а,
была химической блондинкой лет сорока пяти с пережженными перекисью волосами
и чудовищных размеров  бюстом.  Очень  дружелюбная,  она  непременно  хотела
рассказать мне все о внутренних болезнях своей  дочери.  Квартира  оказалась
набита  на  редкость  уродливой  мебелью,   а   на   стенах   висели   самые
сентиментальные картины, какие мне доводилось видеть. Первое, что нам с Арчи
предстоит сделать, отметила  я  про  себя,  это  снять  их  и  аккуратненько
спрятать где-нибудь до возвращения хозяев. Там было полно фарфора, стекла  и
тому подобных вещей, в том  числе  чайный  сервиз  из  тонкого,  как  яичная
скорлупа, фарфора, при  виде  которого  я  испугалась  -  он  казался  таким
хрупким, что не разбить его было просто нельзя. Переехав, мы с Люси  тут  же
спрятали его в шкаф.
   Затем я отправилась в бюро миссис  Ваучер,  -  думаю,  оно  существует  и
поныне, - куда неизбежно обращались все, кому нужно было найти няню.  Миссис
Ваучер быстро вернула меня на землю, поинтересовавшись, сколько я  собираюсь
платить, каковы мои условия, какой штат прислуги я содержу,  и  направила  в
небольшую комнату, где проводилось собеседование с претендентками  на  место
няни. Сначала вошла крупная, на вид очень  уверенная  в  себе  женщина.  При
первом же взгляде  на  нее  я  насторожилась.  Мой  вид,  напротив,  никакой
настороженности у нее не вызвал.
   - Да, мадам. Сколько будет детей, мадам? - Я объяснила, что будет  только
один ребенок. - Надеюсь, не старше месяца? Я никогда не  беру  детей  старше
месяца,  зато  этих  очень  быстро  привожу  в  подобающее  состояние.  -  Я
подтвердила, что ребенку не больше месяца. - А какой у  вас  штат  прислуги,
мадам? - Извиняющимся тоном я  сообщила,  что  мой  штат  состоит  из  одной
служанки. Она фыркнула:  -  Боюсь,  мадам,  это  едва  ли  мне  подойдет.  Я
привыкла, чтобы кто-то убирал в детской, присматривал  за  детскими  вещами,
чтобы все было хорошо организовано и обеспечено.
   Согласившись, что не подхожу ей, и отказавшись от ее  услуг  с  некоторым
облегчением, я поговорила еще с тремя,  но  все  они  презрительно  отвергли
меня.
   Тем не менее на следующий день я явилась снова. На сей раз мне повезло. Я
встретила Джесси Суоннел - тридцатипятилетнюю, острую на  язык,  добродушную
женщину, которая большую часть своей трудовой жизни прожила няней  в  семье,
обосновавшейся в Нигерии. Одно за  другим  я  раскрыла  перед  ней  позорные
условия службы у меня: всего одна служанка, одна детская на все про  все,  и
для игр, и для сна - она же комната для няни, но зато няне не нужно  убирать
еще и свою собственную комнату, и последняя капля - жалованье.
   - Ну что же, - сказала она, - все это совсем не плохо. Работы я не боюсь,
привыкла, она меня не пугает. У вас ведь девочка? Я люблю девочек.
   Итак, мы поладили с Джесси Суоннел, которая прослужила у меня два года  и
очень мне нравилась, хотя у нее были свои недостатки.  Она  инстинктивно  не
любила родителей тех малышей, за которыми ходила. По отношению  к  Розалинде
была - сама доброта, думаю, она могла умереть за нее. Меня же  рассматривала
как неизбежную помеху, хоть и выполняла, - правда,  крайне  неохотно  -  мои
распоряжения, даже если не была  с  ними  согласна.  Зато,  если  что-нибудь
случалось, она оказывалась  незаменимой:  доброй,  готовой  помочь,  умеющей
ободрить. Да, я уважала Джесси Суоннел; надеюсь, она прожила хорошую жизнь и
достигла всего, чего хотела.
   Итак, все устроилось - Розалинда, я, Джесси Суоннел и Люси перебрались на
Эдисон-роуд, и началась семейная жизнь.  На  этом,  однако,  мои  поиски  не
закончились. Я хотела найти квартиру без  мебели,  которая  могла  бы  стать
нашим постоянным жилищем. Это, разумеется,  было  не  так-то  просто,  а  по
правде сказать, чертовски трудно. Заслышав о чем-то подходящем,  я  начинала
звонить, писать письма, срывалась с места, - казалось, ничто не  могло  меня
остановить. Но квартира оказывалась то грязной, то убогой, то доведенной  до
такого состояния, что трудно было представить себе, как в ней можно жить.  К
тому же меня  постоянно  опережали.  Мы  изъездили  весь  Лондон:  Хэмпстед,
Чизуин, Пимлико,  Кенсингтон,  Сент-джонский  лес  -  дни  мои  состояли  из
бесконечных автобусных переездов. Мы побывали во всех конторах  по  найму  и
продаже недвижимости  и  в  скором  времени  начали  серьезно  беспокоиться.
Договор на аренду меблированной квартиры был заключен только на два  месяца.
По возвращении химическая миссис Н. со своей замужней дочерью  и  ее  детьми
едва ли захочет продлить его. Мы должны были что-то найти.
   Наконец нам, кажется, повезло.  Мы  ухватили,  или  более-менее  ухватили
квартиру в Бэттерси-парк.  Цена  была  разумной;  хозяйка,  мисс  Ллевеллин,
собиралась освободить ее в течение месяца, но, похоже, не возражала  выехать
и пораньше. Она переезжала в другой район Лондона. Вроде бы все  устроилось,
но радоваться было рано. Нас постиг страшный удар. Недели за  две  до  того,
как  нам  предстояло  вселяться,  мисс  Ллевеллин  сообщила,  что  не  может
переехать в свою новую квартиру, поскольку семья, ее  занимавшая,  не  могла
переехать в свою. Цепная реакция.
   Это был жестокий удар. Мы звонили мисс Ллевеллин каждые два-три дня. Но с
каждым разом информация была все менее утешительной: все больше  препятствий
вставало на пути переезда тех людей в их новую квартиру и соответственно все
более сомнительной представлялась перспектива  освобождения  нашей.  Наконец
выяснилось, что дело может уладиться не раньше чем месяца через  три-четыре,
да и то не точно. Мы снова стали  лихорадочно  изучать  объявления,  звонить
агентам по найму и продаже недвижимости и все такое  прочее.  Время  шло,  и
теперь мы были уже в панике. Но  тут  позвонил  агент  и  предложил  нам  не
квартиру, а дом. Небольшой дом в районе скарсдейлских вилл. Правда,  дом  не
сдавался, а продавался. Мы с Арчи поехали  посмотреть.  Это  был  прелестный
маленький домик. Но купить его - означало лишиться всего нашего  капитала  -
страшный риск. Однако мы чувствовали,  что  чем-то  рисковать  придется  все
равно, и решились. Поставив подписи в месте, обозначенном пунктирной линией,
мы отправились домой поискать что-нибудь ценное на продажу.
   Два дня спустя я  просматривала  газеты,  по  обыкновению,  прежде  всего
обращая внимание на квартирные объявления - привычка так въелась в меня, что
я не могла остановиться, - и  вдруг  увидела  объявление:  "Сдается  в  наем
квартира без мебели. Эдисон-роуд, многоквартирные дома, № 96.  90  фунтов  в
год". Я издала хриплый крик, уронила чашку с кофе, вслух  прочла  объявление
Арчи и заявила: "Нельзя терять ни минуты!"
   Выскочив  из-за  стола,  я  перебежала  через  лужайку,  разделяющую  два
многоквартирных   дома,   как   сумасшедшая,    вознеслась    по    лестнице
противоположного дома на четвертый этаж и позвонила в квартиру №  96.  Дверь
открыла испуганная молодая женщина в халате.
   - Я по поводу квартиры, - выпалила я, стараясь говорить  ровным  голосом,
насколько позволяло прерывающееся дыхание.
   - Насчет этой квартиры? Уже? Я ведь  только  вчера  дала  объявление.  Не
ожидала, что кто-нибудь откликнется так скоро.
   - Можно ее посмотреть?
   - Видите ли... Видите ли, немного рановато...
   - Я думаю, она нам подойдет, - сказала я. - Я ее наверняка сниму.
   - Ну что ж, заходите. Только у меня не убрано, - она отступила вглубь.
   Несмотря на ее колебания, я вошла и бегло осмотрела квартиру; нельзя было
допустить ни малейшего риска потерять ее.
   - Девяносто фунтов в год? - спросила я.
   - Да, такова арендная плата, но я должна вас предупредить,  что  заключаю
договор только поквартально.
   Я на миг задумалась, но отбросила сомнения. Мне нужно  было  какое-нибудь
жилье и поскорее.
   - И когда можно переезжать?
   - Ну, вообще-то когда хотите - через неделю-две.  Моего  мужа  неожиданно
посылают за границу. Мы хотели бы оставить кое-какие вещи и линолеум, но  за
отдельную плату.
   Я не была горячей поклонницей линолеума, но  какое  это  имело  значение?
Четыре спальни, две гостиных, приятный вид  на  лужайку,  -  правда,  четыре
этажа вверх-вниз каждый  день,  но  зато  масса  света  и  воздуха.  Требует
ремонта, конечно, но этим займемся сами. Замечательно - подарок судьбы!
   - Согласна, - сказала я. - Решено.
   - Вы уверены? Вы не назвали своего имени.
   Я представилась, рассказала, что живу в  доме  напротив  в  меблированной
квартире, и мы все уладили, тут же, прямо от нее  позвонив  агенту.  Сколько
раз мне приходилось получать по носу! Спускаясь по лестнице, я встретила три
пары, поднимавшиеся на четвертый этаж, все, как я убедилась, в квартиру  96.
На этот раз наша взяла! Я вернулась домой с триумфальным видом.
   - Великолепно! - сказал Арчи. В этот момент зазвонил  телефон.  Это  была
мисс Ллевеллин. "Думаю, через месяц вы уже точно  сможете  переехать  в  мою
квартиру", - сказала она.
   - А-а, - растерянно протянула я, - понятно, - и повесила трубку.
   - Боже милостивый, - воскликнул Арчи, - ты понимаешь,  что  произошло?  У
нас теперь две квартиры и дом!
   Действительно, могли возникнуть проблемы. Я  уже  была  готова  позвонить
мисс Ллевеллин и сообщить, что мы больше не нуждаемся  в  ее  квартире,  как
вдруг мне в голову пришла более удачная мысль: от  скарсдейлского  дома  мы,
конечно, постараемся избавиться, но квартиру в Бэттерси-парк снимем и  будем
сами ее сдавать, это покроет расходы на нашу собственную.
   Арчи высоко оценил мою идею, я  и  сама  считала  ее  высшим  проявлением
своего финансового гения, потому что она  давала  нам  сто  фунтов  прибыли.
Затем мы обратились к агентам по поводу дома, купленного в  Скарсдейле.  Они
нисколько не были в претензии и сказали, что дом совсем  не  трудно  продать
кому-нибудь другому - несколько клиентов страшно огорчились, узнав, что  его
уже  продали  нам.  Таким  образом,  мы  вышли   из   положения   с   весьма
незначительными  потерями,  исчислявшимися   скромными   комиссионными   для
агентов.
   Итак, у нас была квартира, и мы переехали в нее через две недели.  Джесси
Суоннел показала себя молодчиной и не стала делать проблемы из необходимости
ходить пешком на четвертый этаж. Я голову даю на отсечение,  никакая  другая
из нянь миссис Ваучер не согласилась бы на это.
   - Подумаешь, - сказала она, - я привыкла таскать тяжести.  Да  будет  вам
известно, я могу в этом смысле заткнуть за пояс любого негра, а то  и  двух.
Лучшее, что есть в Нигерии, - добавила она, - это множество негров.
   Мы были в восторге от своей новой квартиры  и  с  наслаждением  принялись
обустраивать ее. Львиную  долю  пособия  Арчи  истратил  на  мебель.  Купили
отличную современную  мебель  для  детской  в  магазине  "Хилз",  там  же  -
прекрасные кровати для себя. Множество вещей привезли из  Эшфилда,  где  дом
был  битком  набит  столами,  стульями,  шкафами  для  посуды  и  белья.  На
распродаже за бесценок приобрели разрозненные комоды.
   Въехав, мы подобрали новые обои и перекрасили стены. Часть работы сделали
сами, часть - с помощью коротышки  -  художника-декоратора.  Две  комнаты  -
довольно большая гостиная и гораздо меньшая столовая -  выходили  окнами  во
двор,  но  это  была  северная  сторона.  Мне  больше   нравились   комнаты,
расположенные в дальнем конце длинного коридора. Они были не такие  большие,
зато солнечные и веселые, поэтому  в  них  мы  решили  устроить  гостиную  и
детскую; напротив находилась ванная и маленькая  каморка  для  прислуги.  Из
двух больших комнат одну, самую большую, отвели под спальню,  другую  -  под
столовую, она же должна  была  служить  комнатой  для  гостей.  Ванную  Арчи
облицевал на свой вкус великолепными  ало-белыми  кафельными  плитками.  Наш
декоратор и обойщик был со мной очень любезен. Он показал мне, как правильно
обрезать и складывать обои, чтобы подготовить их к  наклеиванию  и,  как  он
выразился, не бояться наносить их на стену.
   - Пришлепывайте вот так, видите? Ничего страшного не случится. Если  даже
где-то порвется, это всегда можно заклеить. Сперва разрежьте рулон на  куски
по мерке и пронумеруйте куски на обороте. Так, хорошо. Теперь приглаживайте.
Очень удобно делать это щеткой для волос - удаляет все пузырьки.
   Под конец я неплохо справлялась с этой работой. Потолки он делал сам -  у
меня не было уверенности, что мне это тоже удастся.
   В комнате Розалинды стены были выкрашены в бледно-желтый цвет. В процессе
крашения я получила еще один урок. Мой учитель  не  предупредил  меня,  что,
если не вымыть забрызганные краской  полы  сразу  же,  краска  затвердеет  и
отчистить ее можно будет только скребком. Что ж, на ошибках  учимся.  Вверху
мы оклеили стены дорогими тиснеными обоями от "Хилз" с изображениями  разных
животных. В гостиной я решила сделать бледно-бледно-розовые гладкие стены, а
потолок оклеить  глянцевыми  обоями  -  ветки  боярышника,  разбросанные  по
черному полю. Мне представлялось, что это будет  создавать  ощущение,  будто
находишься за городом, на лоне природы, а также что комната станет  казаться
ниже - я люблю комнаты с низкими потолками. В низенькой  комнате  чувствуешь
себя уютнее, словно в избушке. Разумеется, предполагалось, что потолки будет
оклеивать мастер. Но он выказал неожиданное несогласие с моим планом.
   - Послушайте, миссис, вы,  наверное,  хотели  сказать  наоборот:  потолок
бледно-розовый, а по стенам - черные обои с боярышником.
   - Нет, - ответила я, - я хотела сказать то, что сказала: черные  обои  на
потолке, а стены выкрашены бледно-розовой темперой.
   - Но так комнаты не отделывают. Понимаете?  У  вас  снизу  вверх  светлое
будет переходить в темное.  Это  неправильно.  Темное  должно  переходить  в
светлое.
   - Вот пусть у вас и переходит темное в светлое, если вам так нравится,  -
возразила я.
   - Ну, знаете, должен вам сказать, мэм, что так не делают,  никто  никогда
так не делал.
   Я ответила:
   - А я сделаю именно так.
   - Но это  создаст  впечатление  низкого  потолка,  вот  увидите!  Потолок
приблизится к полу. Комната будет казаться меньше.
   - Я хочу, чтобы она казалась меньше.
   Он сдался и пожал плечами. Когда все было сделано по-моему,  я  спросила,
нравится ли ему комната.
   - Ну, выглядит странновато, - ответил он. - Я не могу  сказать,  что  мне
это нравится, но... в общем, если, сидя  в  кресле,  посмотреть  вверх,  вид
приятный.
   - Так ведь в этом все и дело, - обрадовалась я.
   - В таком случае я бы на вашем месте выбрал для потолка темно-синие  обои
со звездами.
   - Я не хочу, чтобы мне казалось, будто я ночью на улице, - возразила я. -
Мне приятнее представлять себя в цветущем саду под деревом боярышника.
   Он печально покачал головой.
   Шторы у нас были по большей части самодельными, многие сшила я сама.  Моя
сестра Мэдж - которую вслед за ее сыном все называли теперь Москитиком -  со
свойственной ей решительностью заверила меня,  что  это  совсем  не  трудно.
"Разрезаешь, подкалываешь, сшиваешь с изнанки, - инструктировала  она,  -  и
выворачиваешь на лицевую сторону. Проще простого. Это любой сможет".
   Я попробовала. Мои занавески не выглядели фешенебельно:  я  не  рисковала
придумывать что-либо изысканное, но смотрелись они мило и весело. Все друзья
восхищались нашей квартирой, а для нас период, когда мы ее обустраивали, был
самым счастливым в  нашей  жизни.  Люси  тоже  была  в  восторге  -  ей  все
доставляло здесь удовольствие.  Джесси  Суоннел  постоянно  ворчала,  но,  к
великому нашему удивлению, много нам помогала. Я совершенно смирилась с тем,
что она терпеть нас не может, вернее, меня, думаю, к Арчи она не  относилась
столь же непримиримо.
   - В конце концов, - сказала  я  ей  однажды,  -  у  ребенка  должны  быть
родители, иначе вам некого было бы нянчить.
   - Ну что ж, в этом какая-то доля истины есть, - ответила Джесси и  нехотя
улыбнулась.
   Арчи начал  работать  в  Сити.  Говорил,  что  работа  ему  нравится,  и,
казалось, был полон энтузиазма. Он  очень  радовался  тому,  что  не  служит
больше  в  воздушном  флоте,  ибо  не  уставал  повторять,  что  эта  служба
совершенно бесперспективна. Он был peшительно  настроен  сколотить  капитал.
Тот факт, что в данный момент мы испытывали серьезные денежные  затруднения,
нисколько нас не обескураживал. Иногда мы с Арчи ездили во Дворец  танцев  в
Хаммерсмит, но в общем обходились без развлечений, поскольку просто не могли
их себе позволить. Мы были  самой  заурядной  супружеской  парой,  но  очень
счастливой. Впереди открывалась целая жизнь. У нас,  к  сожалению,  не  было
пианино, и я восполняла его отсутствие, приезжая в Эшфилд, -  там  я  играла
без конца, как сумасшедшая.
   Итак, я вышла замуж за человека, которого  любила,  у  нас  был  ребенок,
крыша над головой, и я не видела ничего,  что  могло  помешать  нам  прожить
счастливую жизнь.

   Однажды  я  получила  письмо.  Небрежно  вскрыв  конверт,  пробежала  его
глазами, даже не вникнув поначалу в смысл. Письмо было  от  Джона  Лейна  из
издательства  "Бодли  Хед",  меня   просили   зайти   по   поводу   рукописи
"Таинственное преступление в Стайлсе", которую я предложила издательству.
   По правде сказать, я забыла  о  "Таинственном  преступлении  в  Стайлсе".
Рукопись лежала в "Бодли Хед" уже почти два года, но волнения,  связанные  с
окончанием войны, возвращением Арчи и началом нашей самостоятельной семейной
жизни, оттеснили для меня писательство и все рукописи на самый дальний план.
   Я шла в издательство, полная надежд. В конце концов, видимо, вещь им хоть
немного понравилась - иначе зачем стали бы они приглашать? Меня проводили  в
кабинет Джона Лейна. Навстречу поднялся невысокого  роста  человек  с  седой
бородой,  его  облик  соответствовал  скорее  елизаветинской  эпохе.  Вокруг
повсюду - на стульях и  прислоненные  к  ножкам  стола  -  были  расставлены
картины, похожие на работы старых мастеров, покрытые толстым  слоем  лака  и
пожелтевшие от времени. Мне подумалось, что  мистер  Лейн  и  сам  прекрасно
вписался бы в одну из этих рам в костюме  с  высоким  круглым  гофрированным
воротником. У него были мягкие, любезные манеры, но жесткий взгляд,  который
должен был бы насторожить меня, подсказать, что Джон Лейн из тех, кто  умеет
заставить автора подписать невыгодный договор. Он  поздоровался  со  мной  и
предложил сесть. Я огляделась - сесть было некуда, на  всех  стульях  стояли
картины. Вдруг поняв это,  он  рассмеялся:  "О,  боже,  здесь  не  больно-то
рассядешься", снял со стула портрет какого-то зловещего вельможи, и я села.
   Затем разговор зашел о книге. Некоторые  из  читавших  рукопись,  сообщил
Джон Лейн,  находят  ее  многообещающей;  из  нее  может  что-то  выйти.  Но
необходимо кое-что значительно переделать. Например, последнюю главу. У меня
она представляет собой описание судебного заседания, но суд так не описывают
- это просто смешно. Смогу ли я переписать финал? Либо кто-то должен  помочь
мне справиться с юридической стороной  дела  -  что  будет,  разумеется,  не
просто, - либо  мне  следует  сделать  совсем  другую  концовку.  Я  тут  же
выпалила, что постараюсь, подумаю, быть может, перенесу заключительную сцену
в другое место. Словом, что-нибудь  придумаю.  Он  сделал  несколько  других
замечаний, которые, в отличие от возражений против  финального  эпизода,  не
были сколько-нибудь существенными.
   После этого Джон Лейн перешел к  деловой  стороне,  нажимая  на  то,  что
издатель сильно рискует, публикуя нового, никому не известного автора, и что
прибыли от такого издания практически не бывает. Наконец он извлек из  ящика
стола договор, который предложил мне подписать. Я была  в  таком  состоянии,
что ни изучать договор, ни даже просто сообразить, что к чему, не могла.  Он
издаст  мою  книгу!  Уже  несколько  лет,  как  я  потеряла  всякую  надежду
опубликовать что бы то н