шмякнув об пол штук пять персиков.
   - Видите?! - воскликнул он. - Они даже не лопнули. Спелые превратились бы
в кашу.
   Именно тогда меня впервые посетило подозрение, что путешествие с Белчером
может оказаться не таким приятным, каким оно казалось месяц назад у нас дома
за обеденным столом.
   Я пишу не книгу путешествий - просто останавливаюсь на тех  впечатлениях,
которые запали в душу, на событиях, которые были для меня важны,  и  местах,
которые меня очаровали. Южная Африка  оказалась  очень  памятным  местом.  В
Кейптауне наша команда разделилась. Арчи, миссис Хэйем и Сильвия отправились
в Порт Элизабет, а оттуда - в  Родезию.  Белчер,  мистер  Хэйем  и  я  -  на
алмазные копи в Кимберли и далее, через горы Магато, в Солсбери, где все  мы
должны были воссоединиться. Память снова переносит меня в те пыльные знойные
дни, в поезд, следующий на север через  горы  Кару.  Страдая  от  постоянной
жажды, мы все время пили лимонад со  льдом.  Помню  длинное  прямое  полотно
железной дороги в Бечуаналенде. Мелькают смутные  воспоминания  о  том,  как
Белчер изводил Бейтса и спорил с Хэйемом. Матопы произвели на  меня  большое
впечатление  нагромождениями  валунов-колоссов  -  словно  какой-то  великан
разбросал их повсюду.
   В Солсбери мы очень приятно провели  время  в  обществе  веселых  местных
англичан, оттуда мы с Арчи совершили краткую поездку  к  водопаду  Виктория.
Наверное, хорошо,  что  я  больше  никогда  там  не  бывала,  -  мое  первое
впечатление осталось неприкосновенным. Огромные деревья,  прозрачная  пелена
мелких брызг, переливающаяся всеми цветами радуги, наши прогулки по  лесу  и
редкие  мгновенья,  когда  радужная  пелена,  расступаясь,  открывала  взору
водопад, низвергающийся с высоты во всем своем  величии.  Да,  для  меня  он
навсегда остался одним из моих семи чудес света.
   Ездили мы и в Ливингстон,  видели  там  плавающих  в  реке  крокодилов  и
гиппопотамов. Из этой поездки я  привезла  множество  вырезанных  из  дерева
фигурок животных, которые мест-ные мальчишки выносили к поезду и отдавали за
трех-  или  шестипенсовые  монетки.  Фигурки  были  очаровательны.  У   меня
сохранилось  несколько  -  вырезанных  из  мягкого  дерева  и  разукрашенных
выжженными  рисунками:  антилопы,  жирафы,  гиппопотамы,  зебры  -  наивные,
примитивные, но по-своему очаровательные и изящные.
   Потом мы поехали в Иоганнесбург, который мне совершенно не запомнился,  в
Преторию,  от  которой  в  памяти   остался   лишь   золотой   прямоугольник
административного здания Соединенного Королевства; затем в  Дурбан,  который
меня разочаровал, так как купаться там можно лишь в  "загоне",  отгороженном
от открытого моря сеткой.  Вообще  больше  всего  в  Капской  провинции  мне
понравился отдых на море. Как только удавалось улучить  несколько  часов,  -
разумеется,  это  относилось  к  Арчи,  -  мы  садились  в  поезд,  ехали  в
Муизенберг, становились на доски для серфинга  и  наслаждались  катанием  на
волнах. В Южной Африке такие доски делают из легкого, но прочного дерева, на
них любой легко научается скользить по воде. Правда, бывает весьма неприятно
и больно, если зарываешься носом в песок, но в общем это совсем  не  трудный
вид спорта и доставляет огромное наслаждение. В дюнах мы устраивали пикники.
Помню чудесные цветы, особенно те, что росли, кажется, в  усадьбе  дома  или
дворца епископа, куда нас пригласили на прием. Там был сад красных цветов  и
сад голубых цветов на длинных стеблях. Голубой сад особенно  хорош  на  фоне
угольной черноты ночи.
   С деньгами в Южной Африке  все  обстояло  хорошо,  и  это  способствовало
отличному  настроению.  Почти  во   всех   отелях   мы   считались   гостями
правительства, и путешествия по железной дороге были для нас  бесплатными  -
поэтому лишь поездка на водопад Виктория потребовала существенных расходов.
   Из Южной Африки наш путь лежал морем  в  Австралию.  Это  было  долгое  и
весьма однообразное плавание. Я никак  не  могла  взять  в  толк  объяснения
капитана и поверить, что кратчайший путь из Кейптауна в Австралию  пролегает
через Южный полюс, почему нам и понадобилось плыть сначала на  юг,  а  потом
снова на север. Он даже чертил какие-то диаграммы, которые  в  конце  концов
меня убедили, но так трудно все время помнить, что земля круглая, а полюса -
плоские. Это, разумеется,  научный  факт,  однако  в  реальности  его  почти
невозможно себе представить. Солнце светило не часто, но в общем путешествие
было тихим и приятным.
   Меня всегда удивляло, что описание разных стран никогда  не  совпадает  с
тем, что видишь потом воочию. Я представляла себе Австралию  как  бескрайнюю
голую пустыню, по которой скачут сонмы кенгуру. По прибытии в Мельбурн  меня
поразил необычный вид тамошних деревьев и  то,  какое  своеобразие  сообщают
пейзажу австралийские эвкалипты. Первое, на что я всегда  обращаю  внимание,
это деревья и форма возвышенностей. В Англии  мы  привыкли  к  тому,  что  у
деревьев темные стволы и светлые густые кроны; в  Австралии,  на  удивление,
все наоборот. Кора на деревьях  серебристо-белая,  а  листва  темная  -  это
напоминает фотонегатив и преображает весь пейзаж. Другая удивительная вещь -
попугаи: голубые, красные,  зеленые  -  они  летают  стаями,  громко  хлопая
крыльями.  У  них  потрясающая  окраска:  кажется,  будто  по  небу  порхают
драгоценные украшения.
   В Мельбурне мы  пробыли  недолго  и  совершили  оттуда  несколько  разных
вылазок. Одна  мне  запомнилась  особенно  -  из-за  гигантских  древовидных
папоротников. Густые заросли этих тропических растений были последним, что я
ожидала увидеть в Австралии. Очень красиво и  необычно.  С  едой  возникали,
однако,  трудности.  Помимо  гостиницы   в   Мельбурне,   где   кухня   была
превосходной, похоже, нигде не подавали  ничего  другого,  кроме  невероятно
жесткой индейки.  Бытовая  гигиена  также  приводила  в  смущение  человека,
получившего  викторианское  воспитание.  Для  начала   всех   женщин   нашей
экспедиции любезно проводили в одну комнату,  посреди  которой,  у  всех  на
виду, стояли  две  ночные  вазы,  готовые  к  использованию.  Укрыться  было
совершенно негде, и это создавало серьезные неудобства...
   В Австралии, а потом и  в  Новой  Зеландии  я  допустила  непростительную
оплошность, нарушив местные правила поведения за столом. Нашу миссию  обычно
опекал мэр или глава торгового представительства. На одном из первых обедов,
устроенных в нашу честь, я по наивности прошла и села за стол рядом с  мэром
или каким-то другим высоким официальным лицом. Ехидного вида старуха сказала
мне: "Думаю, миссис Кристи, вам приятнее будет сидеть рядом с мужем". Весьма
смущенная,  я  быстро  обошла  вокруг  стола  и  заняла  место  возле  Арчи.
Оказывается, там было принято, чтобы во время подобных обедов каждая женщина
сидела подле своего  мужа.  Как-то  в  Новой  Зеландии  я  запамятовала  это
правило, но уж после того всегда хорошо помнила свое место.
   В Новом Южном Уэльсе мы остановились на меленькой станции под  названием,
если не ошибаюсь, Ианга, там было широкое озеро, и по  нему  плавали  черные
лебеди. Очень красиво! Пока  Белчер  с  Арчи  отдавали  все  силы  на  благо
Британской  империи,  отстаивая  ее  интересы  в  сфере  торговли,  миграции
населения и ряде  других,  мне  было  позволено,  к  великой  моей  радости,
посидеть  в  апельсиновой  роще.  Там  стоял  чудесный   шезлонг,   в   небе
восхитительно светило солнце, и,  если  память  мне  не  изменяет,  я  съела
двадцать три апельсина, тщательно отбирая  самые  лучшие  плоды  на  ближних
деревьях. Нет ничего лучше спелого апельсина, сорванного прямо  с  ветки.  В
Австралии я сделала для себя немало открытий в  области  растениеводства.  К
примеру, прежде я представляла себе, что ананасы изящно свешиваются с ветвей
ананасного дерева, и была потрясена, когда до меня дошло, что поле,  которое
я приняла за капустное, на самом деле - плантация ананасов. Я  даже  немного
расстроилась, что столь изысканный плод так прозаически произрастает.
   Чаще всего мы путешествовали по Австралии поездом, но  возили  нас  и  на
машине.  Именно  тогда  я  поняла,   насколько   опасной   может   оказаться
автомобильная  поездка  по  бескрайним  просторам   плоских   пастбищ,   где
однообразие линии горизонта лишь  изредка  нарушается  очертаниями  ветряной
мельницы: здесь, в буше, как называют эти просторы местные жители, ничего не
стоит заблудиться. Солнце стоит так высоко над головой, что  теряешь  всякое
представление о частях света, и нигде нет никаких ориентиров. Я  представить
себе не могла, что пустыня бывает покрыта зеленой травой - пустыня, по  моим
понятиям, должна быть песчаной. И даже в песчаной пустыне,  похоже,  гораздо
больше всякого рода возвышений и ориентиров, помогающих отыскать дорогу, чем
на зеленых пастбищах Австралии.
   Затем мы отправились в Сидней и очень весело провели там время, хотя я  и
была несколько разочарована видом сиднейской гавани - ранее мне  приходилось
слышать, что бухты Сиднея и Рио-де-Жанейро - самые красивые в мире.  Видимо,
я слишком многого ждала. К счастью, мне так и не довелось  побывать  в  Рио,
поэтому картина его бухты, раз представившаяся моему воображению, имеет шанс
остаться незамутненной.
   Именно в  Сиднее  мы  познакомились  с  семьей  Беллов.  Когда  бы  я  ни
вспоминала об Австралии, я всегда вспоминаю Беллов.  Молодая  женщина,  чуть
постарше меня, однажды подошла ко мне в сиднейском отеле, представилась Уной
Белл и пригласила всех нас погостить у них на ферме в Квинсленде в следующие
выходные дни. Поскольку Арчи с Белчером должны были прежде совершить поездку
по ряду очень скучных мест, решили, что я сразу поеду с Уной на их  ферму  в
Каучин-Каучине и буду поджидать там остальных.
   Мы очень долго, помню, несколько часов, ехали на поезде, и  я  смертельно
устала, потом продолжили путешествие на машине и в конце  концов  прибыли  в
Каучин-Каучин, неподалеку от Буны в Квинсленде. Полусонная с дороги, я вдруг
очутилась в гуще бурлящей жизни. Комнаты,  освещенные  лампами,  были  полны
симпатичных девушек, наперебой предлагавших выпить какао, кофе  -  все,  что
душе  угодно;  девушки  разговаривали  одновременно  и  весело  смеялись.  Я
находилась в том полуреальном состоянии, когда изображение перед глазами  не
то что раздваивается, а расчетверяется, поэтому мне  показалось,  что  семья
Беллов состоит не менее чем из двадцати шести  человек.  На  следующий  день
представления мои  разумно  сократились  до  четырех  дочерей  и  умеренного
количества сыновей. Все девочки были немного похожи друг на друга, кроме Уны
-  у  той  были  темные  волосы.  Остальные  -  светловолосые,  высокие,   с
удлиненными лицами; все очень грациозно двигались, прекрасно ездили верхом и
сами напоминали молодых, резвых кобылок.
   Это была чудесная неделя! В девицах Белл таилось столько энергии, что я с
трудом поспевала за ними,  а  в  братьев,  во  всех  по  очереди,  я  просто
влюбилась: Виктор -  весельчак,  умевший  очаровательно  ухаживать,  Берт  -
великолепный  наездник,  весьма  основательный  человек;   Фрик   -   тихий,
спокойный, большой меломан. Помню, именно Фрику я отдала свое сердце. Спустя
много лет его сын Гилфорд участвовал в археологической экспедиции в Ираке  и
Сирии, в которой работали и мы с Максом, и я  до  сих  пор  считаю  Гилфорда
почти своим сыном.
   Главная роль в семье принадлежала матери, миссис Белл, давно уже  к  тому
времени овдовевшей. Она чем-то напоминала  королеву  Викторию  -  невысокая,
седовласая,  со  спокойной,  но  властной  манерой  держаться.  Миссис  Белл
управляла семьей как самодержица, и так к ней в семье и относились -  как  к
владычице.
   Среди слуг, работников фермы и  подсобных  рабочих,  большинство  которых
были полукровками, один или два представляли собой чистокровных  аборигенов.
Эйлин Белл, младшая из сестер, чуть ли не в первое же утро сказала мне:
   - Вы должны увидеть Сьюзен.
   Я спросила, кто такая Сьюзен.
   - О, она одна из черных, - аборигенов  называли  "черными".  -  Из  самых
настоящих, чистокровных черных. И она замечательно всех изображает.
   Итак, передо мной предстала сгорбленная пожилая  аборигенка  -  по-своему
такая же королева, как и миссис Белл. Она продемонстрировала свое искусство,
изобразив всех сестер, кое-кого из братьев, каких-то детей и  даже  лошадей.
Сьюзен оказалась  превосходным  мимом  и  получала  удовольствие  от  своего
представления. Еще она, фальшивя, пела странные мелодии.
   - А теперь, Сьюзен, - сказала Эйлин, - покажи, как  мама  идет  поглядеть
кур.
   Но Сьюзен покачала головой, и Эйлин пояснила: она никогда  не  показывает
маму, считает, что это было бы неуважением к ней  и  что  не  следует  этого
делать.
   У Эйлин было несколько собственных обычных домашних кенгуру и валлаби,  а
также множество собак и, разумеется, лошадей. Все Беллы старались подвигнуть
меня на верховую прогулку, но любительский опыт охоты в Девоне  не  позволял
мне считать себя сколько-нибудь умелой наездницей. Кроме того,  я  не  люблю
ездить на чужих лошадях, опасаясь повредить их  ненароком.  В  конце  концов
Беллы сдались, и мы носились по  окрестностям  на  машине.  Мне  было  очень
интересно посмотреть на работу пастухов и прочие фермерские  труды.  Похоже,
Беллам принадлежала солидная часть Квинсленда и, если бы у нас  было  больше
времени, сказала Эйлин, она свозила бы меня на север, на  дальние  пастбища,
которые были еще более дикими и обширными. Никто из сестер Белл  никогда  не
закрывал рта. Они обожали своих братьев, открыто  преклонялись  перед  ними,
словно перед героями, и для  меня  в  этом  было  что-то  необычное.  Сестры
постоянно куда-то неслись - на дальние пастбища, к  друзьям,  в  Сидней,  на
собрания - и  напропалую  флиртовали  с  разными  молодыми  людьми,  которых
почему-то называли "купонами", - видимо, это прозвище было отголоском войны.
   Наконец приехали Арчи с Белчером,  совершенно  измученные.  Мы  весело  и
беззаботно провели выходные дни,  участвуя  в  неожиданных  развлечениях,  в
частности, совершили поездку на маленьком поезде, и мне  доверили  несколько
миль вести паровоз. В конечном пункте путешествия нас ждал обед,  устроенный
членами парламента от австралийской  лейбористской  партии.  Обед  получился
веселым и шумным, многие парламентарии хорошо выпили и,  когда  на  обратном
пути они по очереди исполняли обязанности машиниста, наши жизни подвергались
смертельной опасности, ибо поезд разгоняли до невероятной скорости.
   Увы, настало время прощаться с новыми друзьями - с большей их частью,  по
крайней мере, потому что некоторые решили провожать нас до Сиднея. Мелькнули
за окнами Синие горы, и меня снова привели в восторг краски - никогда прежде
мне не доводилось видеть пейзажа, столь необычно расцвеченного.  Вдали  горы
были действительно синими, а не серо-голубыми,  какими  мы  привыкли  видеть
горы. Казалось, кто-то только  что  нарисовал  их  на  чистом  листе  бумаги
свежими красками.
   Австралия потребовала от членов нашей миссии напряжения всех сил.  Каждый
день  приходилось  произносить  речи,  присутствовать  на  обедах,   ужинах,
приемах, совершать длительные переезды. К концу я уже знала все  выступления
Белчера наизусть. Он был хорошим оратором, делал вид,  что  произносит  свои
речи экспромтом, получалось весьма выразительно, словно то, что он  говорил,
только  что  пришло  ему  в  голову.  Арчи  удачно  оттенял  его,  производя
впечатление человека практичного в  финансовых  делах  и  благоразумного.  В
начале нашего путешествия, - думаю, это было в Южной Африке - Арчи назвали в
газетах "управляющим Английским банком". Поскольку никаких  опровержений  не
последовало, он продолжал  оставаться  для  прессы  "управляющим  Английским
банком".
   Из Австралии мы поплыли на Тасманию: от  Лонсестона  до  Хобарта.  Хобарт
неправдоподобно красив: темно-синее  море,  дивная  бухта,  цветы,  деревья,
кустарники... Я решила, что когда-нибудь нужно непременно вернуться и пожить
там подольше.
   После Хобарта наш путь лежал в Новую Зеландию. Отлично  помню  эту  часть
путешествия, ибо как раз тогда мы попали в лапы человека, которого  прозвали
Дегидратором. В те времена очень модной считалась идея  обезвоживания  пищи.
Любой продукт этот человек рассматривал только с  одной  точки  зрения:  как
дегидрировать его, и не было обеда, завтрака или ужина, чтобы он не  посылал
нам со своего стола тарелки каких-то особых яств с просьбой отведать их. Нам
предлагались обезвоженная морковка, сливы - все без исключения лишенное воды
и всякого вкуса.
   - Если придется и дальше притворяться,  что  я  с  удовольствием  ем  эту
обезвоженную дрянь, - говорил Белчер, -  я  сойду  с  ума.  -  Но  поскольку
Дегидратор был богат и влиятелен и мог оказать немалую услугу  Всебританской
имперской выставке, Белчеру приходилось сдерживаться и продолжать  играть  в
игру с обезвоженной морковкой и картошкой.
   К тому времени стали сказываться прелести совместного путешествия. Белчер
уже не был нашим другом, с которым приятно посидеть за столом.  Он  оказался
грубым, самонадеянным, невыдержанным, заносчивым и  скупым  до  смешного.  К
примеру, он регулярно посылал меня покупать ему белые  хлопковые  носки  или
другие принадлежности туалета, но никогда не возвращал денег за покупки.
   Если у него портилось настроение, он становился  таким  невыносимым,  что
невольно вызывал у окружающих жгучую ненависть. Вел себя  как  избалованный,
капризный ребенок. Обезоруживало, однако, то, что, когда настроение  у  него
исправлялось, он демонстрировал такое доброжелательство и  обаяние,  что  мы
переставали скрежетать зубами и снова оказывались в самых милых  отношениях.
О приближении приступа дурного расположения  духа  у  Белчера  всегда  знали
заранее, так как он  начинал  медленно  надуваться  и  лицо  его  наливалось
кровью,  словно  индюшачий  гребешок.  Это  означало,  что  вот-вот  он   на
кого-нибудь кинется.  В  добром  расположении  духа  он  любил  рассказывать
"охотничьи" байки, которых имел в запасе множество.
   Я и теперь считаю, что Новая Зеландия - самая красивая из  всех  виденных
мною стран. Облик ее совершенно необычен. Мы приплыли в Веллингтон  чудесным
ясным днем, какие, по утверждению местных жителей, выдаются не часто. Оттуда
направились в Нельсон и дальше вниз по Южному острову, через ущелья Буллер и
Кауафару. Природа вокруг была изумительной. Я тогда поклялась снова приехать
туда как-нибудь весной - весной по их календарю, не по нашему - когда цветут
ратании и все становится золотым и красным. Я  не  исполнила  клятвы.  Новая
Зеландия  находилась  всегда  так  далеко  от  меня.  Сейчас,  когда   можно
путешествовать по воздуху, поездка занимает всего два-три дня, но  для  меня
время путешествий закончилось.
   Белчер был счастлив снова оказаться в Новой Зеландии. У него  сохранилось
там много друзей, и он  радовался  как  школьник.  Провожая  нас  с  Арчи  в
Гонолулу, он пожелал нам приятно провести время.  Для  Арчи  было  настоящим
блаженством освободиться от работы  и  отдохнуть  от  бесконечных  споров  с
капризным и брюзгливым коллегой. Мы позволили  себе  восхитительно  праздное
путешествие, останавливаясь на Фиджи и других островах, и наконец прибыли  в
Гонолулу.  Это  было  гораздо  более  цивилизованное  место,  чем  мы   себе
представляли, - повсюду множество отелей, дорог, машин. Приехав рано утром и
расположившись в своих гостиничных  комнатах,  мы  увидели  из  окна  людей,
скользящих по волнам на досках для серфинга, тут же ринулись на пляж,  взяли
напрокат доски и бросились в воду. Какая наивность!
   Оказывается, это был один из  дней,  когда  только  мастера  отваживались
"выйти в море", - а мы, имея за плечами лишь  опыт,  приобретенный  в  Южной
Африке, решили, что овладели искусством серфинга в сов