а попали? - перебил он меня. -  И
что здесь делаете?
   - Как попали - это длинная история...
   - Ну и  что?  Я  люблю  длинные  истории.  Мне  их  еще  ни  разу  не
рассказывали. Тебе ведь все равно  делать  нечего,  идешь  и  по  дороге
рассказывай. А мне интересно. Кто это мне еще длинную историю расскажет.
   - Ну хорошо, слушай, - начал я, а про себя подумал:
   "Кто его знает, вдруг этот недоразвитый дух что-нибудь подскажет. Нам
в нашем положении любой совет может пригодиться".
   И я рассказал ему нашу с Данилой историю с самого начала до встречи с
ним. Вы не поверите, но, рассказывая наши приключения,  я  своими  ушами
слышал, как он хлюпал носом,  переживая,  или  довольно  хихикал.  Очень
эмоциональный тип. Когда я закончил, он вдруг радостно заявил:
   - А тот замок, ну который ты  из  башни  видел,  когда  за  маленьким
колдуном пришел, он как раз тот самый Храм и есть. Я его  сразу  узнал..
Тот  Храм,  который  в  Некостине  Единый-Сущий  построил.  И  эти...  в
коричневой одежке... это его... он их гвардией называет, - уточнил он.
   И тут я вспомнил, почему одежда всадников, приехавших сразу после нас
в дом Сони, показалась мне знакомой. Именно так были одеты  стражнике  в
Храме!  Ну  что  ж,  кое-что  прояснялось.  Получалось,  что  нам   надо
проникнуть в этот  самый  Храм,  в  знакомую  нам  башню,  а  оттуда  по
подземному  переходу  назад  к  себе.  Правда,   выходить   придется   в
негостеприимный  санаторий,  но...  На  худой  конец  и  там  прорвемся.
Особенно ежели неожиданно. Честно  говоря,  на  душе  у  меня  несколько
повеселело.
   Однако что-то наш знакомец примолк. Здесь  ли  он,  или  мы  ему  уже
надоели?
   - А ты знаешь, о таких, как ты - лишенных тела,  в  нашем  мире  тоже
всякие легенды ходят, - перевел я разговор на другую тему. - Таких у нас
называют - духи. Тело, к примеру, умерло, а дух  бестелесный  бродит  по
земле,  скитается.  Или  в  замке  каком-нибудь  обретается,   сокровища
сторожит...
   У Данилы сразу загорелись глаза.
   - Дяденька, а может, вы в самом деле дух, у которого тело умерло?.. И
ходишь ты по лесу, клад сторожишь?
   - Ничего я не сторожу! Ишь, тоже мне работку подыскали!  И  ничего  у
меня не умирало! Я всегда такой был... В таком физическом воплощении...
   Понравилось ему это выражение.
   - Ну, у нас и другие духи есть! Например, духи определенного места  -
холма, там, омута, рощи или одинокого дерева... Может  быть,  ты  -  дух
этого мира?
   - Не нравится мне имя "дух", - недовольно пробормотал он в  ответ.  -
Ты что-нибудь подлиннее и покрасивше придумай!
   - Нет. Я думаю, "дух" как основу имени можно оставить.
   А полное имя для тебя может звучать, допустим, так... -  Я  несколько
секунд формулировал, а затем выдал:
   - Добрый Дух меняющегося облика!.. Каково!
   Несколько минут мы шагали в полной тишине. Мне даже  показалось,  что
дух от нас отвалил, хотя, по его собственным словам, он  есть  всегда  и
везде. Может, ему не понравилось имя, и он в нас разочаровался.  Однако,
когда  уже  Данила  начал  вопросительно  на  меня  поглядывать,   рядом
раздалось:
   - А что, мне нравится. Такое симпатичное и длинное  имя!  Надо  будет
всем рассказать, какое у меня теперь шикарное новое имя!
   - Ну, это мы можем взять на себя. - Я задумал заключить с нашим новым
знакомцем взаимовыгодное соглашение.
   - Как это? - тут же полюбопытствовал Дух.
   - А мы везде, где будем бывать, будем рассказывать о тебе...
   - Не! - неожиданно всполошился он. - Не надо обо мне рассказывать!  Я
не хочу, чтобы обо мне узнали!..
   - Слушай, ну ты и капризный. Как... как настоящий дух! То ты  хочешь,
чтобы твое имя все узнали. То ты не хочешь, чтобы о тебе  знали.  Ты  уж
как-нибудь определись! - Я говорил возмущенно, а на самом деле мне  было
смешно.
   - Не-е-т... Лучше пусть все будет, как раньше. Не хочу я,  чтобы  обо
мне знали...
   - Ладно, мы будем везде молчать о тебе. А  ты  за  это  поможешь  нам
вернуться в наш мир.
   - Как же я смогу вам помочь? Я представления не имею,  как  вас  туда
вернуть...
   - Ты нам просто расскажи о тех  местах  твоего  мира,  в  которых  по
неизвестным причинам пропадают люди. Есть такие места?
   - Да сколько угодно! Я даже могу вас туда отвести. Только  ногами  вы
будете долго шагать. Вот если бы вы могли  в  птиц  перекинуться  или  в
лошадей. Или хотя бы лошадей себе достать...
   - Прекрасно, - обрадовался  я.  -  Считай,  что  мы  договорились.  А
лошадей...  Мы,  знаешь  ли,  направляемся  к  правителю  этого  мира  -
Многоликому. Может, он сможет нам помочь с транспортными средствами.
   - Так, значит, вы идете  к  Многоликому?  -  В  его  голосе  появился
нескрываемый интерес.
   - Да, именно туда нам посоветовали отправиться. Сказали, что если кто
и поможет, то только Многоликий.
   И тут раздалось сначала тихое хихиканье, а потом Дух как бы про  себя
пробормотал:
   - А ведь маленький колдун о-о-очень похож на одного мальчика!..
   - На какого мальчика? - тут же спросил я, чувствуя в  его  бормотании
какой-то подвох. Но он, не отвечая на мой вопрос, поинтересовался:
   - Значит, ночевать в Лосте будете?
   - Да в Лосте.
   - Так вы почти дошли...
   Только тут я заметил,  что  наша  тропинка  превратилась  в  довольно
широкую дорогу с серой выбитой  коле„й,  по  которой,  похоже,  довольно
часто  катились  повозки.  Уже  смеркалось.   Дорога   тянулась   сквозь
поредевший лес вверх по холму и  на  вершине  резко  обрывалась  голубым
окоемом неба. Вокруг стояла  безветренная,  неизвестно  чего  ожидающая,
тишина. И слабое пошаркивание Данилкиных сапог только  подчеркивало  эту
затаившуюся тишину.
   - Так  что  здесь  мы,  как  это  вы  говорите...  попрощаемся.  -  В
бестелесном голоске явно чувствовалась смешливая двусмысленность.
   - Э-э-э, Дух, а как мы тебя сможем опять найти?
   - Так у меня же теперь имя есть! Я вам  ухо  оставлю.  Нужен  буду  -
позовете. Мы же друг другу обещали помогать!
   И  вдоль  дороги  помчался,   затихая,   маленький   смерчик,   звеня
удаляющимся смехом.
   Мы вышли на гребень холма и увидели с его высоты, что  лес  кончается
не далее чем в пятистах метрах,  что  дорога  выбегая  из-под  последних
высоких деревьев опушки, начинает петлять  между  огородами  и  теряется
среди небольших, приземистых кирпичных  строений,  напоминающих  лабазы.
Эти явно складские постройки сменяются двух-, а. иногда  и  трехэтажными
домами.
   Так, стоя на вершине холма, мы несколько минут  любовались  панорамой
маленького городка, в котором нам предстояло  найти  постоялый  двор  со
странным названием "Три копыта" и его хозяина, трехликого Вара.

9. ПРОПОВЕДЬ

   Религия - одна из самых могучих сил, властвующих над  человеком.  Она
способна сделать из верующего чистого, могучего, святого полубога, героя
вроде Пересвета или Осляби, и она же может превратить  своего  адепта  в
злобного, безмозглого зверя. И как много зависит  от  того,  кто  читает
проповедь...

***

   Я поднял Ваньку с земли и спрятал его на груди, под плащом. Он сразу,
без споров, вцепился когтями в  мою  многострадальную  куртку  и  затих.
Придерживая одной рукой кота, а другой сжимая ладошку Данилы, я двинулся
вниз, к лежащему под нами городку.
   Через недолгие полчаса мы, натянув на  головы  капюшоны,  уже  шагали
между первых сараев и домиков, по обочине дороги,  превратившейся  в  не
мощенную городскую улочку. Был  ранний  вечер,  и  на  улице  никого  из
жителей не было, видимо, дневные хлопоты и домашние  дела  еще  не  были
закончены. Мы  молча  шагали  через  город  к  противоположной  окраине,
поскольку именно там, по сведениям, полученным от Навона,  располагалась
разыскиваемая нами  таверна.  Маленькие  домики  и  сарайчики  сменились
высокими каменными домами, сараи отступили в глубь дворов и скрылись  за
высокими оградами и крепкими воротами. Стали попадаться лавки, магазины,
а порой даже и "супермаркеты"  размером  с  подмосковные.  Появились  на
улице и местные жители.
   Мы, наверное, допустили маленькую тактическую  ошибку  -  Навон  ведь
рекомендовал  нам  пробираться  к  "Трем  копытам"  по  окраине,  а   мы
приперлись в центральную часть городка. Народу становилось все больше. В
нас безошибочно признавали чужих  и  не  скрываясь,  беззастенчиво  и  с
интересом разглядывали. Некоторые из особо любопытных жителей,  особенно
из  числа  слабого  пола,  даже  пытались  заглянуть  под  наши  глубоко
надвинутые капюшоны. Пару раз мы видели небольшие группы ребят, одетых в
знакомые коричневые  камзолы,  со  шпагами  у  пояса,  но  пока  что  их
пристального внимания нам удавалось избегать.
   Наконец мы  вышли  на  центральную  площадь,  которая  была  вымощена
булыжником  и  плотно  заставлена   трех-,   четырехэтажными   зданиями,
щеголявшими свежей штукатуркой и покраской.  Одно  из  них,  выдвинувшее
перед собой короткую колоннаду,  приподнятую  над  площадью  несколькими
ступенями, было украшено вяло обвисшим  желто-зеленым  знаменем.  Внутрь
здания вели высокие массивные двери. Видимо, это была ратуша, или...  не
знаю уж, как тут у них называлось помещение городской администрации.
   Возле ратуши  стояло  несколько  экипажей,  запряженных  лошадьми,  и
несколько  верховых  лошадей,  привязанных  к  специально   поставленным
металлическим столбикам. Народу на площади было очень много, было  ясно,
что центр  города  естественным  образом  являлся  и  центром  вечернего
променада жителей. Из соседнего с ратушей здания, из всех окон трех  его
этажей, несмотря на не погасший еще день,  уже  лились  потоки  света  и
звуки бравурной музыки. Видимо, это  был  главный  местный  ресторан.  Я
сразу почувствовал, что проголодался.
   Мы уже почти пересекли площадь и подошли  к  углу  ратуши,  собираясь
свернуть на небольшую улочку, когда на площадь  выползла  величественная
процессия. Впереди  на  рослых  лошадях  гарцевали  два  молодца  в  уже
знакомых коричневых кафтанах. За ними следовали четыре длинные  повозки,
напоминавшие диккенсовские  дилижансы,  только  обшитые  новой  кожей  и
украшенные странными,  довольно  грубо  намалеванными  желто-коричневыми
гербами, помещавшимися внутри так же примитивно изображенных  венков  из
дубовых листьев. Замыкали этот причудливый, уродливо-пышный караван  еще
шестеро всадников.
   Когда передняя повозка остановилась напротив ратуши, один из передних
всадников спешился и бросился бегом к окошку повозки. Стекло, к которому
он приблизился, опустилось и из окна выглянула страшно худая,  буквально
испитая рожа, обтянутая тонкой,  синеватой  кожей,  с  безумно  горящими
глазами. Единственным  ее  украшением  являлась  здоровенная  бородавка,
торчавшая справа от крючковатого носа. Скользнув  взглядом  по  площади,
эта мрачная физиономия негромко  что-то  скомандовала,  и  слушавший  ее
гвардеец кивнул и бегом направился к дверям ратуши. Физиономия  скрылась
в глубине повозки, и окно закрылось.
   Мы с Данилой, прислонившись к стене дома и почти  слившись  с  ней  в
своих  одежках,  внимательно  наблюдали  за   происходящим.   Это   было
интересно, тем более что с появлением процессии толпа, которую, казалось
бы, она  должна  была  заинтересовать,  начала  поспешно  разбегаться  с
площади по прилегающим улицам. Местные  жители,  видимо,  хорошо  знали,
кого это принесло в городок.
   Между тем на ступенях, ведущих в ратушу, появился посланный  гвардеец
и, подбежав к вновь открывшемуся окну, громко доложил:
   - Градоправитель спустится через двадцать минут. Он  собирает  членов
совета и одевается...
   С минуту царила тишина, а затем  в  окне  дилижанса  снова  появилась
давешняя образина и площадь огласилась высоким скрежещущим голосом:
   - Вы  что,  капитан,  не  поняли  приказа!  Я  велел  доставить  сюда
градоправителя немедленно, а вы мне заявляете, что  я,  апостол,  должен
ждать целых двадцать минут!..
   - Градоправитель не был предупрежден  о  вашем  прибытии...  -  начал
лепетать капитан, но тот, к кому он обращался, вдруг скорчил  страшенную
гримасу, что с его внешним видом не представляло особого труда, и заорал
еще громче:
   - Вы, кажется, изволите мне  перечить!  Вы,  должно  быть,  забыли  о
необходимой почтительности! Так я вам напомню!..
   Рядом с костистым личиком появился не менее костистый кулак,  мизинец
которого  был  украшен  массивным,  тускло  поблескивающим  перстнем   с
крупным, красного цвета, камнем. Гвардеец, стоявший перед окном повозки,
успел хриплым голосом, полным неподдельного ужаса, пробормотать:
   - Не надо, апостол Пип... - но тот, скривив тонкие губы выплюнул:
   - Аус...
   Камень в перстне багрово вспыхнул, и в это же мгновение над  площадью
пронесся хлопок. Только этот звук совсем не  был  похож  на  тот  мягкий
хлопок,  который  сопровождал  превращения  Сони  или   исчезновения   и
появления Духа. Это скорее напоминало хлесткий  голос  пастушьего  кнута
или бича, щелкнувшего в опытной руке надсмотрщика.
   Не успел звук щелчка замереть над площадью,  как  на  месте  капитана
появился здоровенный медведь. Из его пасти вырвался рев боли, словно ему
ломали лапы, но тут же прозвучал новый  щелчок  кнута  и  место  медведя
занял гриф, раскинувший метровые подрагивающие крылья  и  покачивающийся
на подгибающихся лапах.  Медвежий  рев  сменился  придушенным  клекотом.
Через  секунду,  после  очередного  щелчка,  вместо  грифа  на  мостовой
появился согнувшийся пополам пингвин. Было  такое  впечатление,  что  он
спрятал свой клюв  между  ног,  а  его  вывернутые  за  спину  и  высоко
вздернутые короткие крылышки походили на руки человека, подвешенного  на
дыбе. Тут же эта скрюченная птица  исчезла,  а  по  булыжникам  мостовой
забила огромным хвостом здоровенная рыба, весьма похожая на акулу. Через
секунду перед повозкой вновь появился человек в коричневой форме, только
теперь он стоял на четвереньках. Руки у него расползались на булыжниках,
и он с трудом удерживался от того, чтобы не  ткнуться  лицом  в  камень.
Вместе с каким-то утробным хрипом из его горла раздалось:
   -  ...остол  Пип,  поща...  -  но  окончить  он  не  успел,   и   под
непрекращающееся щелканье кнута уже виденная нами череда животных  пошла
по новому кругу. Только теперь  медведь  катался  по  мостовой,  царапая
когтями  собственный  живот,  гриф,  заломив  крылья,  лежал  на   боку,
подергивая голой морщинистой шеей, не  в  силах  поднять  голову,  акула
лежала  практически  неподвижно,  лишь  пробегавшая  по  коже   судорога
говорила,  что  она  еще  жива,  и  только  пингвин  не  изменил  своего
положения, продолжая неподвижно стоять, спрятав нос между лапами.
   Когда на площади снова появился человек,  он  валялся  неподвижно  на
камнях,  его  лицо  было  разодрано,  из  угла  рта   тянулась   ниточка
окровавленной слюны, а камзол был изодран на груди до голого тела. И тут
камень в перстне погас, а кулак убрался в глубь повозки.
   Вся экзекуция заняла, по-моему, не более минуты,  но  я  почувствовал
себя  совершенно  разбитым,  словно  это  меня  перетерли  в   страшной,
бесчеловечной мясорубке. Я опустил глаза  и  увидел,  что  двумя  руками
обнимаю Данилу, прижимая его лицом к  своему  животу  и  укрывая  полами
плаща. При этом на груди плащ  распахнут  и  оттуда  выглядывает  черная
усатая морда,  уставив  зеленые  внимательные  глаза  на  окно  передней
повозки. Ванька словно запоминал мелькавшее в окне тощее лицо.
   Апостол Пип между тем, снова скривив свои тонкие губы, скомандовал:
   - Лейтенант!..
   Тип, сидевший неподвижно как истукан,  на  передней  лошади,  тут  же
спрыгнул на землю и рысью бросился к  окну  повозки.  Вытянувшись  перед
апостолом, он, казалось, не замечал распростертого у  его  ног  тела,  а
апостол уже отдавал распоряжения:
   - Прикажите вашим  людям  убрать  эту...  падаль  и  представьте  мне
немедленно градоправителя...
   Лейтенант отскочил немного в сторону и махнул рукой задним всадникам.
Двое из них тут же спрыгнули с лошадей и бегом направились к повозке. Ни
слова не говоря, лейтенант указал на лежащую фигуру, а  сам  бросился  к
входу в ратушу. Двое ребят наклонились над лежащим, подхватили  его  под
мышки и за ноги и поволокли в конец кавалькады. Когда его  приподняли  с
мостовой, я расслышал слабый стон и  понял,  что  капитан  жив.  В  этот
момент Данила под  моим  плащом  зашевелился  и  его  напуганная  рожица
показалась на свет Божий.
   Между тем уже почти  стемнело.  Площадь  была  практически  пуста,  и
только из-за угла домов  да  из  погасших  окон  замолчавшего  ресторана
выглядывали отдельные смельчаки.
   Прошло не более двух минут и тяжелая дверь  ратуши  распахнулась.  Из
нее, словно от мощного  пинка,  на  ступени  перед  колоннами  выкатился
невысокий, толстенький, полуодетый,  растерянный  господин.  Пытаясь  на
бегу застегнуть пуговицы перекошенного камзола и при этом  удержать  под
локтем огромную шикарную шляпу, он орал на всю площадь:
   - Лейтенант, я не могу предстать перед его священностью в  неряшливом
виде!.. И члены совета еще не собрались!..
   Но появившийся следом за  ним  из  дверей  лейтенант,  не  вступая  в
переговоры, молча ткнул его в плечо. От этого тычка градоправитель  -  а
это был, по всей видимости, он - выронил шляпу  и  быстро  засеменил  по
ступеням в сторону переднего дилижанса.  И  тут  с  задней  его  стороны
хлопнула дверца, и на булыжниках  мостовой  появился  худой  и  высокий,
словно  жердь,  господин,  облаченный  в  темно-коричневый,   просторный
балахон,  весьма  напоминавший  рясу  доминиканцев,  только   сделанный,
пожалуй, из значительно более  дорогой  ткани.  Когда  он  повернулся  в
сторону ковылявшего по ступеням градоправителя, стало видно, что  это  и
есть апостол Пип. Его худющее, вытянутое, облитое синеватой  кожей  лицо
пыталось изобразить что-то вроде милостивой улыбки.
   - Я смотрю, вы не спешите  встретить  скромных  слуг  Единого-Сущего!
Конечно, я понимаю, что пятиликому Сату не пристало торопиться навстречу
каким-то там апостолам Единого, а тем  более  отрываться  для  этого  от
важных городских дел!..
   - Что вы, ваша священность, - забормотал  Сат,  шаря  глазами  вокруг
себя то ли в поисках потерянной шляпы, то ли в попытке избежать  прямого
взгляда апостола Пипа. - Просто я не был предупрежден о вашем прибытии и
ничего не успел приготовить. Даже сам не был одет подобающим для встречи
таких особ образом...
   - Апостолов Единого сладостно встречать в любом виде... - перебил его
Пип, - ибо, как сказано, не в одежде грех, а в теле твоем многоликом...
   - Велик Единый, - эхом откликнулся градоправитель. - Я весь к услугам
вашей священности. Чем градоправитель Ло-ста может служить Единому и его
посвященным?
   - До Единого-Сущего дошло, что жители Лоста все чаще впадают  в  грех
изменения облика. Вера твоих сограждан балансирует на острие иглы, а ты,
градоправитель,  вместо  того  чтобы  отводить   их   от   грехопадения,
показываешь пример следования Измененному. Сам частенько меняешь  облик,
вопреки воле Единого!
   Градоправитель тряс  головой  и  размахивал  руками,  но  не  решался
прервать обличающую речь апостола.
   - Мы посланы, чтобы наставить людей  твоего  города.  Beлика  милость
Единого, велико терпение Единого-Сущего. Вместо того чтобы  обрушить  на
твой город кару, а ты знаешь, что это такое, Единый-Сущий посылает  тебе
Слово. Сегодня же  вечером  во  всех  ресторанах,  тавернах,  кабаках  и
гостиницах  Лоста,  где  есть  достаточно  большие  залы,  мы  прочитаем
проповеди Единого и будем их читать в течение семи  ближайших  дней.  Мы
разместимся в "Белом лебеде", так что пусть его полностью  освободят  от
постояльцев...
   Мне показалось, что лицо пятиликого Сата  горестно  перекосилось,  но
слушать продолжение разговора у  нас  уже  не  было  времени.  На  город
опустилась ночная темнота, а нам еще предстояло найти наши "Три