Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
древности в ту пору интересовали меня последнюю очередь, и я очень
рада, что маме не удалось уговорить меня. Луксор, Карнак открылись мне в
своей первозданной красе лишь двадцать лет спустя. Все было бы испорчено,
если бы я уже окинула их равнодушным оком.
Нет большей ошибки в жизни, чем увидеть или услышать шедевры искусства в
неподходящий момент. Для многих и многих Шекспир пропал из-за того, что они
изучали его в школе.
Шекспира нужно смотреть, он написал свои пьесы для сцены, их надо увидеть
в театре. На сцене они доступны любому возрасту, задолго до того, как
появляется способность понимать красоту языка и величие поэзии. Когда моему
внуку Мэтью было одиннадцать-двенадцать лет, я повела его на "Макбета" и
"Виндзорских проказниц" в Стратфордский театр. Ему страшно понравились обе
пьесы, хотя комментарии оказались довольно неожиданными. Когда мы вышли из
театра, Мэтью повернулся ко мне и сказал преисполненным почтения голосом:
- Знаешь, если бы я не знал, что это Шекспир, я бы в жизни не поверил.
Это замечание явно было в пользу Шекспира, и я так именно и восприняла
его.
После того как "Макбет" имел у Мэтью такой успех, мы отправились на
"Виндзорских проказниц". Тогда, мне кажется, эту пьесу играли как нужно: то
был добрый английский буффонный фарс, без всяких изысков. Последнее
представление "Виндзорских проказниц", которое я видела в 1965 году,
настолько перегрузили претензиями на художественность, что я чувствовала
себя все дальше и дальше от старого Виндзорского парка. Даже корзинка для
белья перестала быть корзинкой с грязным бельем, превратившись в некий
хулиганский символ! Невозможно по-настоящему насладиться балаганным фарсом,
если он подается в виде символов. Испытанный пантомимный трюк с кремом
никогда не подведет, и зрители .будут кататься от смеха, пока актеры швыряют
друг в друга настоящие торты. Если же взять маленькую коробку с написанными
на боку словами "Крем "Птичье молоко" и деликатно поднести ее к щеке, что ж,
"символ"-то будет, но фарс - нет! Мэтью высоко оценил "Виндзорских
проказниц" - особое удовольствие доставила ему сцена с валлийским школьным
учителем.
Мало что в жизни может сравниться с радостью посвящать молодых в мир
ценностей, перед которыми мы сами благоговеем с незапамятных времен, при
этом их восприятие может иметь весьма специфический характер. Однажды мы с
Максом, взяв с собой мою дочь Розалинду и ее подружку, отправились на машине
смотреть замки Луары. Вскоре выяснилось, что у подружки Розалинды существует
единственный критерий их оценки. Окинув замок опытным взглядом, она каждый
раз говорила:
- Вот это да! Представляю, как они здесь резвились, а?
Мне как-то не приходилось до той поры смотреть на замки Луары под этим
углом зрения, но я склонна счесть это замечание не лишенным
проницательности. Старые французские короли со своими придворными в самом
деле знали толк в развлечениях. Мораль (поскольку я приучена из всего
извлекать мораль) состоит в том, что никогда не поздно учиться. Всегда может
возникнуть неожиданный взгляд, который представит явление в новом свете.
Но я отвлеклась от Египта. Одно так тесно связано с другим - что в этом
плохого? Теперь я понимаю, что зима в Египте разрешила многие проблемы нашей
жизни. Мама, столкнувшись с трудностями организации светского образа жизни
для дочери, практически не имея для этого денег, нашла прекрасный выход из
положения, я преодолела свою неловкость. На языке моего времени, "научилась
вести себя в обществе". Мы живем сейчас настолько по-другому, что, боюсь,
даже трудно объяснить, о чем я говорю.
Несчастье состоит в том, что современные девушки совершенно утратили
искусство флиртовать. Как я уже говорила, в мое время это искусство
заботливо взращивалось. Мы знали все его правила назубок. Во Франции девушек
действительно не оставляли наедине с юношами, но в Англии все было иначе.
Разрешалось отправиться на прогулку с молодым человеком, пешую или верховую,
но запрещалось ехать вдвоем на танцы; положение могла спасти мама, или
престарелая аристократка, или, в крайнем случае, присутствующая на танцах
молодая замужняя дама. Но, соблюдая эти правила, вы тем не менее имели
полную возможность выйти с молодым человеком погулять при лунном свете или
пройти в оранжерею, и это нисколько не вредило вашей репутации в свете.
Заполнение бальной книжечки требовало большого искусства, которым мне так
и не удалось овладеть до конца. Скажем, на танцах присутствуют три девушки,
А, В и С, и три юноши, D, Е, F. Существуют обязательные правила: полагается
с каждым протанцевать минимум по два раза, а, может быть, пойти с кем-то из
них поужинать, если только вы не настроены решительно против. Все остальное
на ваше усмотрение, вы свободны. На вечере полным-полно молодых людей.
Некоторые из них - иных вам вовсе не хочется видеть - тотчас приближаются.
Приходится хитрить. Надо попытаться не дать им увидеть, что ваша бальная
книжечка еще не заполнена, и с задумчивым видом сказать, что, может быть,
разве только танец под номером четырнадцать. Трудность состоит в том, чтобы
соблюсти баланс. Молодые люди, с которыми вам хотелось бы танцевать, где-то
здесь, но если они появятся слишком поздно, книжечка может оказаться уже
заполненной. С другой стороны, если вам удалось увернуться от первых
кавалеров, в вашей книжечке могут остаться дырки, так и не заполненные
"правильными" молодыми людьми. И тогда во время некоторых танцев придется
"подпирать стену". О! Какое разочарование приходилось испытывать, когда
молодой человек, которого вы втайне так страстно ждали, вдруг возникает
перед вами, потратив массу времени в тщетных поисках, отчаянно высматривая
вас повсюду, но только не там, где вы были на самом деле! И приходилось
грустно говорить ему:
- У меня остались только два свободных номера, второй и десятый.
- Но вы наверняка можете что-то придумать! - умоляет он.
Вы утыкаетесь в свою книжечку и размышляете: вычеркнуть? Перескочить?
Нарушить обещание - некрасиво. Такой дурной поступок вызовет осуждение не
только всех мам и хозяйки, но также самих молодых людей. Они могут
отомстить, "забыв" о каком-нибудь обещанном танце. Изучая свою книжечку, вы
можете наткнуться на имя кавалера, который не очень хорошо повел себя с
вами, опоздал или во время ужина уделял больше внимания другой девушке. Если
так, можно пожертвовать им. В крайнем случае приносится в жертву юноша,
который не умеет танцевать и отдавил вам ноги. Но такой выход мне совсем не
нравился, потому что по натуре я мягкосердечная, и мне казалось жестоким так
несправедливо поступить с молодым человеком, который начнет опасаться, что и
все остальные будут обходиться с ним подобным образом. Все эти расчеты
отличались не меньшей сложностью, чем сами танцы. Забавно, но, с другой
стороны, настоящая нервотрепка. В любом случае, опыт приходил с практикой.
Поездка в Египет очень помогла мне. Не думаю, что в других
обстоятельствах моя "gaucherie"* исчезла бы так скоро. Конечно же это были
три изумительных месяца для юной особы, которую я представляла собой. Я
более или менее близко познакомилась с двадцатью или тридцатью достойными
юношами. Меня пригласили на пятьдесят или шестьдесят приемов; но, к счастью,
я была слишком молода и получала слишком много удовольствия, чтобы влюбиться
в кого-нибудь. Я бросала томные взгляды на загорелых полковников зрелого
возраста, но большинство из них уже ухаживали за привлекательными замужними
женщинами - женами других мужчин - и не находили ничего интересного в юных
неопытных пресных девицах.
Мне страшно докучал молодой австрийский граф; он держался с необычайной
торжественностью и не переставал оказывать мне всяческое внимание. Я
избегала его как могла, но он неизменно находил меня и приглашал на вальс.
Как я уже говорила раньше, вальс - это единственный танец, который я не
любила. Граф вальсировал по высшему разряду, с бешеной скоростью, у меня так
кружилась голова, что я всякий раз боялась не удержаться на ногах и упасть.
Кроме того, вальсировать в противоположном направлении считалось в классе
мисс Хики дурным тоном, и поэтому у меня не было достаточной практики.
Потом граф заявил, что ему доставило бы удовольствие быть представленным
моей матушке. Думаю, это был способ показать честность намерений.
Естественно, я представила его маме, которая отбывала свою ежевечернюю
повинность у стены - сущее наказание для нее! Граф присел рядом с ней и
тяжеловесно развлекал ее по меньшей мере двадцать минут. По возвращении
домой мама сердито сказала мне:
- С какой стати ты заставила меня говорить с этим маленьким австрийцем? Я
еле избавилась от него.
Я уверила маму, что сделала это исключительно по его настоянию.
- О, Агата, - сказала мама, - впредь постарайся избавить меня от бесед с
твоими молодыми людьми. Они стремятся к этому только, чтобы произвести
хорошее впечатление и показать свою воспитанность.
Я сказала, что он ужасный.
- Он приятной наружности, хорошо воспитан, прекрасный танцор, - ответила
мама, - но должна сказать, что я чуть не умерла со скуки.
Чаще всего моими друзьями были младшие офицеры, отношения с которыми не
носили сколько-нибудь серьезного характера. Я болела за них во время
соревнований по водному поло, подтрунивала, если они проигрывали, и
аплодировала их удачам, а они всячески старались продемонстрировать передо
мной свою ловкость. Гораздо труднее было общаться с мужчинами постарше. Их
имена теперь уже улетучились из моей памяти, но имя капитана Хибберда, очень
часто танцевавшего со мной, я помню. Для меня было большим сюрпризом, когда
на пути из Каира в Венецию - мы плыли на пароходе - мама небрежно обронила:
- Я полагаю, ты знаешь, что капитан Хибберд хотел жениться на тебе?
- Что? - я была ошеломлена этим сообщением. - Он никогда не делал мне
предложения и вообще не говорил ничего подобного.
- Тебе - нет, - ответила мама. - Он сказал это мне.
- Тебе? - страшно удивилась я.
- Да. Он сказал, что очень сильно влюблен в тебя и спросил, не считаю ли
я, что ты слишком молода. Именно из-за этого он не осмелился обратиться
прямо к тебе.
- И что ты сказала? - спросила я.
- Я ответила, что совершенно уверена в том, что ты не любишь его и
поэтому ему лучше отказаться от этой идеи.
- О, мама! - воскликнула я с возмущением. - Ты не могла так поступить.
Мама посмотрела на меня с чрезвычайным удивленнием.
- Ты хочешь сказать, что он тебе нравился? - спросила она. - Может быть,
ты считала возможным выйти за него замуж?
- Нет, конечно, нет! - ответила я. - Я вовсе не хочу выходить за него, и
я совершенно не влюблена в него, но я думаю, мама, что ты могла бы позволить
решать такие вещи мне самой.
Мама сначала поразилась моим словам, но потом благородно признала свою
вину.
- Видишь ли, - вздохнула она, - столько воды утекло со времен моей
молодости. Но я понимаю твою точку зрения. Ты права, каждый имеет право сам
отвечать на предложения.
Некоторое время я чувствовала досаду. Мне очень хотелось узнать, как это
бывает, когда делают предложение. Капитан Хибберд был красив, нисколько не
зануда, прекрасно танцевал, обладал немалым состоянием - даже жаль, что мне
не пришло в голову выйти за него. В большинстве случаев бывает так: если
молодой человек, влюбившийся в девушку, не пользуется взаимностью, он
немедленно прекращает ухаживание, а влюбленные мужчины, как правило,
становятся похожи на преданных баранов. Если девушке нравится этот мужчина,
она чувствует себя польщенной его поведением и разве что не поощряет его;
если же она не испытывает к нему никакого интереса, то изгоняет из своего
ума и сердца. В этом заключена одна из великих несправедливостей жизни.
Женщины, когда они влюблены, выглядят в десять раз лучше обычного: глаза
сверкают, щеки горят, волосы приобретают особый блеск; их разговор
становится остроумнее и интереснее. Мужчины, давно знакомые с ними, начинают
смотреть на них другими глазами.
Так бесславно окончилась история с первым из сделанных мне предложений
руки и сердца. Второе предложение мне сделал молодой человек ростом в метр
девяносто два сантиметра. Он очень нравился мне, и мы были добрыми друзьями.
Рада сказать, что он и не подумал воспользоваться посредничеством мамы:
оказался достаточно умен, чтобы не делать этого. Он умудрился сесть на тот
же пароход, которым мы возвращались из Александрии в Венецию. Жаль, что я не
полюбила его. Некоторое время мы переписывались; потом, мне кажется, его
послали в Индию. Будь я немного старше, повстречавшись с ним, кто знает,
может быть, я бы и обратила на него внимание.
Пишу обо всех этих предложениях и думаю: вероятно, в мое время мужчины с
большей легкостью предлагали руку и сердце. Не могу избавиться от ощущения,
что в большинстве случаев мне и моим подругам предлагали выйти замуж
совершенно несерьезно и без всякой ответственности. У меня есть подозрения,
что если бы я приняла какое-нибудь из предложений, то поставила бы молодого
человека, сделавшего его, в весьма затруднительное положение. Однажды я
поймала на этом молодого морского лейтенанта. Мы возвращались домой с
вечеринки - дело было в Торки, - когда он вдруг выпалил предложение выйти за
него замуж. Я поблагодарила его, сказала "нет" и прибавила:
- Я не верю, что и вам этого хочется.
- Хочется, хочется!
- Не верю, - сказала я. - Мы знакомы всего десять дней, и в любом случае
мне непонятно, почему мы должны пожениться такими молодыми. Вы же понимаете,
что это очень помешало бы вашей карьере.
- Да, пожалуй, верно.
- В таком случае ужасно глупо делать предложение. Вы и сами это
признаете. Что вас заставило поступить так?
- У меня просто вырвалось, - сказал молодой человек. - Я посмотрел на
вас, и у меня вырвалось.
- Что ж, - сказала я, - надеюсь, вы больше не будете так делать.
Подумаете прежде.
И мы расстались в наилучших отношениях.
Глава вторая
Меня вдруг пронзило ужасное подозрение: насколько богатыми можем
показаться и я, и все мое окружение. Ведь в наши дни только богатым по
карману вести такой образ жизни, между тем как все мои друзья происходили из
семей самого скромного достатка. Ни у кого из них, естественно, не было ни
выезда, ни лошадей, не говоря уже об истинном свидетельстве богатства -
автомобилях, о которых мы не смели мечтать.
У девушек, как правило, было не больше трех выходных платьев, и они
носили их несколько лет. Шляпы каждый сезон подкрашивали специальной краской
из бутылочки за один шиллинг. Мы ходили на вечеринки, теннисные
соревнования, хотя, чтобы отправиться на танцы за город, приходилось
нанимать кэб. В Торки частные приемы устраивались не слишком часто, в
основном на Рождество и Пасху. В августе приглашали погостить по случаю
регаты и потом уже остаться на заключительный бал; в нескольких богатых
домах тоже обычно устраивали балы в это время. В июне и июле я несколько раз
ездила танцевать в Лондон - не слишком часто, потому что в Лондоне у нас
было не так уж много знакомых. Впрочем, можно было поехать на так называемые
танцы по записи, начинавшиеся обычно в шесть часов. Все это не требовало
больших расходов.
Проводились приемы и в загородных домах. Помню, как впервые, изрядно
нервничая, я отправилась в Уорвикшир, к друзьям, заправским охотникам.
Констанс Рэлстон Патрик, жена хозяина, не охотилась сама; в запряженной пони
коляске она объезжала всех гостей, а я сопровождала ее. Мама строжайше
запретила мне заниматься верховой ездой.
- Ты совершенно не умеешь ездить верхом, - заметила мне мама. - Страшно
подумать, если ты покалечишь чью-нибудь дорогую лошадь.
Так или иначе, но никто и не предлагал мне сесть на лошадь. Оно и к
лучшему.
Мой опыт верховой езды и охоты ограничивался Девонширом и заключался в
том, чтобы вскарабкаться на какой-нибудь холм верхом на взятой напрокат
лошади, привычной к неопытным наездникам. Она понимала куда больше меня, и я
с удовольствием вверяла себя постоянной лошадке - чалой Крайди, неплохо
справлявшейся с пологими холмами Девона. Само самой разумеется, я сидела в
седле боком - едва ли кто-нибудь из женщин садился тогда на лошадь
по-мужски. Сидеть по одну сторону луки седла было гораздо безопаснее. В
первый раз, когда мне пришлось оседлать лошадь по-мужски, я испытала страх,
о котором даже не подозревала.
Семейство Рэлстон Патрик было очень добрым ко мне. Они называли меня
почему-то Розанчиком - наверное, потому, что вечером я обычно надевала
платье розового цвета. Робин очень любил подразнить Розанчика, а Констанс
давала мне материнские советы с дьявольским блеском в глазах. Когда я
впервые приехала погостить к ним, их очаровательной маленькой дочери было
три или четыре года, и я подолгу играла с ней. Констанс была прирожденной
свахой, и теперь я понимаю, почему во время моих визитов она собирала самое
изысканное мужское общество. Иногда я под шумок совершала верховые прогулки.
Помню, однажды я носилась по полям с двумя друзьями Робина. Так как мы
решили пуститься в эту прогулку в последний момент, у меня не оказалось
времени даже надеть амазонку. Я была в легком летнем платье, с
неподобранными волосами. Как и все девушки, я продолжала носить шиньон.
Когда мы возвращались домой по проселочным улицам, прическа совершенно
растрепалась, и при каждом шаге лошади я теряла один за другим свои локоны.
Мне пришлось слезть, пойти обратно и подобрать их. Неожиданно это
происшествие произвело самое благоприятное впечатление. Позднее Робин сказал
мне, что один из самых знаменитых охотников Уорвикшира, звезда, одобрительно
отозвался обо мне:
- Прекрасная девчушка гостит у вас. Мне понравилось, как она вела себя,
когда потеряла все свои фальшивые локоны: как ни в чем не бывало. Вернулась
назад и подобрала их совершенно спокойно, при этом умирала от смеха. Вот это
спортсменка!
Поистине никогда не угадаешь, что может понравиться людям.
Другим источником наслаждения у Ралстон Патриков был принадлежавший им
автомобиль. Не могу передать то чувство волнения, которое он вызывал в 1909
году. Сокровище и предмет любви Робина своими капризами и неполадками только
еще больше усиливал страсть хозяина. Помню нашу экскурсию в Бэнбери. Мы
снаряжались в эту поездку, по меньшей мере, так, как если бы отправлялись в
экспедицию на Северный полюс. Большие меховые одеяла, обмотанные вокруг
головы теплые шарфы, корзинки с провизией и так далее. Членами экспедиции
были брат Констанс Билл, Робин и я. Мы нежно простились с Констанс; она
поцеловала каждого из нас, настоятельно просила соблюдать осторожность и
сказала, что если мы вернемся, нас будет ожидать горячий суп и всевозможные
домашние радости. Бэнбери, должна заметить, находился в двадцати пяти милях
от дома, но рассматривался как противоположная точка земного шара.
Семь миль мы проехали благополучно, не превышая скорости двадцать пять
миль в час. Но это было только начало. Наконец мы прибыли в Бэнбери, сменив
по дороге колесо и тщетно пытаясь найти где-нибудь гараж, поскольку гаражи в
то время были большой редкостью. К семи часам вечера мы возвратились домой,
измученные, продрогшие до