Мои ноги остановились, и я едва не грохнулся носом в траву.
   - У тебя здесь остались неоконченные дела?
   - Да!  Во-первых,  надо  собрать  личные  вещи!  Во-вторых,  если  ты
сообщишь, куда мы направляемся, я смогу переставлять свои ноги сам!
   - Гм, пожалуй, ты прав.
   Меня сразу же отпустило, и от неожиданности я сел.
   - Ну что ты! Зарядкой решил заняться. Первое упражнение - приседания.
И раз, и два.
   Меня подкинуло вверх, и я выпрямился.
   - Ты так и будешь меня таскать? - уже спокойнее спросил я.
   - Дела надо делать поутру. Торопись.
   "Тоже мне, Винни-Пух", - мелькнуло у меня в голове.
   - Кто такой Винни-Пух?
   - Читать чужие мысли некрасиво. Воспитанные леди так не поступают.
   - Так ты не вслух говоришь. Как же мне отличить, когда ты говоришь, а
когда думаешь.
   - Ты хочешь сказать, что мои мысли будут слышать все?
   - Раз слышу я, скорее всего услышат и другие.
   Надо  было  срочно  придумывать  какой-нибудь  блок  или  фильтр.   Я
усмехнулся и, вспомнив старый роман Беляева, представил у себя на голове
клетку нашего офисного попугая, от которой тянулся провод,  волочившийся
по земле. Видение было настолько яркое, что я машинально пощупал голову.
Колтун из волос и крови засох окончательно, но раны я  не  почувствовал.
Неужели голова уже зажила? За одну-то ночь.
   - Что замолчал? Расскажи, кто такой Винни-Пух.
   - Винни-Пух - это такой зверь,  медведь,  у  которого  голова  набита
опилками. Он сказал: кто ходит в гости поутру, тот поступает мудро.
   - Видимо, у вас очень мудрый  мир,  если  зверь  с  набитой  опилками
головой изрекает такие мысли.
   Тут я расхохотался.
   - Нет. Это не живой зверь.  Это  главный  герой  одной  повести.  Для
детей.
   - Повесть для детей? Это что, сказка, которую рассказывает бабушка?
   - Нет. Это книга, которую написал один англичанин. Или американец.
   - Книга для детей?! Это невозможно! Книга - это высшая магия! Дети  с
ней справиться не могут!
   Я  подумал,  что  она,  пожалуй,  права  в  оценке   книг.   И   дети
действительно не всегда могут с этой  высшей  магией  справиться.  Тогда
либо книга с ними расправляется, либо дети перестают читать. Но вслух  я
глубокомысленно произнес:
   - Знаешь, мне кажется, в области искусства наши миры  очень  отличны.
Договоримся, что мы говорим друг другу правду, какой бы невероятной  она
нам ни казалась.
   Пока мы так переговаривались, я подобрал с земли ярко-желтый пояс  из
толстой кожи, на котором с обеих сторон висели ножны, и повязал  его.  В
ножны я вставил меч и  кинжал,  предварительно  очистив  клинки  травой.
Оружие привлекло меня. На  серебристой  стали  меча  русской  затейливой
вязью было выписано слово "Поющий", а вороненый,  иссиня-черный,  клинок
кинжала украшали серебристые буквы, складывавшиеся в  слово  "Молчащий".
Шершавые и странно теплые рукояти удобно Ложились  в  ладонь,  полностью
сливаясь с рукой и становясь ее естественным продолжением.  Разрубленный
шлем я брать не Стал, зато валявшийся в канаве кусок  вишневого  бархата
оказался шикарным плащом на алой шелковой подкладке, и я накинул его  на
плечи, побеспокоив Леди. Пряжка с  рубином  на  правом  плече  ей  очень
понравилась.
   Она заявила, что рубин  идет  к  ее  глазам.  Оглядевшись  кругом,  я
сообщил, что к походу готов.
   - Ну что ж, тогда двигаем в сторону леса, - почти пропела Леди,  -  и
посмотрим, насколько ты скор на ногу.
   Я всегда считал себя неплохим ходоком и привычно зашагал - два шага в
секунду.
   Идти было легко. Низкая трава мягко  пружинила  под  ногами.  Одежда,
несмотря на всю ее  несуразность,  была  очень  удобной  и  не  стесняла
движения. Только плащ был,  пожалуй,  длинноват  и  иногда  цеплялся  за
задранные шпоры. Как ни странно, даже перевязь легла удобно, и  ни  меч,
ни кинжал не мешались и в то же время были как бы под рукой. Левая  рука
привычно лежала на рукояти меча, отводя его назад и  в  сторону.  Правая
по-прежнему в перчатке коротко отмахивала в такт ходьбе. Скоро мы  вошли
в лес.
   Леди в это время рассказывала:
   - Когда ты заснул... Ну и здоров же ты  спать.  Это  ж  надо,  только
попал в чужой мир - и сразу дрыхнуть!.. Так  вот,  когда  ты  заснул,  я
направилась домой к отцу и упросила  его  отпустить  меня  с  тобой.  Он
поверил в то, что я ему о тебе рассказала, только когда сам тебя увидел.
Он сказал, что таким рыжим надо помогать и не надо  мешать.  Так  что  я
смогу  тебя  проводить  до  магистра.  Это  колоссальное  приключение  -
странствие золотой Леди с Рыжим Пришлецом. Прямо эпическая сага.
   -  Подожди.  Ты  что,  приводила  все  свое  семейство  поглазеть  на
несчастного, всеми гонимого пришлеца, которого завтра,  возможно,  будут
палить неведомым мне синим пламенем? И потом, почему вы  решили,  что  я
рыжий. Вы что, в темноте не разглядели мой колер?
   - Т-т-т! Несчастный, гонимый... рыжий громила со страшным мечом! Я не
удивлюсь, если ты завтра,  вместо  того  чтобы  гореть  синим  пламенем,
учинишь зверскую войну. Колер его перепутали. Посмотри на себя. Таких-то
рыжих выпускают в единственном экземпляре, - и вдруг  тихо  и  задумчиво
добавила:
   - Рыжие - самые сильные маги. И самые коварные.
   Тут  же,  уставив  свои  рубиновые  глаза  мне  в  лицо,  она  грозно
поинтересовалась:
   - А что-то ты стал таким молчаливым? За  последние  десять  минут  ни
одной дурацкой мысли?
   На самом деле различных мыслей и соображений в моей голове было  пруд
пруди. Особенно о том, что я никогда не был рыжим и не  мог  себя  таким
даже представить. Но получалось так, что Леди перестала их слышать или я
перестал их транслировать. И тут  я  вспомнил,  как  поставил  на  своей
голове попугайскую клетку.
   - А я свои ценные дурацкие мысли экранировал, -  гордо  заявил  я,  -
нечего тибрить чужую интеллектуальную собственность.
   Пристально глядя мне в глаза, Леди поинтересовалась:
   - Как это - экранировал?
   Когда я ей объяснил, каким образом мне удалось лишить ее  возможности
читать  мои  мысли,  она  опять  положила  мне  голову  на  плечо  и   с
нескрываемым изумлением прошептала:
   - Магия  уровня  философской!  Видимо,  вы,  пришлецы,  действительно
чрезвычайно способные маги!
   Но я не особенно задумался над ее словами, поскольку как раз  в  этот
момент мы вышли на чудесную лесную поляну.
   Небольшой пятачок ярко-зеленой густой травы тесно  обступили  высокие
раскидистые дубы. Кустарника и подлеска  практически  не  было,  поэтому
создавалось впечатление, что лес постоянно  чистят.  На  противоположном
краю поляны трава был а значительно гуще и темнее  с  редкими,  высокими
ростками осоки, я сразу понял,  что  там  протекает  ручей.  Вся  поляна
заросла побегами земляники, и спелые ягоды ярко алели сквозь  траву,  но
почему-то ее никто не собирал.  Посреди  поляны  лежал  большой  плоский
серый камень, напоминающий языческий  алтарь.  От  камня  к  ручью  вела
прямая утоптанная тропинка, исчезавшая за  ручьем  в  корнях  дубов.  На
камне виднелся большой белый узел.
   Я направился было прямиком к ручью, но  меня  остановил  тихий  шепот
Леди:
   - Надо в обход, под деревьями.
   Не задавая вопросов, я свернул под  дубы  и,  осторожно  ставя  ноги,
пошел в обход поляны. Приблизившись  к  противоположной  ее  стороне,  я
увидел в траве сверкание воды. Ручей был неширок, но казался глубоким  и
чистым. Когда я присел у  воды,  Леди  соскользнула  с  моего  плеча  и,
шепнув: "Умывайся..." - исчезла в густой траве поляны.
   Я скинул плащ, стянул сапоги, под которыми  оказались  самые  обычные
портянки, снял пояс с клинками, кольчугу, за ней, немного подумав, штаны
и рубаху, а затем с  наслаждением  погрузился  в  воду.  Холодная  вода,
обволакивая разгоряченное ходьбой тело, казалось,  уносила  с  собой  не
только грязь и пот, но и усталость, тревогу и страх,  который  подспудно
грыз и грыз мне душу.
   Действительно, только  сейчас  я  окончательно  понял,  что  попал  в
какую-то  совершенно  непонятную   мне   жестокую   передрягу,   которая
закончится для меня скорее всего весьма плачевно.
   Но тело мое (или не мое) отдыхало в этой спокойной, прохладной  воде.
Я тщательно и аккуратно промыл голову и ощупал ее. Засохшую кровь смыло,
и под ней над самым ухом я нащупал  широкий  и  плотный  рубец,  который
совершенно не болел.
   Наплескавшись вдоволь, я  наконец  вылез  на  берег  и,  озираясь  по
сторонам, быстро обтерся  рубахой  и  оделся.  Почему-то  мне  очень  не
хотелось, чтобы Леди увидела меня голым.
   Когда я натягивал  сапоги,  мне  в  голову  пришло,  что  неплохо  бы
поглядеть на себя - каков я есть. Но где взять такое  зеркало?  Впрочем,
если Леди права и пришлецам в этом мире действительно доступна магия, не
попробовать ли  мне  чего-нибудь  такое  наколдовать.  Ухмыльнувшись,  я
подошел к берегу ручья, прикрыл глаза, мысленно протянул руки к  другому
берегу и ухватился за край воды.  Ладони  защекотала  текучая  прохлада.
Немного напрягшись, я рывком поставил полотно воды вертикально и  открыл
глаза. Передо мной стояло переливающееся  зеркало,  в  глубине  которого
резвились маленькие рыбки и лениво шевелились темные водоросли.  В  этом
зеркале отражался здоровенный, высокий детина лет двадцати пяти в яркой,
но сильно заляпанной грязью одежде, с длинным мечом у  пояса,  на  эфесе
которого покоилась  левая  рука.  Правая  рука,  затянутая  в  перчатку,
свободно  свисала  вдоль  тела.   Продолговатое   симпатичное   лицо   с
ярко-синими глазами и тонким, длинным, прямым носом  заросло  золотистой
щетиной. Его голова была покрыта густой лохматой шевелюрой цвета чистого
пламени, спускавшейся до плеч. Рыжий!
   Вздохнув, я протянул затянутую в перчатку руку к зеркалу, и  оно  тут
же, мягко вздохнув, ухнуло на свое прежнее ложе,  ударив  волной  в  мой
берег и подняв со дна коричневое облако ила.
   Рыжий!
   Но что-то еще обеспокоило меня в том изображении, которое  я  увидел.
Да, во-первых, на том  парне  в  зеркале  не  было  кинжала,  во-вторых,
похоже, я купался, не сняв перчатку.
   Я поднял правую руку к глазам и внимательно ее  осмотрел.  Ладонь  до
запястья была затянута в желтую плотную кожу, на которой были приклепаны
поперечные металлические полосы.  Заканчивалась  перчатка  простроченной
каймой, но, когда я попытался  потянуть  край  перчатки,  вместе  с  ним
оттянулась и кожа руки. Перчатку невозможно было снять, она была  частью
руки и при  этом  совершенно  не  мешала  пальцам  двигаться  и  ощущать
прикосновения.
   -  Ну  что,  ты  готов?  -  раздался  голосок  Леди.  -  Тогда  пошли
завтракать.
   Я зашагал следом за  своей  провожатой  по  протоптанной  тропинке  к
центру поляны, к большому серому камню.
   Усевшись возле камня, я развязал  лежащий  на  нем  большой  узел  из
грубого отбеленного полотна.  Внутри  оказался  каравай  черного  хлеба,
похоже, домашней выпечки, приличный кусок копченого мяса, четыре  огурца
и каменный кувшин с молоком. Увидев эту снедь, я понял, что почти умираю
с голоду. До сих пор было как-то не до еды. Леди свернулась  клубком  на
камне напротив.
   - Что вам положить, Леди, - галантно обратился я к своей спутнице.
   - Немного молока, пожалуйста.
   Я снял с кувшина крышку, напоминавшую маленькое глубокое  блюдце,  и,
поставив его  перед  Леди,  плеснул  в  него  молока.  Кинжалом  нарезал
крупными ломтями хлеб и мясо, разрезал вдоль два огурца, но посолить  их
было нечем. Леди с интересом наблюдала за моими действиями.  Я  взглянул
на нее, взял ломоть хлеба,  положил  на  него  кусок  мяса,  накрыл  все
половинкой  огурца  и  с  наслаждением  откусил.  Продукты   были,   что
называется,  отменного  качества,  а  клиент,   который   всегда   прав,
достаточно голоден, поэтому  за  столом  довольно  долго  царило  полное
молчание, нарушаемое только сочным хрустом огурцов. Леди, поглядывая  на
меня, прихлебывала свое молоко.
   Утолив первый, самый зверский голод, я поискал  глазами,  во  что  бы
налить себе молока.
   - Пей из горшка. - В голосе Леди явно звучала смешинка.
   - Могу ли я вместе со своей глубочайшей благодарностью за спасение от
голодной смерти задать праздный вопрос?
   - Валяй, вместе с благодарностью.
   - Откуда такая замечательная еда? Разве в вашем  краю  змеи  разводят
молочный и мясной скот и сооружают предприятия пищевой промышленности?
   Леди удивленно подняла свою изящную головку:
   - Слушай, ты попроще можешь выражаться? А то я чувствую себя как  при
дворе полоумного принца.
   - Ты знаешь, я, пожалуй, действительно  напоминаю  полоумного  принца
Гамлета. Когда я вижу, что надо мной  подсмеиваются,  я  всегда  начинаю
нести заумь.
   - Гамлет?.. - протянула она задумчиво. - Нет, не знакома...  И  никто
над тобой не подсмеивается. А продукты... Ну, видишь ли, я  все-таки  не
какая-нибудь гадюка бездомная. Я из очень высокопоставленной, можно даже
сказать, королевской семьи. А люди, живущие в округе, почитают меня, как
весьма серьезную богиню местного значения, с которой  опасно  ссориться.
Так что, ты сидишь за алтарем  в  храме,  посвященном  мне,  и  вкушаешь
жертвенные дары, мне принесенные. Вкусно?
   Я поперхнулся молоком и внимательно оглядел "храм".
   - Так именно поэтому по этой траве нельзя ходить?
   - По этой траве не ходят и из почтения ко  мне,  и  потому,  что  это
очень опасно для жизни. Ты что, никого не видишь?
   Я еще раз внимательно огляделся. Шагах в  пяти  от  алтаря  из  травы
показался развернутый капюшон королевской кобры. Да, здесь действительно
не погуляешь.
   - Если ты сыт, то собирай остатки, и поехали. Поговорить  можно  и  в
пути.
   - Ну, допустим, ты поедешь на мне, - сказал  я,  заворачивая  остатки
еды в полотно, - а на ком поеду я?
   Завязав узел, я протянул Леди руку, и она быстро скользнула  на  свое
привычное уже место на моем плече.
   - Ты, как тебе и положено, поедешь на боевом коне. Нельзя  же  такого
молодца усадить в телегу. Или в карету,  даже  если  бы  ее  можно  было
достать.
   Я в детстве пару-тройку раз катался на  лошади  и  не  могу  сказать,
чтобы получал при этом большое удовольствие. Особенно в тот раз, когда я
не успел усесться на спине у лошади, а она тронулась в путь. Лошадь тихо
шла по дороге, я уныло болтался у нее на боку, корябая ее шею ногтями, а
мой двоюродный братец лежал в придорожной  канаве,  помирая  от  хохота.
Зараза! Это  он  подбил  меня  "прокатиться  на  лошадке".  Шагов  через
пятнадцать я грохнулся на дорогу, а мудрая скотина аккуратно обошла меня
и пошла дальше, даже не обернувшись. Так  что  считать  себя  достаточно
опытным наездником я не мог. Что и высказал Леди.
   Она удивленно подняла головку:
   - По твоему виду не скажешь, что ты не  знаком  с  основами  верховой
езды. Но поскольку другого транспорта все равно нет,  я  думаю,  что  ты
справишься.
   Ее уверенность меня несколько приободрила.
   Мы покинули храм моей подруги по уже знакомой  тропинке  и  двинулись
вдоль ручья, вниз по течению. Буквально через несколько шагов  я  увидел
привязанного к дереву коня.
   Я уже говорил, что недостаточно разбираюсь  в  лошадях,  но  эта  мне
очень понравилась. Высокий гнедой жеребец, с черной  гривой  и  хвостом,
широкой грудью и чуткими ушами косился на меня огромным  влажным  глазом
из-под длинной челки. Передние ноги у него были одеты в белые чулочки, а
на лбу звездой сияло небольшое белое пятно. Сбруя  и  седло  из  простой
коричневой кожи с железным набором были не новые, но прочные.
   Когда я подошел, конь потянулся  ко  мне  теплыми  ноздрями  и  шумно
фыркнул. Я очень удивился, что на Леди он не обратил никакого  внимания,
- насколько я  представлял  себе  лошадиные  повадки,  конь  должен  был
бояться змей.
   - Похоже, ты ему понравился, - раздался ее мелодичный голосок. - Надо
будет выразить свое удовольствие Мишле. Мишля - это  мой  главный  жрец,
чтоб ты знал, - добавила она.
   Я отвязал повод и закинул его на спину лошади. Затем  подошел  сбоку,
вставил ногу в стремя и, ухватившись рукой за передок  седла...  Как  бы
мне хотелось сказать "соколом взлетел в седло  затанцевавшей  подо  мной
лошади", но, правды ради, приходится сказать... взобрался на коня.
   Как только я оказался в седле, Ворон, как я  назвал  про  себя  этого
красавца, мотнул головой и двинулся мерным шагом между деревьями по едва
заметной тропинке.
   - Ты его не дергай, - прошептала Леди, - пока что я его поведу.
   - Так куда мы направляемся?
   - Я думаю, тебе надо попасть в Холм. Только там мы  сможем  разыскать
необходимую информацию  и  нужных  людей.  До  Холма  мы,  не  торопясь,
доберемся за два-три дня. За это время ты лучше узнаешь наш мир и, может
быть, самого себя. А дальше сориентируемся.

3. ПУТЬ

   ...Я стараюсь, чтобы знакомые мне люди были или моими  друзьями,  или
моими  врагами.  Я  боюсь  безразличных  знакомых.  Если   Вы   человеку
безразличны, его действия в отношении Вас совершенно непредсказуемы.
   Правда, его действия также  непредсказуемы,  если  он  Вам  друг  или
враг...

   Солнце стояло уже достаточно высоко, когда тропинка,  по  которой  мы
продвигались, незаметно превратилась в довольно широкую  тропу.  Видимо,
ею часто пользовались местные жители, и хотя назвать дорогой ее еще было
нельзя, но уже можно было не пригибаться, увертываясь от низко  растущих
сучьев. Деревья расступились, и яркое синее небо  в  обрамлении  высокой
зелени казалось широкой лентой, потерянной в траве. Лучи солнца, проходя
сквозь листву, вырисовывали на плотной низкой траве причудливый ковровый
узор, в котором терялись мелкие лесные цветочки.
   Леди рассказывала в основном о себе, потому что, по  ее  собственному
уверению, с Миром людей была знакома недостаточно и не хотела,  чтобы  у
меня создалось о нем превратное мнение.
   - С миром людей ты и сам рано или поздно разберешься, но мне хочется,
чтобы ты достаточно хорошо знал, с кем пустился в путешествие, - заявила
она.
   Как я понял из ее рассказа, она была  "продуктом  какого-то  давнего,
забытого волшебства, одним из тех чудес, которые  создавали  маги  этого
Мира в далеком прошлом из самых обычных животных.
   - Так что ты не очень удивляйся моему поведению  или  некоторым  моим
способностям. Тебе,  возможно,  придется  повстречать  и  другие  весьма
удивительные существа, - постоянно повторяла она.
   Слышать ее и разговаривать  с  ней  могли  немногие  -  двое-трое  ее
жрецов, кузнец из ближней деревни, несколько детей. Все прочие  люди  ее
не понимали, очень боялись и далеко обходили ее поляну. Причину этого  я
так и не понял, но,  по  ее  словам,  ее  считали  чрезвычайно  опасной.
Поэтому-то  круг  ее  знакомых  был  довольно  ограничен,  и  ее   очень
обрадовала возможность пообщаться со мной.
   Так,  беседуя  и  подтрунивая  друг   над   другом,   мы   потихоньку
продвигались вперед. Безмятежная тишина и  покой  были  разлиты  вокруг.
Даже появившийся утром ветерок затих к полудню.
   Именно в этот момент полного покоя мой меч вдруг запел.
   Было такое ощущение, что басы большого мужского хора повели негромко,
но мощно какую-то  древнюю  мелодию  без  слов.  Несложная  гармония  из
пяти-шести  нот,  однообразно  повторяясь,   казалось,   оплетала   тело
невидимыми живыми канатами, поднимая из  глубин  подсознания  восторг  и
ужас неслыханных битв. Тон мелодии постепенно повышался,  и  вот  в  нее
вступили  баритоны.  Я  ничего  не  слышал,  кроме  этой  завораживающей
мелодии. Волосы на моей голове стали подниматься, как наэлектризованные.
По ладони правой руки под рукавицей прошло покалывание, и в ее  середине
забилось невидимое сердце,  подчиняясь  ритму  звучащей  в  моей  голове
мелодии. Меч у меня на боку резонировал в  такт  звуку,  и  его  рукоять
казалась размытой. Звук поднялся еще  выше  и  в  общее  звучание  стали
вплетаться тенора. Рука в  перчатке,  словно  подчинившись  чужой  воле,
поднялась и легл