пуаро, мой вымышленный бельгиец; отныне я  таскала  его  за  собой  повсюду,
словно карлик свой горб.
   Глава пятая
   Успешно  переработав  последнюю  главу  "Таинственного   преступления   в
Стайлсе", я вернула рукопись Джону Лейну. Затем  меня  пригласили  еще  раз,
чтобы снять  кое-какие  мелкие  замечания.  Я  согласилась  внести  в  текст
несколько  несущественных  изменений,  после  чего  волнения,  связанные   с
изданием книги, отодвинулись на задний план, а жизнь пошла своим  чередом  -
обычная жизнь  молодой  супружеской  пары,  счастливой,  любящей,  не  очень
обеспеченной, но относящейся к этому легко. В выходные дни мы, как  правило,
отправлялись на поезде за город погулять на лоне природы.  Иногда  совершали
пешие походы.
   Единственным серьезным ударом, который  постиг  нас  тогда,  была  потеря
нашей милой Люси. Она долго ходила  с  озабоченным  и  несчастным  лицом,  а
однажды, подойдя ко мне, печально сообщила:
   - Мне страшно неловко подводить вас, мисс Агата, то  есть  мэм,  и  я  не
знаю, что подумала бы обо мне миссис Роу, но что делать? Я выхожу замуж.
   - Замуж, Люси? За кого?
   - За человека, с которым  познакомилась  еще  до  войны.  Он  мне  всегда
нравился.
   Дополнительный свет на это событие пролила моя  мама.  Как  только  я  ей
сообщила о предстоящем замужестве Люси, она воскликнула: "Уж не Джек ли  это
опять?" В этом "Джек... опять"  прозвучало  явное  неодобрение.  Он  не  был
подходящей парой для Люси, и когда они поссорились и  расстались,  ее  семья
только радовалась. Но они встретились  снова.  Люси  осталась  верна  своему
неподходящему Джеку, и вот свершилось: она выходила замуж, а нам нужно  было
искать новую прислугу.
   К тому времени это стало еще более трудной задачей. Нигде  никого  нельзя
было найти. И все же в конце концов - то ли через  агентство,  то  ли  через
друзей, уж не помню - я нашла женщину по имени Роза, как раз то, что надо: у
нее имелись прекрасные рекомендации, и она являла собой румяное  круглолицее
существо с обаятельной улыбкой, готовое полюбить нас. Беда состояла  лишь  в
том, что она была решительно настроена против семей, в которых имелись  дети
и няни. Но я понимала, что должна заполучить ее  во  что  бы  то  ни  стало.
Прежде она служила в доме некоего офицера военно-воздушных сил.  Узнав,  что
мой муж тоже был летчиком, она несколько смягчилась и выразила надежду,  что
он знал ее бывшего хозяина, командира эскадрильи С. Я бросилась со всех  ног
домой и спросила у Арчи, знаком ли он с командиром эскадрильи С.
   - Что-то не припомню такого, - ответил он.
   - Придется вспомнить, - сказала  я.  -  Ты  должен  будешь  сказать,  что
встречался с ним, или что вы были однополчанами, или еще что-нибудь  в  этом
роде - нам необходимо заполучить Розу. Она великолепна, честное слово!  Если
бы ты знал, с какими чудовищами мне приходилось беседовать!
   Итак, в положенное время Роза соблаговолила прийти познакомиться с  нами.
Ее представили Арчи, который сказал что-то комплиментарное в адрес командира
эскадрильи С., и наконец она согласилась поступить к нам на службу.
   - Но только я не люблю нянь, - предупредила она. - Я в общем-то ничего не
имею против детей, но няни!.. От них вечно одни неприятности.
   - О, я уверена, что от няни Суоннел вам никаких неприятностей не будет, -
пообещала я, не очень уверенная в этом, хотя надеялась, что  все  как-нибудь
обойдется. Единственным человеком, у которого могли быть неприятности  из-за
Джесси Суоннел, была я сама, но к  тому  времени  я  уже  научилась  с  ними
справляться. Роза и Джесси отлично поладили друг с другом - Джесси  поведала
Розе о своей жизни в Нигерии и о  том,  какое  удовольствие  иметь  в  своем
распоряжении неограниченное количество негров, а Роза рассказала нам о  том,
сколько ей пришлось перенести в жизни:
   - Я голодала. Знаете, что мне давали на завтрак?
   Я ответила, что понятия не имею.
   - Копченую рыбу, - мрачно сообщила  она.  -  Только  чай,  одну  копченую
рыбку, тост, масло и джем. Я так отощала, что чуть не умерла от дистрофии.
   Теперь никаких признаков дистрофии в Розе заметно не было, напротив,  она
выглядела пышечкой. Однако я взяла на заметку, что если  у  нас  на  завтрак
будет копченая рыба, то для Розы следует оставлять  две  или  три  штуки,  а
кроме того, ей  всегда  надо  давать  яичницу  с  беконом  в  неограниченном
количестве. Думаю, у нас ей было хорошо, а Розалинду она просто обожала.
   Моя Бабушка умерла вскоре  после  рождения  Розалинды.  Почти  до  самого
своего конца она была весьма крепкой  дамой,  но,  к  сожалению,  подхватила
тяжелый бронхит, и сердце не выдержало. Ей было девяносто два года, она  все
еще не утратила  способности  радоваться  жизни,  не  совсем  оглохла,  хотя
ослепла почти  полностью.  Доход  ее,  как  и  доход  моей  матери,  упал  в
результате неудач, постигших  Чефлина  в  Нью-Йорке,  но  благодаря  советам
мистера Бейли удалось все же кое-что сохранить. Все это переходило теперь  к
моей матери. Не  велико  богатство,  конечно,  потому  что  некоторые  акции
обесценились за время войны, но триста-четыреста фунтов в год это добавляло,
что, с учетом суммы, присылаемой мистером Чефлином  самой  маме,  давало  ей
возможность  жить  сносно.  Разумеется,  в  послевоенные  годы   все   стало
несравнимо дороже. Тем не менее маме удавалось содержать дом  в  Эшфилде.  Я
очень сокрушалась, что не могу ей хоть  немного  в  этом  помочь.  А  сестра
помогала. Но нам это и впрямь было  не  по  карману:  мы  проживали  все  до
последнего пенни.
   Однажды, когда я с тревогой размышляла о том, как трудно стало  содержать
Эшфилд, Арчи заметил (весьма благоразумно):
   - Знаешь, твоей матери стоило бы продать дом и поселиться в другом месте.
   - Продать Эшфилд?! - в моем голосе звучал ужас.
   - Не понимаю, зачем он тебе-то нужен? Ты ведь не можешь даже ездить  туда
сколько-нибудь часто.
   - Я и мысли о том, чтобы продать Эшфилд, не могу допустить, я люблю  его!
Он для меня... он для меня... он для меня - все!
   - В таком случае, почему бы тебе  не  попытаться  что-нибудь  сделать?  -
сказал Арчи.
   - Что же такого я могу сделать?
   - Ну, например, написать еще одну книгу.
   Я посмотрела на него с удивлением.
   - Допустим, я могла бы написать еще одну книгу в ближайшем будущем, но от
этого Эшфилду будет мало проку.
   - Ты могла бы заработать кучу денег, - сказал Арчи. Мне не очень верилось
в это. "Таинственное преступление в Стайлсе" разошлось почти в двух  тысячах
экземпляров, что было вовсе не плохо  для  начинающего  автора  детективного
романа по тем временам. Принесло же оно мне весьма  скудный  доход  -  всего
двадцать пять фунтов, да и то это был не гонорар за  книгу,  а  половина  от
пятидесяти фунтов, полученных за неожиданную продажу авторских  прав  "Уикли
таймс",  намеревавшейся  печатать  роман  из  номера  в  номер.  Это   будет
способствовать росту моей популярности, утверждал Джон  Лейн.  Для  молодого
автора - большая удача напечататься в "Уикли таймс". Конечно, может, он  был
и прав, но какие-то двадцать пять фунтов в качестве  платы  за  целую  книгу
меня не слишком вдохновляли на продолжение литературной деятельности.
   - Если книга оказалась хорошей и издатель на ней кое-что заработал,  а  я
уверен, что это так, он захочет напечатать и следующую. У тебя всегда должно
быть что-нибудь наготове, - поучал Арчи.
   Я слушала и не возражала. Я восхищалась  его  умением  ориентироваться  в
финансовых проблемах и стала размышлять о новой книге. Допустим, я соглашусь
ее написать - о чем она могла бы быть?
   Вопрос решился сам собой однажды, когда я пила чай в кафе "АВС". Двое  за
соседним  столиком  толковали  о  какой-то  Джейн  Фиш.  Это  забавное*  имя
привлекло мое внимание и засело в голове. Джейн Фиш -  неплохое  начало  для
романа, подумала я, имя, случайно подхваченное в кафе, необычное имя  -  раз
услыхав,  его  не  забудешь.  Джейн  Фиш.  Или  еще  лучше  Джейн  Финн.   Я
остановилась на Джейн Финн и сразу же начала писать. Назвала  роман  сначала
"Веселое приключение", затем "Юные авантюристы" и наконец - "Тайный враг".
   Арчи поступил очень предусмотрительно, найдя работу до того, как уволился
из  военно-воздушных  сил.  Многие  молодые  люди  оказались   в   отчаянном
положении. Демобилизовавшись из армии, они становились безработными.  К  нам
постоянно  приходили  полные  сил  мужчины,  пытавшиеся  продать  чулки  или
какую-нибудь домашнюю утварь. На них было жалко смотреть. Иногда мы покупали
у них пару  уродливых  чулок  только  для  того,  чтобы  как-то  поддержать.
Когда-то они были лейтенантами - морскими или сухопутными - и  вот  до  чего
дошли. Иные из них писали стихи и старались их пристроить.
   Я решила выбрать героев именно в этой среде - девушка, которая служила  в
частях гражданской обороны или работала  в  госпитале,  и  молодой  человек,
только что уволившийся из армии. Оба в отчаянном положении. В поисках работы
они встречают друг друга, - быть может, они уже встречались прежде. Ну и что
дальше? Дальше, подумала я, их вовлекают в  шпионаж:  это  будет  книга  про
шпионов, боевик, а не детектив. Идея мне  понравилась  -  после  работы  над
детективной историей "Таинственное преступление в Стайлсе" - сменить амплуа.
Я начала набрасывать план. В целом боевик  писать  было  приятно  и  гораздо
легче, чем детектив.
   Через некоторое время, окончив книгу, я понесла ее Джону Лейну.  Ему  она
не очень понравилась: не то что  первая  -  эту  книгу  не  продашь  так  же
успешно. Издатели колебались: печатать или нет. Но в  конце  концов  все  же
решили печатать. На сей раз мне  не  предлагали  сделать  столько  поправок,
сколько в предыдущий.
   Если не ошибаюсь, и эта книга разошлась недурно. Гонорар, как и в прошлый
раз, был  мизерным,  но  я  снова  продала  права  на  публикацию  романа  с
продолжением газете "Уикли таймс" и получила на сей  раз  пятьдесят  фунтов,
милостиво пожалованных мне Джоном Лейном. Это подействовало вдохновляюще, но
не настолько, чтобы начать думать о писательстве как о профессии.
   Моей третьей книгой было  "Убийство  на  поле  для  гольфа".  Кажется,  я
написала ее вскоре после того, как все узнали о cause cґel`ebre*, знаменитом
преступлении, совершенном во Франции. Я уж теперь не припомню имен тех,  кто
имел к нему отношение. Человек в маске ворвался в дом, убил хозяина,  связал
его жену и кляпом заткнул ей рот; свекровь тоже умерла,  но,  кажется,  лишь
потому, что со страху подавилась вставной челюстью. Однако жене не  поверили
и заподозрили ее в том, что она сама убила мужа и что либо ее вовсе никто не
связывал, либо это сделал сообщник. Эти события  показались  мне  подходящим
фоном для сюжета очередного романа. Действие  должно  было  происходить  уже
после того, как жену оправдали. Загадочная женщина, окутанная тайной давнего
убийства, появляется где-нибудь... пусть на сей раз это будет Франция.
   Эркюль   Пуаро   получил   широкую   известность   после   "Таинственного
преступления в Стайлсе",  поэтому  я  решила  пользоваться  его  услугами  и
впредь. Одним из его поклонников оказался Брюс  Ингрэм,  тогдашний  редактор
"Скетча". Он позвонил мне и предложил договор на серию рассказов  об  Эркюле
Пуаро для своего  журнала.  Предложение  меня  очень  взволновало.  Кажется,
наконец мне улыбнулось счастье. Напечататься в "Скетче" - большая  удача.  У
мистера Ингрэма был забавный рисунок - портрет Эркюля Пуаро, в  общем  образ
совпадал с моим собственным видением персонажа, хоть на  рисунке  он  и  был
немного более утонченным и аристократичным, чем  я  его  себе  представляла.
Брюс Ингрэм заказал серию из двенадцати рассказов. Восемь я  написала  очень
быстро, и мы даже думали на этом остановиться, но в конце концов решили  все
же довести цикл до дюжины, и мне пришлось писать еще четыре.
   Я  и  не  заметила,  как  оказалась  накрепко  привязанной  не  только  к
детективному жанру, но и к двум людям: Эркюлю Пуаро и его Ватсону - капитану
Гастингсу. Я обожала капитана Гастингса. Персонаж был вполне шаблонный, но в
паре с Эркюлем Пуаро они представляли собой идеальную, с моей точки  зрения,
команду сыщиков. Я все еще оставалась в  русле  шерлокхолмсовской  традиции:
эксцентричный сыщик, подыгрывающий ему ассистент, детектив из  Скотланд-Ярда
типа Лестрейда - инспектор Джепп, и теперь я еще добавила "человека-гончую",
инспектора  Жиро  из   французской   полиции.   Жиро   относился   к   Пуаро
пренебрежительно, как к отжившему свой век старику.
   Только теперь я поняла, какую ужасную ошибку совершила, с  самого  начала
сделав Эркюля Пуаро таким старым, -  видимо,  придется,  написав  три-четыре
книги, отказаться от него и придумать кого-то другого, помоложе.
   "Убийство  на  поле  для  гольфа"   лежало   чуть-чуть   в   стороне   от
шерлокхолмсовской традиции и было  навеяно,  скорее  всего,  "Тайной  желтой
комнаты". Оно исполнено  в  весьма  высокопарном,  несколько  даже  вычурном
стиле. Приступая к написанию очередного произведения, автор часто  находится
под сильным  влиянием  героев  последней  прочитанной  книги  или  недавнего
увлечения.
   Думаю, "Убийство на поле для гольфа" - умеренно удачный  образчик  такого
рода литературы, весьма мелодраматичной. На сей раз я  ввергла  Гастингса  в
любовное приключение. Если уж в книге должна быть любовь,  я  полагала,  что
вполне могу женить Гастингса.  Честно  говоря,  я  начала  от  него  немного
уставать. К Пуаро я была намертво привязана,  но  это  не  означало,  что  я
обязана оставаться намертво привязанной и к Гастингсу.
   "Бодли Хед" "Убийство на поле для гольфа" удовлетворило, однако я  слегка
повздорила с ними из-за обложки.  Помимо  того  что  она  была  выполнена  в
чудовищных цветах, ее просто плохо придумали: насколько можно  было  понять,
на ней был изображен мужчина в пижаме,  умирающий  на  поле  для  гольфа  от
эпилептического припадка. Поскольку убитый, по сюжету, был нормально одет  и
заколот кинжалом, я возражала. Обложка может не иметь никакого  отношения  к
содержанию, но коль уж имеет, не должна его искажать. По этому  поводу  было
много волнений, я просто пришла в ярость, и  мы  наконец  договорились,  что
впредь я буду просматривать и утверждать обложку заранее. У меня и  до  того
было легкое расхождение с "Бодли Хед" - оно  случилось  в  процессе  издания
"Таинственного преступления в Стайлсе" и касалось написания  слова  "какао".
По каким-то загадочным причинам слово, обозначавшее в  тексте  чашку  какао,
было набрано не "cocoa", a "coco", что абсурдно, как сказал бы Эвклид*.
   На подобном написании яростно настаивала мисс  Хаус  -  дракон,  ведавший
всей корректурой "Бодли Хед". "В  наших  книгах  это  слово  всегда  пишется
именно так, - говорила она, - так правильно, и  у  нас  в  издательстве  так
принято". Я показывала ей банки из-под какао и  словари  -  на  нее  это  не
производило ни малейшего впечатления.  "Правильно  так,  как  пишем  мы",  -
твердила она. Много лет спустя, беседуя с Алленом Лейном, племянником  Джона
Лейна, основателем "Пингвина", я припомнила, какие ожесточенные бои  вела  с
мисс Хаус по поводу написания слова "какао". Он широко улыбнулся:
   - Знаю, она доставляла нам массу  хлопот,  особенно  когда  постарела.  В
каких-то вещах переубедить  ее  было  совершенно  невозможно.  Она  отчаянно
спорила с авторами и никогда не уступала.
   По выходе книги я получала бесчисленное количество писем, в которых  меня
спрашивали, почему я так странно пишу это слово: "Видно, с орфографией у вас
нелады". Очень несправедливо. У меня  действительно  всегда  были  нелады  с
орфографией, я и сейчас не слишком грамотно пишу, но слово "какао" я  писать
умею! А вот чего я не умею, так это настоять на своем. То  была  моя  первая
книжка, и я считала, что издательству виднее, чем мне.
   На "Таинственное преступление в Стайлсе" было несколько хороших  отзывов,
но мне больше всего понравилась рецензия в "Фармацевтическом журнале". "Этот
детективный роман" хвалили за то, что в нем "правильно описывается  действие
ядов, а не придумываются некие не существующие в природе  вещества,  которые
так часто появляются на  страницах  других  книг".  "Мисс  Агата  Кристи,  -
говорилось в рецензии, - свое дело знает".
   Я хотела было издавать книги под псевдонимом Мартин Уэст или Мостин Грей,
но Джон Лейн настаивал, чтобы я сохранила собственные имя и фамилию -  Агата
Кристи,  особенно  имя.  "Агата  -  имя  редкое,  -  говорил   он,   -   оно
запоминается". Поэтому пришлось  отказаться  от  Мартина  Уэста  и  навсегда
сохранить фирменный знак "Агата Кристи". Мне почему-то казалось, что женщина
в качестве автора, особенно автора детективов, будет встречена  читателем  с
предубеждением, что Мартин Уэст звучит более мужественно и  вызывает  больше
доверия. Однако, как я уже говорила,  издавая  первую  книгу,  вы  уступаете
издателю во всем. Впрочем, здесь Джон Лейн, кажется, действительно  оказался
прав.

   Итак, я написала три книги, была счастлива в  замужестве  и  теперь  моим
самым заветным желанием было поселиться за городом. У нас в округе  не  было
никакого парка. Каждый день тащиться с коляской даже до ближайшего из них  и
Джесси Суоннел, и мне  было  тяжеловато.  Кроме  того,  над  нами  постоянно
нависала угроза: дома собирались сносить. Они  принадлежали  Лайонам,  а  те
намеревались построить на этом месте  какие-то  другие  здания.  Вот  почему
контракт и заключался лишь поквартально. В любой момент нас могли  поставить
в известность, что дом сносится. Надо сказать, что на самом деле наш дом  на
Эдисон-роуд стоял как ни в чем не бывало и тридцать лет  спустя,  -  правда,
нынче его уже действительно нет. На его месте высится Кэдби-Холл.
   Кроме прочих воскресных развлечений, мы  с  Арчи  иногда  позволяли  себе
поездку в Ист Кройдон на поезде. Там мы играли в гольф. Я  никогда  не  была
большой поклонницей гольфа, и Арчи играл в него прежде очень редко,  но  ту