чудо, я  готов  был  поверить  в
любое чудо. Только было ясно, что здешняя Лаэрта меня не  знала  или  не
помнила.
   В этот момент мой взгляд упал на Женьку. Он сидел, уставив выпученные
глаза на мой бокал. Из его открытого  рта  высовывался  кусок  осетрины,
который он придерживал вилкой, зажатой в правой руке, а левой  рукой  он
размазывал по  своей  физиономии  хрен  со  свеклой.  Видимо,  он  начал
вытирать вспотевшее лицо, забыв положить на место ложечку  с  хреном.  В
общем, его поведение было  совершенно  неадекватно,  но  я  почти  сразу
понял, чем оно вызвано.
   Дело в том,  что  прямо  в  воздухе  висел  наш  здоровенный  графин,
медленно  и  аккуратно  наполняя  мой  опустевший  бокал.  Видимо,  я  в
задумчивости щелкнул ногтем по пустому бокалу, и графин тут же  выполнил
мое распоряжение. Значит,  этот  фокус  я  тоже  усвоил,  удовлетворенно
подумалось мне. Закончив операцию над моей хрустальной емкостью,  графин
как-то неуверенно выпрямился, но тут я сделал движение бровью в  сторону
Женькиного бокала, и графин с готовностью выполнил  указание,  а  затем,
исполненный достоинства, как  английский  мажордом,  опустился  в  центр
стола и накрылся пробкой.
   Брусничкин наконец определился со своей осетриной и, выплюнув  ее  на
тарелку, выдохнул:
   - Как ты это сделал?
   - Вытрись... - невозмутимо посоветовал я ему. Он недоуменно уставился
на меня.
   - Вытрись, говорю, - повторил я. - А еще  лучше,  пойди  в  туалет  -
умойся!
   Он, не сводя с меня  глаз,  поднялся  из-за  стола,  бросил  на  стул
салфетку и, немного подумав, заявил:
   - Ну я пошел. - Затем развернулся и направился в сторону туалета.
   Так, еще одна демонстрация реакции нормального человека на проявление
моих  благоприобретенных  способностей.  И  это  -  Брусничкин,  с   его
колоссальным  чувством  юмора  и  способностью  на  любую  неожиданность
прореагировать какой-нибудь заковыристой шуткой.
   Однако, как ни странно, это небольшое происшествие полностью  привело
меня в чувство. Я наконец обрел способность контролировать свое  тело  и
окружающую  обстановку,  я  понял,   что   "Киндзмараули"   и   осетрина
действительно весьма неплохи, что ресторан вполне  соответствует  своему
названию. Кроме того, мне. стало ясно, что, если я не смогу убедить  эту
девушку - Людмилу - в своей полной исключительности и абсолютной для нее
необходимости, обо мне можно навсегда забыть  прямо  сегодня,  поскольку
коптить эту грешную Землю мне будет совершенно незачем.
   Вы можете смеяться или недоверчиво пожимать плечами, но я вам  скажу:
дожив до двадцати шести лет, я ни  разу  не  был  влюблен,  ни  разу  не
целовал девчонок и вообще считал  женщин  непонятными,  непредсказуемыми
существами, от  которых  надо  держаться  подальше.  Мнение  это  весьма
укрепилось после того, как некоторые из моих однокурсниц,  к  которым  я
относился  вполне  по-дружески,  вернее,  только  по-дружески,   приняли
решение выйти за  меня  замуж.  К  сожалению,  мое  отношение  к  браку,
внушенное мне моей бабушкой, было настолько серьезным, что я не  мог  ни
одну из них назвать миссис Милин, а они за это окрестили меня  ловеласом
и утверждали, что я их обманул. Вот так.
   А сегодня, я, впервые увидев девушку и не  перемолвившись  с  нею  ни
единым словом, был готов умереть - от горя или от счастья, в зависимости
от ее согласия или несогласия стать моей женой.
   Самое интересное, что,  размышляя  над  странными  качествами  своего
характера и интересными поворотами моей судьбы, я с  отменным  аппетитом
поглотал заказанные Женькой деликатесы. Вот наконец и он сам,  показался
из туалета" при этом мокрой была вся его  голова,  видимо,  он  нырял  в
раковину. Он уселся за стол, засунул салфетку за мокрый воротник рубашки
и с необычной серьезностью, твердым как гранит тоном заявил:
   - Рассказывай, как ты это сделал?
   - Да что делал?
   Он негодующе уставился на меня:
   - Не юли!  Рассказывай,  как  ты  сделал  так,  что  графин  висел  и
наливал?
   Я помолчал, лихорадочно соображая, в какое русло повернуть  разговор,
а затем, приняв решение, поставил локти на  стол,  подался  вперед  и  с
заговорщицким видом проговорил;
   - Ресторан называется "Сказка", значит, твой вопрос надо обращать  не
ко мне. Если здесь кто-то вытворяет чудеса, то это, естественно,  не  я.
Иначе я был бы владельцем этого ресторана, а я  всего  лишь  посетитель,
значит, это не я здесь главный колдун, а кто-то другой,  поэтому  нечего
мне задавать подобные вопросы, я тебе все равно ничего не скажу!
   Женька моргал выпученными глазами, открывал  и  закрывал  рот,  не  в
силах переварить  мое  конгениальное  оправдание.  А  тут  и  Людмидушка
подкатила со своим столиком, на котором размешалось  заказанное  Женькой
горячее. Она тоже обратила внимание На, мягко говоря, странное поведение
моего товарища. Действительно,  вряд  ли  ей  часто  приходилось  видеть
посетителей, которые так импозантно разрисовывают себя хреном со свеклой
и полощут в воде собственную голову вплоть до воротничка. Если  такое  и
происходит, то уж никак не ранее одиннадцати-двенадцати  часов  ночи.  А
тут приятный, говорливый,  вполне  раскованный  молодой  человек,  выпив
всего полбокала легкого вина, устраивает сеанс  боевой  раскраски  ясным
днем, В обеденный перерыв.
   Поэтому  она   разглядывала   Брусничкина   так,   что   я   поневоле
расхохотался. Она в ответ тоже неуверенно улыбнулась, а  Женька,  сделав
наконец глотательное движение и, похоже, несколько придя в себя,  сурово
проворчал:
   - Вы вот, милая девушка, улыбаетесь, а между тем у  вас  в  заведении
графины по воздуху летают и сами собой бокалы наливают.
   - Как - графины летают?.. - не поняла Людмила.
   - Как, как... Вам лучше знать - как! А только летают!
   Людмила встревоженно осмотрела стол и, как мне показалось,  несколько
невпопад спросила:
   - Вы ничего не разбили? - потом укоризненно посмотрела  на  Женьку  и
покачала головой:
   - Зачем же бросаться посудой?
   Тут уже я взвыл от хохота, а Брусничкин от возмущения. Но возмущенный
Брусничкин всегда являл собой образец выдержки и хладнокровия, тем более
в присутствии такой  красивой  девушки.  Поэтому  он  напустил  на  себя
холодный, чопорный вид и спокойным корректным тоном заявил:
   - Вы, моя дорогая,  видимо,  принимаете  нас  за  обычных  загулявших
только что сделанных русских, с  трудом  поэтому  говорящих  на  русском
языке и использующих для общения пальцы врастопырку. Смею вас  заверить,
что вы глубоко заблуждаетееь, и мы вполне способны общаться между  собой
посредством великого и могучего и воздерживаться при этом от битья чужой
посуды!
   Услышав подобную тираду, я понял, что Женечка здорово  завелся.  Надо
было  срочно  исправлять  положение.  Брусничкин  как  раз  запил   свое
пламенное выступление, осушив свой бокал, а я допил то, что оставалось в
моем, и обратился к нахохлившимся ребятам.
   - Прошу внимания!
   Они повернулись ко мне.
   - Людушка, мой дорогой друг имеет в виду следующее...
   И я легко щелкнул ногтем  по  хрустальному  стеклу  бокала.  Раздался
легкий мелодичный звон, и тут же граненая пробочка,  украшавшая  графин,
выскочила из  горлышка,  а  сам  графинчик  легко  взмыл  над  столом  и
направился в мою сторону.
   Он завис над доим бокалом и;  элегантно  качнувшись,  наполнил,  его.
Затем, не дожидаясь дополнительных  указаний,  направился  к  Женькиному
концу стола и проделал ту  же  операцию  с  его  бокалом.  Представление
завершилось тем, что графин занял свое место в центре стола, а  пробочка
заняла свое место в его горлышке. Вид у ребят был настолько ошарашенный,
что я поспешил продолжить свои пояснения.
   - Я только несколько дней,  как  вернулся  из  Нижнего  Новгорода,  с
похорон.  Там  со  мной   впервые   произошел   именно   такой   случай.
Представляете, за поминальным столом я в задумчивости вот так  же  задел
граненый стакан, и стоявшая рядом бутылка водки набулькала  мне  его  до
краев. Видимо, я являюсь центром какого-то возмущающего эффекта, который
проявляется подобным образом.  Но  вы  не  бойтесь,  я  думаю,  что  это
незаразно.
   И Людмила, и Брусничкин слушали мою околонаучную  галиматью,  раскрыв
рот, а по окончании моего спича дружно вьщохнули и произнесли -  Женька:
"Полтергейст...", Людмила: "Волшебство..."
   Так  на  моих  глазах  встретились  Сказка  и  Наука.  Вы,   конечно,
понимаете, что Сказка была мне гораздо милее. . Именно в этот  момент  в
моей голове  явственно  прозвучали  слова:  "Хозяин,  ты  меня  слышишь,
хозяин?" От неожиданности я вздрогнул, и вдруг до меня  дошло,  кто  это
может, нет, кто это должен, быть.
   "Афоня...? - заорал я про себя. - Как ты меня разыскал?"
   "По запаху, хозяин..." - В  голосе  Афони  явно  сквозило  довольство
собой"
   "Молодец! - похвалил я его. -  Ну  что  там  у  тебя?".  "Да  тут  по
коробухе, по железной, ну, по три, что ты воздуховодкой  называл,  мужик
такой маленький ползет. Я подумал, может, его прищемить чем...  -  Афоня
захихикал. - Или супружницу мою послать, она его пощекочет немного, он и
сдохнет. Ишь ты, по воздуховодкам  шастать  намылился!".  -  Афоня  явно
выслуживался.
   "Нет, ты его не трогай. Пусть он заберет то,  за  чем  лезет.  Только
проследи, будет он бумаги рассматривать или не глядя потащит".
   "Я все понял, - отрапортовал Афоня. - Да тут еще, хозяин...".
   "Ну что еще?..".
   "В ту комнату, из которой бумажки эти вытащили, ну в ту  -  с  ящиком
железным в  стене,  мужик  серьезный  такой  пришел,  ну,  тот,  хозяин,
который... ну не хозяин... - тотчас поправился Афоня. - А  тот,  который
вроде главный. Ох он и орет. Как будто у него портки  последние  утащили
или жена с приказчиком сбежала. Ох и орет. Девка евойная,  что  рядом  с
той комнатой сидела, похоже, отдавалась, как он орет. Я думаю, из-за тех
бумажек он так орет. Может, подсунуть ему штуки две-три из папки из той,
глядишь, перестанет орать. Девку жалко очень".
   "Ни в коем случае ничего не делай. Я  сам  во  всем  разберусь.  Сиди
тихо, наблюдай и никому не показывайся!"
   "Хорошо, хозяин! Все сделаю, то есть ничего не буду делать,  хозяин!"
- Афонька, похоже, здорово перепугался. Я почувствовал, что наш  контакт
прервался, и тут же понял, что мое ухо держит одна  узкая  ладошка,  мою
щеку гладит другая, а встревоженный голосок Людмилы приговаривает:
   - Ну что с тобой, ну открой глаза... Ну, что с тобой...
   Я открыл глаза и наткнулся на растерянный, испуганный взгляд огромных
серых глаз. И напрасно поэт сказал: "...лицом к лицу лица не увидать", -
я прекрасно видел, как побледнело личико Людмилы, как дрожат  ее  пухлые
губки. В моей груди, все сметая и растворяя,  растеклась  горячая  волна
блаженства... и сожаления - зачем же я,  дурак,  открыл  глаза.  Ведь  и
личико, и ручки тотчас от  меня  отдалились,  а  голосок  о  облегчением
произнес:
   - Ну вот, он, кажется, пришел в себя.
   - Ну, Илюха... - тут же раздался возмущенный голос Брусничкина, - ну,
нельзя же так людей пугать! Вот так вот, раз - и все! Глазки закрыл,  не
шевелится, не дышит! К врачу тебе надо, прям сегодня... Прям сейчас!
   - Может,  правда  "скорую,  помощь"  вызвать?  -  внесла  предложение
Людмила.
   - Нет, спасибо, мне уже ничего, не нужно. - Я улыбнулся и, набравшись
смелости, добавил, взглянув на нее. - Если вы еще раз погладите меня  по
щеке, мне врач не нужен будет, еще лет двадцать.
   Тут я наконец вспомнил сообщение Афони и все связанное с ним:
   - Сейчас, Женечка, я тебя обрадую, - повернулся я  к  Брусничкину.  -
Корень вернулся из Италии и требует всех к себе в кабинет! Как там  твои
дела с "Галиной Бланкой"? Есть чем шефа порадовать?
   - Платить тебе... - бросил Женечка, вскакивая со стула и  устремляясь
к выходу. Счастливец, он еще не знал, что случилось и что  сейчас  будет
твориться в кабинете у Владимира Владимировича.
   Я медленно встал из-за стола. Людмила стояла рядом,  испуганно  глядя
на меня.
   - Кто такой Корень? - подрагивающим голосом спросила она.
   - Шеф наш. Он  из  Италии  вернулся  несколько  раньше,  чем  мы  все
ожидали.
   - А как ты узнал, что он вернулся?
   Я грустно усмехнулся и спросил в свою очередь:
   - Вы доллары принимаете, а то я обменять не успел?
   Она опустила глаза и как-то разочарованно пробормотала:
   - Принимаем...
   Я положил на стол зеленую бумажку и спросил:
   - Этого хватит?..
   Не глядя на купюру, она ответила:
   - Вполне...
   И тут я шагнул к ней и, взяв ее за руку, запинаясь, проговорил:
   - Людмилушка... я сейчас задам один  вопрос...  только,  понимаешь...
для меня... ну в общем... когда мы с тобой встретимся?..
   Она подняла на меня повеселевшие, залучившиеся глаза, а  я  торопливо
продолжил:
   - Я  отвечу  на  все  твои  вопросы  и  расскажу  тебе  все,  что  ты
захочешь...
   И тут она положила мне на губы свою ладошку и просто сказала:
   - Я заканчиваю работу в шесть часов. Мы можем пойти погулять.
   И тут я, окончательно охамев, чмокнул прижатый к губам  пальчик.  Она
отдернула руку, а я бросился к выходу.

8 ...ТОТ ВООРУЖЕН

   ...Как жаль, что из нашей жизни ушла Интрига.
   Место   этого   высокого   искусства   заняли   тривиальный    донос,
прямолинейная клевета, пошлый обман. Интрига осталась  только  в  старых
пьесах, вспомните Шекспира, Мольера, Бомарше... И как же  ее  сейчас  не
хватает, как перца в борще...

   Я не помню, как я  добрался  до  своей  фирмы.  Шел  ли  я,  как  все
нормальные люди, па тротуарам Товарищеского и  Таганской,  или  повторил
переход  Брусничкина  через  ущелья  таганских  дворов,  только   вдруг,
совершенно неожиданно для себя, я оказался перед входом в офис. В голове
стоял розовый туман, вокруг распространялся нежный аромат фиалок,  а  за
соседним полуобвалившимся забором заливался сумасшедший соловей. Все мои
проблемы были решены, а дед Антип со  своей  книжечкой  мог  катиться  к
чертовой матери. Сегодня вечером я должен узнать самое главное  в  своей
жизни, и надежда грела мое  сердце.  Все  остальное  казалось  мелким  и
преходящим.
   Однако это самое - все остальное - почему-то так о  себе  не  думало.
Оно - все остальное - в лице уже упоминавшегося мною первого заместителя
шефа, Игоря Фроловича Киселева, вывалилось из парадного и заорало на всю
улицу:
   - Милин, вы член  административного  совета  или  вы  чирей  на  моей
заднице! Почему я должен вас разыскивать  по  всей  Москве  с  собаками!
Немедленно в кабинет Владимира Владимировича!
   - А  что,  ой  уже  вернулся  из  Италии?..  -  состроил  я  невинную
физиономию. - Вот так всегда, стоит отлучиться пообедать, а шеф тут  как
тут, уже из-за границы в собственное кресло перебрался.
   Я шагнул в прохладу холла, а Игорь Фролович, пыхтя и  бормоча  что-то
неразборчивое, двинулся за мной. Когда мы подходили к кабинету шефа,  он
рысью обогнал меня, быстро пересек  приемную  и,  открыв  дверь,  громко
объявил:
   - Вот он! Я его отыскал!
   Я прошел мимо всхлипывавшей, уткнувшись  лицом  в  ладони,  Ирочки  и
шагнул в кабинет.
   Владимир Владимирович в несерьезной цветной рубашке  и  белых  шортах
восседал на своем излюбленном месте - краешке своего рабочего стола.  На
кожаном диване и стульях чрезвычайно прямо и чрезвычайно серьезно сидели
все шестеро членов административного совета. Дверца сейфа была раскрыта,
сам сейф был пуст. Я бросил взгляд  на  потолок.  Решетка,  прикрывавшая
воздуховод, стояла на месте,  не  вызывая  никаких  подозрений.  Пока  я
проходил через кабинет и усаживался на свободный стул, никто не произнес
ни звука. Только Борисик Глянц  провожал  меня  настороженным,  недобрым
взглядом. Как только я сел, заговорил Владимир Владимирович:
   - Господа административный совет, довожу до вашего  сведения,  что  я
вернулся из заграничной командировки несколько  раньше  запланированного
времени и обнаружил, что наша фирма находится  в  состоянии,  близком  к
ликвидации, а кое-кто из ее работников очень близок к "местам  не  столь
отдаленным". Из этого сейфа... - он, не оборачиваясь,  ткнул  пальцем  в
сторону открытой дверцы, - во время  моей  командировки  похищена  папка
зеленого цвета, в которой находились  весьма  ценные  и  крайне  опасные
документы.  Стоимость  этих  документов  сопоставима  с  суммой  годовой
заработной  платы  всех  здесь  присутствующих.  В  том,  что  документы
похищены, вы можете убедиться, взглянув на это безобразие, - вор даже не
потрудился закрыть дверцу сейфа. Теперь я хотел бы услышать ваш совет. В
конце концов все вы не последние люди  в  этом  бизнесе  и  должны  быть
заинтересованы в его процветании. Итак, кто первый?..
   Все потерянно молчали, предпочитая еще  раз  внимательно  рассмотреть
собственные ботинки, нежели влезать  на  трибуну,  не  имея  необходимой
информации. Только мой большой и теплый друг  -  Борисик  Глянц  -  был,
похоже, подготовлен к такому повороту событий. Я,  конечно,  тоже  много
знал, но не собирался соваться к шефу с советами при всех, А вот Борисик
собирался... Оглядев присутствующих гневным взглядом, он встал со своего
стула,  обошел  его  и  оперся  на  спинку.  Затем,  еще   раз   оглядев
присутствующих, он начал свое выступление:
   - Положение, в  которое  попала  фирмам  все  мы  в  результате  этой
беспрецедентной  кражи,  точно  обрисовано  Владимиром   Владимировичем,
поэтому останавливаться на нем я более не буду. Ясно, что,  если  мы  не
хотим завтра оказаться в лучшем случае на бирже  труда,  нам  необходимо
отыскать и вернуть похищенные документы и, самое главное, выяснить,  кто
в фирме имеет отношение к этому похищению. Я не верю"  что  это  сделано
без помощи одного из наших работников. Необходимо выявить и убрать Иуду.
Пока что я не вижу  другого  пути,  кроме  обращения  в  соответствующие
органы. Владимир Владимирович, - он  всем  телом  повернулся  в  сторону
Корня, - у меня  имеются  серьезные  связи  на  Петровке,  они  в  вашем
распоряжении. Если папка в  здании,  специалисты  с  собакой  быстро  ее
отыщут.
   Я прекрасно понимал, что Корень никогда не обратится  на  Петровку  с
этой проблемой.  Глянц  это  понимал  не  хуже,  поэтому  его  эффектное
предложение совершенно не имело практической ценности. И вообще было  не
совсем понятно, зачем шеф собрал совет. Когда  членам  совета  ставилась
техническая или, что бывало достаточно редко, экономическая задача,  она
обычно решалась в  обмене  мнениями,  другими  словами,  организовывался
мозговой штурм. Для решения данной, свалившейся на наши головы, проблемы
такой подход совершенно не годился. И тут до меня дошло - Корень  просто
хотел увидеть реакцию каждого из нас на его  сообщение.  Значит,  он  не
сомневался, что один из нас причастен к краже документов.
   Глянц уже уселся на свое место, а остальные члены совета, видимо,  не
имели соображений по поставленному вопросу, общее молчание затягивалось.
Корень  начинал  раздражаться,  поэтому  я  решил  поддержать  беседу  и
спросил:
   - Владимир Владимирович, а когда произошла кража?
   Корень резко обернулся ко мне:
   - Вы что, Илья Евгеньевич, туги  на  ухо  стали?  Я  же  уже  сказал:
документы украли во время моей командировки.
   Не обращая внимания на его раздраженный тон, я спросил:
   - Я слышал то, что вы сказали, но вы ведь отсутствовали почти неделю.
Можно я задам несколько вопросов Ирочке?
   - Я ее уже обо всем спрашивал, - раздраженно ответил  Корень.  -  Она
ничего не знает и не помнит... Но если ты думаешь узнать  у  нее  что-то
мне не известное - изволь. - Он наклонился и,  нажав  кнопку  селектора,
проорал:
   - Ирочка, зайди ко мне...
   После небольшой паузы дверь приоткрылась и в кабинет вошла работавшая
сегодня секретарша. Миловидная Ирочка - всеобщая любимица  и  всегдашний
образец бодрости и элегантности -  предстала  перед  нами  с  распухшими
заплаканными  глазами,  бледными  дро